Дом, дерево и сын

Аокидзи осознал, что жизнь изменилась окончательно, когда к нему приехали Кизару с Сентомару, чтобы погостить. Просто так приехали — без приглашения и причины, привезли ему домашнее варенье и печенье от бывшего главнокомандующего, много трепались и ему пришлось почти выставить их за дверь. — Сакадзуки просил передать, чтобы ты возвращался, — лениво сказал Кизару, когда Аокидзи уже прощался с ним. — Война кончилась. Король пиратов вернулся. Он больше не хочет войны. — Я не собираюсь мстить или возвращаться, — пожал плечами Аокидзи. — Теперь я буду жить для себя. — Сады будешь растить и дома строить? — усмехнулся Борсалино. — Или сына родишь? — И то, и другое, и третье тоже, — Аокидзи пожал его крепкую руку. — И больше не приезжай сюда, идет? Ну разве что, когда я сам позову. Кизару рассмеялся, Сентомару уже приготовился к отплытию, а у Аокидзи почему-то заболела голова и засосало под ложечкой, когда он увидел широкую спину друга перед собой. Он почему-то отлично знал, что видит Кизару в последний раз в жизни, и не жалел о том. И о том, что жизнь изменилась окончательно, тоже. План на оставшиеся годы у него теперь тоже был. *** Дом он починил сам — помог Смокер, у которого руки росли из правильных мест, а с садом помогла милая Ташиги. Посадил яблони, разбил цветник, а потом подумал и вытащил старый велосипед — ему нужны были мандариновые деревья, и он отлично знал, кто мог дать ему парочку саженцев. Кроме того он хотел увидеть свое давнее проклятье — и мог признаться в этом. Нико Робин сидела в шезлонге и пила крепкий кофе — под широкополой шляпой она казалась совсем молоденькой, как девчонка. В принципе, для него, для Аокидзи ей всегда будет восемь — это он точно знал. — Я думала, ты давно умер, — честно сказала она. — Такого удовольствия я тебе не доставлю, девочка, — усмехнулся он. Она сняла очки, внимательно посмотрела на него — без страха теперь, и снова надела их. — И зачем ты тут? — спросила она, немного помолчав. — За тобой, — почему-то вырвалось у него. — Поедешь? — Нет, — коротко сказала она. — А если честно? — Саженцы ему нужны, — ворчала рыжая навигаторша, вытаскивая огромный мешок на палубу. Красивая и сильная, как настоящая пиратка, за ней шел ее капитан, лениво ворча, кок, мечник, плотник, музыкант и местный длинноносый бог. — Вот, пять штук, больше не дам, — ревниво сказала рыжая, — И не проси. — Спасибо, — выпалил Аокидзи. — Просто пересадить и поливать, да? — Удобрять и окучивать тоже, — устало сказала девчонка. — С тебя миллион белли. Расплатишься, когда сможешь. — Расплачусь, — сказал Аокидзи, его взгляд до сих пор лежал на Нико Робин, и она это знала. Он еще не знал, как оторваться от нее хотя бы глазами, а она отлично понимала, зачем он тут на самом деле. И не боялась этого. — Аокидзи, останешься на обед? — спросил король пиратов в дырявых шортах. — Будет мясо и ром. — Нет, пойду, наверное, — ответил ему Аокидзи. — Надо до вечера пересадить саженцы и пингвина моего покормить. Ничего страшного, справлюсь. — Справишься, конечно, — охотно согласился с ним Луффи. — А мы плывем на восток, кстати, хотим там лагерь разбить на пару недель, поохотиться. Теперь нам торопиться некуда, мир же изменился, приключений будет больше. Приезжай, если что. — Приеду, — непонятно почему согласился Аокидзи — он все еще не мог оторвать взгляда от Нико Робин — такая она красивая. — Приеду. *** Когда яблони дали первый урожай — кислые крошечные плоды, от которых скулы сводило, он вдруг поймал себя на мысли, что хочет ее в свою историю. Навсегда хочет, чтобы безо всяких шуток или обмана. А потом просто понял, что давно должен был это сделать. Только почему-то постоянно оттягивал этот момент — а теперь уже деваться было некуда. — Такой вид не пойдет, — сказал Смокер, его многочисленные дети бегали вокруг, мешая и шумя. — Нужна новая одежда и подстричься надо. — Наведи порядок… — И галстук купи… — Одеколон! Точно одеколон! — Побриться еще хорошо бы… — И надо что-то сделать с этими вихрами… — Я не на праздник же иду, — огрызнулся Аокидзи. — Не надо из меня цветочного парня делать. — Но в таком виде свататься не ходят, — уставшая от стирки и готовки милая Ташиги провела мокрыми руками по его лбу. — Бывший адмирал должен выглядеть как адмирал нынешний. Ну или хотя бы в чистой рубашке должен быть, — сказала она мирно. — Я был в чистой, — вспомнил Смокер. — И цветы не забыл. Цветы Аокидзи срезал со своего сада ранним утром — на пионах тяжелела роса, в оберточной бумаге они казались большими и красивыми. Да что там — он сам себе казался большим и красивым в то утро. И гордился собой. — Как тебе, Саул? — спросил он у своего отражения. — Достоин я твоей дочери или нет? В зеркале матовый Аокидзи довольно кивал ему и показывал большой палец. *** Цветы Робин приняла сразу — цветы она любила, а вот рубашку и прочее кажется даже не заметила. По крайней мере, на него она больше не смотрела. Встала и вышла вон. — Не получится, — честно сказал Луффи. — Она тебя боится и ненавидит, кажется. — Не ненавидит, — мудрый кок закурил. — Но крови ты ей попортил много. И потом ты ее старше на миллион лет. Зачем ты ей нужен? — Я бы сам на ней женился… — мечтательно сказал плотник. — Вот только вряд ли ей вообще нужен брак. Она особенная, Нико Робин, недаром признана живым мировым оружием. Ее нужно беречь. — Оберегать ее буду я, — мечник погладил гарду своего меча. — Для этого она должна остаться с нами. — А где длинноносый? — спросил Аокидзи невпопад — ему не понравилось, что мальчишки обсуждают его. — Уплыл? — Женился и поплыл к жене, сын у него скоро родится, — сказал Луффи беззлобно. — Потом вернется, вроде обещал. Если нет — я его сам верну. А может и не верну. — Все с вами ясно, все, — Аокидзи поднялся. — Можно мне самому с ней поговорить? Пожалуйста? — Нет, — сказали все хором, как один. — Не лезь к ней. — Можно, конечно, — ответила за них рыжая. — Оставьте их в покое. Сестрица сама знает, что будет делать, не вам ее учить. У них своя история, другим в ней места нет. — Спасибо, — сказал Аокидзи, выходя. — Твои мандарины хорошо растут, я их поливаю каждый день. — Еще бы… — довольно хмыкнула рыжая — обнажила белые ровные зубы, как оскал. — Я с тебя шкуру спущу, если не будешь о них заботится. И о сестрице — тоже. Аокидзи вышел за дверь камбуза — Робин сидела на палубе, глядя вдаль, глаза у нее были голубые-голубые, как небеса над Охарой. — Жизнь изменилась окончательно, — сказал он. — Я так решил. Прости, ладно? Я не хотел тебя обидеть. — Как думаешь, Саул бы это одобрил? — просто спросила она. — Я думаю, он бы попробовал тебя убить, если бы узнал. — Нет, разумеется, никогда бы не одобрил. Наверное, он убил бы меня намного раньше, когда я тебя заморозил, — сказал Аокидзи, развалившись рядом. — И был бы прав. Он всегда был прав, этот Саул. И ты всегда права. Ты же женщина. Он говорил еще много и невпопад — и не заметил, как положил руку на спинку ее кресла — а она мягко облокотилась на нее, словно доверяла ему больше всех на свете. Заметил, когда было уже поздно. *** Мандариновая рощица в его саду дала плоды в третий раз — он, как и обещал рыжей, поливал каждый день, а свежие фрукты передавал Смокеру и его детям через пингвина, в качестве гостинца. — Зачем нам столько? — спрашивала Ташиги. — Себе бы оставили… — Нам они пока не нужны… — уклончиво отвечал Аокидзи. — Пока зубы не вырастут, он их есть не будет. Он ехал обратно по ледяной дорожке, потом подметал тропинку от моря к дому, поливал цветник и прибирался в доме. Жизнь изменилась окончательно, но теперь ему это даже нравилось — никаких войн, никаких адмиралов, никаких тайн. — И никаких пиратов, — говорил он Нико Робин. — Хватит. — Когда наскучит, напишу им, — пожимала она плечами. — Просто у них сейчас и у самих дел невпроворот, приключения, путешествия… Она сидела у окна — их маленький сын с голубыми материнскими глазами беззубо улыбался, когда видел взъерошенные волосы отца и его ледяную ногу, ничего особенного. Аокидзи прислонился к ее креслу, вдыхая цветочный запах ее волосы, и думал, что в изменчивом мире к концу своей жизни он, наконец, сделал все правильно и так, как нужно было. Дом, построенный у самого моря, сад, выращенный голыми руками, и сын от самой необыкновенной женщины на земле, как ему и хотелось всегда. — Как думаешь, Саул бы одобрил, что мы назвали сына его именем? — спросила Нико Робин, передавая ему уснувшего младенца. Аокидзи осторожно взял из ее рук теплый комок, чувствуя, как внутри него расцветает собственное сердце, улыбнулся ей. — Нет, разумеется, — хмыкнул он. — Никогда.