Многоцветие

Каждый год, в самом конце зимы, улицы Нового Орлеана расцветают невиданными красками. Город теряется среди разноцветных соломенных гирлянд, украшенных пёстрыми лентами и колокольчиками, что звенят при каждом дуновении ветра. Тёплым потоком носит туда-сюда золотые, серебряные, красные, зеленые полоски шёлковой ткани, затейливо переплетая их с тайными желаниями, что загадывают дети и взрослые, готовясь к Марди Гра. Отовсюду несется запах свежего хлеба и сладкой выпечки — каждая лавка предлагает пёстрое разнообразие покрытых глазурью пирожных и пирогов. В глазах рябит от цветных дешёвых бус, щедро развешанных по уличным палаткам. Взрослые покупают накануне праздника маски, щедро обсыпанные стразами и блёстками: ах, карнавал! Нет лучшего способа поцеловать давно полюбившегося человека, не раскрыв себя среди пёстрой толпы празднующих. Сун Лань, прокладывающий себе путь через разношёрстную и шумную публику готовящихся к празднику людей, сегодня выделялся особенно ярко. В любое время года он предпочитал носить тёмные одежды, вот и теперь он, словно тёмное пятно на броской картине, невольно привлекал к себе внимание. К тому же, внешностью он обладал весьма экзотичной для тех краёв — его мать была родом из Китая, а отец — коренным американцем весьма внушительного роста. От родителей Сун Лань унаследовал лучшее — внешностью походил на мать, изящную азиатку, а ростом пошёл в отца. И теперь же почти на голову возвышался над толпой. Комнатка, которую снимал Сун Лань пополам со своим другом, Сяо Синчэнем, располагалась почти в самом конце рю де Шартрез, на окраине Французского квартала, под самой крышей дома, построенного и выдержанного в старинном китайском стиле. И чтобы попасть домой, особенно в дни Марди Гра, частенько приходилось прокладывать себе путь через толпу, собиравшуюся на центральной улице. Сун Лань встретил Сяо Синчэня ещё лет десять тому назад, когда учился в Тулейнском университете на третьем курсе факультета социальной работы — специальности, которая так и не пригодилась ни одному, ни другому. Синчэнь тогда учился на год младше. Едва встретившись, они вросли друг в друга, как родственные души. Походили друг на друга внешне (разве что Синчэнь был чуть ниже ростом), смотрели в одну сторону, мыслили одинаково, не желая прожигать лучшие годы своей жизни, просиживая в душных офисах. Они открыли для себя музицирование. Как оказалось, Сяо Синчэнь прекрасно владел флейтой дицзы и гучжэном — его семья, старинный китайский род, уходящий корнями в самую глубину веков, ревностно хранила и передавала по наследству тайны игры на этих древних инструментах и особые техники, позволяющие сделать звучание совершенно особенным. Помимо этого, Сяо Синчэнь обладал прекрасным голосом и слухом, Сун Лань всегда замирал и прислушивался, стоило другу едва-едва начать напевать какую-либо песню. Чаще всего это были старинные китайские напевы, находящие отклик где-то так глубоко в душе, что становилось жутко. Сам же Сун Лань увлекся аранжировками и гитарой, чуть позже написал пару песен на разных языках, китайском, корейском и английском, иногда переплетая их в одной и той же песне — так и началась новая жизнь этих близких друзей, та, что сменила однообразные учебные будни. В музыкальных пристрастиях Синчэнь всегда смотрел в прошлое, а Сун Лань — в будущее, и это было единственным различием во взглядах этих близких друзей. На самом стыке этих взглядов, смешав их в безумный коктейль, родился новый, совершенно особый музыкальный стиль, сочетающий в себе и этнические мотивы, и современные ритмы. Сун Лань добавил тяжелых гитарных риффов — и получился настоящий хит, о котором в Новом Орлеане не слышал теперь разве что мёртвый. «Новая Надежда», написанная специально для голоса Сяо Синчэня, подхваченная в припеве Сун Ланем, произвела эффект разорвавшейся бомбы, и ребят стали приглашать на выступления во всевозможные городские клубы. Сначала — только в Новом Орлеане, а потом — и по всей Луизиане. Целиком отдаваясь музыке, Сяо Синчень, к радости своего друга, снова начал улыбаться той самой светлой улыбкой, что покоряла сердца многих ещё до тех дней, когда жизнь изменилась в корне. Прокладывая себе дорогу сквозь пёструю толпу с небольшим свертком в руках, Сун Лань, боясь повредить содержимое, так отвлёкся на происходящее вокруг, что немного потерял бдительность. Он так и не заметил на себе взгляд трёх внимательных пар глаз, следивших за ним от той самой лавки, где он совершал покупки. — И как вам это нравится, друзья мои? — мягко прошелестел голос светловолосого мужчины, чьи глаза были подобны каплям Шартреза. — Это хорошо! Правда, Молоха? — второй наблюдатель стряхнул с себя ореховые крошки. — О, да, это просто прекрасно, — подхватил третий, дожёвывая плитку шоколада, и облизнул пальцы. Едва стемнело, как в небольшом переулке у рю де Шартрез зажглись три пары ярких глаз-огоньков.

***

— Синчэнь, смотри, что у меня есть! — Сун Лань лёгким движением вложил в руки друга принесенный сверток. — Начинается празднование Марди Гра, хах, я еле пробился через толпу на площади. Осторожно разворачивая подарок, Синчэнь дёрнул уголками губ в улыбке. — О, благодарю тебя! Королевский пирог? — Ага, — кивнул Сун Лань, — но ты не поверишь, с какой начинкой. — Расскажи мне. — Глазурь на нём розовая, покрытая разноцветными блёстками. А начинка, ты представляешь, из локвы! Я нашёл единственную пекарню в городе, которая делает такие пироги, хозяин оказался родом из наших краев. Ешь осторожно. Вдруг удача от тебя на расстоянии укуса? Королевский пирог — давняя детская забава. На Марди Гра в них запекали небольших пупсиков, символизирующих Иисуса Христа. Считалось, что если найдешь в пироге игрушку, удача будет сопутствовать весь год. — Это невероятно, и вправду, — Синчэнь усмехнулся, пробуя на вкус мягкий пирог, с нежной тающей глазурью. Он многое бы отдал, чтобы хоть на мгновение увидеть краски Марди Гра. Но ещё большее он бы отдал за возможность снова взглянуть в глаза Сун Ланя. Он слишком мало ценил то, что имел, тогда, пять лет назад. Куда больше, чем всё, что его окружало, он любил мотоциклы. Больше, чем жизнь, больше, чем сияние звёзд на ночном небосклоне. он любил блеск летящих мимо огней на трассе и шум ветра в ушах. Пять лет назад Сяо Синчэнь потерял зрение, разбившись на своём, натертом до зеркального отражения, Сузуки. Как раз накануне Марди Гра все краски слились для него в чёрное. С тех пор его глазами и проводником в мире стал Сун Лань. — Цзычэнь, благодарю тебя. — Ты помнишь про сегодняшнее выступление в «Золотой стреле»? На Марди Гра мы там сделаем себе денег на месяц вперёд! — Мне тревожно, Цзычэнь, — он наугад протянул руку в сторону, где стоял Сун Лань. Друг мягко поймал его запястье. — Надеюсь, мои опасения окажутся напрасными. Внутри Сун Ланя желание заработать боролось с нарастающим тревожным предчувствием, о котором, словно угадав, обмолвился Синчэнь. Он достал из холодильника бутылку «Нацбогемы». — Всё пройдет идеально, — и Сун Лань стал напевать себе под нос мотивчик из песни, которую написал совсем недавно — о друзьях, что прошли через многие горести, но судьба сделала свой поворот, и вот уже — их пути разошлись. Встретятся ли они вновь, вернётся ли старый друг, или нет его в живых.. Синчэнь внимательно прислушивался к его пению. — Цзычэнь, почему эта песня кажется мне такой знакомой? — прошептал он, будто сквозь сон. — Его друг вернётся? Мне хочется верить. — Конечно, вернётся, ведь они как свет и тень, всегда сопутствуют друг другу. Спой мне, Синчэнь, — отставив в сторону бутылку, Сун Лань обнял любимую акустическую гитару и пробежался пальцами по струнам. Те отозвались бархатной серией аккордов. Его друг подхватил мотив песни, что Цзычэнь написал совсем недавно: "Далеко-далеко у реки Слива цветет одинокая Падают, падают лепестки, Бьют её ливни жестокие. Долго ли сможешь ты укрывать Слёзы свои потаённые, Только бы, только бы не сломать Ветвь к облакам устремлённую..."* Мягкий голос Синчэня Сун Лань невольно сравнил с ласковым ветерком, что переливами колышет бамбуковые побеги. — Пожалуй, из всех моих песен, эта — самая поэтичная. И будто уходит корнями в прошлое. Синчэнь кивнул в согласие и светло улыбнулся: — Давай закончим сегодня наш сет-лист на ней?..

***

«Золотая стрела», популярный клуб почти в самом центре Нового Орлеана, оказался переполненным ещё до начала концертной программы. Музыкальный фестиваль «Многоцветие» на Марди Гра стал настоящей традицией и проводился ежегодно вот уже лет семь. Для всех без исключения музыкантов Луизианы было большой честью получить приглашение и принять участие — на фестиваль часто приезжали именитые исполнители, продюсеры, рекламщики и просто люди искусства — не было лучшей площадки для серьезного старта, особенно для молодых исполнителей. Три фигуры в ярких одеждах вплыли в зал и смешались с пёстрой толпой. Тут встречались костюмы самых безумных цветов, оттенков и форм: гости переливались светодиодами, сияли блёстками, отражали безумные тона в нашитых на одежду зеркалах.. Люди часто загодя начинали подготовку к выходу в свет, в прямом смысле этого слова. — Зиллах, у меня сейчас крыша поедет! — простонал высокий юноша в блестящей футболке не по размеру, — и сдался тебе этот китаец! Таких вот там, в баре «У Кристиана» частенько можно встретить, бери любого — и ешь. — Этот не из любых. Терпение, Твиг. И увидишь сам — каждая капля его крови бесценна. — Резонно заметил Зиллах, убирая за ухо свои цветные пряди волос. — А я согласен с Твигом. — Молоха поддакнул другу, сложив руки на груди. — Ну ты только посмотри на меня. Я похож на новогоднюю ёлку. Впрочем, этот вот — ничем не лучше, — он ткнул пальцем в Твига. Пока Молоха с Твигом устраивали шуточную возню и перебранку, сливаясь этим с толпой ещё больше, Зиллах не отрывал взгляда своих изумрудных глаз от сцены. Ребята из «Гамбоу» только что закончили выступление, и сразу за ними на сцену вышел юноша в кожаных штанах и черной «косухе», украшенной шипами и разнообразными цепочками. Вскоре он вывел под локоть своего незрячего друга — выглядел тот полной противоположностью, в светлых одеяниях, расшитых серебристыми вензелями и узорами. Туника из светлой воздушной ткани была подхвачена шёлковым пояском с кисточками, выгодно подчеркивающим талию. Но взгляд со всего этого великолепия невольно смещался к тканевой повязке, скрывающей глаза. Ведущий радостно объявил: — Дороге друзья, мы все этого ждали! И вот, настал этот момент! Окунёмся в таинственный мир Азии! Сегодня, на сцене фестиваля «Многоцветие», настоящие Инь и Ян Нового Орлеана, Сун Лань и Сяо Синчэнь! Встречаем! Клуб взорвался криками и аплодисментами, когда Сун Лань выпустил на волю первый гитарный рифф, подхваченный синтетическими клавишными — аккорды прокатились по клубу, пронимая до мурашек. А когда Сяо Синчэнь вступил с вокальной партией, весь мир, казалось, замер: "С дымом ладана в сердце проникнет печаль Твой портрет на стене и глаза смотрят вдаль Отзовись, отзовись, я шепчу и молю, Но ответ я опять слышу лишь тишину..." Зал покачивался в ритм мелодии, но Зиллах стоял среди пестрой толпы, словно волнорез, устремив немигающий взгляд на Сун Ланя. В голове засела одна лишь мысль: «Будешь моим до последней капли». Они исполнили все свои самые популярные песни, на «Новой надежде», когда Сун Лань и Синчэнь по очереди подхватывали припев, зал превратился в безумное бушующее море. И вот, наконец, Синчэнь, вместе с переливами флейты и клавишных, вступил с «Мэйхуа», последней песней в сет-листе: "Опустила ветви слива вся в цвету И цветы порою лгут Всё же ты солнца ждёшь Пусть в последний раз цветешь Но с небес льёт лишь холодный дождь..."*

***

— Ты сильно устал, Синчэнь? Как ты себя чувствуешь? — Сун Лань за сценой помогал другу сменить концертный костюм на повседневные одежды. — Я не устал, Цзычэнь. Сет был коротким, не в пример нашим прошлым выступлениям. Лучше ты мне скажи, — он крепко сжал дицзы в руке, — тебе ничего не кажется странным? Я всё время чувствовал на себе взгляд... злонамеренный. — Значит, мне не показалось, если ты тоже это почувствовал. — Сун Лань запустил пятерню в волосы. — Я тревожусь, Цзычэнь. Пожалуйста, не уходи. — Я буду рядом. — Сун Лань обхватил его руку, переплетая пальцы, — но Кинси просил найти его после выступления. Кажется, у него было заманчивое предложение для нас. Синчэнь, подожди меня здесь буквально десять минут. — Кинси? Тот самый Кинси Колибри из «Священного Тиса»? — Да. Синчэнь кивнул с неохотой. Но когда дело касалось будущих планов и проектов, переговорщика лучше Сун Ланя было не найти. Кинси Колибри владел небольшим клубом в провинциальном городке Потерянная Миля, что в Северной Каролине, и иногда заглядывал в «Стрелу» в дни больших праздников, чтобы быть на подхвате. Обычно он сидел «на камерах» на административном этаже, выполняя роль невидимого стража. Как-то раз Сяо Синчэнь обмолвился, что устаёт от городской суеты и желает перебраться в более тихую местность. И в этом плане был довольно неплохой шанс устроить выгодное сотрудничество с Кинси. Пробегая по административному этажу клуба, где в это время было безлюдно, Сун Лань прикидывал в голове речь, как вдруг сзади раздался шелковистый голос: — Эй, даочжан! Сун Лань замер. Это «даочжан» звучало незнакомо, но он был уверен, что обращались именно к нему, слово будто дёрнуло струну у него глубоко внутри. Обернувшись, он нос к носу столкнулся со светловолосым юношей, чьи глаза были подобны изумрудным каплям Шартреза. — Куда же ты спешишь, даочжан? — юноша улыбался одним уголком губ, оголяя длинный острый клычок в верхнем ряду зубов. Сун Лань попятился назад, и был тут подхвачен со спины двумя парами крепких рук. Лёгкий запах шоколада, исходящий от одного из незнакомцев, щекотал обоняние. — Кто вы такие? — в голосе Сун Ланя звучал неподдельный страх. Парень был уверен, что уже видел где-то эти зеленые глаза. — Кто мы такие? Даочжан Сун, это очень неучтиво с вашей стороны. Мы для вас нечисть, конечно же, — блондин подошёл поближе, — впрочем, я действительно забыл представиться. Эти двое за вашей спиной — Молоха и Твиг. Ну а я, — он картинно склонился перед Сун Ланем и сделал рукой изящный взмах, — Зиллах, к вашим услугам. — Чего вам от меня нужно? — Сун Лань действительно ничего не понимал, лишь теряясь в догадках. — Это так прекрасно... Сегодня вселенная благосклонна к нам, друзья. — Продолжал тот, кто назвался Зиллахом. Если бы не обстоятельства, что свели их сегодня, Сун Лань посчитал бы этого человека красивым, даже более того, безбожно прекрасным. С идеальными тонкими чертами лица, стройным станом, изящными жестами. Но сейчас всё это отходило на задний план, уступая место неподдельному страху. Светловолосый подошёл совсем близко. Что-то подсказывало Сун Ланю, что для своей же сохранности лучше не делать резких движений, и он отмёл мысль о сопротивлении, решив выжидать и наблюдать. Длинным заточенным ногтем Зиллах провёл по щеке Сун Ланя, оставляя небольшую, но саднящую царапину. — Что вы делаете? Что вам нужно? — Сун Лань отчаянно нуждался в ответах, но не мог сдвинуться с места, зачарованный изумрудным взглядом. Когда выступила небольшая капелька крови, Зиллах подхватил её пальцем и сделал глубокий взох. — Мы наслаждаемся. Вы — настоящая находка, господин Сун. Как же хорошо, что небеса позволили нам встретить вас в Новом Орленане, — томным голосом промурлыкал светловолосый. Зиллах позволил одному из держащих Сун Ланя парней слизнуть со своего пальца капельку крови. — Вот видишь, Твиг. Это куда прекраснее твоих любимых конфет, — тот, кого назвали Твигом, издал мягкий стон. — Неужели господин Сяо ничего не рассказывал вам о вампирах, призраках и прочей нечисти? Нет? Ну или, скажем, ваш родной дедушка. Вы не задумывались, в чем секрет вашего оглушительного успеха? Ни в Сяо Синчэне ли? Сун Лань окончательно растерялся. — Причем тут Синчэнь? Я с пяти лет рос в интернате и даже родителей помню крайне смутно. — О, даже так... Ну, наверное, это даже к лучшему. Вот я и смотрю, что уровень духовных сил у вас очень и очень приличный, но всё пребывает в хаосе и смятении. Это досадно. Большое упущение, в самом деле. А дедушку вашего я знал, да. Господин Сун Яо был таким великолепным заклинателем. Даже я им восхищался. — Великолепным кем? — У вас сегодня вечер чудесных открытий, господин Сун. Вы — последний потомок старинного рода Сун, равно как и ваш друг, господин Сяо Синчэнь, потомок рода Сяо. Повисшую тишину пронзила высокая трель флейты, унесшаяся вдаль, словно на птичьих крыльях. За спиной Зиллаха стоял Сяо Синчэнь с флейтой дицзы в руках, весь словно охваченный искрящимся светом. — Отпустите Сун Ланя и убирайтесь, откуда пришли. — Он произнёс эти слова абсолютно безэмоцонально и жестко. Таким Сун Лань ещё никогда не видел своего друга. Зиллах усмехнулся. — Ба, да это же даочжан Сяо собственной персоной. Рад новой встрече! — Мы с вами не встречались. Из вашего рода я никого не знаю. — А вы уверены? Может всё же вспомните? Черный фургончик, скрип тормозов и этот гадкий хруст, с которым вы улетели с трассы? Припоминаете? Синчэнь на мгновение пошатнулся и сжал флейту в руках. — Всё в прошлом. Уходите. — О, разумеется, мы уйдем. Только вот вашего друга прихватим. Он теперь слишком много знает. Я даже почти не удивлен, что вы, господин Сяо, ничего ему не поведали о многоцветии этого мира, что имеет такие яркие краски. Как жаль, что это тоже осталось у вас в прошлом! — вампир двинулся в сторону Синчэня с коварной улыбочкой и теперь совсем не скрывал свои острые клыки. — Кто-то из нас жертва, кто-то охотник. Ничего личного, даочжан Сяо. Сяо Синчэнь вскипел. Но прежде опрометчивых поступков, он поднёс флейту к губам. Он прекрасно знал, что с тремя вампирами никогда не расправиться простыми силами двоих людей. Мелодия дицзы снова пронзила воздух, поднимаясь с низких нот до безумно высоких, задевающих, казалось, струны бытия. Эта мелодия не принадлежала бренному человеческому миру. Флейта пела, мелодия уносилась и падала, кружилась, словно ледяной вихрь, сияла, словно весеннее солнце, пробившееся из-за туч. Сун Лань чувствовал, как слабеет хватка на его руках, как мир покрывается пеленой из тепла и света, как слабеют его ноги и кто-то мягко подхватывает его, почти что падающего.. Лучи света повсюду, знакомый голос нежно зовёт его по имени. Сун Лань провалился в забытье.

***

Кто-то мягко гладил его по голове. Хотелось, чтобы это блаженное чувство умиротворения никогда не заканчивалось. На сердце было так светло и прекрасно, будто он попал на Небеса и там был обласкан небожителями. Сун Лань открыл глаза и увидел склонившегося над ним Сяо Синчэня. Он задремал на коленях у друга? Как прошёл концерт? Что произошло? Ничего из событий последнего часа он не помнил. Кроме того, что собирался зайти к Кинси сразу после выступления. — Синчэнь? Что произошло? — спросил он сиплым голосом. — Ты потерял сознание после выступления. М-да. Сколько раз я просил не направлять на тебя такой сильный свет. Вот и результат, — сетовал Синчэнь — А... Да? Ничего не помню. — Сун Лань отёр руками лицо, — у меня кровь? — Ты немного ушибся. Кинси сказал, ничего страшного, просто царапинка на щеке. — Кинси? Ты видел... Говорил с Кинси? — Да, я с ним встретился после концерта вместо тебя. — И что он сказал? — Сказал, что тебе надо больше спать и лучше есть. Сун Лань усмехнулся. В этом был весь Кинси. Строить из себя мамочку, когда не просят. — А ещё? — Мы едем в Потерянную Милю.