Ты чудесная, Мод!

Мир не такой прекрасный и солнечный, как я слышал от посторонних пони, приходящих поглядеть на нас, жеребят-сирот, которые надеются обрести семью. Мир, откровенно говоря, вовсе не казался прелестью, если ты вечный житель нашего неприветливого и бедного приюта за два километра от Понивилля. Я это знал, так как из окна нашего корпуса виден дорожный знак, на это указывавший. Без понятия, что такое Понивилль, но могу предположить: какое бы это ни было место, но оно лучше этого омерзительного обиталища, в котором я провел большую часть своей жизни. Некоторым моим, так сказать, товарищам по несчастию везло, а некоторым, слишком неприметным глазу и с тоской на мордочке, нет. Среди последних находился я, ибо, глядя в зеркало, я не видел ничего, что понравилось бы моей семье. Оранжевая побитая шкурка, в которой едва-едва теплится жизнь, и вечно взъерошенная коричневая грива; на боку отсутствует метка (большинство пони по непонятным причинам предпочитали брать жеребят с меткой, чтобы знать, каков будет их кроха). Кому я сдался? Именно, никому. Я, смирившийся с этим, навеки тут останусь и буду пытаться выживать, борясь за тошнотную еду и холодную постель. А это нелегко: я самый хиленький жеребенок среди всех, поэтому отнять мою порцию подобия манной кашки не составит больших усилий. Вуди Безельт в нашем приюте – не мое имя, а клеймо, обозначавшее того пони, который по причинам своих физических и душевных качеств не даст хорошего отпора. А если надо, можно оставить и синяки на моем теле и заставить красную жидкость вновь течь из меня. Я долго не понимал, что это такое, пока не наткнулся на одну книгу по анатомии пони. Как оказалось, красная жидкость, которая лилась ручейками из меня при побоях, называется кровь. И ради тепла и еды, которых ой как не хватает здесь, тебе придется бороться и проливать кровь. «Если мир к тебе жесток, то тебе придется ответить ему местью и ненавистью. Выбора нет. Это естественный отбор – выживает наиболее приспособленный», - именно так нам говорил мистер Фолл – директор нашего приюта. Конечно, он не раз спасал меня от побоев, которые могли бы окончиться для меня совсем плохо, но своим благодетелем я его не считал. Он делал это не по доброте своей души (а этим он и не обладал), а по ответственности и обязанностям. Никто нас здесь не любит, ибо зачем? У этих пони, что пытаются нас содержать, наверняка, другая, более интересная жизнь; и десяток одиноких сирот в список их жизненных счастий не входит. Я и не напрашивался в этой список, так как работники приюта не были самыми милыми пони, с которыми я бы хотел связать свою судьбу. Однако тут возникает противоречие: если бы один из них захотел меня взять, я бы не перечил. Я странный жеребенок, но именно так я бы поступил. Все, что я хотел – это добро. Я слышал, что за пределами стен приюта пони делятся друг с другом лаской и пониманием, нигде там не преобладает агрессия. Узнав об этом, я хотел преподнести чуточку этих милых характеристик в наше обиталище, помогая другим жеребятам. Был такой кроха, Санни Кофи, самый младший среди нас. Он постоянно жил в страхе за свою жизнь. Я тоже вечно жил в страхе, но оставить его я не хотел. Вместе мы боролись против других жеребят за свою жизнь, отклоняя их атаки и отстаивая свою еду и постель. Санни глядел на меня, как на своего спасителя, которым, возможно, я являлся. Я смог привести внешний вид малыша в более презентабельный вид, благодаря чему мой друг обрел семью. Это была пара супругов, мечтающая о маленьком и славном жеребенке. Санни плакал от счастья, когда его забрали. Печально, что я остался один, но я понимал, что так будет лучше. И для Санни, и для меня. Хотя насчет себя я бы поспорил, ибо в одиночку труднее отстоять то, что по праву тебе принадлежит. Я пытался еще дать кусочек добра в это противное место, но никому это не было нужно. Все жеребята подчинились атмосфере халатности и жестокости, до добра никому не было дела, так как добро – не самый хороший фактор, чтобы выжить. Я не мог уйти от добра, поддавшись отчаянию и погрузившись в атмосферу – не в моих принципах, как бы странно ни звучало. Я хотел жить и не хотел страдать, но становиться злым и прогнившим ничтожеством, подобием этих гадких жеребят…. Мне становится дурно от одной только мысли, что я стану таким же. Но чем больше я старался следовать светлому пути, тем больше получал ударов в живот. Мое желание сделать это место лучше постепенно губило меня, но тот факт, что я сохранял в себе славные черты, сладил мои муки, чутка меня опьяняя. Возможно, мои инстинкты под влиянием добра потупились, но это лучше, чем быть злым. В моем сердце просто не было места для зла, я и не хотел допускать место там для черных мыслей. Меня всегда интересовало, как бы родители отнеслись к тому, что я не хотел следовать дурному пути, который назначал нам приют. Но говорить с Небесами не мог никто, и я не исключение. У всех нас были вопросы о родителях, на которые мистер Фолл с неохотой отвечал примерно так: есть чудесное место, куда уходят пони – Небеса. Когда приходит срок, жизнь уходит из тела пони, а его душа отправляется в этот мир, наполненный счастьем. И там пони остается навеки, в наш мир он больше не вернется. Многие жеребята, наслушавшись, впадали в депрессию или вовсе хотели уйти на Небеса. Я не мог их винить: я сам отдал бы все, лишь бы вновь обнять маму и папу, увидеть их лучезарные улыбки. Но уйти на Небеса, даже если бы я знал как, я не хотел бы. В конце концов, это всех нас ждет рано или поздно, а жизнь, хоть и такую ужасную, хотелось прожить, а не прервать ее на самом пике. У меня жизнь только начиналась, и я искренне верил, что все изменится. Я не хотел сократить свою жизнь уходом на Небеса, ведь побывать там я еще успею. «Я хочу жить! Я буду жить! Я… ай-ай! Прошу, не бейте! Ай! Да подавитесь моей кашей! Я все рано не очень есть хотел», - я, отряхнув шерстку от грязи, отдал свою еду задирам, начинавшим цепляться ко мне. Насчет сытости я приврал: я бы поел, но лучше с задирами не сталкиваться и просто уступить. Знаю, это звучит, как мысли размазни и мямли. А я красноречивый и глупый размазня и мямля, если быть точнее. Мое красноречие задир смешило, они считали меня глупцом. Повторюсь, я таковым и был, я не отрицал это; но я не мог мыслить иначе. И не хотел мыслить иначе. Мир и так тесен, чтобы засорять его злыми существами, вроде обитателей приюта. Вдруг мир лопнет от перезагрузки злом, как воздушный шарик! Надо барахтаться, даже если и не окупится. Я иной раз думал, откуда в моей голове такой бурный, как река, поток мыслей. Потом сам себе ответил на этот вопрос: я часами сидел в библиотеке с обнимку с книгами. Особенно с философией, от которой тащился, ибо считал эти размышления, описанные в таких книгах, о бытие и смысле очень крутыми! Даже если я и половины не мог понять, я все равно стремился осознать правду. Возможно, именно поэтому я такой болтливый на письме. Именно на бумаге, которую я храню как зеницу ока, я готов излагать весь поток мыслей, что шел, так сказать, из всех дыр. Я хочу быть услышан, пусть и понимаю, что эту писанину никто не прочтет. Для меня главное – сохранить все это в секрете, но при этом не сдерживать себя, не держать язык за зубами, так сказать. На деле я молчалив, вечно я как воды в рот наберу. Здесь разбалтывать все направо и налево не сколько глупо, сколько опасно. Хотя и глупо тоже: за твое легкомыслие и попытки философии ты будешь обсмеян. Благо, времени на размышления у меня было хоть отбавляй - поэтому я так много размышлял, записывая думы на бумагу, которую прячу у себя под подушкой, на моей ужасно неуютной грязной кровати. Но жизнь здесь – не жизнь. А я чувствовал, что где-то есть настоящая жизнь – такая, где тебе не придется платить за свое добро. Там я был бы мил кому-то, меня любили бы. Конечно, не я один так рассуждаю: все мечтают обрести семью. Но сидеть, сложа копыта, и ждать – невыносимо. Для всех ждать, пока за ними придут новые родители, считается нормой. Но я – не все; к счастью или к сожалению, я другой пони, не мыслящий стандартно. Порой я ругал себя за свое отличие от остальных, ведь я мог быть, как все, и не выделяться. Но очередное рассуждение о добре и зле вытягивало меня из приступов самоуничижения, как из болота. Но если постараться и понадеяться на хорошую судьбу? Исполнятся ли мои желания о чудесной жизни? Мало, конечно, просто хотеть. Я слышал, чтобы желание исполнилось, надо приложить усилия. Необходимы конкретные действия, благодаря которым желание обретет форму, как вода обретает форму, находясь в стакане. А что именно подразумевалось под этой непонятной мыслью? Никто не знает, включая меня. В любом случае, надо что-то делать, если я хочу счастья. А пока я буду что-то предпринимать, я смогу поразмыслить на эту тему. Действия! Действия! Но разве здесь, в этом приюте, можно предпринимать что-либо ради жизни? Конечно, нет, это повлечет только неприятности. Мистер Фолл не потерпит жеребенка, возжелавшего взбунтовать против зла и несправедливости. Но если так, должен ли я бастовать открыто? Что будет, если я скрытно брошу что-то вроде вызова всем? Ясное дело, я буду раскрыт в скором времени, но к тому моменту, как правда всплывет, я буду далеко. Наказание не постигнет меня, я буду жить, лишь пустячно вспоминая те ужасы, пережитые мной! Надо уйти скрытым, как призрак. Нет, это слишком плохое сравнение: призраки – души пони, ушедших на Небеса. А я, повторюсь, не собирался уходить. Единственное место, откуда я уйду – отсюда, из приюта. От мистера Фолла, от всех задир! Надо валить, бежать! Пока во мне еще теплится жизнь и пока кровь течет во мне, я найду в себе силы покинуть это место! Я, пронизанный этими мыслями о побеге и будто ошпаренный огнем безумия, проснулся в холодном поту и с дрожью. Но через секунду боль стихла, мою мордочку озарила уверенная ухмылка. Оглядевшись вокруг, я заметил спящих товарищей по несчастию вокруг себя и ночную мглу, приветливо глядящую сквозь наши окна. Было так темно, что я едва видел дальше своего носа. И это мое спасение. Сегодня, возможно, самая темная ночь и самая идеальная, чтобы свалить отсюда. Сама Принцесса Луна хочет мне помочь. Это я преувеличил, но все равно: нельзя упустить такую славную возможность начать все с чистого листа. Хватит думать, Вуд, действуй! Я осторожно приподнялся с кровати, едва не проскрипев ржавыми гвоздями на ней, и опустил копыта на пол. Затих и огляделся: никто не проснулся, лишь один из жеребят, постоянно цепляющихся ко мне, сладко потянулся во сне. На кровати этого задиры раньше спал, прижимая к груди копытца, Санни, о котором я пытался заботиться. На секунду на меня хлынули теплые воспоминания о крохе, но я тут же их прогнал, тряхнув головой: каким бы милым и хорошим Санни ни был, а мысли о нем мешали мне в данный момент. Я потихоньку начал приближаться к двери, с трудом дыша и боясь кого-нибудь разбудить. Напоследок глянув на товарищей по несчастью и осознав, что я не вернусь сюда больше, я покинул спальню, оказавшись в коридоре. Если пройти немного поодаль, можно найти щель, ведущую наружу. Так можно сбежать, не столкнувшись с охраной или с мистером Фоллом, который иной раз мог ходить во сне по коридорам. Его бред во сне, когда он бродил, меня постоянно пугал. Я продвинулся вдоль стены и начал на ощупь искать выход, так как щель не мелькала среди голых стен. Наконец в нее пробился лунный, пленительный свет. Он манил меня за собой, требовал уйти с ним. Я не мог не повиноваться: юркнув в щель и осторожно пробиваясь сквозь клубы пыли, я отряхнулся и оказался на улице. Звезды умиротворенно сияли над головой, озаряя все вокруг. Дорожный знак о неком Понивилле завлек мое внимание, и я решил подчиниться и идти по тропинке. Я не знал, что ждет меня, когда я пройду два загадочных километра: в любом случае, я не отступлю и не вернусь в приют. Однако меня противных пять минут томил страх: а вдруг моя новая жизнь станет лишь хуже, чем сейчас? Вдруг я рискую всем, а получу ничего, лишь еще больший пинок? Вдруг я просто уйду на Небеса, потому что просто не успею найти новую жизнь? «Но ведь может ли быть хуже?! Брось эти гадкие мысли, Вуди, брось! Они не друзья тебе! Иди вперед, иди!» Эта маленькая речь помогла: моя голова наполнилась уверенностью в своих силах. Я вздохнул и бодро зашагал по направлению знака. Пора узнать, что такое Понивилль! *** Дорога к Понивиллю заняла почти два часа, если не больше. Было здорово размять копыта и наконец ощутить себя частью природы, я шел с нескрываемым восторгом. Как хорошо, что я не боялся темноты, ведь когда-то ее до жути боялся Санни. Близился рассвет, солнце пафосно приподнималось над горизонтом. Я прошел мимо зеркальной глади озера, возле которой тихо пищали ночные существа, и мимо темного леса, из-за которого моя душа едва не ушла в копыта. Зловещий лес, явно затевавший что-то дурное. Я не хотел заходить в него, ибо не имел понятия, что именно плохого лес содержал. Да и зачем идти, если мне даже не по пути? Кто бы мог подумать, что в ночи, создаваемой Принцессой Луной, так много жизни, так много страха и романтики? Понивилль – милый спящий городок – находился на другой конце мостика, отделявшего меня от цели. Но я так устал, что решил прилечь под мостом и немного поспать. Веки слипались, а копыта едва передвигались. Устроившись поудобнее и разместившись, я попытался расслабиться и позволить сну забрать меня ненадолго. Было неприятно холодно, как обычно бывало по утрам, поэтому я долго не мог сомкнуть глаз. Да, я хоть и устал, но был рад, что моя новая жизнь потихоньку начинается, и что я больше не увижу злые мордочки задир. По крайней мере, я на это очень надеялся. В прочем, нельзя жалеть, потому что дороги назад нет. Нет ее. Повторяя эти слова как заклинание, я задремал под мостом, убаюканный весенним прохладным бризом. Толком я не отдохнул, но зато я смог продолжить путь, а в копытах появилось подобие сил. Вынырнув из-под моста, я встал, как вкопанный. Понивилль, заселенный самыми разными пони был прямо передо мной! Таким красивым и радужным, как пегаска, которая только что пролетела надо мной, он мне казался в дневном свете. Туда-сюда скакали счастливые жители, ни у кого я не видел печальных гримас. Кто-то выращивал морковку, кто-то писал под кленом стихи, кто-то доставлял почту. Мой хвостик дергался от волнения из стороны в сторону, никогда не видел подобного! Я бодрым шагом пошел в город, иной раз отпрыгивая в сторону, чтобы никого не задеть. Все были заняты делом или просто разговором с друзьями. Здесь не было одиноких пони, большинство из жителей имело чудесного друга и семью. Какие же они счастливчики! Я даже немного им завидовал, вглядываясь в их взаимоотношения. Вот одна пони подарила плюшевую игрушку своей подруге. Вот жеребец вместе с другим жеребцом строит амбар для хранения вещей, а ими руководит довольная их работой кобылка. Вот носятся, играя в догонялки, жеребята моего возраста. Все казались мне такими добрыми, излучающими только позитив. Мое сердце ликовало, будто я победил в каком-то соревновании или смог отстоять свою еду в приюте. Почему приютская жизнь скрывается от этого добра? Почему нас поглощает, съедает ужас этого места? Ах, зачем я об этом думаю?! Все осталось в прошлом, позади меня! Я не должен больше об этом размышлять: мой кругозор открыт для новых идей и, конечно, для добра! Я часть этого места! Тут я должен быть! Но что-то изменилось в течение нескольких часов, и мне стало одиноко и больно. Это не от того, что я не ел целый день (мне казалось, будто мне свернет брюхо от голода), а от того, что я чувствовал себя… лишним. Пони все были друг с другом, каждый мог положиться на своих друзей. А у меня не было никого, поэтому я был белой вороной здесь. А вмешиваться со своим прошлым и со своей судьбой я не мог. Так только я нарушу баланс этого чудесного города, и я не хотел навязываться. Навязываются только плохие пони. Но тогда… почему так больно? Почему так тоскливо на душе? Я сидел за деревом, наблюдая игры сверстников. Три маленькие кобылки без меток учились кататься на роликах, надеясь получить в этом свое призвание. У оранжевой кобылки это получалось, будто катание на роликах – у нее в крови; у ее подруг же все шло не так гладко. Их коленки были в ссадинах, а шлемы едва были способны защищать их чистые головы. Несмотря на неудачи, они смеялись, а удачливая оранжевая кобылка подбадривала их забавными фразочками, греющими мне душу. Девочки продолжали попытки встать на эти ролики, удивляя меня своей уверенностью и упорством. Я улыбался за них, я был счастлив за них. Но был несчастен за себя. На моей мордочке были и слезы, и улыбка. Но больше слез, ибо видеть их счастье и ощущать свое несчастье стало для меня чудовищной мукой. Я ушел оттуда и побрел далее. Чем больше счастливых пони я видел, тем хуже мне становилось. Я уже не плакал, потому что привлекать к себе внимание мне хотелось меньше всего. Сердце будто наливалось скорбью и скверной, ноги подкашивались. Я и не ел слишком долго, и был опустошен тоской, высасывающей из меня все соки. Не думал, что в такой радостном и солнечном городке я буду испытывать такую грусть. Какова причина моей тоски? Как бы противно ни было, но придется признать: я всегда был одинок. Разве у меня в приюте были друзья? Разумеется, нет, в приюте не знают о дружбе. Да, Санни считался как друг, но он обрел любящую семью; теперь ему явно не до меня. Повезет, если он еще помнит, как меня зовут. Но я сетовал не на это, ведь я был рад за него; я был в непонимании. Как я раньше не замечал своего одиночества? Почему я понял это только сейчас? Наверное, потому что в приюте одиночество – естественный и нормальный спутник, кружащий вокруг тебя, как Луна вокруг Земли. Быть одиноким в приюте никому не считалось странным. А в Понивилле явно все наоборот: одиночество – это неправильно. Кем бы ты ни был, но, попав в этот город, ты обретешь семью, друзей. Ты будешь счастливым! Даже если ты того не хочешь, радость и доброта заразят тебя, ты ощутишь всю атмосферу позитива, до последней капли! Но есть один аспект: тебя не должны звать Вуди Безельт… Мои мысли были пусты и путались, как нитки в клубке. Я чувствовал, что, пытаясь выводить аккуратно слова на бумаге, я писал бесполезный бред, абсолютно не слагающийся для понимания. Я хотел переписать последние три абзаца, но понимал, что это было так же бессмысленно, как и начинать их еще тогда, по прибытию в Понивилль. Я был опустошен и сломлен; меня охватило отчаяние. Я был слеп всю свою жизнь, раз не понимал своего вечного одиночества. И этой солнечный город показал мой статус так четко, что я понял: сбежать сюда было большой глупостью! Лучше бы я продолжил мучиться в приюте, не зная, что остальные пони, которые там не обитают, счастливы! Я больше не смог здесь оставаться, я принял решение убежать прочь. Не в приют, а куда-нибудь, где можно жить в одиночестве и … рано или поздно уйти на Небеса, окончательно сойдя с ума. Видимо, это единственная моя судьба, судьба никому не нужного, глупого жеребенка, сбежавшего зачем-то из приюта. Город стал мне зоной проклятия одиночества, и я стремился как можно скорее покинуть опасное место. Я рванул прочь от города, весь в слезах, корчась от голодных болей в животе. Одиночество, отчаяние и ужас гнались за мной страшными призраками, пытаясь настигнуть и окончательно поглотить. Я не мог думать, я лишь мчался в никуда, сломя голову. Я хотел убежать от судьбы, но это невозможно. А я все равно бежал. Глупец, глупец! Сбежать из приюта – глупо! Пытаться спрятаться от истины – глупо! Ненавижу себя и свою никчемную…. Я бежал очень быстро, даже не глядя под копыта, и в результате провалился в яму, оказавшийся что-то вроде горки, ведущей в каменную пещеру. Скатившись с горки, я не по своему желанию полетел вперед и резко ударился животом об острый каменный свод. Сквозь меня будто тысячу раскаленных спиц пропустили, я не мог пошевелиться. Из брюха на землю капали красные струйки, сопровождаемые пульсированием; подо мной образовывалась красная лужица. Я едва не заорал на всю пещеру, ощутив неописуемую, безжалостную боль в области живота. С уходящей кровью меня покидали и силы, в глазах все расплывалось и двоилось. Уши будто слышали звук чьих-то копыт: видимо, я совсем ослаб, раз слышу то, чего не было на самом деле. А вдруг кто-то на самом деле идет? Я хотел спрятаться, но не смог и подняться на ноги. Я зажмурил в страхе наполненные слезами глаза и просто решил придать себя в лапы этому существу, что приближалось ко мне. Я не мог сопротивляться, я и так слишком исстрадался. Жестокий мир высосал из меня последние жизненные соки, благодаря которым я смог все вытерпеть. Теперь я не выдержу и страха, что нарастал со звуком приближавшихся копыт, и истерзанного болью тельца. Кажется, оно уже совсем близко. Что бы ни хотело это существо, пусть делает, что его душе угодно. Пусть творит со мной все, что хочет. Мне все равно, ибо для меня, кажется, это конец… Я ощутил что-то мокрое у себя на мордочке, начал пытаться стряхнуть жидкость с себя. На меня зачем-то брызгали водой и легонько трясли. Стоп, я жив или нет? На Небесах пони могут что-то чувствовать? Я приоткрыл глаза и огляделся: вокруг меня был прекрасный пещерный ландшафт, напоминающий дом. Я лежал на каком-то столике, мой живот, бока и спина были обмотаны пропитанным красной жидкостью бинтом. Боль стихла, но подняться на ноги я все еще не мог. Ничего себе, я еще жив! Но тут же я весь скукожился и задрожал, мой зрачки в страхе уменьшились: надо мной со стаканчиком воды, из которого, наверное, на меня и брызгала вода, стояла серая кобылка в голубоватом платье. Ее мордочка не выражала никаких эмоций, лишь глубокие голубые глаза в упор глядели на меня. Я под их зорким взглядом не смел шевельнуться и даже пискнуть. Пони удивительно была красива и очаровательна, она не казалась мне злой. Но вдруг это лишь маска? Я уже знал, что некоторые пони, притворяясь милыми, носят неправильные улыбки на мордочке – маски. И на самом деле эти пони злые и от них не жди хорошего отношения. Я знал лично такого пони – мистера Фолла. - Наконец-то ты очнулся, малыш, - сказала она. Даже ее голос не был наполнен хоть какой-нибудь эмоцией. Он был монотонен и тих. Напоминает тишину в лесу. Это меня немного радовало, ведь в голосе пони не было гнева или жестокости. – Ты очень сильно поранился о каменный сталагмит, растущий прямо рядом с каменным сводом пещеры. Стала…что? Впервые слышу это странное слово. Но я не решился спросить о его значению, потому что взгляд этих пронзительных глаз все еще сдерживал меня. Пони проверила мои повязки и сменила их; я не сопротивлялся, поскольку в моих мышцах все еще не было сил. Это было вызвано не столько болью, уже стихшей к тому моменту, сколько длительным голодом. - Как ты себя чувствуешь? – спросила она, закончив смену бинтов. Я не мог понять: ей все равно или она все же немного волнуется за меня? Тем не менее, кобылка ждала моего ответа. - Л… лучше, - пробормотал я, оглядывая ее сверху вниз. Похоже, она и в самом деле не собирается причинять мне зло, раз решила помочь мне, залечив мои раны. Неужели она живет здесь? Конечно, пещера выглядела солидно, но все же? - Как ты здесь очутился, мальчик? Провалиться в пещеру, которую я не заметил, потому что бежал в слезах – звучит очень странно. Но найти более приемлемую причину я не сумел придумать за такой короткий временной промежуток, поэтому пришлось быть честным: - Я бежал и не заметил вашу пещеру, мисс. Извините, что вломился. - Стоит ли мне спросить, как так можно не заметить мою вполне видную пещеру? – Конечно, она не понимает, как там можно умудриться. Я, сломленный тоской, ведь вовсе не смотрел под ноги. – Но эти вопросы стоит задавать не мне, а твоим родителям. Надо тебя к ним отвести. И, разумеется, она не знает, что случилось с моими родителями. Я не винил ее, ибо все понимал. Однако упоминание моих родителей, покоящихся на Небесах, вызвало во мне грусть. Я почувствовал укор в сердце, но сдержался, тихо произнеся: - Вы не сможете отвести меня к ним, мисс. Они вон там, - я указал наверх копытом. Полагалось, что я указываю на небо, но это оказался пещерный потолок. Но кобылка, поняв меня, понимающе кивнула. - Сочувствую, малыш. – Ее голос не изменился, даже не дрогнул; но каким-то чувством я понял, что она действительно сочувствует мне. Тот факт, что ей…по-своему небезразлично, немного согрел меня. - Тогда надо вернуть тебя в приют… - Она хотела что-то еще монотонно произнести, но при последних словах я разрыдался и схватил ее за копыто. Она непонимающе приподняла бровь, я лишь захлебывался в слезах и не отпускал ее. - Нет! Прошу, только не туда! Это ужасное место, я не могу там больше ни секунды находиться! – запищал я, умоляя ее о пощаде, ибо наш приют – это приговор. – Пожалуйста, там я столько ужасного пережил. Другие жеребята вечно издеваются надо мной. Я не хочу это пережить вновь; прошу, только не туда! - Полагаю, ты сбежал оттуда? Когда? Я кивнул, шмыгая носом. - Прошлой ночью, мисс. Кобылка осторожно освободила свое копыто и отвернулась от меня, о чем-то думая. О, нет, неужели она все же собирается меня туда вернуть?! Пусть лучше съест, чем потащит туда! Злой и мрачный мистер Фолл, задиры, одиночество… я закрыл копытами мордочку и задрожал, как осиновый листок. Конечно, я так был обижен на Понивилль, но это не значило, что в приюте лучше. - Мы посмотрим, что с тобой сделать, - она погладила меня по голове, осторожно убрав длинную оранжевую челку с моей мордочки. Я перестал дрожать и открыл заплаканную мордочку копытами, глядя на нее. У нее был грустный и сочувствующий взгляд, мягко осматривавший меня. Я на сто процентов убедился: эта пони не носит маску безразличия и не затевает что-то плохое; это ее настоящая мордочка. Почему так? Я не знал, а спросить не очень удобно. Тем не менее, мордочка без проявления внешних эмоций для нее естественна и искренна. Она сама искренна. Почему-то у меня потеплело на душе, и слезы на щеках высохли. – Для начала поешь. Пони пододвинула ко мне салатик из огурчиков и вилку. Как многие жеребята из приюта, я мог бы привередничать; но я не такой, как они. И не хочу таким быть, поглощенным злом и жестокостью. Я едва не подавился слюной, увидев еду. Взяв вилку, я начал накалывать на нее капусту и огурцы и поглощать с аппетитом еду. Животик приятно загудел и поправился, наполняясь вкусняшкой, а мышцы почувствовали прибавление сил. Этот салат был такой вкусный, никакая еда в нашем противном обиталище не сравнится с той, что предложила эта очаровательная кобылка! - Спасибо! – с восторгом поблагодарил ее я. – Было так вкусно! Она кивнула и отнесла тарелку, чтобы помыть ее. Я осторожно спрыгнул со столика, на котором меня бинтовали, и оглядел пещеру еще раз. - Рада, что тебе понравилось. - Простите, а… вы тут живете? В этой пещере? – Этот вопрос и мое любопытство не давали мне покоя. Надеюсь, я не задел ее, спросив ее об этом. - Да. Как видишь, я ее обустроила под благоприятный дом для пони, любящей одиночество. И это удобно, ибо я изучаю камни, можно сказать, дома. Любить одиночество? Да как же это возможно? Если бы я любил одиночество, я не побежал бы прочь от города! Но сказать это я не решился, я просто кивнул. А вот насчет камней я решил спросить: - Вы изучаете камни? - Да. Это очень интересно, когда ты знаешь, как с ними обращаться. Они прочные и сильные, всегда поддержат и не предадут. Пони могут быть злыми, а камни не могут попасть под влияние зла. Эти структуры – рубины, сапфиры, лазурит, агат или оникс - всегда будут верны себе и тем, кто им дорог, - ответила кобылка. Я по ее мордочке понял, что она явно не шутит. И как она просто, но глубоко выразилась о камнях… - Камни в этом плане лучше некоторых пони. – У меня пронеслась быстрая мысль в голове: «Уж точно лучше тех жеребят, что меня избивали в приюте». - Есть такое. Еще я люблю своего питомца – Болдера. – Она показала мне маленький камушек, на свету отливающий зеленым оттенком. Довольно милый камушек, я полагал. - Вы с ним говорите? - Он хороший собеседник. Я без понятия, как это может быть, но я удовлетворительно закивал головой. Другой пони, наверное, посчитал эту пони странной за ее разговоры с камнями. Но я так не считал: я почему-то почувствовал привязанность к этой молчаливой, но удивительной кобылке. Она не задавала лишних вопросов, не злилась. И, конечно, она спасла меня. - Хи-хи, привет, Болдер, - я, тихонько хихикнув, погладил камушек. Он, разумеется, ничего не ответил, но кобылка одобрительно кивнула. - Болдер говорит, что ты очень славный жеребенок. – Я улыбнулся до ушей. Никто раньше не называл меня «славным». Обычно прилагательные, адресованные мне, были «безнадежный», «слабый» и «никчемный». Мне было очень приятно услышать первый комплимент в своей жизни. - А Болдер не говорит, что вы тоже славная? – усмехнулся я. Пони удивленно поглядела на меня и иронично закатила глаза. Я хихикнул, после чего она еще раз поправила мне челку. Взгляд ее был мягким и приятно удивленным. - Довольно мило с твоей стороны. Кстати, как тебя зовут? - Вуди Безельт. Или просто Вуд. - Хорошее имя. Меня зовут Мод Пай, зови просто Мод. Я предпочитаю общаться на «ты». Я не привык к кому-либо из взрослых пони обращаться на «ты», но раз Мод так легче, я попробую. Думаю, мне даже понравится общаться с ней на равных. Я почувствовал радость, что узнал ее имя – такое красивое и хорошее. Оно очень ей шло. Неужели сама судьба подарила мне Мод? Ведь… некоторое время назад (я просто без понятия, сколько был без чувств и который сейчас день) я был полностью опустошен и даже думал о Небесах. Я бежал, просто потому что никак иначе не мог выразить боль и одиночество, тоску и печаль. Теперь в моих мыслях не было этого, ведь, находясь рядом с монотонной кобылкой, я был защищен от плохих чувств. Мод будто бы была моим щитом от скверны, не пропускала гадость ко мне. Мысли о приюте не тревожили меня, пока я был с ней. Хоть она и не говорила много и предпочитала разговоры с камушками, я знал, что она очень добрая и милая. Да и я не считал разговоры с камнями и увлечение камнями чем-то глупым, ведь Мод объяснила: камни не отвернутся от тебя, каким бы ты ни был, когда некоторые пони могу с легкостью это сделать. Это звучало пусть и не пафосно, но очень убедительно. Пони о камнях говорила на полном серьезе. Я, услышав это, был шокирован этой правдой. Пусть я не очень понимал камни, но их понимает монотонная кобылка – именно это для меня самое главное. И сама Мод была схожа с камнями: твердая и прочная, но прекрасная и добрая. Да, судьба подарила мне Мод. Я мысленно благодарил ее, скрестив копытца на груди. Но…я настолько привык к мысли, что судьба ненавидит меня и вечно пытается мне насолить (в приюте я успел в этом убедиться и разочароваться в судьбе. До того как решил совершить побег, разумеется), что вздрогнул: вдруг Мод она дает как маленький, сладкий миг, который вскоре завершится? Или вдруг я через мгновение очнусь под мостом и побреду в Понивилль? Или проснусь от того, что меня разбудил один из задир? Нет, судьба, не играй со мной такие ужасные шутки, молю! Если ты хочешь играть, не играй так жестоко! Но мои предположения имеют обоснованность: Мод сама сказала, что любит одиночество. А маленький жеребенок, вроде меня, явно этому помешает. И зачем ей оставлять у себя такого как я? У нее, наверное, своих забот хватало, и я в ее список дел точно не входил. При этой мысли я вновь задрожал, тело отяжелело. Но, не желая объяснять это Мод, я собрался и подавил все эти ощущения. Я боялся рассказать ей о своих чувствах. Я ни с кем раньше не говорил об этом, потому что поделиться таким с кем-то в приюте – крайне неудачная идея. А все, что я чувствовал, я излагал на бумаге. Я очень надеялся, что судьба не настолько ненавидит меня, что просто даст мне такой пинок в виде расставания с Мод. Лучше ударьте меня физически, я перетерплю, а не отнимайте у меня друга! Вдруг у Мод зазвучал колокольчик с другого конца пещеры. Он звучал очень мелодично и тоненько, я навострил ушки, как и Мод. - Подожди здесь, Вуди. Я посмотрю, кто пришел. – Мод ушла, а я остался наедине с ее пещерой-домом. Без нее здесь стало как-то холодно и неприятно, что я не захотел здесь находиться. Да и мое любопытство сыграло свою роль: я тихонько прокрался к выходу из пещеры, чтобы узнать пони, решившего навестить Мод. Спрятавшись за каменный свод ее эдакого коридора, я осторожно протянул шею. И вдруг мое сердце упало: рядом с Мод стоял мистер Фолл! О, нет, он пришел за мной! Он заберет меня обратно в этот ужасный приют! Я больше не увижу Мод! Судьба, я так и чувствовал, что ты попробуешь сделать мне гадость; но не думал, что все будет настолько ужасно! Я едва не закричал от страха, выдавая себя . Я продолжил тихо наблюдать за ними и по возможности слушать их разговор. Хорошо, что они не стояли очень далеко. - Простите, здесь проживает мисс Пай? - Да. Вы стоите перед ней. Чем могу быть полезной? – Мод не выражала никаких эмоций. Мистер Фолл, не ожидавший такого, немного смутился. - Да…меня зовут Рэкинг Фолл, я директор приюта для жеребят, что находится за два километра от Понивилля, – он показал удостоверение, с которым вечно ходил. - К сожалению, у нас случилась беда: у нас сбежал один из милых крох – Вуди Безельт. Оранжевая шкурка, коричневая грива, глаза зеленые. Рост вот такой примерно, - мистер Фолл попробовал показать мой рост. Слишком низким он меня считал, судя по его показаниям, - часом не наблюдали такого? Мое сердце сумасшедшее стучало. Мод отвечала не сразу. Вдруг она на самом деле сдаст меня ему? Прошу, не сдавай меня! «К сожалению, у нас случилась беда: у нас сбежал один из милых крох…» - ага, конечно: мистер Фолл явно просто от ответственности начал меня искать, а не от того, что волнуется за меня. Так еще он состроил якобы напуганную мордочку. Да и милыми крохами он даже своих любимчиков – некоторых из задир, любивших потрепать меня – не называл ни разу в жизни. - Минуточку, вон он! Вуди! – мистер Фолл рассерженно крикнул мое имя и указал на меня копытом. Я случайно за размышлениями высунул голову слишком сильно, что меня стало видно! Глупец! – Мисс Пай, не хотите это объяснить? Я бы хотел узнать, почему этот жеребенок находится в вашем доме. Все же я несу ответственность. Мод негодующе глянула на меня. Я, пронзенный этим взглядом, сжался в оранжевый комочек и задрожал. Я глядел то на мистера Фолла, то на нее. Что же она скажет? А Мод долгое время молчала, и каждая секунда молчания ранила меня, как ножом. - Раз вы не хотите объясниться, не стоит; я и так его заберу. За мной, Вуд! – крикнул басом он, махнув копытом. Я понял, что Мод меня не спасет. Это осознание того, что я был слеп и что меня нельзя любить, разъедало меня изнутри. Я внутренне рыдал, мое сердце обливалось кровью. Но я старался это не показывать, медленно шагая к директору приюта. На что я надеялся? Я был вновь наивен, уже во второй раз! Когда же я пойму, что у меня нет счастливого будущего?! Когда же я пойму, что меня нельзя любить, что я не заслуживаю этого?! Вдруг Мод преградила мне путь копытом. Я удивленно поглядел на нее: ее решительный взгляд был устремлен на мистера Фолла. - Я бы хотела оформить над этим жеребенком опеку. Пожалуйста, – сказала она. Я часом слухом и умом не тронулся? - Что вы хотите сделать? Вы шутите? – спросил ошеломленный жеребец. - Я бы хотела оформить над этим жеребенком опеку. Пожалуйста. – Значит, со слухом у меня все в порядке. Но я все равно ушам не верил! – Я люблю юмор, мистер Фолл, но в данный момент он не уместен. - Ну..ну… - замялся мистер Фолл, - если честно… - он подошел вплотную к Мод. Он думал, что шепчет, но я хорошо его слышал. Хотя, может, он это делал и намеренно. – По правде говоря, это далеко не лучший жеребенок. Его вообще никто брать не хотел. - Я не собираюсь менять решение. Пожалуйста, дайте мне необходимые бумаги. Я знаю, они при вас, - все также уверенно говорила Мод. Жеребец, наконец, отошел от нее и, колеблясь, достал бумаги. Мод оставила перышком для письма свое имя на строчке с подтверждением. Так, судьба, ты точно меня не разыгрываешь? - Что же, ладно. Заботьтесь о нем, мисс Пай. Если вы так захотели взять над ним опеку, то я рад. Всего хорошего, - сказал он и развернулся, про себя пробормотав: «Странная особа. Как раз такой странный жеребенок для нее. Какое хорошее сопоставление!». Я и Мод проигнорировали эти нехорошие слова, сказанные в наш адрес. Чем я так насолил мистеру Фоллу, что он меня не любил? Кто знает. В любом случае, я его больше не увижу! И тех задир тоже не увижу! Как только мистер Фолл скрылся из виду, я, не скрывая слез радости, бросился к Мод и обнял ее крепко-крепко. Так, только чуть легче, когда-то я обнимал Санни, когда прощался с ним перед его уходом в новую семью. - Мод, ты не представляешь, как я счастлив! Теперь и у меня есть семья, о которой я мог только мечтать, засыпая в холодных стенах приюта. Это лучший день в моей жизни! Спасибо, спасибо! Ты чудесная, Мод! – Я просто рыдал навзрыд, произнося эти слова благодарности, и не отпускал ее. Я не хотел ее отпускать, все еще в глубине сердца боясь потерять ее. Мод, пораженная моими действиями, сначала безмолвно стояла, но потом обняла меня в ответ так же крепко. Ее мордочку озарила скромная улыбка! Ухты, она умеет улыбаться! Я вижу ее улыбку! - И ты чудесный, Вуди, как маленький янтарно-оранжевый изумруд, - произнесла она, сохраняя улыбку на мордочке. Видимо, это такой комплимент в каменной сфере. Неужели мы теперь будем вместе? Неужели она меня любит? Судьба, прости, что я на тебя обозлился и спасибо, что подарила мне чудесного друга и семью! Я вновь поверил в судьбу, мне мир стал ярок и приятен. Я почувствовал себя той маленькой частью Понивилля, который я наблюдал пару часов назад. Одиночество и боль в виде призраков больше не вернутся ко мне, я могу забыть о них, как о страшном сне. - Какой же этот мальчик миленький! Мод, ты просто молодец! – говорила Пинки Пай, гладя меня по голове. Она была сестрой Мод и ее полной противоположностью: Пинки была болтливой и веселой любительницей тортиков и вечеринок. К ней я тоже проникся симпатией. Сестры и я решили сходить в магазин, чтобы купить мне кроватку. - Спасибо, Пинки. Но мне кажется, на сегодня комплиментов хватит, - краснел я, на что она смеялась, а Мод одобрительно кивала. С Мод я шел бок о бок, иной раз убегая вперед, чтобы дать ей минуту свободной ходьбы, и оглядывая круглыми от удивления глазами Понивилль. А ведь буквально пару часов назад я рыдал и бежал прочь от этого города, не желая его когда-либо видеть; а теперь мне не терпелось все-все поглядеть в Понивилле новыми глазами. Но это завтра, я сейчас очень устал и с удовольствием лег бы в новую постельку. Час спустя мы вернулись домой. Я помогал Пинки и Мод мастерить по инструкции кровать, подавая им молоток, отвертку и гвозди. Получилась такая хорошая мебель, уж точно с той, на которой я много лет спал, не сравнится. Уже наступила ночь, окрасив небосвод в темный цвет. Я, ломаемый желанием спать, уже почти каждую секунду зевал. Пинки, помахав копытцем, ушла к себе, в Сахарный Уголок. В этом заведении после покупки кровати мы перекусили наивкуснейшими кексами. Ни разу их не пробовал. И салат Мод, и кексы Пинки – такие вкусные! У нас с Мод была общая комната, поэтому моя новая кровать стояла слева от ее кровати. Бриз ночи шумел над нами, качая деревья. Где-то ухала сова, и стрекотал сверчок. Но лишь я лег, как вдруг я почувствовал что-то не то: мне будто стало холодно и страшновато. Я оглядел комнату глазами и надеялся успокоиться; но чем больше я оглядывался, тем страшнее мне становилось. Неужели я боялся дома монотонной серой кобылки? Да не может быть! Она же моя спасительница! Но тогда почему я не могу уснуть? Темнота мне не страшна. Это очень мне помогло, иначе бы я не смог сбежать из того ужасного места, где провел большую часть жизни. - Мод? Ты еще не спишь? – прошептал я. Она повернулась на другой бок, теперь смотря прямо на меня. Зевнув, она отрицательно покачала головой. По крайней мере, я не разбудил ее. - Все нормально, Вуд? Я и сам не знал, нормально ли все или нет. Но если я не могу заснуть, когда буквально недавно с ног валился и зевал, широко открывая рот, значит не очень нормально. - Не знаю. Я почему-то не могу заснуть. Кровать мягкая, мне тепло, но… что-то сон не идет, - смущенно ответил я. Я не мог объясниться с ней, потому что в течение нескольких лет, ни с кем не говорил о своем душевном состоянии. Все, что меня душило, я лишь писал, подбирая красивые слова. Как хорошо, что Мод поняла меня и без слов. Она действительно чудесная. - Я вижу. Если хочешь, можешь поспать со мной, пока не привыкнешь. - Правда? А я тебя не потесню? - Не беспокойся об этом, - улыбнулась она. Я, обрадовавшись, пискнул и через миг прыгнул к ней в постель, пристроившись под ее боком. Под общим одеялом было так тепло и комфортно. Совсем другое дело! - Лучше? – спросила Мод, погладив меня по голове. - Агась! Спасибо большое, - я зевнул и повернулся носом к стенке. Обычно, именно повернувшись к стенке, я быстрее всего засыпал, - спокойной ночи, Мод. Спасибо за все. - Ты уже это говорил. Не повторяйся, - усмехнулась монотонная серая кобылка. - Спокойной ночи. Да, согласен: у меня дурная привычка - повторяться. И на словах, и на письме. На заметку: отучиться от этой привычки. Последнее, то есть повторение на письме, происходило, потому что мой словарный запас был не очень велик, чтобы сильно разнообразить свою писанину. А первое, потому что я был так счастлив, что не мог никак отблагодарить Мод. Я, наверное, ее уже достал этим (около пятнадцати раз благодарил, наверное). Но ведь она вытащила меня из того противного места, возродила мою веру в судьбу и добро, которую я едва не потерял; она стала моим всем. Теперь моя жизнь неотрывно связана с самой чудесной, пусть и не слишком разговорчивой кобылкой во всей Эквестрии – Мод Пай!