“Но кто он такой, чтобы перечить судьбе?”
«Не интересно!» — крики возмущённой толпы поднимаются всё выше, заполняя гулом просторную сцену. Публика требует зрелищ. Им надоело следить за бесконечными цикличными, ставшими серой обыденностью, страданиями. Не приносящие боле должного удовлетворения их жадным натурам.“Герой в отчаянии, нет смысла больше томить. Коль смерть — единственный выход, пора его в жизнь воплотить!”
Камия, в утеху зрителям, вытаскивает из заготовленного мешка верёвку. Прочную и упругую, которую обвязывает подле края сцены на специально заготовленный штатив. Пододвигает табурет, худощавой ногой опираясь на него. Дорогой театр — дорогие спецэффекты, всё по-настоящему. Здесь жизнь каждого артиста измеряется в бумажках. У Цуруги же — самая дешёвая, ничего не стоит пустить в расход, в угоду ненасытным зрителям. А ведь чудо, что он всё ещё жив. Похоже, неточности в сценарии? Всё исправлено, а публика уже затаила дыхание в предвкушении! Стеклянные пустые глаза, выражающие одно лишь безразличие. Камия сам стал похож на тех, кого так боялся. Один лишь шаг — и его тело окажется в черном шкафу, набитым мягкой ватой, посреди жалкого кладбища таких же неугодных. Потому, длинные тонкие пальцы без тени сомнения обхватывают петлю, готовясь сыграть последний акт. Больше не страшно. “Герой обречён, спектакль подходит к концу. Настало время Цуруги сгнить в деревянном гробу(шкафу)!” — пропел незнакомый голос из тишины, засмеявшись. Звонко и пронзительно, но так спокойно. Ударяя по ушам, заставляя запнуться и на мгновение отвлечься от прописанных режиссёром, — судьбой, действий. Белобрысый мальчишка, волосы которого в совете ламп отливали ярким золотом, со стопкой бумаг в руках, забегает на сцену и, будто бы останавливая время, вырывает из пальцев замешкавшегося Камии верёвку, вот-вот бы стянувшуюся у него на шее. А после вытаскивает из стопки бумаг чистый лист. Протягивает его, карандаш и улыбается.“Судьбы не существует, только ты в праве решить, каков будет твой финал!”
Потому и не страшно. Ведь после смерти жалкого грешника ждёт мир фантазий, где он не будет одинок. Лицо искажается в улыбке, совсем не грустной. А напротив, даже нежной и любящей. — Занятно? — срывается с губ бледных губ прямо перед тем, как худощавое тело повисло перед восторженной публикой, во всю ликующей великолепной игре падшего актёра. Которого уже уносят в тёмный чулан под восторженные аплодисменты и громкие овации. — Занятно, — подметил голос, засмеявшись. Звонко и пронзительно, но так спокойно. Поправив съехавшую шляпу, не способную держаться на, отливающих золотом, блондинистых шелковистых волосах, — жаль, что финал не впечатлил.