Занятие

— Так, сделай-ка вот это упражнение, — грифель карандаша оставляет за собой небольшую галочку рядом с номером задания, — самостоятельно. Сейчас. Что не знаешь — оставь, я потом объясню. Омега ободряюще улыбается, возвращая карандаш владельцу, а затем отходит от парты и прислоняется задом к подоконнику, всё это время не переставая перекатывать во рту чупа-чупс. Хань Гэн усилием воли заставляет себя прекратить пялиться и хотя бы попытаться сосредоточиться на задании; учитывая, что в паре шагов от него стоит, безмятежно посасывая леденец, постоянный гость его эротических снов (которые альфа теперь, к слову, видит практически каждую ночь на протяжении уже где-то трёх недель) — задача крайне трудная. Не то чтобы за это время он не постиг сложное искусство исправно учиться в непосредственной близости от объекта своих фантазий, однако его «репетитор» ещё ни разу не брал при нём в рот ничего, кроме кончика ручки, и сейчас отрываться от столь прекрасного зрелища хочется меньше всего. Чёртов Ким Хичоль не просто омега — он потрясающе красивый омега, да ещё и прекрасно осведомлённый обо всех многочисленных достоинствах своей внешности. Огромные карие глаза с вечно пляшущими в них чёртиками, мягкие тёмные волосы до плеч, соблазнительно полные губы, буквально призывающие их поцеловать — неудивительно, что о нём, по словам его старого друга Чонсу, мечтала половина школы и сейчас мечтает половина университета. И ладно бы Хичоль просто обладал красивым личиком и просто об этом знал; природа явно решила на этом не останавливаться и в довесок наградила омегу способностью без особых усилий излучать сексуальность, что бы он ни делал. Хань Гэн предполагает, что, например, вот так стоять у окна, со скучающим видом разглядывая цветы на подоконнике и продолжая перекатывать во рту конфетку, и при этом вызывать дикое желание разложить его на ближайшей горизонтальной поверхности для Хичоля сродни дыханию — он совершенно об этом не задумывается, цели так выглядеть перед собой не ставит и, возможно, даже не замечает, какой эффект способен производить. Наверняка сейчас не замечает: он не оказывал китайцу никаких особых знаков внимания, кроме предложения безвозмездно побыть его репетитором по корейскому, и вряд ли пытается его соблазнить. Немного обидно, конечно, но Хань Гэн переживёт. Он как раз мужественно разбирается с особо сложным предложением, когда Хичоль неожиданно нарушает тишину, с довольно пошлым хлюпающим звуком доставая леденец изо рта; альфа успевает застать невероятно будоражащий воображение момент, когда потрясающие губы плотно обхватывают сладкий шарик, прежде чем выпустить его, а затем по ним быстро пробегает кончик языка. В голове мгновенно вспыхивают картины из недавних снов с Хичолем в главной роли: стоящий на коленях омега обхватывает чертовски мягкими губами твёрдый член китайца, аккуратно придерживая его у основания прекрасными пальцами, ласкает влажным языком головку, слизывая смазку, а затем насаживается своим блядским горячим ртом едва ли не на всю длину, одновременно поднимая огромные глаза на лицо альфы и невинно хлопая ресницами… — Ой, извини, я не хотел тебя отвлекать, — Хичоль замечает, что Хань Гэн оторвался от упражнения. Зато, видимо, в упор не замечает собственную сексуальность, снова облизывая губы и отправляя леденец обратно в рот. Альфа неловко ёрзает на стуле, с ужасом осознавая, что у него вот-вот появится проблема. Приличных таких размеров проблема, стремительно твердеющая под двумя слоями тканей и грозящаяся натянуть штаны на манер палатки. И это будет далеко не первый раз, когда у него посреди занятия встаёт на прекрасного репетитора, однако неловко именно как в первый. Тогда Хичоль всё занятие сидел рядом, то и дело посасывая кончик ручки, и голова просто шла кругом от смеси его естественного омежьего запаха и какого-то сладкого шампуня, когда он придвигался чуть ближе к китайцу, чтобы объяснить очередное правило; штаны альфы стали невыносимо тесными ещё на середине занятия, а в конце пришлось нарочито долго собирать в рюкзак вещи, позволяя омеге уйти первым. Хань Гэн уже не подросток и абсолютно точно не девственник, однако чёртов Ким Хичоль уже три недели подряд заставляет его чувствовать себя спермотоксикозным малолеткой, просто находясь рядом. В конце концов он кое-как собирает мысли в кучку, отгоняя назойливые видения о божественно — с такими губами просто не может быть иначе — сосущем омеге и сосредотачиваясь на закорючках хангыля в учебнике; но уже спустя два простых предложения явно скучающий репетитор даёт о себе знать, забираясь на подоконник и принимаясь по-детски болтать ногами. Картина была бы, возможно, совершенно невинной и даже милой, не будь ноги Ким Хичоля такими стройными и соблазнительными и не подчёркивай их почти что обтягивающие штаны; а затем омега закидывает ногу на ногу, демонстрируя прекрасные бёдра, и начинает вырисовывать в воздухе восьмёрки носком ботинка, всё таким же скучающим взглядом обводя пустой — кроме них с альфой здесь ни души —кабинет. Проблема в штанах приобретает поистине ужасающие масштабы, гордо стремясь вверх и болезненно пульсируя под давящей на неё молнией. Хань Гэн не знает, чего хочет больше: чтобы эти замечательные бёдра сжимали его бока, пока он двигается в омеге, чтобы эти ноги покоились у него на плечах, или чтобы мучительное занятие подошло к концу и можно было добраться до ближайшего туалета и как следует подрочить, давая наконец волю фантазиям. Хотя нет, знает. Он не без причин считает себя реалистом и, прекрасно понимая, что с Ким Хичолем ему ничего не светит, выбирает последний вариант. Выбора у него нет — только смириться с незавидной долей человека, которого не хотят в ответ, и доделать наконец проклятое упражнение. Правда, напоследок перед возвращением к учебнику он всё же успевает уловить, как омега в очередной раз достаёт порядком уменьшившийся за время рассасывания леденец изо рта. Следующие минуты проходят в тишине; альфа спокойно выполняет своё задание, неимоверным усилием воли заставив себя не бросать взгляд на Хичоля каждые пять секунд и с невозмутимостью буддистского монаха игнорируя никак не желающую спадать проблему, хоть та и начинает подло пачкать смазкой трусы. Репетитор сидит на подоконнике, пока леденец не заканчивается, и затем явно нехотя встаёт, чтобы запустить палочку в мусорную корзину. — Ты закончил? — мягко интересуется омега, подходя ближе. — Почти. — кивает китаец, с удовольствием отмечая, что осталось всего одно предложение. Хичоль кивает в ответ и отходит было обратно, но при ближайшем рассмотрении предложение оказывается слишком сложным и требующим объяснений. — Нет, не почти, я последнее понять не могу. Спустя пару секунд Хань Гэн готов придушить сам себя за такую неосторожность: разумеется, омега снова садится рядом, непозволительно сладко пахнущий и невыносимо соблазнительный. Разумеется, он уже привычно прижимается плечом к плечу альфы, собираясь объяснять. И, разумеется, его взгляд соскальзывает немного не туда, падая на стоящий колом член. Хичоль немного отодвигается, поднимая на альфу большие глаза, и в них нет ни грамма того, что Хань Гэн всё это время боялся увидеть — никакого отвращения, страха или издевательской насмешки. Он, чёрт возьми, всё-таки хочет альфу в ответ, и это становится очевидным настолько быстро, что все извинения и оправдания попросту гибнут где-то в глотке китайца, способного только заворожённо смотреть в стремительно темнеющие карие глаза, еле слышно дыша. А затем напряжённого члена сквозь штаны и бельё касаются прекрасные тонкие пальчики Хичоля, и крыша Хань Гэна стремительно улетает в неведомые дали, заставляя почти что грубо схватить омегу за плечи и жадно поцеловать. Тот довольно стонет в поцелуй, моментально обвивая руками шею китайца и прижимаясь теснее, будто тот в любой момент может передумать и отстраниться; чёрт, думает альфа, он действительно считает, что от него в принципе возможно оторваться? Не прекращая ласкать ещё более мягкие, чем в фантазиях, и сладкие от конфетки губы Хичоля, он перемещает руки на его талию, а затем, крепко обхватив, откидывается на стуле назад, вынуждая омегу перекинуть ногу через его бёдра. Тот тоже уже возбуждён, не без удовольствия отмечает Гэн, легонько сжимая сквозь обтягивающие штаны пах корейца, обнаруживая твердеющий член и получая в награду ещё один приглушённый стон. А затем Хичоль садится к китайцу на колени, моментально находя его каменный стояк своим и начиная ритмично двигать бёдрами, потираясь, и стонет уже альфа, скользя ладонями по ещё закрытой пиджаком и рубашкой спине любовника и на пару мгновений сжимая его ягодицы — к сожалению, объёмом задницы природа омегу не наградила. Чувствуя, как изящные пальчики расстёгивают пуговицы его собственной рубашки, Хань Гэн моментально перемещает ладони на плечи Хичоля, сбрасывая с них тяжёлый тёплый пиджак; руки с его груди пропадают на пару секунд, за которые кореец сбрасывает мешающий обоим предмет одежды куда-то под парту, а затем возвращаются к своему увлекательному занятию, чтобы выдернуть рубашку из штанов, расстегнуть последнюю пару пуговиц и плавно скользнуть по плечам альфы, обнажая их. Это не соревнование, но китаец, тем не менее, нехотя отрывается от губ, которые хочется целовать вечно — Господи, теперь они ещё соблазнительнее, покрасневшие и припухшие, и Хичоль так пошло их облизывает, что какое-то мгновение альфе хочется лишь спихнуть его на пол и вогнать свой член в этот прекрасный порочный рот. Вместо этого, впрочем, он всего лишь расстёгивает рубашку омеги в ответ, одновременно безжалостно засасывая нежную молочную кожу шеи, стараясь оставить синяки поярче и наслаждаясь тяжёлым шумным дыханием, перемежающимся со сдавленными стонами, над ухом. Где-то на половине пуговиц Хань Гэн просто не может отказать себе в удовольствии скользнуть обеими ладонями под ткань, коротко огладив грудь омеги и намеренно задев пальцами уже успевшие затвердеть соски; разумеется, Хичоль, издав невнятное шипение, тут же в отместку накрывает рукой член китайца, дразня головку, в ответ на что моментально теряет пару ещё застёгнутых пуговиц и получает цепочку влажных поцелуев в ключицы. Пока рубашка следует за пиджаком под стол, альфа спускается ниже, облизывая один соблазнительный розовый сосок и не забывая поглаживать большим пальцем другой, и омега снова обнимает его за шею, крепче прижимая к груди и выдыхая что-то похожее на «не останавливайся». Конечно, останавливаться не собирается никто, и китаец обхватывает талию любовника одной рукой, а другой совершенно внезапно для последнего снова мягко сжимает сквозь штаны член, поглаживая и ощупывая — Хичоль уже полностью возбуждён, и неожиданное прикосновение вырывает из него первый действительно громкий несдержанный стон. И для ушей Хань Гэна этот звук подобен самой прекрасной музыке. — Как ты хочешь? — интересуется он, нехотя отрываясь от соска омеги. — На столе, — Хичоль тяжело дышит, безумно сверкает глазами и в очередной раз облизывает свои блядские красные губы, и альфа готов абсолютно на всё, что предложит это чёртово воплощение сексуальности, — нагни меня. Хочу, чтоб ты трахал меня сзади. Разумеется, после этого он наклоняется, жарко и пошло целуя Хань Гэна и вновь потираясь о его член своим. Затем альфа осторожно помогает ему слезть со своих колен, встаёт сам и тут же хватает любовника за плечи, разворачивая к себе спиной и заставляя лечь животом на соседнюю парту. Наконец ему удаётся разглядеть тело омеги получше. Хичоль без одежды хрупкий и худенький, и альфа без раздумий наклоняется к нему, мягко прикасаясь губами к плечу, а потом оставляет поцелуи вдоль линии позвоночника, одновременно расстёгивая наконец штаны корейца и спуская их до колен вместе с нижним бельём. Тот шумно выдыхает, чувствуя, как член наконец оказывается на свободе, и призывно вертит перед глазами Хань Гэна бледной тощей задницей. Но, когда альфа уже сам приспускает штаны — его собственный возбуждённый орган без помощи рук стоит по стойке смирно, — внезапно подаёт голос: — Дай мой рюкзак. Китаец неохотно повинуется, и омега быстро расстёгивает одну из молний и запускает внутрь руку; спустя пару секунд, которые кажутся невыносимо долгими, он наконец извлекает из рюкзака то, что искал, застёгивает сумку обратно и просто спихивает её на пол. — Какой ты у нас предусмотрительный, — хмыкает Хань Гэн, пока что отложив в сторону протянутый омегой презерватив и выдавливая на пальцы смазку из тюбика, — всегда с собой носишь или специально для меня готовился? — Ты именно сейчас собрался вопросы задавать? — Хичоль, глядя на него через плечо, выразительно приподнимает бровь. Впрочем, спустя пару мгновений в него проскальзывает один палец, и он опять сладко стонет, до невозможности соблазнительно выгибая спину. Судя по тесноте вокруг пальца альфы, у его любовника довольно давно никого не было; однако мышцы быстро расслабляются, позволяя протолкнуть второй палец и заставить омегу застонать ещё громче. — Ну ты мне вставишь или нет? — капризно спрашивает Хичоль, выпячивая задницу дальше и выше… И срывается едва ли не на крик, когда пальцы внутри попадают точно по простате. — Ханни, пожалуйста! Хань Гэн более чем не против наконец-то вставить — он всё-таки мечтал об этом с того момента, когда прекрасный омега впервые встретился с ним глазами и улыбнулся, — но он просто обязан услышать это ещё раз. Или два. Или больше. Именно поэтому он только продолжает растягивать любовника, будто бы случайно задевая простату и наслаждаясь неприлично громкими стонами Хичоля. Тот царапает гладкую деревянную поверхность ухоженными ногтями, пытается выскользнуть из рук китайца и матерится сквозь зубы, но остановиться не просит — ему хорошо. — Ты мне так мстишь, да? — не то выдыхает, не то хнычет омега, подаваясь бёдрами назад и насаживаясь на пальцы. — Я скоро кончу, Ханни… Этого достаточно для того, чтобы альфа тут же прекратил. Хичоль снова стонет, на этот раз недовольно, когда пальцы покидают его тело, и оглядывается через плечо, чтобы убедиться, что его сейчас не оставят неудовлетворённым. Впрочем, вид Хань Гэна, как раз раскатывающего презерватив по своему члену, заставляет его в предвкушении закусить губу. — Знаешь, я рассчитывал его попробовать, — совершенно невинным тоном тянет омега. — Извини, в другой раз, — китаец одной рукой придерживает бедро любовника, осторожно направляя член внутрь. — Ох, блять, — Хичоль не стесняется ни в выражениях, ни в громкости, чувствуя плавное медленное проникновение. Альфа входит до основания и останавливается, привыкая к горячей тесной заднице, давая привыкнуть к своему размеру и разглядывая распластавшееся по столешнице тело. Омега тяжело дышит, прислонившись щекой к прохладному дереву, даже в обнажённом виде и уже с членом внутри не растеряв своей убийственной сексуальности, и Хань Гэн просто не может не наклониться, чтобы провести большим пальцем по его всё ещё красной нижней губе. Хичоль, истолковав прикосновение по-своему, тут же втягивает палец в рот, облизывая подушечку и двигая бёдрами, и альфа коротко и грязно ругается по-китайски, стискивая пальцами другой руки белое тощее бедро, чтобы почти полностью выскользнуть из омеги и тут же быстрым движением погрузиться обратно; раздаётся первый пошлый шлепок бёдер о ягодицы, и Хичоль жмурится и стонет, посасывая палец любовника. Хань Гэн второй раз за сегодняшний день прощается со своей крышей, убирая руку (омега нехотя отпускает его, причмокнув), и хватается за мягкие тёмные пряди на затылке, заставляя корейца запрокинуть голову, пока альфа безжалостно вбивается в него сзади. Кабинет наполняют лучшие, по мнению обоих, звуки на свете — шлепки разгорячённых тел друг о друга, жалобное поскрипывание стола и стоны омеги, настолько громкие, что, должно быть, любой, кто ещё не покинул учебный корпус после занятий, знает, чем здесь занимаются. — Боже, я должен был потрогать тебя раньше, — Хичоль с удовольствием насаживается на член альфы, — ты чудесен, ты, блять, прекрасен, Ханни! Все вопросы потом, решает Хань Гэн: сейчас всё, что ему нужно — это доставить удовольствие себе и омеге. Поэтому он лишь наваливается всем весом, не прекращая двигаться и не отпуская волос Хичоля, и мягко прикусывает нежную мочку уха; его любовник коротко ахает, подставляя под ласки шею, на которой уже расцветают небольшие синяки. Хватит с него на сегодня засосов, решает альфа и ласково целует ближайшее фиолетовое пятнышко, а затем ведёт от него языком обратно к ушку. Хичоль почему-то сладко сжимается вокруг его члена и расставляет ноги чуть шире, насколько это позволяют спущенные до колен штаны, тем самым случайно меняя угол проникновения, и китаец даже останавливается на пару секунд, когда слышит совершенно внезапный крик. — Нет, что ты делаешь, — почти плачет омега, оглядываясь, — продолжай, пожалуйста, мне так хорошо! — Я подумал, что тебе больно, — виновато отвечает Хань Гэн, пользуясь возможностью поцеловать потрясающие сладкие губы, прежде чем возобновить движения и вновь заставить любовника кричать. Хичоль сжимается снова, практически не расслабляясь, и с каждым толчком приближает альфу к разрядке. Чёрт, если бы они оба знали, что их ждёт настолько прекрасный секс, то, возможно, занялись бы им на первом же занятии. — Ханни, потрогай… Пожалуйста… Китаец, поняв, чего от него хотят, послушно нащупывает твёрдый как камень член омеги и обхватывает его ладонью, начиная неспешно водить ею вверх-вниз по всей длине. Хичоль, кажется, сейчас сорвёт голос; его мышцы сжимаются невыносимо тесно, и Хань Гэн чувствует что-то мокрое и липкое на пальцах, прежде чем его самого захлёстывает волна удовольствия. Он успевает упереться свободной рукой в стол, чтобы не упасть на обмякшего омегу. Сердце колотится так, будто вот-вот пробьёт грудную клетку, и только сейчас приходит осознание того, насколько сильно он вспотел — впрочем, судя по поблёскивающей коже, любовник от него не сильно отстал. — Я жив, — подаёт осипший голос Хичоль, — хотя если бы ты затрахал меня до смерти, был бы совсем не против. — Я был бы против, — усмехается альфа, осторожно выскальзывая из омеги и стаскивая заполненный презерватив. Кореец кое-как поднимается на ноги; на секунду Хань Гэн, сам как раз застёгивающий ширинку, успевает усомниться в его способности передвигаться, глядя на подрагивающие колени, но Хичоль лишь натягивает бельё и штаны обратно и с выражением абсолютного блаженства на потрясающе красивом лице плюхается на стул за их партой, откидывая со лба взмокшую чёлку. — Это было лучше всего, что я успел нафантазировать, — он устало, но по-прежнему красиво улыбается, прежде чем нырнуть под стол в поисках своей одежды. — Так ты всё это время нарочно меня соблазнял, — хмыкает альфа, подходя ближе и поднимая с пола собственную рубашку. Хичоль, сосредоточенно отряхивающий пыль со своего пиджака, без тени смущения отвечает: — Я вообще думал, что ты на меня на первом же занятии так набросишься. У тебя потрясающая выдержка. Ты бы и дальше, наверное, свой стояк прятал, если бы я не дал знать, что хочу тебя. Голос у него всё-таки севший, и китаец достаёт из своего рюкзака бутылку воды и протягивает омеге: — Не говори много. — Вау, ты ещё и заботливый, — сипло смеётся Хичоль, прежде чем сделать глоток, — я определённо хочу ещё раз. Или два. — Прямо сейчас? — Хань Гэн непонимающе хлопает глазами. — Боже, нет, я тогда точно сдохну. Они неспешно одеваются и собирают свои вещи в уютной тишине, хотя, казалось бы, сам факт, что они только что переспали, должен был породить невыносимую неловкость. — Спасибо, Ханни, — омега обвивает одной рукой шею китайца, притягивая к себе для ещё одного сладкого поцелуя, — я буду ждать следующего занятия. — И у тебя уже есть план, да? — Конечно, — Хичоль дьявольски соблазнительно улыбается, прежде чем сделать шаг назад, — ты же обещал мне ещё один леденец.