Затухшее время

      Тачихара нетерпеливо потянул носом. Колкий запах вечерней листвы, пробирающийся через открытое нараспашку окно, сильно раздражал — хотелось захлопнуть его так, чтобы стекло разлетелось вдребезги от удара, но нельзя — Куникида тогда точно учует запах сигарет. По-любому учует, сколько не проветривай кухню, но так хотя бы удастся утаить от него количество выкуренного, да и объясняться за отсутствие стекла особо не хотелось.       Мичизо — безответственный наркоман. Придурок, полуумный эгоист, тварь — как его только не обзывала Мафия, Доппо и ищейки; и все в порыве злости. Ни для кого не было тайной, что рыжеволосый подсел на наркотики — это стало сухим фактом за считанные дни, а после преобразовалось в подобие «не делай так, а то будешь как Тачихара».       Докатился. Уже ставят в пример — в наиужаснейшем смысле.       Правда, ему все равно.       Дверь сухо и резко хлопнула — агент и бровью не повел, продолжая сидеть на стуле, держать локоть на столе и кулаком уныло подпирать щеку — он даже не смотрел в сторону дверного проёма, предпочитая тупить взгляд в ледяную стену с какими-то старыми обоями. Квартиру давно запустили, забывая про незаконченный ремонт: дел было и без того по горло, а денег иногда не хватало — все спускали на лечение увядшего здоровья рыжего и другие, более важные нужды. Так что комнаты были обставлены бедно, мебель слегка оцарапалась и подпортилась — но в целом было уютно. По крайней мере — для них двоих.       В коридоре послышалась тихая возня и неспешные шаги — наверняка оглядывался в поисках шприца или чего-то подобного. Секунда, другая — и пришедший удалился в комнату, не торопясь интересоваться, есть ли кто дома, хотя куртку и сапоги псевдо-работник Портовой Мафии давным-давно стал прятать в шкафу или кидать прямо на кровать — с возрастом манеры утекали все дальше и дальше, заменяя собой грубость. Никакого знания этикета, частая ругань, раздраженность, злость, пошлые шуточки и вспышки каких-то странных и непонятных эмоций — это если не пугало, то отталкивало точно. Но Куникида терпел. Стойко терпел, держался, не позволяя себе бросить этого человека, ставшего таким близким и родным. Терпел наезды и неприличные шутки, раскиданные по полу вещи и даже сломанную мебель или стекло — наркотики дали знать о себе, медленно, но верно разрушая мозг.

А ведь раньше он был другим.

      Нежная и веселая улыбка, самолюбие, частая смущенность от легких поцелуев прямо в шею или уголок губ, привычка аккуратно и нетерпеливо проводить плечом, грубые наезды и эгоизм, добавляющие в характер сильную остроту и перчинку — о да, Мичизо влюбил в себя ответственного и спокойного идеалиста именно из-за такой своеобразной натуры и характера, обычно отталкивающего. Но с этими двумя явно что-то пошло не так — а ведь поначалу они чуть не убили друг друга на задании. Потом столкнулись снова, и снова, и снова — а в какой-то момент пересеклись на крыше, куда оба ходили… Покурить. И пошло-поехало.

А потом он подсел на наркотики.

      Как так вышло, не понял даже он сам — просто резко захотелось (вроде бы предложил кто-то), и он вколол себе «эту паршивую дрянь» в вену. Потом ещё раз, и ещё, потом стал нюхать (хотя обычно со всеми происходило наоборот) — и подсел. Даже заместитель директора ВДА не смог с этим ничего сделать — просто не успел. Стоит один раз попробовать — потом отвязаться и бросить не получится никогда.       Никогда. — Ты снова курил на кухне?       Строгий и усталый голос эхом разнесся по кухне, отскакивая от стен и взвиваясь к голому потолку — парнишка за столом аж вздрогнул от неожиданности, вместо приветствия или ответа испуская с обветренных и искусанных в кровь губ ругательство. — Блять, ты ахуел, зачем так пугать меня? — разозленно прошипел Мичизо, поворачивая голову к возлюбленному и убирая кулак от щеки — неосознанно кидая нервный взгляд в ту сторону, где были спрятаны шприцы. Благо, Доппо в этот момент в упор, внимательно смотрел на распахнутое окно, не замечая этого — а то все бы точно полетело далеко и надолго. — Ты не ответил мне. — хмуро подметил блондин, поправляя очки и широкими шагами приближаясь к подоконнику, схватываясь за ручку и осторожно закрывая окно. — Ты снова курил? — Бля… Ебет? — грубо и хрипло выдала ищейка, фыркая, склоняя голову вбок под неодобрительный и колкий взгляд. — Не ругайся, как сапожник на заводе, пожалуйста. — А что, не подхожу под твои ебаные идеалы? Я не шлюха, чтобы подчиняться тебе.       Идеалист, не вытерпев, шумно втянул носом прокуренный и пыльный воздух, старательно успокаиваясь и пытаясь не взорваться. — Если так надо — станешь ею. — спокойно и холодно сказал он спустя минуту молчания и отсчета от одного до шестидесяти. Тачихара, не ожидавший такое услышать, изогнул брови в удивлении — и потупил взгляд блекло-зеленых глаз куда-то себе на исхудалые колени.       Когда они так… Испортились? Похолодели? Устали?       Их отношения превратились в странный, ледяной ком, таивший в себе докучи спутанных нитей различного происхождения — и разобрать что-либо было нереально. Хоть отрезай все к чертям собачьим и начинай жить сначала, забывая про эти неудачные отношения, как про кадры плохого, кошмарного фильма. Тошно-тошно-тошно. Паршиво-паршиво-паршиво. И немного страшно — будто они оба медленно шагали в неизвестность с крепко завязанными глазами, и наслеп пытались схватить друг друга за руки в никчемной попытке не заблудиться.       А может так и есть?.. — Я просто пытаюсь помочь тебе. — оборвал чужие мысли длинноволосый, нервно выдыхая и снова поправляя съехавшие к переносице очки, подходя к парню и усаживаясь на стул подле. — Эта штука тебя погубит, Тачихара. Пожалуйста, перестань. Или я… — Выкинешь это в окно? Давай, я жду. — сухо и отреченно кашлянул рыжеволосый, с усилием сдерживая нарастающее раздражение. — Ты нихуя не найдешь здесь, и сам это прекрасно знаешь, поэтому кидаешь эти бессмысленные угрозы. — Мне напомнить, как ты изнасиловать меня попытался в состоянии наркотического опьянения?       Фраза прозвучала лаконично, коротко и безэомоционально, спокойно-спокойно, но отчего-то так больно, что сердце на секунду остановилось, а грудь упорно сдавило.

Он помнил.