Wakey-wakey

Доён сам не знает, почему проснулся рано. Обычно он поздняя пташка, даже если быстро засыпает накануне — сущность ленивой «кроватной феи» даёт о себе знать любовью к простому, бесцельному лежанию на кровати в блаженном ничегонеделании. Прямо совсем уж надолго, конечно же, Доён не может позволить себе валяться — всё же у него маловато свободного времени между съёмками и репетициями, — но факт остаётся фактом. Даже просыпаясь вовремя от звонка будильника, он всё равно переставляет его на десять минут позже и досыпает по полной. А уж так, чтобы проснуться сам по себе, да ещё и в такое время — это что-то новенькое. Доён зевает, недовольно хмурит брови и тянется, чтобы взять телефон с бортика кровати позади него. У них сегодня съёмки в одиннадцать, так что будильник выставлен на восемь, но сейчас… Доён с трудом щурит заспанные глаза, пытаясь разглядеть цифры на фоне фотографии с Эйфелевой башней, и когда ему это наконец-то удаётся, издаёт удивлённый звук — времени-то ещё без пятнадцати семь. Он вполне себе мог спать ещё как минимум час точно. Вот только… Ладно, пожалуй, что одна из причин точно только что найдена. Причину эту зовут Ли Тэён. Доён уже давно не удивляется, что иногда просыпается не один — даже если они накануне не провели вечер вместе и ни о чём таком не договаривались, Тэён всё равно может прийти. Потому, что ему внезапно стало одиноко, например. Или потому, что он долго не мог уснуть. Или потому, что приснился какой-нибудь глупый кошмар — Тэён тот ещё ребёночек, который нуждается в любви. В очень большом количестве любви и тепла. Вот и сейчас — обнимает Доёна руками и ногами так крепко, словно тот убежит в любой момент, и сопит прямо под ухом, горячий, тяжёлый и успокаивающий одним своим присутствием. Настолько, что, наверное, Доён бы всё же уснул вновь, убаюканный теплом своего парня, и начисто проспал все последующие будильники. Вот только Тэёну нужно не к одиннадцати, а к десяти — какие-то рабочие вопросы, которые должен решить лидер. А значит, его будильник прозвенит уже через пятнадцать минут. Бесполезно прозвенит, разумеется. Тэён с его любовью к посиделкам до самого утра просыпает частенько — кажется, им всем по очереди то и дело приходится будить его, а самому Доёну, конечно же, чаще других. Винить его, конечно трудно — все знают, как сильно Тэён выкладывается и устаёт — но только факт остаётся фактом: Доёну стоит в очередной раз побыть хорошим бойфрендом и проконтролировать, чтобы его ненаглядный никуда не опоздал. Он аккуратно переворачивается на другой бок, не выбираясь при этом из собственнических объятий Тэёна, и тот только лишь немного шевелится, недовольно бормоча что-то неразборчивое. Доён заглядывает ему в лицо, убирает растрепавшуюся чёлку со лба и усмехается, потому что как есть ребёнок — капризно поджатые губы, давным-давно знакомая складочка на переносице и слишком много усталости в красивых чертах. Наверняка снова лёг часа в три, не раньше. Доён водит кончиками пальцев по гладкой щеке, обводит контур мягкой нижней губы и тихо вздыхает, потому что его бы воля — и они бы вот так, в обнимку, целые сутки пролежали, не меньше, но увы и ах. Тэён снова начинает шевелиться — притягивает Доёна к себе ещё сильнее, буквально вжимая в своё тело. Он утыкается холодным носом в шею, шумно выдохнув и посылая по коже Доёна множество мурашек, и сон отступает ещё дальше. Не то чтобы Доёну стало менее уютно, вовсе нет, просто Тэён отвлекает и вызывает желание тратить время не на сон, а на что-то другое. Например, на то, чтобы ласково перебирать его спутавшиеся волосы, пахнущие фруктами, или на то, чтобы сквозь футболку пересчитывать пальцами выступающие косточки. Тэён сейчас непривычно мягкий и его хочется обнимать, точно большую плюшевую игрушку, а то, что он спит, только лишь добавляет Доёну нежности — так ведь ничего не смущает. Не нужно бояться, что покажешься излишне романтичным или потерявшим голову от любви (особенно при условии, что на деле всё так и есть). Он поудобнее устраивается на боку и запускает пальцы левой руки в волосы Тэёна, нежно массируя ему затылок и буквально шеей чувствуя довольное урчание. Что делать, его парень действительно как кот — нужно совсем немного внимания и ласки, чтобы сделать его счастливым. А Доён очень хочет — чтобы Тэён отдохнул и расслабился как можно лучше, чтобы ему снились хорошие сны. Доён в принципе даже не против, чтобы Тэёну снился он сам, но это, конечно же, не самоцель. Он правда думает только лишь о том, как помочь своему любимому человеку почувствовать себя лучше. И он так увлекается этим, что даже не сразу замечает, что вместо Тэёна просыпается кое-что другое. Вполне, впрочем, естественное, особенно при условии, как крепко Тэён к нему прижимается и как дышит в шею. Окей, думает Доён и мстительно щурится, ты за это ответишь. Стояк не такой уж сильный, так что лежать и наслаждаться почти не мешает, но Доён всё равно решает, что заслужил хоть что-то. Тем более, что, так или иначе, будить всё равно придётся. Если честно, кровать Доёна достаточно узкая — они, конечно, помещаются на ней вдвоём, но по-хорошему тут можно только лишь крепко обниматься, всё остальное уже достаточно неудобно. Поэтому ему приходится осторожно перевернуть Тэёна на спину, при этом оказавшись сверху — Доён заботливо подтыкает сбившееся одеяло с другой стороны и заглядывает в лицо спящего снова, по-прежнему любуясь. Убирает со лба волосы, треплет за щёку и потом, не удержавшись, всё же тянется и касается губами губ, сначала просто и невинно, но почти сразу же раздвигая их языком и делая поцелуй более глубоким и сладким. Тэён даже спящий будто бы узнаёт его, а поэтому податливый и отзывчивый — едва заметно шевелит губами в ответ. Такой горячий и родной, что Доёну не хочется отпускать его вдвойне. Где-то внутри поднимает голову червячок-собственничество, который больше всего на свете сейчас жаждет просто подмять Тэёна под себя и целовать-целовать-целовать, пряча от всего мира, делая только своим, и Доён на пару долгих мгновений упивается этим, обнимая Тэёна за талию и наваливаясь сверху сильнее. Футболка на Тэёне сбилась, поэтому ладонь касается голой кожи поясницы, и Доён не может сдержать нетерпеливого выдоха, чуть прикусывая чужую нижнюю губу и сильнее вжимаясь пахом в тэёново бедро. — Хён, проснись, — зовёт он, шёпотом, потому что нарушать утреннюю тишину его комнаты кажется каким-то преступлением. А ещё это очень приятно — губы в губы, на расстоянии всего лишь для одного-единственного глотка воздуха. — Твой будильник вот-вот зазвонит, и ты опять проспишь. И ещё один поцелуй, не менее сладкий, но ещё более настойчивый. Доён думает, что было бы неплохо, если бы Тэён вот сейчас ответит ему не на слова, а именно на… — М-м-м… — Тэён отзывается тихим, низким, обжигающе горячим бормотанием прямо в доёновы губы, и шевелится едва заметно. — Дай мне ещё пять минут… или десять… Вот, типичный Ли Тэён утренний обыкновенный — напрочь забывает о том, что он вообще-то конченый трудоголик и ответственный лидер. — Ну уж нет, просыпайся прямо сейчас, — Доён щекочет его пальцами под рёбрами, едва заметно трётся бёдрами (терпеть становится сложнее, на самом деле) и прихватывает за нижнюю губу. А после целует все любимые мельчайшие чёрточки на чужом лице: родинки возле губ и на самих губах и шрам рядом с глазом. — Хён, не будь избалованным ребёнком. Ты ведь знаешь, что должен. Тэён жмурится недовольно — сводит брови и поджимает губы капризной уточкой, но всё же приоткрывает один глаз, мутный и сонный, отчаянно не желающий фокусироваться на лице Доёна. Который только лишь фыркает — вот такой Ли Тэён уж точно принадлежит только ему одному. — С добрым утром, хён. Мне стоит спросить, как спалось, или что ты в очередной раз забыл в моей постели? Тэён жмурится и наконец-то приходит в движение — его ладони скользят по бёдрам Доёна выше и сжимают талию, тянут ближе на себя, и Доён охотно позволяет: пристраивается подбородком в чужую твёрдую грудь и мимолётом задевает губами подбородок. Тепло, уютно и сладко — отличное утро, на самом деле, вот только если бы это не была такая рань и если бы им не надо было подниматься на работу. — Не мог уснуть, — наконец отзывается Тэён немного невпопад, и его голос по-прежнему приглушённый, но всё равно посылающий по спине Доёна целую волну мурашек. — Знаешь, когда можешь обнять только подушку и одеяло, это такое себе удовольствие… — Поэтому ты явился обнимать меня? — ворчит Доён уже давно больше по привычке, и они оба это знают. — Ты, между прочим, тяжёлый. И не хватало ещё, чтобы с утра менеджер потерял тебя. Они оба знают: менеджер зарёкся входить в комнаты без стука и звонка, оберегая свою психику (сломали которую, что удивительно, даже не Тэён с Доёном). А Джонни с Донхёком и подавно не удивишь. Просто это всё — нечто вроде ритуала между ними. И помогает Тэёну потихоньку просыпаться. Хотя, как и в случае Доёна, что-то просыпается куда как быстрее. — О, — Доён усмехается и сдвигается чуть сильнее, задевая бедром пах Тэёна. — С добрым утром ещё раз? Кажется, не все части твоего тела такие сони. Тэён бормочет что-то, вновь жмурясь, и уголки его губ довольно приподнимаются. Даже в таком состоянии он наверняка понимает, о чём Доён сейчас думает — точно так же, как Доён может прочитать его собственные спутанные, вязкие мысли в этот момент. — Кто бы говорил о неспящих частях, — уже чётче произносит Тэён и внезапно, без предупреждения, вскидывается вверх. Они сталкиваются бёдрами, и Доён не может сдержать тихий стон, потому что, кажется, для его растревоженного возбуждения даже такого лёгкого трения уже достаточно. Хочется большего, безумно хочется, и… Телефон Тэёна начинает вибрировать откуда-то из-под подушки, и от этих расходящихся волн у Доёна сильнее пересыхает во рту, а ткань белья под пижамными штанами становится влажной и липнет к горячей коже. — У нас есть минут двадцать, — Тэён отрывает одну из ладоней от талии Доёна, чтобы вслепую сунуть её под подушку и отключить будильник. — Ну, знаешь, на то, чтобы помочь друг другу проснуться окончательно. Доён чуть приподнимает голову и смотрит — в чужие глаза под полуопущенными длинными ресницами, по-прежнему мутные и сонные, но куда более осмысленные. И да, он знает, что предложенное Тэёном куда приятнее, нежели выдрачивание напряжения под холодным душем. — Ты думаешь, что успеешь? — Доён поддевает всё-таки и чувствует, как сжимают его талию: пальцы Тэёна буквально впиваются в кожу через футболку. — Какие мы быстрые и самоуверенные… — Ты ведь сам говорил, что я чересчур одержим тобой, — Тэён снова приподнимается, потираясь, и бегло успевает коснуться губами щеки Доёна. — Так вот, думаешь, я не знаю о тебе таких вещей? Доён только лишь тихо фыркает — он не сомневается, но говорить об этом Тэёну совсем не обязательно. Вместо этого он приподнимается слегка и ведёт ладонью по бедру Тэёна к его паху. Накрывает, сжимает — даже сквозь пижамные брюки чувствуется, какой он твёрдый и как становится ещё твёрже от манипуляций Доёна. Которому нравится тоже — видеть, как сбивается дыхание Тэёна, как он облизывает губы, а на его лбу появляется морщинка от напряжения. Как в его глазах сонливость медленно сменяется нетерпением. — Двадцать минут, — произносит он одними губами, и Доён хмыкает почти беззвучно, проводя рукой вверх и цепляя за пояс брюк. Он проникает ладонью под них и бельё, обворачивает ею вокруг члена и почти сразу же тянется, чтобы заткнуть Тэёна самым безопасным и приятным способом. — Ты слишком громкий, — выдыхает он после и сжимает ладонь крепче, проводя ею от головки к основанию и обратно. Собственный член Доёна тоже крайне нуждается во внимании, на самом деле, но пока всё ещё получается потерпеть. — Давай не будем привлекать к себе внимание наших ехидных и понимающих соседей… и вообще, дадим им ещё поспать… — Мой Доён-и… как всегда такой заботливый, — Тэён даже дышит громко. Громко, хрипло и надрывно. И до странного сексуально. Уютным, домашним, тёплым, с растрёпанной чёлкой и судорожно поднимающейся и опускающейся грудью под заношенной домашней футболкой он сексуален ничуть не меньше, чем в прозрачных майках и чокерах там, на сцене. — И я правда люблю твои руки, но прямо сейчас.. этого мало. Доён знает, к чему тот клонит. И да, конечно, ему хочется того же самого, чего уж там скрывать. Но всё же он хмурится, пытаясь сообразить, не запланировано ли у них на сегодня что-то, требующее… активных телодвижений. Конечно, Тэён не стал бы предлагать, если бы было — при всей своей одержимости им он всё ещё чересчур ответственный — но всё-таки, с двойным расписанием немудрено и забыть. — Я предложил бы что-то другое, но сам знаешь, в твоей постели не особо развернёшься, — поясняет Тэён чуть виновато, и Доён поджимает губы в обиде. Он сам выбирал всю обстановку в своей комнате и поэтому более чем недоволен подобной критикой. Особенно от того, кто то и дело приходит теснить его в этой маленькой уютной кроватке. — Ну уж извини, что у меня не траходром, как у тебя, — фыркает он, но Тэён не даёт ему возможности ворчать дальше: приподнимается сильнее и впивается губами в губы, проникая в рот языком. Этот поцелуй выходит долгим и грязным — Доён в буквальном смысле чувствует, как несколько капель слюны у него по подбородку стекают, но остановиться он не может и не хочет. Как, очевидно, и Тэён — поза слишком неудобная, так что он, в конце концов, ложится обратно и утягивает Доёна за собой, не разрывая поцелуя. Тэён твёрдый и костлявый сам по себе, но почему-то лежать на нём Доёну всегда очень удобно. Хотя, вертится сейчас в его голове, сейчас ему предстоит не лежать, а… кое-что другое. Они разрывают поцелуй с громким чмокающим звуком, и Доён чувствует лёгкое головокружение и то, как горят и пульсируют его губы. Хорошо, что у него достаточно времени на то, чтобы привести себя в порядок, а вот Тэён… — Давай поторопимся, — выдыхает Доён и стягивает с себя футболку через голову. Ладони Тэёна уже на его бёдрах, стягивают вниз брюки и трусы, и следующие минуты три они барахтаются на постели, раздевая друг друга. Тэён неловко задевает макушкой спинку кровати и шипит, сам Доён неаккуратно хватается за жалюзи на окне и чуть не сдирает их. Он думает, что они сейчас похожи на студентов, которые очень спешат успеть сделать свои дела до начала занятий — или до прихода соседей по комнате. — Ты хочешь… так? — у Тэёна в буквальном смысле глаза вспыхивают, когда Доён толкает его ладонью в грудь, заставляя снова упасть на спину, и седлает его бёдра, широко разведя колени. Мимоходом он трётся своим возбуждённым членом о тэёнов, и контраст одной горячей, влажной от смазки кожи с другой точно такой же напоминает разряд тока по всему телу до самого мозга. Доён знает, как сильно Тэён любит эту позу. Как сильно он любит, когда Доён сам двигается на нём. — Чтобы ты лучше проснулся, — Доён протягивает ему флакон и снова трёт члены друг о друга, теперь ещё и помогая себе рукой, а после вздрагивает, ощущая прохладное прикосновение. Они не занимались любовью в последнее время, поэтому Тэён не очень-то торопится, проталкивая внутрь Доёна указательный палец и растягивая его осторожно, но Доёну это не слишком-то нравится, и не только потому, что их «двадцать минут» стремительно тают. — Хён… — Доён прекрасно отдаёт себе отчёт в том, что его голос (он пытается быть тише и шептать это, но выходит, скорее, что-то, похожее на шипение) звучит сейчас слишком откровенно, но времени на привычные игры у них нет. Вот он, минус утра. Доён сжимает бёдра и палец внутри, после чего пытается насадиться на него сильнее. Тэён отвечает тем, что вынимает и толкается внутрь теперь уже двумя пальцами. Между его бровей пролегла складка, и глаза чуть прищурены, а нижняя губа закушена. Доёну не нужны слова, чтобы и так понять: не один он тут распалён до невозможности. — Хён, пожалуйста, я не стеклянный и не рассыплюсь. Я хочу… Он всё же замолкает: кровь приливает к щекам, а там, внизу, становится всё жарче, хотя, казалось бы, уже сильнее некуда. И совсем чуточку смущает говорить о своих желаниях прямо — обычно Доён сдаётся и начинает просить, если так можно выразиться, немного позже. Но Тэён — он невыносимый, цепляется за этот огрызок фразы, точно собака за кость, и: — Хочешь — чего? Пусть мой Доён-и скажет, и тогда… — он разводит внутри пальцы, и Доён не может сдержать стона. Капля смазки с его головки падает на живот Тэёна, и рука сама тянется размазать эту влагу по чужой коже. Доёну нравится, какой у Тэёна мягкий живот. Нравится опираться о него рукой, пока они занимаются любовью. — …тогда он получит это. Но — не раньше. Сущий дьявол, думает Доён, протестующе хмурясь, но он знает — Тэён не отстанет и может даже «пожертвовать собой», чтобы только не уступить. Доён закрывает глаза и снова несдержанно всхлипывает, когда подушечка пальца внутри проезжается по самому чувствительному местечку. — Я хочу тебя внутрь, — вырывается само. — Пожалуйста, Тэён-хён… Он сам забирает у Тэёна обратно флакончик и щедро поливает его член, растирает по нему смазку ладонью и приподнимается, чтобы головка упёрлась в его чуть растянутый вход. Доён прекрасно понимает, что будет немножко неприятно, но прямо сейчас он хочет только того, чтобы их обоих встряхнуло как следует. Хотя, кажется, его встряхивает уже от того, как широко Тэён распахивает глаза, следя за ним, как расширены его зрачки и как он нетерпеливо облизывает губы. Привыкнуть к этому откровенному жадному любованию невозможно — каждый раз как первый. Тэён придерживает его за бёдра, пока Доён опускается — медленно, плавно, чувствуя каждое движение буквально всем собой. Чувствуя, как растревоженное тэёновыми пальцами внутри сменяется чувством наполненности. И это сильное, яркое, чуть болезненное, но всё же желанное ощущение окончательно прогоняет любую возможную сонливость. — Знаешь, Доён-и, я… — Тэён кусает губу почти добела, чтобы не застонать. Доён хлопает повлажневшими ресницами и отчаянно пытается сделать вдох поглубже, потому что чем больше Тэёна становится внутри, тем сильнее ему нечем дышать. — Я рад, что проснулся. Только Тэён умеет так — невинно-наивно и со скрытым смыслом. Неуместно и уместно одновременно. Так, что у Доёна пустота заполняется ещё и где-то в груди. — Я тоже рад, что ты не спишь, — шепчет он едва слышно и кладёт свои дрожащие ладони поверх тэёновых на своих бёдрах, прежде чем выгнуть спину и очень осторожно шевельнуться на пробу. У них нет времени, поэтому не получается так, как Тэёну особенно нравится — плавно, долго и дразняще, когда Доён то практически полностью выпустит из себя член, а то — насадится обратно до упора, позволяя любоваться собой. У них нет сил и настроя на то, чтобы было так, как нравится Доёну — жарко, быстро, грубовато, когда Тэён подбрасывает бёдра сам и выбивает из него долгие тягучие стоны и бессвязные мольбы, оставляя следы от пальцев на бёдрах. Но так — хорошо тоже: они подаются друг другу навстречу в чуть смазанном торопливом ритме, глядя глаза в глаза и, в конце концов, переплетая пальцы. Тэёну требуется несколько толчков для того, чтобы найти нужный угол проникновения, и когда это случается, Доён не может сдержать протяжного стона: тот момент, когда головка задевает простату, хочется повторять вновь и вновь, пока мысли в голове не спутаются окончательно, а по телу не разольётся сладкая истома. Смазка с его собственного члена по-прежнему пачкает живот Тэёна, и Доён хотел бы стереть её или приласкать себя в попытке ускорить приход оргазма, но его руки держат нежно, но крепко, давая понять, что стоит сосредоточиться только на толчках внутри. — Я… уже скоро, — хрипит Тэён и прикрывает глаза, проводя языком по по-прежнему ярким губам, а Доён смаргивает влагу, глядя на поблёскивающую от выступившего пота кожу на его ключицах, которые так и хочется сначала облизать, а потом прикусить, оставляя метку (нельзя, нельзя, нельзя, даже думать о таком нельзя). — Мне так хорошо… ох, Доён-и, в тебе так приятно… Тэён обожает хвалить его во время секса — это его собственный маленький кинк, на который Доён уже и сам давно успевает подсесть. Хотя, возможно, дело даже не в похвалах, а всё в том же восхищении, которое Тэён к нему испытывает. В том, как нежно и соблазнительно звучит в такие моменты его низкий голос. На очередном толчке Доён почти вскрикивает — он уверен, что в соседней комнате это было прекрасно слышно — и сжимает бёдра рефлекторно в тот же момент, когда член внутри него начинает пульсировать. Тэён дрожит и стискивает зубы, чтобы не издать лишних звуков, и сжимает его ладони в своих, пока Доён двигается сам, отчаянно и резко, словно бы догоняя. Ему определённо нравится, как смотрится его сперма на коже Тэёна. Как и то вязкое тепло внутри. Тэён поднимает их руки и резко тянет на себя, вынуждая Доёна упасть на него, после чего медленно выходит. Под подушкой снова начинает надрываться своей вибрацией будильник. В этот раз его отключать никто не спешит. Доён чувствует животом липкую влагу, а ещё у него немного ноет между ног и голова чуть кружится. Прямо сейчас как раз-таки было бы неплохо подремать пару часиков, дабы восстановить силы. Тэён под ним не шевелится, но его рука на спине Доёна движется лениво, точно он кошку поглаживает, и выводит пальцами непонятные узоры по его вспотевшей лопатке. Доёну не нужны слова, чтобы знать — им обоим сейчас хорошо. — Не усни там снова, хён, — всё же предупреждает он тихо и тут же слышит низкий смешок у самого уха. — Не усну. Но знаешь, Доён-и, если честно, я хотел бы просыпаться вот так каждый день. Я тоже, думает Доён и не может не улыбнуться, благо что Тэён этого не видит даже. — Я тебе не будильник. И в следующий раз спи, пожалуйста, в своей кровати. Он знает: Тэён всё равно придёт. И знает, что Тэён на самом деле прекрасно понимает: Доён хочет, чтобы он приходил. А ещё Доён очень надеется, что день этот у таки выгнанного из тёплой постельки в душ любимого хёна будет удачным и приятным. Потому, что тогда он сам сможет думать о том, что это всё его маленькая заслуга. (В этот день он просыпает все свои будильники и встаёт только после звонка Тэёна)