Дьявол носит улыбки

Разумеется, Акутагава страдал. Вы спросите, почему? Акутагава тоже мог бы задать подобный вопрос. Например, почему этот тигр, ничтожный и слабый, заслужил признание самого важного в жизни Акутагавы человека? Почему Дазай так оберегал этого дурака, в то время как Акутагава лил пот, слезы и так много чужой крови, что просто нельзя назвать даже приблизительно число погибших. Их слишком много: всех и не вспомнишь. Его руки полностью в обжигающей красной жидкости, которую смыть нельзя: настолько глубоко она въелась в кожу и кости. Но через пару мгновений после чужой смерти она становится такой холодной на сильном осеннем ветру, что воспоминания невольно возвращаются в детство. Когда его способность ещё не проявилась, когда он ещё не знал о Расёмоне, Мафии и смерти. Тогда его мать была ещё жива, а сестра улыбалась так ярко и тепло, что казалось, будто солнца два: одно светит на небе, равнодушное к страданиям людей, а второе — прямо здесь, рядом с ним растапливает даже самые кровавые страхи. Тогда ему не нужно было выживать в трущобах, воруя еду для себя и маленькой сестрёнки. Он ещё не знал боли, унижений и страданий. Да как Тигр смеет мешать ему получить желанную похвалу? Акутагава ждал этого так долго, что уже не помнит, когда начал засыпать с мыслью о наставнике и просыпаться с ней же. Когда он стал помешанным на Дазае Осаму? Это было так неправильно, что хотелось вырывать зубы руками. Чужие, разумеется. Акутагаве каждое утро нужно было выпустить пар либо парой зверских убийств либо яростной дрочкой под обжигающе холодным душем, который никогда ещё не помогал. А убийства невинных были запрещены. И как ему тогда быть? Утешение он нашел в их совместных уроках. Неожиданно боль, приносимая Дазаем, показалась самой лучшей наградой за труды. Тем более Дазай никогда его не похвалил бы по-настоящему, по-нормальному. Самым большим, чем награждали ослепленного чужой красотой Акутагаву, было лёгкое похлопывание по плечу и ядовитый шепот на ухо, повторяющий одно и то же: Пёс остаётся псом даже рядом с хозяином. Этот голос Акутагава ещё долго воспроизводил в своей памяти, стоя со спущенными штанами в ванной, рассматривая себя в зеркале, глядя на новые синяки и раны, которые ему оставил Дазай на незапланированной тренировке. Хотелось подчиниться, стать настолько послушным, чтобы его захотели взять… Его фантазии и мечты становились все более яркими и животными по мере взросления. Акутагава так хотел стать лучшим, что просто не мог смириться с теми, кто общался с его учителем и не получал за это пулю в ногу, удар хлыстом по спине, которые оставляли кровавые полосы на белоснежной рубашке, или кулаком в живот, вызывая неконтролируемое желание блевать. Все, что связывало его с Дазаем, — работа, кровь и слезы. А ещё мокрые сны, непрошенный стояк во время кровавой бойни, когда плащ наставника развевался на ветру подобно крыльям хищной птицы, а на лице застыла пугающая (слишком счастливая) улыбка. По щеке, испачканной кровью, как и руки, и одежда, как и весь их ебаный мир, хотелось провести рукой. Акутагава хотел бы, чтобы на него обратили внимание не из-за просьбы босса, не из-за его мощной способности, которую он не может контролировать, не из-за тупого садистского желания причинить боль тому, кто этого совершенно не заслуживает. Хотелось просто… Признания? А зачем оно ему? Было важно лишь то, как сильно он дорожит организацией, насколько он предан ей. Как хорошо он выполняет свою работу. Как много убивает. Как сильно его боятся. Но эта жизнь полна боли. Акутагава пришел в Мафию не потому, что очень сильно хотел. Он просто не мог по-другому. Выживание стало главной причиной, почему он решился продать свою тело, душу и сердце монстрам, хуже тех, что живут под кроватью (если те, конечно же, существуют, во что Акутагава не верил). Да и как он может сожалеть? Вместе с Дазаем он получил самые важные уроки, которые могли бы помочь ему выжить, если бы не жестокость и чёрствость в карих глазах напротив. Дазай всегда был для него... первым. Первый наставник, первое знакомство в Мафии. Он стал первым человеком, которому Акутагава хотел что-то доказать. Дазай стал его первой влюбленностью. Этому человеку хотелось подчиниться. Лежать под ним, чувствовать его каждой клеточкой тела. Стонать от наслаждения, боли и всего, что может дать этот невыносимый человек. Но эти мысли были запретны и настолько греховны, что Акутагава позволял им затмить свой разум только дома, в постели или на полу в ванной, где единственным, что имело значение, был его вставший член и рука, двигающаяся в такт голосу, который раз за разом хрипло повторял: «Все псы попадают в Рай, а ты самый жалкий пёс из всех. Ты готов встретиться со своей мамой? Ха-ха! Жаль только, что Рая не существует! Потому что Бога нет. А даже если и есть… То твоя мать горит в Аду наравне со всеми грешниками. Кто вообще достоин Рая?..» Дазай много говорил, когда думал, что никого нет рядом. Возможно, он делился мыслями с Одасаку и предателем Анго, может, были иногда и откровения с Чуей, но вот с Акутагавой Дазай никогда не общался как с равным. Акутагава был для него не более, чем домашней зверушкой, которую стоит приучить к лотку. Акутагава хотел лишь признания. Ему не нужна была любовь или дружба (он верил только в семью, членов которой у него осталось как никогда мало). Если говорить начистоту, парень не верил ни во что. Ни в любовь, ни в верность или честность. Ни уж тем более в Рай или Ад. Да и какое ему дело до чего-то подобного? Когда он умрет, не будет никого, кто бы оплакал его. Даже Гин, его младшая сестра, скорее всего, будет уже мертва к тому времени. Жизнь в Мафии никого не щадит. Да и не нужна ему ни пощада, ни одобрение, ни любовь. Он как-то же смог дожить до своего возраста, верно? Значит, ему ничего больше и не нужно… Зачем ему друзья, если они уйдут, стоит им узнать об убийствах, жестокости, неконтролируемой в порыве гнева способности. Расёмону неважно, кого убивать, если жажда крови становится невыносимой, а черта давно осталась позади, вместе с беззаботным детством, человечностью и верой в сказки. Ему не нужна семья, которой он никогда не сможет доверять. Ложь была бы главной составляющей его жизни, потому что Мафия работает ночью. Ему не нужен никто. Акутагава слишком устал для этого. Единственное, что его волнует, — сколько часов он может поспать перед следующей миссией. Сколько чашек кофе ему выпить, чтобы не умереть от случайной пули в голову. Как долго он сможет притворяться перед своим наставником. Сколько ему придется ждать, когда его чувства пройдут. Акутагаве совсем ничего не нужно. Ни семья (сестры хватает с избытком), ни никчёмные друзья, которые бросят его при первой возможности, не желая рисковать жизнью ради бешеного пса. А даже если бы они работали в Мафии… То зачем им, опытным и уставшим от постоянной гонки со смертью (они слишком устали жить в страхе), общаться, переживать и поддерживать такого человека? Дазай его даже за человека не считает. Может, мазохистская натура Акутагавы тянулась к кому-то, кто точно также страдал от одиночества и не мог найти место в мире. Дазай и Акутагава, они оба, отчаялись настолько, что давно бросили поиски человека, который смог бы понять, приручить и разделить их тяжёлую ношу. Оба желали найти смысл в жизни, которую они посвятили Мафии. Они оба добровольно отдали душу, тело и разум в руки человека, который мог либо дать им силу, либо отнять жизнь. И какая разница, если она им не нужна? Даже такая жизнь должна казаться благодатью. Но легче от этого не становилось. Акутагава каждую ночь твердил себе: «тебе ничего не нужно, не нужно, не нужно… Ты сам никому не нужен». Это была жестокая правда, в которой он был уверен. Но иногда даже такой человек, как он, задумывался над вопросом «а что, если бы я?..» Это было так по-детски наивно и глупо, что Акутагава сразу же давал себе мысленный пинок, ругался тихо сквозь зубы и шел на кухню, где хранился дорогой алкоголь. Разумеется, он никогда не пил перед работой. Но иногда… Иногда он задумывался над тем, нужна ли ему Мафия, чтобы выжить. И опять, шипя на собственную глупость, обрывал эти мысли. Конечно же, он не выживет без Порта. Он умрет гораздо быстрее, если решит предать организацию. А умирать ему не хотелось. Акутагава жаждал лишь признания. Он страдал от невысказанных чувств, сгорал и воспламенялся снова и снова, ненавидя за привязанность и за то, что позволил себе почувствовать нечто прекрасное и одновременно с этим настолько убийственное, что страдания казались обычным делом. Хотелось утопить горе в крепком алкоголе, ощутить на тонкой шее тяжесть ошейника и железной цепи, которая натягивалась бы медленно и осторожно, а в следующую секунду резко заставляла упасть на руки, не прерывая зрительного контакта. Хотелось показательно облизать нижнюю губу, чтобы послышался несдержанный рык возбуждения. Хотелось ощущать крепкие руки на своих бедрах, чужой член в своей заднице. Чувствовать, как дыхание замирает не от страха скорой смерти, а от наслаждения. Как сердце сбивается с обычного ритма, а мысли затуманивает тонкая пелена. Хотелось кричать и плакать не потому, что плохо, а из-за того, что так хорошо ему ещё никогда не было. Чтобы от экстаза подкашивались ноги, а колени мелко дрожали и разъезжались в стороны. Лишь бы ближе, лучше и так по-человечески нормально, что становится мало даже этой роскоши. Чтобы сдерживаться становилось невыносимо, чтобы стоны переходили в тихие хрипы в подушку. Чтобы все это стало реальностью, нужно было просто признаться. Вот только мужества у Акутагавы не оказалось. Стало слишком страшно. Так сильно хотелось быть просто счастливым, но… Смысла в этом не было. Даже если все фантазии и мечты станут реальностью… Зачем ему тогда жить дальше? Даже тот малейший смысл исчезнет вместе с его надеждой, верой. Его любовь утонет, захлебнется в море крови и желчи, которое так бережно хранит Акутагава в своем сердце. Потому что его ценность — его величайшая слабость и уродство. Акутагава так сильно хотел Дазая, что успел потерять себя в этом пожаре страсти и непонятной ненависти, смешанной с восхищением. Он был настолько жаден, что даже спустя почти три года до сих пор надеятся получить желанную похвалу. Он хочет быть нужным. Быть тем, кого ждут, несмотря на грубые слова и тяжёлые удары, холодный взгляд и безжалостные выстрелы в упор. Если бы… Но какой смысл сожалеть? Сейчас уже слишком поздно. Вместо Акутагавы у Дазая появилась новая игрушка. Тигр был настолько слаб психологически (намного слабее самого Акутагавы даже в его худшие годы на улице), что становилось смешно: как Дазай докатился до заботы о подобном никчемыше? Тигр бездомный, слабый и настолько не умеет сдаваться, что иногда проскальзывает мысль, как же раздражает подобное поведение. Если бы Акутагава был таким же в те времена, когда Дазай был в Мафии… Смог бы он также добиться своего учителя? Был бы он таким же милым, весёлым и заботливым, если бы Акутагава просто проявлял жалость, но в то же время силу воли? Какой бред. Тигру просто повезло. Да как он смеет?! Он слабый, слабый, слабый. И только Акутагава может назвать себя сильным. Он же так много пережил и… Так долго старался, мечтал. Он обязан добиться своей цели! И этот ничтожный слабак, спасающий даже самую прогнившую душу, не заслуживает ни этой силы, ни Дазая. Ни жизни. Так почему он не может просто отстать? Смириться, похоронить любые чувства под слоем полного безразличия, как это делал его начальник Чуя Накахара, стоило «ненавистному» напарнику исчезнуть в один день. Пропасть, чтобы потом появиться в бежевом плаще по другую сторону баррикады. Тот, кто был создан в темноте и никогда не сможет очиститься от грязи и крови, кто своим умом и хитростью заставляет дрожать даже самых опасных людей подпольного мира… Перед кем преклоняются и боятся, кого ненавидят и кому желают смерти… И он смеет отбросить природную кровожадность и перейти на светлую сторону? Это было слишком… Больно. Достойно восхищения и аплодисментов. Перед крышкой гроба. Так почему Дазай выбрал не сильного, достойного Акутагаву, а ничего не значащего Тигра, который не умеет ни убивать, ни бояться. Он может лишь скулить, вставать на дыбы и шипеть, отходя назад, не в силах совладать с сильным противником. Он так слаб… Так почему никогда не сдается, не бросает людей, почему он такой светлый и наивный? Он умрет довольно скоро, если продолжит так жить… И первым, кто его убьет, будет Акутагава. Потому что… Это все из-за него! Он — тот, кто встал на пути между ним и его Богом. И как после такого его можно отпустить? Акутагава убивал (медленно, беспощадно и с удовольствием) и за меньшие грехи. А теперь… Он даже поцарапать его не может! Сигарета уже давно прогорела до фильтра, а взять новую так не хочется. Потому что тот, кого он ненавидит за признание Дазая (которое ему давным-давно не нужно. Он сможет доказать самому себе, что достоин жизни. Когда-нибудь. Но не сегодня), кого он презирает за слабость и мягкотелость, доброту и наивность (он так невинен, что становится тошно). Тот, кто полностью заслужил его ненависть… Ацуши не любит, когда он курит. Если Дазаем хотелось восхищаться, его боялись и ненавидели, хвалили и отчитывали, то Тигра… Ацуши хотелось защищать. Дорожить им, дарить цветы. За него можно было не беспокоиться, лишь иногда (когда телефон после тяжелой стычки не отвечает и неизвестно, возьмёт его кто-нибудь или слишком поздно), может, решить проверить, есть ли в этом мире кто-то, кто хочет ждать его после миссии. Будет ли в его жизни тот, кого он захочет любить? Раньше это был (без сомнения) Дазай. Но сейчас… Сейчас не хотелось никого, кроме этого совершенно не эгоистичного Тигра. Потому что он слишком… Слишком для него. Очень добрый, светлый, искренний и настолько слабый, что нет другого выбора, кроме как оберегать этого ненавистного человека. И Дьявол, как известно, улыбается. Потому что их вражда началась с любви, и ненависть закончилась ею же. Ведь… Как можно такого Ацуши не любить?