***
Эд равноценно обменивал у Роя информацию об алхимии на задания, и в этом тоже видел круг закономерностей. Рой принимал визиты Эда за должное и как полагается, со строгим уважением, относился к нему, когда Эд соблюдал порядок, часы посещений… хотя про последнее Эд вряд ли когда-либо знал, ведь он мог приехать в два часа ночи и ждать до утра, развалившись на диване Роя. Взяв в подчинение Эда, Рою пришлось забыть о стандартном распорядке дня и ждать Эда в любое время суток, из раза в раз отчитывая для приличия. — Сколько с меня? — спрашивает у таксиста. — Пятьсот. Эд платил за проезд каждый раз одинаково, но это была та мелочь, о которой он постоянно забывал, и приходилось спрашивать как в первый раз. Ещё одно путешествие из Централа и обратно возвращало его к штабу, и это было законом жизни, которому Эд молча следовал. — Куда делась эта папка… Где она? Эд нервничал. Сутью его существования был зоркий взгляд, следящий за ним, в какую бы сторону кабинета, города, страны, да черт возьми, всей вселенной Эд ни подался. Рой всегда наблюдал за ним, и сам полностью не понимал, что в конце дня мысли были не о работе, не о месте Фюрера и вовсе не о войне на нескольких фронтах. В конце всего он думал об Эде как о краеугольном камне своих переживаний и размышлений. Когда-нибудь Эд свёл бы его с ума, Рой неоднократно так думал, когда смотрел на темноту за окном и красный плащ на спинке дивана. — Какие новости? — В папке все в красках описано, — отмахнулся Эд. — Тогда до завтра. — Не скучайте. Повторяющиеся друг за другом поступки и слова были настолько привычны, что Эд и Рой действовали по заложенной с самого их знакомства программе и разговаривали так, будто эта привычка была присуща каждому человеку и распространялась на каждого в равной степени. Они оба чувствовали, что так должно было быть. Так было правильно. Так соответствовало законам жизни, которая писала для них сюжет и распределяла роли. Это уже вошло в привычку: расходиться под ночь, оставляя одного разбирать непонятный почерк, а второго — отдыхать в мягкой гостиничной постели. Как бы часто Эд ни посещал Централ, он никогда не стал бы ему близок и не стал бы домом. Никакое здание не заменило бы ему родных стен, которые теперь чернели золой и обгоревшими углями далеко-далеко от столицы. Это стало правилом, и Эд жил по нему, не заботясь о том, чтобы попытаться вновь построить стены, в которых он создал бы уютный мирок. Ему не нужны были иллюзии идеальной жизни, ему был нужен лишь взор Роя, который следил бы за ним и направлял его. Такая необходимость заставляла двигаться вперёд по очередному кругу.***
До недавнего времени Рою было неприятно брать в руки мятые бумаги, которые не то что носили в себе отпечаток Эда, они были подтверждением того, что Эд существовал в его жизни, хотел того Рой или нет. Впоследствии напористый нрав Эда заставил его вступать в частые перепалки, не пресекая их в самом начале. Это были те минуты, когда Рою становилось весело смотреть на беснующийся в голове Эда поток мыслей, вылетавших изо рта прежде, чем тот успевал хорошенько подумать. Бесстрашие Эда заставляло его наблюдать за ним, растущим внутренне (и ничуть — внешне), побеждающим каждую опасную схватку и двигающимся дальше. Рой чувствовал, как Эд все быстрее и быстрее перешагивал ступени его собственной лестницы: от простого подчиненного до известного алхимика, от незнакомого человека до частого гостя в его кабинете. Однажды будто прозвучал громкий звон колокола, обративший внимание Роя на одну мысль, которую он не хотел замечать. Иначе быть не могло, и Рой смотрел осознанным ярким взглядом на Эда, и слышал, как в этот момент за него в душе говорили «не безразличен». Рой не желал подниматься по своей лестнице, отдаляясь от Эда. Ступени званий, находящиеся выше, стоили слишком дорого для долго строившегося доверия. — Ты должен мне пятьсот центов. — Ты должен обращаться ко мне на «вы». — Да-да, знаю. Поездки подорожали, будет сложно выполнять твои задания с пустым кошельком. — Обратишься ко мне как следует, и получишь. Эд закатил глаза и нетерпеливо потоптался на месте. Нарочно показывать свое прохладное отношение — в этом он видел способ не дать гордому характеру Роя взять над собой верх. Когда-то он не выносил одного его вида. А когда для него самим собой разумеющимся стало не обращать внимание на вялые возмущения Роя, Эд уже и не помнил. — Господин полковник, мне нужны финансы. — Меньше напыщенности. — Как тебе угодить? — воскликнул Эд. Рой лукаво улыбнулся на этот моменте и промолчал. Он потёр переносицу, смотря поверх пальцев. Поздно поняв неоднозначность вопроса, Эд махнул на Роя рукой. — Тебя отдали бы под трибунал за такие мысли. — Видишь ли, люди ещё не научились их читать как книгу. — И это играет тебе на руку, — закончил Эд. — Но я не такой, как все. Прищурившись, Рой окинул Эда взглядом. — Будешь так считать и станешь как все. Он проигнорировал тихое ругательство в свою сторону, словно почувствовав, что так значилось в следующей строчке сюжета его жизни. — Для этого стоит постараться. И мне надо идти, нет времени на пространные разговоры. Каждый раз на середине разговора Эд начинал думать о том, чтобы нанять посыльного, который будет доставлять документы Рою, чтобы для него самого было меньше личных встреч. Он думал об этом почти всякий раз, когда видел на горизонте Роя. Самым простым объяснением того, почему каждый следующий раз доклады Рою доставлял сам же Эд, было небольшое денежное состояние. Не желая признаваться самому себе, Эд все же подтверждал необходимость несколько раз в месяц говорить с Роем и видеть столько же раз в неделю. Он впервые в жизни столкнулся с ситуацией, которая не имела логического объяснения, спокойно существовала и не требовала от него скорейшего решения. — Можешь зайти в нерабочее время. — Сделал перерыв между бесконечными свиданиями? — Следи за языком.***
Рой понимал, что обсудить с Эдом какое-либо дело в неформальной обстановке было бы достаточным, быстрым и гарантированным концом их отношений, в которых Рой хотел донести до Эда необходимость подчиняться и уважать. Ему надоело наблюдать за попытками Эда научиться дисциплине и исправному несению службы: он был уверен, что Эд никогда бы не усмирил свой нрав и не стал покладистым. Рой замечал, как раздражался Эд, слыша замечания в свой адрес, а когда это делал сам Рой, то злость, борющаяся с пытавшейся подавить ее покорностью, плескалась в его взгляде и отдаляла Эда от него. Штаб не был в силах поставить перед ним рамки дозволенного, и Рою так же внезапно пришла в голову мысль посмотреть на Эда, который не чувствовал бы себя скованным цепями субординации. Иногда Рой задумывался о том, боролся ли Эд со своим характером, и была ли у него идея начать слушать старших. В эти моменты ему становилось смешно и грустно. Эд ходил по кругу, повторяя одни и те же действия и, кажется, искал выход не особо усердно. Жизнь менялась стремительно, а вместе с ней и принципы. Не желая когда-то приближаться к кабинету Роя, Эд шел к его дому, бросая себе вызов окунуться в море, где каждая волна несла в себе все, что Эд не любил в Рое и одновременно хотел сделать своим. Звонок, скрежет механизма, отворенная дверь. Эд смотрел в черные глаза, которые скрывались за волосами, протягивая руку и сжимая чужую ладонь. — Входи. В прихожей Рой предложил помочь повесить плащ, но Эд ответил ему злым взглядом и оставил лежать на тумбочке. Когда он исчез в дверном проеме, Рой встряхнул одежду и повесил на крючок. Собравшись пойти следом, Рой сделал шаг и тут же остановился, не отводя взгляда от плаща, будто что-то в нем было не так и это ему не нравилось. Он разгладил бордовую ткань и, притянув к себе рукав, вдохнул запах дыма и химических веществ. Он чувствовал Эда слишком близко, прикасаясь к его личной одежде, будто тот стоял рядом и так откровенно разрешал ему забыть про звания и обязанности. — Долго тебя ждать? Проведя рукой по мягким складкам, Рой оставил вещь и зашел на кухню к сидящему на стуле Эду. — Ты пришел ради службы? Это достойно уважения. — Правильнее было бы сказать «из-за», — парировал Эд. Они обменялись дежурными колкими фразами и про себя повторили, как сильно друг друга не могли терпеть, тут же усомнились в этой мысли, но внешне на лице каждого сохранилось спокойствие. Не отрывая взгляда от Роя, Эд дотронулся до воротника и начал расстёгивать на нем заклёпки, думая, надо ли было приходить, чтобы перешагнуть границу их отношений и позволить прервать однообразную цепочку: штаб, вокзал, место назначения и далее обратный порядок, оканчивающийся гостиницей. Не двигаясь с места, Рой наблюдал за тем, как Эд стянул с плеч рубашку и откинул в сторону. — Мы оба знали, что никакой отчёт не собирались обсуждать. — И все же ты здесь, — ответил Рой. Он видел Эда почти в любом виде, и сейчас из этой фразы готово было исчезнуть слово «почти». Рой ждал увидеть своими глазами что-то личное, только для глаз их двоих и подошёл ближе, ослабив верхние пуговицы рубашки. Когда-нибудь это случилось бы, если бы не несчастный случай, или мятеж на окраинах, или внезапно сделанный ход их врагов, или другая ситуация, надолго разделившая бы их обоих. Но до сегодняшнего дня ничего опасного не происходило, и неопределенности пришел конец. Когда-нибудь даже в конце всего Эд бы вернулся и пришел бы к началу собственного круга, который когда-то превратился в извилистый путь. И тогда Рой поставил бы точку на метаниях Эда, как сейчас оставил на его губах поцелуй. Тепло, трепетно, доверительно. Эд жил для других, не думая о себе, но, когда Рой чуть сильнее прикусил его губу, вспомнил, что умел чувствовать, и рефлекс заставил оттолкнуть Роя от себя. Он покраснел, ощущая сильно бьющуюся от укуса в капиллярах кровь, и, поднявшись со стула, сжал в кулак рубашку Роя. Потянул на себя. Рой замер, вновь почувствовав себя прежним наблюдателем, чьим любимым занятием было смотреть, как Эд пытался выползти из угла, в который он себя загнал. На лицо Эда было бросилась тень растерянности, и он помрачнел от не продуманной до конца затеи, однако игривые лучики улыбки Роя убедили его, что неловко было не ему одному. Рой с трудом пытался сохранять беспечность, и, чтобы не подавать виду, вновь одолжил у самого себя маску надменности, внушая себе уверенность. Эд продолжал тянуть на себя Роя, растягивая ткань, и шагал назад, пока не уперся в столешницу. — Я не готовился к этому. — Я тоже. — Но я хочу, — твердо сказал Эд. — Садись. Эду пришлось подпрыгнуть, чтобы Рой подхватил его и усадил на столешницу. Он позволил себе подглядеть, как в коридоре Рой трогал его плащ, и прямо сейчас хотел, чтобы так касались не какой-то тряпки, а именно его. К черту одежду, вот он я, весь открыт перед тобой, я готов, я не жалею, не поверну назад. Голова начинала кружиться, когда Эд сосредотачивался на чем-то одном: когда считал каждый темный волос на голове Роя, теряясь взглядом в окружавшей его черноте, когда целовал в ответ, пытаясь быть первым, когда гладил обнаженные плечи и зачарованно смотрел на них, дорвавшись до границы, которую перескочил с закрытыми глазами. Рой прижимался к его щеке и вдыхал его собственный запах бесстрашия и готовности отдать всего себя, поставив на кон надежду. Он видел в этом отчаянную попытку Эда найти в жизни то, за что он был бы готов зацепиться, и не сдаваться, видя перед собой туманный круг обязанностей и предначертанных ему действий. Эд скинул ботинки, щелкнул пряжкой и обвил Роя за талию голыми ногами. Он знал, что должно было быть. Больно. И все равно прижимался сильнее. Ближе. Он словно хотел по-настоящему чувствовать каждое движение, быть здесь, запечатлевать в памяти каждую секунду, важную для него ничуть не меньше задымленного городского воздуха. Рой слышал его шумное дыхание, входя до конца, видел искаженное болью лицо с длинной складкой на лбу, чувствовал, как Эд напряженнее притягивал к себе. Он чувствовал, как шагал из настоящего в другую реальность и возвращался обратно, вздрагивая от мурашек и горячего тела, которое принадлежало Эду, которое дрожало, издавало ругательства, которое отдавалось ему, надеялось и ждало в ответ честной игры с его чувствами. Они оба играли с ними, каждый день исполняя роль искусных шулеров и новичков-любителей, но сейчас они клали друг перед другом карты рубашками вниз. Эд жил надеждой, терпя боль от острых углов при поворотах на дороге своей жизни и веря в то, что каждый получает по своим заслугам. В этот момент ему было сложно ждать, было невыносимо полагаться на милость судьбы, которая сию же минуту позволила бы ему почувствовать себя лучше от разрозненных ощущений и разбитых на осколки мыслей. Эду было нелегко принять свои чувства, но он не останавливался, а Рой не просил его скорее принять решение, давая время на размышление, обжигая горячим языком шею, позволяя отголосками его сознания ощутить приятную дрожь. Дразня, он произнес: — Могу остановиться. — Не смей. Эд оборвал конец фразы сорвавшимся стоном. Он просил шепотом, вскрикивал, краснея, и в каждом заботливом касании Роя понимал свою значимость для него. Оставив в прошлом принцип ни за что никому не подчиняться, он думал, что сейчас было то самое время вспомнить о нем и, не зная, как обратиться, шептал звание, перебивая мысль о покорности мыслью дерзнуть и почувствовать себя как нельзя ближе, произнося имя Роя. Он сидел весь открытый, такой доверчивый, радуясь тесноте между телом Роя и кухонным фасадом. Он не знал, куда деть свои руки, и касался ими всего, что находил в слепом поиске и бесцельных блужданиях. Снова. Эд опять не знал, зачем это делал, и, наконец, нашел истинный смысл, когда его пальцы наткнулись на приятную мягкость губ и Рой поцеловал их. Он жарко выдохнул и взглянул на Эда из-под прилипшей ко лбу челки: тот не смотрел на него, он ничего не видел под закрытыми веками, уйдя в тактильный мир красок боли и наслаждения, звуков шуршания одежды и стонов, вкусов соленой крови и сладкого желания единства с тем, кого он ненавидел и любил. Выгнув шею, Эд уперся затылком в кухонную полку и изнеможенно застонал. Бросив помутненный взгляд на Роя и не найдя в сознании рационального объяснения своим поступкам, он принял происходящее с ним за подарок судьбы, которым она вознаграждала его за все. Он отвлекся тогда, когда Рой сильно сжал его кисть и, впившись в нее ногтями, выложил следом за ним на стол последнюю скрытую карту, пряча сбитое дыхание в размеренных вдохах. Он не хотел показывать, что безвозвратно потерялся, осознанно забылся в Эде, отдав ему часть своей судьбы, в которую никого не желал пускать на долгое время. Но для Эда он стелил красную дорожку, и, плюнув на гордость, безостановочно повторял его имя, опаляя им его кожу и получая в ответ беспорядочные поцелуи. Резко ослабев, Эд чуть ли не сполз на пол, не в силах отдышаться и прийти в себя, и вцепился в чужую руку так, что Рою пришлось его поддержать. Он взглянул на порозовевшие щеки Эда и в то же мгновение почувствовал жар на своих. Эд усмехнулся. Улыбнулся так широко, насколько был способен: — У тебя давно такого не было, да? — А что о тебе? Вспомни хоть, сколько мне лет. — Не тебе меня учить. Задней мыслью Эд понимал, что на месте Роя в какой-нибудь иной реальности мог оказаться другой человек и их связь через какое-то время превратилась бы для Эда в продолжение его самого. В этот момент Эд был рад, что находился в том мире, в том времени, в том месте, где путь, по которому он шел, изогнулся и за поворотом перед ним стоял Рой, который не строил перед ним иллюзий и вел по жизни, заставляя всегда смотреть прямо. Рой умел это делать и был готов научить этому Эда.