Наваждение

      У наваждения Датч голубые глаза. Проблема в том, что у обоих Джакоби — глаза сравнимы с весенним небом. Они не просто голубые, такое простое слово не способно описать этот цвет и чувство, которое он дарит.       Особенно после драки. Кровь и так кипит, потому поцеловать Джонни (который почти брат!) кажется не столько естественным, сколько необходимым — как дыхание, как свет, как вес кобуры на правом бедре. Легко. Просто… Правильно.       Даже если он смотрит со смесью удивления и безумия — он тоже помнит их «семейную» жизнь в Старом городе.       — Не тот Джакоби… — смущённо бурчит Ялена и прячет пылающее лицо на широкой груди Д’авина, собственнически-бережно прижимающего её к себе. Пылает не только лицо. Пылают губы. Пылают руки, обнимавшие гибкое тело. И пылает что-то внутри, давным-давно разбуженное младшим Джакоби. Ещё более давно отправленное в спячку Клайном, но не о нем сейчас речь, речь о глазах, которые сводят Датч с ума — голубых, с тёмно-синим ободком вокруг радужки и жёлтым у зрачка, когда он сжимается в точку. У обоих Джакоби такие глаза. Достались, скорее всего, от матери, у их отца глаза — мутно-карие.       У обоих. И именно это не даёт Ялене покоя.       Она любит Джонни. Как брата. Как друга. Он её напарник, опора и поддержка. Во многом — морально-этический компас, не дающий сорваться в убийство всех и вся, стоящих на её пути; удерживающий от совсем уж безрассудных поступков и, вместе с этим, бросающий в самые головоломательные авантюры.       Она любит Д’авина. Как мужчину. Как друга. Он тоже её напарник, опора и поддержка. Он не такой как брат. Его душат собственные демоны и именно то, как он с ними справляется даёт Датч надежду.       «Я тоже так смогу», — думает Датч, слушая праведные речи Джонни.       «Я тоже справлюсь», — думает Датч, наблюдая за смеющимся Д’авином.