⚜⚜⚜
– Идиот! – Дебил! – Придурок! – Конч! Антон поджимает губы и свирепо раздувает ноздри, скрещивая руки на груди, чтобы не навтыкать этому самодовольному павлину; тот стоит, гордо задрав нос, и смотрит насмешливо, потому что, видимо, хобби у него такое – выводить Шастуна из себя. Он занимается этим буквально с первого дня работы в аналитическом бюро, и это какая-то магия, что после одного из совместных проектов они умудрились на этом фоне даже начать общаться, и Попов получил еще больше свободы в своем доебском конченом поведении. Ну то есть серьезно, главный вопрос Антона в жизни – какого хуя он все еще с ним общается? – Какого хуя я все еще с тобой общаюсь? – Страдальчески воспроизводит Антон этот вопрос; ох не теми, не теми вопросами задавались философы на протяжении веков. Какая материя, какое сознание, какое бытие, если тут есть кое-что серьезнее? – Потому что я единственный, очевидно, кто способен аргументированно отстаивать свою точку зрения, Шастун. И немедленно верни мне эту монографию, «несколько дней» прошли уже месяц назад. Арсений даже на корпоративе умудряется разогнать какую-то всратую дискуссию: и вот сейчас все там танцуют, играют в шарады, участвуют в типичных идиотских конкурсах, а они с пеной у рта в очередной раз ругаются, потому что Антон сболтнул что-то о политике, а Арсений тут же встал на дыбы. Иногда это доходит до абсурда, и порой не только они, но и окружающие их люди задаются вопросом, как вообще такое возможно – чтобы кто-то настолько расходился во взглядах. Они спорят по поводу и без, но чаще это вещи все-таки не праздные. Арсений готов часами рассуждать о военной истории и доказывать, что силовое решение в Энтеббе было верным, и Антон просто не может слышать об этом, потому что для него неприемлемы такие риски, и он не видит смысла в милитаризме и поножовщине. И все это усугубляется тем, что это не просто бытовые дискуссии – в конце концов, это их работа. Антону иногда очень жаль, что научные сотрудники в дискуссиях не могут, например, плеснуть друг другу воды в лицо. Он бы плеснул в морду Арсения не просто воды, а чего-нибудь покрепче. Но нет, он же вообще не одобряет насилие, зато Арсений каждый раз с фанатичным упорством доказывает, что общество находится в состоянии войны всех против всех, и неважно, что это дерьмо, написанное в шестнадцатом веке, уже десять раз устарело. Арсений готов часами анализировать, разбирать на детали и даже совершенствовать концепции войн, и по сути, вся сфера его исследований лежит именно там – так что помимо бытовых споров а-ля «чай или кофе» и «хуй или жопа» они сталкиваются и на фоне этого. Антон, в целом, пацифист и в своих исследованиях, и по жизни, поэтому спорит обычно лениво и неохотно, но Арсений существо уникальное – умудряется вздраконить даже Шастуна. Каждый раз. Пока еще не до драк, но до криков точно, пусть обычно это и заканчивается злобным совместным перекуром и поеданием булочек в столовой.⚜⚜⚜
– Не понимаю, откуда берется это вечное желание дотянуть до последнего. Нет, Руслан, это вывих, но там уже пошло воспаление. Будешь ходить на физиотерапию. Почему сразу не пришел? – Да я был в поездке. Там и споткнулся… – Где в этот раз? – В горах. Бебур цокает языком, глядя поверх круглых очков, и продолжает быстрым непонятным почерком писать какие-то рекомендации и заполнять больничную карту; вот сколько он знает Руслана, тот вечная мотыга – да и знают они друг друга, кажется, целую вечность, и даже уже не помнят, где и как познакомились. При этом Руслан любитель странного отдыха: вот вроде бизнесмен, деньги имеются, а он все голодранцем по каким-то таким зажопинкам, что у Андрея иногда встают дыбом все редеющие волосы. Белый рассказывал, что у него есть друг, который открыл ему все прелести отдыха дикарем, и что раньше, пока тот не ударился окончательно в работу, они часто мотались вместе в таких местах, куда нога адекватного человека не ступала. Видел Бебур однажды этого Арсения – да там на лице написано, что у него криминальный склад ума. Ну, из тех, кто в кафе на память крадет солонку или салфетницу. Бебуру не понять – он всего лишь оседлый врач, слишком любящий комфорт и уют, которому в жизни нужно немного. Он лечит людей, и это лечит его самого, даря покой, к которому он всегда стремился; он знает, что для того, чтобы получать, нужно отдавать – и он всегда знал, что его отдача это исцеление. Он мечтал быть врачом всегда, с детства – впрочем, своего детства он почти не помнит. Или помнит очень плохо. Они с Русланом так и подружились – встретившись как-то в баре, они разговорились, и Руслан признался, что у него тоже плохая память. – Иногда мне кажется, что я уже просто однажды проснулся таким, – смеется он и закуривает. – Очень плохо помню все, что было раньше.⚜⚜⚜
– Ты шо, ненормальный? Не, я за это не возьмусь. Этот Эдуард упирается уже полчаса, и Егору перестает быть смешно: его рекомендовали как лучшего тату-мастера на районе, а он отказывается делать ему татуировку по собственному эскизу, мотивируя тем, что «ты в натуре просто даже представить се не можешь, какое получится говно». Нет, Булаткин никогда не считал себя великим художником, но он все-таки треть жизни отпахал в художке, и сейчас не очень приятно слышать, что зря. – Я плачу за это деньги! – Да пох! А потом кто-нибудь спросит – ты хде это говно сделал? А ты такой – у Скруджи! А он такой – ну и говно этот Скруджи! Ты ваще не в курсах про институт репутации? Егор на секунду зависает, потому что слышать словосочетание «институт репутации» от человека, язык которого в целом сложно назвать даже человеческим – как минимум неожиданность. Но неожиданность все-таки приятная, пусть даже Булаткин все равно не понимает, чем этому Скруджи не понравился эскиз короны, которую он хочет набить на левой ягодице. – Ну слушай, братан, – судя по сострадательному тону, Выграновский видит, что Егор расстроился. Какая эмпатия. – Ты сечешь, шо даже хуй на лбу будет смотреться лучше. Хошь хуй на лбу? Егор бросает на него взбешенный взгляд.⚜⚜⚜
Их всех объединяет что-то незримое: постоянная неспособность вспомнить свое прошлое, вспомнить детство и юность, потому что воспоминания больше похожи на лоскутное одеяло. Они какие-то картонные и словно искусственные, не принадлежащие им, и каждому из них иногда кажется, что они будто однажды просто проснулись в этих телах и на этих местах, и до этого не было ничего. Они ни с кем не говорят об этом, потому что боятся быть непонятыми; даже друг с другом, хотя господин случай и распорядился так, что и здесь они оказались близко. Их объединяет что-то, чему они сами не могут дать объяснения – странная неуязвимость, когда перебегаешь дорогу на красный, удивительная везучесть, когда везде непогода, но ты не попадаешь под дождь, долгие пугающие сны, полные знаков и символов, из этих снов очень сложно вынырнуть. Выраженная экзальтация, когда сменяются знаки зодиаков, и наступает какой-то определенный, и в этот момент неспособность сосредоточиться на обычных повседневных делах. Безупречная незаметность, когда нужно оказаться незамеченным, и способность почти безошибочно предсказывать сценарии на несколько ходов вперед; пугающее, почти демоническое влияние, когда люди даже при желании не могут сказать и слова против. Подавление и незримая сила, сопровождающая буквально каждое движение, и странная тяжесть во взгляде, даже если он брошен вскользь. Постоянное ощущение, будто ты не на своем месте; когда даже дома ты не дома. Когда Арсений выходит к трибуне, чтобы представить доклад, все дискуссии невольно затихают, и за ним, что бы он ни сказал, люди готовы идти слепо и бездумно; только Антон будет всегда хмуриться, скрещивая на груди руки в защитном жесте – он никогда в здравом уме и твердой памяти не согласится ни с единым его словом. Их всех объединяет что-то, чему они не могут дать объяснения. Арсения и Антона, изучающих вопросы войны и мира в аналитическом центре; Андрея, способного излечить там, где другие врачи лишь пожимают плечами; Руслана, вечно ищущего и иногда даже находящего. Пашу, сидящего в директорском кресле этого агентства и каждый раз не понимающего, почему он все еще не уволил этих скандальных идиотов; Диму, работающего в школьном стоматологическом кабинете. Тату-мастера Скруджи с тонким чувством прекрасного и неудавшегося художника Егора, способного одним своим видом заставить людей выполнять любые его желания. Марка и Мирона, пытающихся свести очередной фит и спорящих в одном из лондонских баров; Охру, который курит в постели каждое утро, потому что каждую ночь ему снится очередной конец света, и он всякий раз разный. У него уже сотни сценариев. Они не говорят об этом ни с кем.⚜⚜⚜
– Арсений Сергеевич, – в кабинет к Арсу с неподражаемым выражением лица заглядывает Воля и показывает что-то в руке. Арсений недовольно щурится в очках в попытке разглядеть, потому что давно надо сделать с нормальными стеклами, а он все пижонствует. – В одном из музеев проходит выставка каббалистической символики, и от минобра пришло распоряжение, чтобы мы дали репортаж и составили аналитическую записку. Нам выделили две проходки, так что я решил послать вас с Антоном Андреевичем, потому что нам нужны будут разные точки зрения. – Что? – Подскакивает Арс. – Меня? С ним? Да он так тупит, что я повешу его на ближайшем кресте животворящем! – В каббале нет крестов животворящих, умник, – шипит заглянувший вслед за Пашей Антон и смотрит тоже недовольно. – Да я бы тебе даже черенок от лопаты не дал, потому что ты и с ним умудришься организовать крестовый поход. Собирайся, чем раньше мы разберемся с этим, тем лучше. И вообще, там должно быть интересно. Долго тебя ждать? Арсений показывает им обоим язык и, фыркнув, захлопывает дверь. Конечно, он как всегда больше выделывается, потому что не в его характере вот так сразу соглашаться на что-либо, но на выставке и правда должно быть интересно – он по натуре своей скептик, но некоторые аспекты его собственной жизни слишком часто заставляют его задумываться, что не наукой единой жизнь строится. В привычном настроении, периодически гавкая друг на друга, они с Антоном приезжают в выставочный зал, и Арсений сразу изучает программку – они попадают как раз к началу очередной экскурсионной группы, потому что им как всегда везет. Едва они попадают в достаточно простые, не слишком забитые экспонатами маленькие залы, у Арсения внутри вдруг тянет что-то едва заметное, но ощутимое и тягучее; оно рождается где-то под ребрами и заставляет кончики пальцев дрожать – это ощущение невозможно ни с чем перепутать. Арсений смотрит на Антона, и тот тоже выглядит растерянным – они оба даже не слушают экскурсовода. Арсений оглядывается вокруг в попытке понять, что вызвало это ощущение, и в дальнем конце коридора видит небольшой зал, рядом с которым стоит табличка, и ее он не может рассмотреть; щурится близоруко и кивает в ту сторону, и Шастун закатывает глаза, как бы в очередной раз намекая, что нужно было вставлять в очки нормальные стекла. Арсений отмахивается и бочком, чтобы его не заметили, пробирается мимо группы к тому залу – кажется, по очереди он в экскурсии последний, но Арсу надо вот прямо сейчас, а желательно еще вчера, так что он просто сбегает от группы; ни его, ни Антона снова не замечают, потому что так как-то жизнь складывается – если надо, они будто становятся невидимыми.Ars Goetia
Гласит бумажная табличка на подставке перед комнатой. Арсений не может подавить в себе странную мелкую дрожь, когда делает шаг в пока еще сумеречную комнату – только подсветка горит над редкими экспонатами, потому что верхний свет без посетителей не нужен; сердце невольно почему-то стучит быстрее, и он проходит внутрь к одному из немногих постаментов, на котором лежит книга. Здесь экспонатов, в отличие от других залов, еще меньше, и этот фолиант – один из них. И Арсений идет именно к нему, чувствуя, что Антон тоже рядом, что он тоже сюда пришел, и Арс почти уверен – по той же причине. Они никогда не говорят об этом ни с кем и друг с другом тоже, потому что боятся быть непонятыми. Открытая на первой странице очень старая на вид книга будто бы обычная, выцветшая, и страницы ее пошли волнами, будто она долгое время провела в воде, хотя текст остался почти нетронутым; Арсений почти физически чувствует непонятный запах, и это не старая бумага и не влага, даже не пыль, а что-то столь же необъяснимое, как тянущее чувство внутри. «Печатная версия Малого ключа Соломона, найденная рыбаками у побережья пролива Босфор. Стамбул, 2020 год». Арсений, едва заметно вздрогнув, протягивает руку и переворачивает страницу, чувствуя, как за его плечом за ним напряженно следит Антон.Лемегетон. Часть 1. Гоэтия (Малый ключ Соломона) Lemegeton Clavicula Salomonis [Шемхамфораш. Семьдесят два Духа, вызванные и скованные Царем Соломоном]
Арсений скользит взглядом по страницам, краем глаза улавливая имена и не заостряя внимания на иллюстрациях; Асмодей, Белиал, Белет, Гаап. Принц Вассаго, губернатор Буэр; принц Ситри, король Паймон, маркиз Шакс, десятки других. Он не смотрит на иллюстрации, будто уже давно знает, чьи лица увидит там. Очередная страница, пропитанная морской солью и старостью, переворачивается, и с полустертой иллюстрации на Арсения смотрит его собственное лицо.Граф и Губернатор Гласеа-Лаболас И вот его печать.
И мир вокруг будто останавливается, и Арсений тоже замирает, глядя в собственные глаза. Он дома. Они – дома.22 февраля 2021 года