В темноте

      Ориентироваться с закрытыми глазами и ориентироваться, не имея возможности видеть, — не одно и то же. В первом случае — ты ловкий и крутой, во втором — беспомощный и жалкий.       Шершавая поверхность стены под ладонью, десять неуверенных шагов — и цель достигнута. Рука привычным движением, отодвигает фанеру за стеллажом, где у Билла припасена заначка. Единственное, что в этом проклятом доме всегда будет неизменным — это привычка старой ищейки пополнять свои запасы дрянного алкоголя. Как ещё не спился, к чёртовой матери. Можно сказать, от смерти его спасаю, братец, беру весь удар на себя.       Ты же, самоотверженный болван, зачем-то спас слепого бесполезного калеку, выторговал у этой Мартышки мою никчёмную жизнь в обмен на свою. Что я тебе сделал, Джим, что ты бросил меня мучиться осознанием, что я почти что собственными руками тебя убил? Неужели ты думал, что я буду тебе благодарен за возможность влочить своё жалкое существование ценой твоей жизни? Чёрта с два это так!       Я бы давно сунул голову в петлю или с удовольствием бы подставился под ловушку, но не могу их найти, представляешь? Никак Мэтт позаботился, чтобы мои мучения продлились как можно дольше. На привычном месте ни гири, ни пилы, ни даже самой завалящейся мышеловки. В этой грёбаной темноте всё, что я могу найти — очередную бутылку с отвратительным пойлом, которое поможет на какое-то время забыться.       Знал ли ты, что своим дебильным героическим поступком обрекаешь меня на особо изощрённую пытку? Ты же долбаный психолог, Джим, неужели в твою умную голову не закралась мысль, что жить с таким грузом на душе — невыносимо? А жить, не видя дальше собственного носа, не имея возможности за тебя отомстить, невыносимо вдвойне. Это я должен был сдохнуть, я, и уж, поверь, это был бы вполне неплохой расклад. Принцип шахмат — самые бесполезные первыми покидают доску. Так почему же сейчас, когда я бесполезнее самой задрипанной пешки, игра закончилась для тебя?       Пальцы обхватывают прохладный корпус бутылки, и я с облегчением выдыхаю. Не хочется думать, что будет, когда старик перестанет жалеть меня, добровольно делясь алкоголем. До ужаса благородно с его стороны сыпать проклятиями в адрес того, кто разоряет его запасы, но всё равно оставлять бутылки на привычном месте, не обращая внимания на шипения Пера.       Ещё одна чокнутая самоотверженная идиотка, готовая вместо меня сунуться в ловушку. Что ты во мне нашла, девочка? Откуда в тебе столько веры? Ты верила в мой идиотский план с похищением Джима, верила, что мы найдём путь на свободу в дурацких сказках, верила, что бомба — это наш ключ от этой чёртовой двери. И чем тебе обернулась эта вера? Понравилось бродить по Той стороне? Или уродливые шрамы, как напоминание о твоей слепой вере, тебе по вкусу? Что со мной не так, что вас, ненормальных альтруистов, тянет меня спасти?       Отвратительный вкус дешёвого портвейна обжигает горло. Непроизвольно передёргиваюсь. На скользкий путь алкоголизма оказалось тоже непросто встать. Кривая усмешка, и снова глоток — за тебя, братец, смотри, ради чего ты умирал.       Скрип двери и гулкие шаги по ступеням оповещают, что в подвале я больше не один. Ну же, Перо, начинай свою речь. Я уже думал, что она решила нарушить наш негласный каждодневный ритуал — бутылка в моих руках, её причитания, что так нельзя, и хлопнувшая дверь подвала, когда она в очередной раз убеждается, что мне плевать.       Девчонка молчит и глубоко дышит, сверля меня взглядом. Я не вижу, но растущая на лбу дыра от её яростного взгляда ощущается почти физически. Очередной глоток — как катализатор для возмущений, которые и так вот-вот сорвутся с её губ. Но она продолжает хранить молчание, лишь, рвано выдохнув, выхватывает бутылку из моих рук. — Что ты де… — мои слова заглушает звук бьющегося стекла. Как же неразумно так переводить алкоголь. Шуршание отодвигаемой фанеры — и вновь уши режет звон, оповещающий, что последняя бутылка из тайника разделила участь предыдущей. Помещение наполняет запах винограда и какой-то отдушки. Машинально отмечаю, что я по счастливой случайности ухватил правильную бутылку — от вина у меня почему-то смертельно болит утром голова. А вот портвейн всё-таки жаль, хоть он и гаже некуда.       Нос улавливает запах корицы, значит, она на опасно близком расстоянии от меня. И когда только научилась так бесшумно передвигаться? Даже мой обострившийся слух не уловил звук шагов. Зато исходящие от неё волны злости ощущаются каждой клеточкой. — Полегчало? — пытаюсь выдавить из себя язвительную улыбку, но разучившиеся улыбаться губы растягиваются во что-то невообразимо мерзкое, судя по сведённым мышцам лица. Жестоко строить такие гримасы, даже тому, кто сегодня лишил меня надежды на подобие сна в пьяном угаре.       В помещении раздаётся хлопок, и только потом приходит боль. Завороженно поднимаю руку к пылающей щеке, взглядом упираясь в размытый силуэт. — Теперь полегчало, — Перо впервые подаёт голос, и я невольно передёргиваюсь — столько в нём злости и холода, что хватит на десять Антарктид. — Запрокинь голову и открой широко глаза, — в этом приказе сквозит металл, и я подчиняюсь. Дергаюсь, когда в глаз попадает холодная жидкость, и зло откидываю её руку. Ещё одна капля, предназначенная для второго глаза, скатывается по щеке. — Ты хоть знаешь, чего мне стоило, уговорить Алису дать мне эти капли? — шипит она, и я чувствую, как её рука вновь тянется к моему лицу. Наощупь перехватываю её запястье, не позволяя повторить процедуру. — Я не нуждаюсь в помощи, тем более не нуждаюсь в жертвах ради помощи мне. В очередной раз радуюсь, что взглядом нельзя убить, потому что буквально кожей ощущаю её прожигающий взгляд. — Ты чёртов придурок, Джек Файрвуд, — Перо вырывает свою руку и, пнув ящик с инструментами, пересекает подвал в сторону лестницы. Именно сейчас я чётко понимаю, что она больше не придёт. Я оттолкнул последнего человека, кому был небезразличен. И каждый её шаг к выходу гулко отдаётся саднящей болью в и так вывернутой наизнанку душе. Но я не остановлю её, потому что так будет правильно, потому что я — балласт тянущий её ко дну. И ей нужно от него избавиться.       Звук запущенного таймера становится неожиданностью. Какого чёрта она решила пройти здесь испытание? Даже Мэтт перестал посылать сюда для этого марионеток, оставив эту комнату мне в качестве персональной темницы. — Это твоё испытание, Джеки, докажи свою самостоятельность, — запах корицы вновь щекочет ноздри, и Перо опускается на ящик рядом со мной, слегка хлопнув меня по плечу, побуждая действовать. — И не подумаю, — я пока не понимаю, что она задумала, и чего хочет добиться, но в любую игру можно играть вдвоём. Мы молча слушаем размеренный звук таймера, не двигаясь с места. Тикание перерастает в протяжный сигнал, оповещая о провале, и в ту же секунду браслет на руке ощутимо бьёт током. Нововведение Мэтта — при провале испытания все присутствующие в комнате получают разряд электричества. Перо шумно втягивает воздух — тому, кто запустил испытание, достаётся сильнее.       Минута проходит в тишине, и таймер запускается снова. Она продолжает сидеть каменным изваянием сбоку от меня, не предпринимая попыток избавить нас от очередной порции тока, бесстрастно слушая механический голос, перечисляющий список предметов. В этот раз разряд сильнее, и даже мне трудно сдержать судорожный вдох. — Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы нас убило током? — Тебя убьёт позже, — она пытается восстановить дыхание, но выходит паршиво.       Таймер в третий раз начинает обратный отсчёт, и я вскакиваю на ноги, не в силах сидеть в бездействии, пока она самолично обрекает себя на страдания. Протягиваю руку в её сторону, касаясь плеча. — Надо пройти испытание, пока ты ещё можешь стоять на ногах. Но она отталкивает мою руку: — Это твоё испытание, Джек.       Ненормальная девчонка! — Чёрт с тобой! — закрываю глаза, пытаясь представить расположение предметов в комнате. Осторожно двигаюсь вдоль стеллажа, рукой нашариваю муляж апельсина. Первый найденный предмет придаёт сил, и движения становятся увереннее. Пять шагов прямо, опустить руку — и механический голос засчитывает метлу.       Режущий слух сигнал прерывает испытание. Стискиваю зубы, получая очередную порцию электричества. Её полный боли глухой вскрик поднимает в душе волну злости. На её упрямство и на мою беспомощность. Мне не справиться самому за две минуты. — Помоги мне! — восклицаю одновременно с оповещением о начале нового испытания. И сразу приступаю к поиску. Я ведь знаю здесь каждую щепку, каждый гвоздик, тысячу раз проходил испытания в ночном режиме. Тогда какого чёрта сейчас так сложно? — Тебе же не нужна помощь, — в её голосе слёзы, и я понимаю, что ещё одного разряда она не выдержит. Это осознание заставляет двигаться быстрее, но внутренние часы подсказывают, что время на исходе, а чёртов молоток всё ещё не найден. — Мне нужна помощь, нужна! — в отчаянии оборачиваюсь в её сторону, — Я прошу тебя, помоги.       Громкость звука таймера увеличивается, оповещая о последних десяти секундах, оставшихся до провала. И когда я уже готов взвыть от бессилия, она вкладывает в мою ладонь оставшийся в списке предмет. В последнюю секунду подношу его к считывающему устройству. Глухой щелчок свидетельствует об успешном завершении испытания, и я облегчённо выдыхаю. Опускаюсь прямо на пол, вслушиваясь в такую желанную тишину. Спустя пару мгновений, Перо садится рядом. — Ну что, Джек, каково это — смотреть, как кто-то убивает себя собственными руками? Молча качаю головой. Этот урок был слишком жестоким. И, пожалуй, я не хочу повторения. Наощупь нахожу её руку и накрываю своей. На секунду она переплетает наши пальцы, и, когда убирает руку, в моей ладони остаётся пузырёк с каплями. — Ты уже доказал, что смириться и ждать конца — это не для тебя, так докажи это снова, — она сжимает мои пальцы в кулак, скрывая в них пузырёк, и, проведя ладонью по моей давно не бритой щеке, направляется к выходу.       Впервые за эти несколько недель дверь за ней не захлопывается, а аккуратно закрывается. Впервые за эти несколько недель тайник Билла завтра останется нетронутым.