Из огня да в полымя

      Евгения любила подглядывать за новым жильцом, поселившемся в их доме. Он её не то что бы не замечал, скорее, делал вид, что не замечает. Княжна следила за ним, сидя за обеденным столом, гуляя в саду, читая книги в библиотеке, изучая карты в кабинете Иуды, из домика на дереве, веселясь с демоном и сбегая от нянек. Княжна ловко уворачивалась от подозрений остальных в том, что она, вероятно, неровно дышала к новому жильцу.       Антон — красивое имя. Евгения произносила его с ласковыми бархатистыми нотками в голосе. Антон — и княжна была готова упорхнуть в лучший из миров, лишь бы там был он.       Евгения облизывает пальцы, все испачканные в заварном креме, и улыбается, будто блаженная, глядя на молодого красавца.       Кудрявые волосы, зелёные глаза, военная белогвардейская форма, небрежно расстёгнутые верхние пуговки которой блестят в солнечных лучах. Он сидит в кресле-качалке и, кажется, спит, греясь на солнце. Маруська, рыжая кошка Евгении с колокольчиком на ошейнике, свернулась у него на коленях в клубочек и мурлычит, время от времени умываясь лапкой. Княжна хочет стать кошкой и лежать на его коленях всегда.       Иуда наблюдает за названной дочерью, попивая малиновый чай из фарфоровой чашки, Маргарита играет с щенками на лужайке, а Люцифер через слово чертыхается, пытаясь оторвать от себя все семена лопухов, которые он собрал на штанах, пока добирался к ним. Евгения смеётся, прикусывает губы, гладит Люцифера липкими руками по волосам, наблюдая за тем, как тот быстро и неумолимо заливается краской.       — Зачем пришёл? — Иуда берёт в руки тарелку с варениками и накалывает вилкой один из них, смачно намазанный сметаной.       Со временем Иуда обрусел, стал каким-то уж больно похожим на помещиков в России, дворян, что чаёвничали за круглым столом в своём саду вечерами, в обед под ивой аль берёзой пели под гитару, утром ходили босиком по росистой траве, а ночами играли в карты. Это всё из-за княжны.       Евгения украшает крупными тёмными вишнями торт и подзывает к себе девчушку-полудемона, которой отдаёт торт, чтобы та его как следует остудила.       — Я сам, — Люцифер первым остужает торт, не позволяя девчонке сделать и шаг вперёд. — Пойдём гулять, — он тянет за руку Евгению и целует её в щёку, у той слегка дёргается бровь.       — Как же ты меня… — княжна складывает пальцы в кулаки, Маргарита усмиряет щенят, а Антон перестаёт раскачиваться в кресле, и только Иуда беззаботно поедает вареники, запивая их малиновым чаем.       Евгения не думает, она резко хватает Люцифера за шиворот, наступает ему ногой на хвост и толкает лицом прямо в торт.       — Ясно, — только и говорит Иуда, — пришёл развлекаться. Правильно, твоё же великое личико больше никто не искупает в вишнёвом торте, кроме моей дочери. Аглая, у нас есть ещё один вишнёвый торт?       — Да, господин. Княжна его заблаговременно испекла.       — О, так это было спланировано? Это ваше новое любовное приветствие?       — Нет! — в один голос произносят Люцифер и Евгения.       С лица Люцифера падает крем и отваливаются вишни. Пчёлы летят на сладкий запах. Маргарита не выдерживает первой — она заливается хохотом и плюхается на землю, хватаясь за живот.       — Ой, не могу. Ахахаха, — Маргарита утыкается носом в брюшко спаниеля, надрывно и громко хохоча.       Княжне не до смеха. Люцифер убирает руками торт и кусками забрасывает Евгению. Та становится красной как помидор.       — Издеваешься?! — яростно шепчет она, наблюдая как её любимое канареечное платье превращается в тряпку. — Да я тебя сейчас!.. — она бросается на Люцифера и валит его на землю.       — Очень вкусные вареники с грибами и картошкой, — Иуда докладывает себе ещё вареников. — Будешь, Антон?       Евгения дёргает за уши Люцифера, когда тёмная и высокая фигура перекрывает солнечный свет.       — Конечно, буду, — в голосе, похожем на растопленный чёрный шоколад слышатся еле скрытые нотки издёвки. — А знаете, какие мои любимые, Иуда?       — Ну-ка, ну-ка.       — Вишнёвые с сахаром.       Княжна замирает на демоне, а тот быстро переворачивает Евгению на спину и победно улыбается, нависая над лицом девочки.       — Евгеша, — тянет Люцифер, — свет очей моих.       Она задыхается. Не от Люцифера, не от тяжести мальчишеского тела над её. Не от усталости или неравного боя. Она видит улыбку Антона и чувствует, как на её щёки капает тающий крем, а ведь княжна так хотела выглядеть взрослой в его глазах.

***

      — Так много фруктов, — Антон лежит на пледе в компании плетёной корзинки и кусает грушу, нависая над раскрытым томиком стихов. — Я всё никак не могу ими наесться. Этот мир удивительный, правда?       — Наверное, — княжна гладит голову своего змея-дракона, которого создал для неё Люцифер. У него бронзовые рожки, нежно-розовый мех сверху и перламутровая чешуя на брюшке. У дракона шершавый язык и взгляд ласковый, добрый.       — Тебе он уже приелся.       Антонин проводит пальцем по странице.       — От него некуда деться. Я не Иуда, чтобы путешествовать там, где хочу. Этот мир — единственно-возможная для меня реальность, мой дом, — дракон лижет ладошку Евгении. Та касается его рожек пальцами и зарывается носом в мех. — Какой ты милый.       — Тебе бы не понравилось настоящее, — Антон доедает грушу и принимается за персик. — Там всё сильно изменилось.       — Время бежит с оглушающей скоростью, — она пожимает плечами. — Я привыкла.       Голубое небо и яркое солнце. У Люцифера, видно, очень хорошее настроение, раз он радует их такой погодой. Листья липы, под которой они лежат, трепещут на ветру, их шелест ласкает слух. Дракон фыркает и чихает, Евгения обнимает его чуть крепче.       — Как ты умерла? — перелистнув страницу, Антон поднимает на неё взгляд. В зелёных глазах отражается почти знакомый блеск.       Пора признать: он ей нравится.       — Такое спрашивать здесь невежливо, — Евгения хмурится.       — И всё же?.. — эти взгляд и голос способны разболтать любого.       Он ей нравится.       — Простуда, — односложно и быстро.       Он ей нравится.       — А я формально жив, — Антон бросает косточку персика в заросли чертополоха вдали.       — Как это?       Он ей нравится, будь он хоть суккубом, хоть кем. Княжне плевать.       — Я было отчаялся, но вспомнил, что родился не в простой семье, хоть и сбежал оттуда, как исполнилось мне восемнадцать. Поэтому провёл один колдовской ритуал по призыву и заключению контракта с демоном.       — А-а, — протягивает Евгения, внутренне напрягаясь.       — Я и заключил с Люцифером.       — С Люцифером, значит.       Княжна уже придумала, как встретит демона в следующий раз, даже переполнилась злорадством до краёв, пока обдумывала план в деталях. Сначала она ему скрутит хвост, потом натравит на него дракона, после сбросит его с высоты птичьего полёта над озером, в котором водится чудище, которое Люцифер создал во время пьянки в компании Асмодея у Маргариты на кухне.       Она усмехается картинкам в своём воображении, а дракон настораживается и притихает.       — Интересный он, — с персиком покончено, поэтому Антон тянется за новым фруктом.       — Есть такое.       — А ты бесстрашная или глупая — я ещё не решил, — Долохов достаёт чашку с черешней.       — Просто у меня влиятельные покровители.       — Влиятельнее Сатаны?       — Равные ему, — княжна наливает в стакан вишнёвый сок и пьёт. — Так что ты читаешь?       — Стихи Есенина. Что-то вроде воспоминаний о прошлом. Ты его не знаешь, но он очень популярен в современной России.       — Блондин такой голубоглазый, да?       — Ну да.       — Видела его недавно, Марагрита его устраивала в местную газету или издательство. Повесился или повесили, не запомнила. Но уж больно неприятный тип, пытался облапать каждую встречную-поперечную. Ты почему смеёшься? Это же правда, Антон!       — И он умер.       — Все умирают, Антон. И если бы не твой благодетель, ты бы тоже умер, но в своё время. Ну и что он там написал? — Евгения подняла бровь. — Читай, интересно теперь.       Антон садится, берёт в руки томик и начинает читать. Княжна наблюдает за ним: как он держит в ладони книгу, придерживает пальцами белые листы, скользит подушечками пальцев по странице, едва касаясь. Он смотрит вниз, и Евгении хорошо видны его длинные и густые ресницы, как он медленно шевелит губами, иногда кончик его языка касается зубов, а в те самые моменты по спине девочки бегут мурашки. Солнечные лучи играют на его волосах, а ветер слегка шевелит локоны — лёгкие и блестящие.       Первое стихотворение она даже не расслышала: его голос растворялся внутри неё, не давая сосредоточится на словах, она будто проваливалась всё глубже и глубже.       Антон молчит и смотрит на неё, не отрывая взгляда. Между ними каких-то сантиметров пятнадцать, а сердце так колотится, готовое выпрыгнуть наружу.       — Можно ещё одно?       — Можно, — Антон опускает взгляд и перелистывает страницу. Княжна собирается с силами, предвкушая очередную порцию наслаждения. Он читает с чувством и громче:

Гори, звезда моя, не падай. Роняй холодные лучи. Ведь за кладбищенской оградой Живое сердце не стучит.

      Теперь Евгения не проваливается. Слова достигают её сознания. Она сжимает складку платья и теребит в руках ткань. Ей вспоминается то последнее утро, которое она видела на земле, снежное и солнечное, а ещё холод монет в руке и жар ладони Иуды.

Ты светишь августом и рожью И наполняешь тишь полей Такой рыдалистою дрожью Неотлетевших журавлей. И, голову вздымая выше, Не то за рощей — за холмом Я снова чью-то песню слышу Про отчий край и отчий дом. И золотеющая осень, В березах убавляя сок, За всех, кого любил и бросил, Листвою плачет на песок.

      Пар срывается с её губ в немом и бессильном крике — она не хочет за ним идти. Следы на снегу размываются, молитвы и псалмы стоят гулом в ушах. Её вытесняют, прогоняют, выталкивают назад. Подъюбник свадебного платья трещит по швам.

Я знаю, знаю. Скоро, скоро Ни по моей, ни чьей вине Под низким траурным забором Лежать придется так же мне. Погаснет ласковое пламя, И сердце превратится в прах. Друзья поставят серый камень С веселой надписью в стихах.

      Княжна утирает слёзы, пока Антон их не заметил. Дракон тычется носом ей в шею, пытаясь успокоить хозяйку. Евгения натягивает улыбку.

Но, погребальной грусти внемля, Я для себя сложил бы так: Любил он родину и землю, Как любит пьяница кабак.

      — И как тебе Есенин? — спрашивает Антон, откладывая книгу.       — Ладно, бабник, так ещё и пьяница! — резюмирует княжна, сложив руки на коленях. Скрывать за шутками боль она научилась у Люцифера. Боль — это слабость, а слабость ей ни к чему.       — Так одно без другого — никак, — Долохов подмигивает и скрывает смешок за кашлем.

***

      В нарушении табу есть какое-то извращённое, но безмерное удовольствие.       Маргарита взяла с собой Евгению, когда та поникла и перестала хоть как-то реагировать на то, что когда-то она любила. Она понимала, что делает неправильные вещи, о которых они заранее договорились с Иудой. Она берёт Евгению с собой к Асмодею потому, что считает только его способным помочь девочке.       Он является воплощением одного из семи смертных грехов — похоти. Тот ещё извращенец, её бывший работодатель и большой друг. Маргарита всегда любила Асмодея как друга, который её поймёт намного лучше, чем остальные — нормальные. А смотреть на девушку, которая осталась замкнута в своём детском теле больше столетия, Маргарита уже не могла.       Асмодей специализировался на подобных сложных случаях. Обычно у него всё прекрасно получалось, ведь магией и метаморфозом владел он прекрасно, наверное, лучше его был только Люцифер, но тот отчего-то на контакт не шёл. Хотя Маргарита понимала, из-за чего Владыка демонов так заупрямился — ему не хотелось лишаться девочки, которая дарила ему ощущение счастья и бесконечной игры в жизнь. Он её по-своему любил, Маргарита это прекрасно видела, но его эгоизм низводил все его усилия на «нет», потому что княжна дурочкой не была и всё прекрасно понимала.       Когда они приехали к борделю Асмодея, Маргарита не стала говорить княжне, чтобы та закрывала глаза и затыкала уши — это глупо, если учесть, что ей было больше ста лет. Это Иуде нравилось отчитывать её, как маленькую девочку и нанимать лучших нянек и гувернанток, чтобы те с неё глаз не сводили. Искариоту, вероятно, хотелось своих детей, вот почему для него вся забота о девочке сводилась только к этому — безумной родительской заботе и опеке, но полному неприятию её желаний и отрицанию настоящих проблем. Иуде хотелось, чтобы Евгения была ребёнком всю жизнь. Так что глупостями Маргарита не занималась.       В залах царил приятный полумрак, пахло благовониями и играла тихая музыка, погружающая сознание в лёгкий транс для более приятных и чувственных ощущений. Маргарита велела девочке посидеть на диване, пока та встретится с адским герцогом. Княжна села на бархатный диван, больше её Маргарита не видела.

***

      Княжна никогда такого не видела: чтобы так — с чувством, будто от этого зависит жизнь, танцевали. Демоница танцевала так, как мало кто мог: она была тонкой, чувственной. Её грудь была большой, даже очень. И при каждом движении грудь как бы приподнималась, слегка подпрыгивала, колыхалась. Большая, блестящая от масла и перламутра — Евгения знала об этом масле, потому что Маргарита часто его использовала, когда хотела вывести из равновесия всегда слегка отстранённого Иуду.       Демоница выгибалась, совершала кувырок назад через голову. Розовые пяточки блестели, на ощупь они были как шёлк. Евгения не удержалась и пощупала их пальцами. Демоница ей улыбнулась, сделала два шага к ней, таких, от бедра. Её длинные ноги, широкие бёдра, упругие большие ягодицы, едва прикрытые полупрозрачной тканью, княжну будто загипнотизировали.       Она хотела такое тело. Хотела быть женщиной, от вида которой захватывало дух и возникало только одно яростное желание — прикоснуться хоть на мгновение.       Длинные волосы танцовщицы были убраны в причудливую причёску, напоминающую хвост. Пухлые губы были алыми. Глаза блестели. Яркий румянец на округлых щеках так и манил ущипнуть их, потискать. Причём жар, который исходил от неё, будто наваливался на Евгению.       Демоница протянула ей руку. Евгения как заколдованная вложила в её ладонь свою. Та нагнулась к ней и поцеловала её в губы. Глубоко, порывисто, страстно. Голова сразу же закружилась. Демоница повела её за собой вдоль длинных-длинных коридоров, сквозь сладострастные стоны, крики и мольбы продолжать, не останавливаться.       Чувственный мир был тем запретным, о котором ей, княжне, даже думать было не позволено. Она воспитывалась по-другому, с какой-то чопорной и консервативной педантичностью к чистоте, невинности и наивности. Так было дома, так происходило и сейчас. Но «позорные мысли», как она сама называла свои фантазии, преследовали её постоянно.       Пошло или чувственно? И где эта грань?       — Назовёшь мне своё имя, красавица?       Демоница завела её в комнату и усадила на высокую и безумно мягкую, но упругую кровать. Она была очень широкая, с большим персиковым балдахином, морем подушек, в которых можно было утонуть. Широкие кожаные ленты были как бы напоказ прикреплены к столбикам.       — Евгения. А как вас зовут?       — Малбранш, — демоница осторожно уложила Евгению на кровать и нависла над ней сверху. — Что ты хочешь?       — Я… — княжна растерялась.       — Так ты стеснительная, — Малбранш понимающе улыбнулась. — Позволь, — она положила ей ладонь на затылок и мягко, но чувственно, поцеловала в губы.       Трепет по всему телу. Огонь внутри всё разгорался с новой силой, о которой княжна даже не подозревала. Вот бы так целовал её Антон.       Тяжесть внизу живота давала о себе знать, княжна немного поёрзала, задевая телом демоницу. Поцелуй становился всё глубже и, наконец, она не смогла разделить реальность от мира фантазий, погрузившись в лёгкий и чарующий сон.

***

      Они были в походе в горном тропическом лесу. Евгения почему-то об этом знала, хоть и не помнила ничего.       Она сидела в кустах, наблюдая из-за них за тем, как Антон купается в небольшом водопаде, который падает вниз с сильным шумом. Он голый, совершенно голый. Какая же у него крепкая спина, широкие плечи, узкий пояс, ягодицы, которые хочется пощупать. Княжна даже прикрыла рот ладонью, чтобы ни стоном, ни вздохом не обнаружить своё присутствие. Длинные мускулистые ноги, которые он, нагнувшись, натирал щёткой до розового приятного цвета. Его зад так фантастично выпирал, он прогибал спину в пояснице и напевал что-то себе под нос.       Боги, да она же так не выдержит. И как ей только в голову пришло заходить настолько далеко в своих подглядываниях? Она, правда, хотела сбежать от порочной стороны себя, но не тут-то было. Антон повернулся к ней лицом — Евгения задохнулась и застыла на месте, как прикованная рассматривала его тело и лицо.       В голове бегущей строкой была только одна мысль: спаситеспаситеспасите.       Он поднял голову, вода падала ему на лицо и стекала ручьями по шее и телу вниз. Евгения хотела быть этой водой. Он гладил себя руками, и как постыдно было воображение княжны, когда он проводил ладонями по животу, опускаясь вниз. Она смотрела на его ладони. Смотрела на то, как он механически проводит по своему паху, касается внутренних сторон бёдер. Эти прикосновения были в её воображении дразнящими? О, вероятно, да.       Что-то, Евгения даже не поняла что, обхватила лодыжку Антона и резко затащила его за стену воды. Княжна услышала вскрик, отборную русскую брань, от которой даже её уши покраснели. Вскоре всё затихло, а Антон так и не вышел.       Она подскочила на ноги, прошлась немного туда-сюда, не отходя от кустов настолько далеко, чтобы на всякий случай за один прыжок вернуться в своё укрытие.       Интересно, что это такое сейчас было? Евгения услышала громкий стон, который даже шум воды не смог перебить. Или, может быть, то был не стон, а вскрик?       Евгения бросилась к берегу небольшого, как ей на первый взгляд показалась, прудика. Она разделась до белья и вошла в воду, спеша на помощь. Впрочем воин из неё, как и защитник, как и спасатель, был никакущий. Конечно, ловкости ей было не занимать, но вот силы не хватало, да и оружия при ней не было. Евгения всегда, абсолютно всегда, в таких вопросах полагалась на Иуду, Люцифера или существ, которые демон создавал для неё. Например, сейчас дракон был бы как раз кстати. Но что делать, если с ней никого из них не было, а возлюбленный оказался в западне? Правильно, попасть в западню вместе с ним, авось сдюжат.       — Как говорится: одна голова хорошо, а две лучше, — с такими словами Евгения поднялась на камни, на которых стоял Антон всего пару минут назад, и зашла в маленькую пещерку, скрытую от внешнего мира стеной воды.       Картина, что предстала её глазам, привыкающим к полумраку, была более чем устрашающая. Но первое, что она почувствовала, был запах — сладкий, но в то же время свежий, распадающийся на множество оттенков. Этот запах кружил голову похлеще самого крепкого поила. Евгения даже сделала шаг вперёд, всё ещё не совсем верно различая контуры объектов впереди. Шум воды заглушал почти всё, кроме биения её выпрыгивающего из груди сердца.       Запах околдовывал, тревога быстро отступала, не оставляя даже отзвука.       — Не дыши! — крик раздался откуда-то сверху.       Евгения запрокинула голову и, наконец-то, увидела его — обнажённый Антон Долохов был распят путами из лиан, которые обволакивали его тело с ног до головы. Как он понял, что она здесь? А что она здесь вообще делает?       Княжна задрожала. Лианы нежно, но крепко обхватывали его тело, тёрлись, смазывали, возбуждали. Он совсем уж было затих, когда одна из самых длинных лиан подкралась к его лицу и тут он укусил её, вгрызаясь зубами в плоть растения.       А было ли оно растением? Возможно ли было такое странное нечто называть растением? Лиана ударила его по лицу, вся задрожала и запах стал ещё более ярким. Евгения села на корточки и обхватила себя руками. Она не могла отвести взгляда.       Антон перестал сопротивляться. Евгения же со странным наслаждением наблюдала за ними. Всё её тело горело, охваченное возбуждением. Трусики намокли, приятный жар распространялся от паха до, казалось, кончиков волос. Тело расслабилось.       — И меня, — попросила княжна, протягивая руки к лианам. — И я хочу.       Но лианы были глухи к её мольбам.       Девочка опустила руки, коснулась ткани мокрых трусиков.       — Дура мелкая, беги!       А куда ей бежать? Она даже встать не может. И кто это вообще такой? Чей это голос?       Она оттянула ткань трусиков и сжала половые губы на мгновение пальцами, не заглушая громкого стона. Лианы обхватили возбуждённый большой член мужчины и ласкали его, когда княжна резко и быстро ласкала возбуждённый клитор, от каждого прикосновения по её телу проходили судороги.       Лианы, наконец-то, обратили на Евгению внимание, видимо, почувствовав возбуждение и страсть, исходящие от неё. Они — могучие, крепкие — обхватили её тело и аккуратно подняли наверх, прямо к Антону. Порвали на ней бельё и стали ласкать, водя округлыми влажными кончиками по животу, груди, рёбрам, спине, шее. Обхватив бёдра, они раздвинули их, и маленькие, но самые нежные и влажные, щупы устремились к её половым губам. Одни — тёрли и мяли клитор, другие — осторожно поглаживали и увлажняли дырочки.       Евгения прогибалась под ними, дрожала, кричала, стонала. Она почти не обращала внимание ни на что, что было вокруг неё, но когда всё же подняла затуманенный взгляд, встретилась с таким же затуманенным похотью взглядом зелёных глаз.       Антон пожирал её глазами — по-другому и не скажешь.       Лианы придвинули их к друг другу ближе, будто это входило в их коварный план. Евгения ощутила крепость его мышц всем телом, почувствовала, как его член упирается ей в живот. Его дыхание обдало её шею.       — Почему ты меня не послушала? — хриплый шёпот, от которого побежали мурашки по всему телу.       — Антон, — беспомощно простонала она, — пожалуйста.       Лианы насадили её на член Антона. Удерживая её под коленями и под грудью, они медленно двигали её то вверх, то вниз. Антон целовал её шею, затягивал кожу, кусал, оставлял яркие алые отметины. Уже разум им не владел, только животная яростная похоть, которая так быстро поработила княжну.       Лианы подняли её раньше, чем Антон кончил. Они усадили её ему на лицо, а сами — о, Евгения видела, как одна из лиан осторожно проникла меж его бёдер. Антон под ней тотчас вздрогнул и начал по-кругу водить языком. Запах был ещё сильнее. Он полностью отключал мысли. Были только яростные, безумные движения и ощущения, что скоро, буквально через несколько мгновений, она просто рассыпется, перестанет существовать.       — Антон, Антон, Антон…

***

      В усадьбе Искариотов выдалась весёлая ночка.       Обдолбанная демоническими афродизиаками Евгения всё время стонала и кричала имя Долохова, который не знал куда себя деть всё это время, сгорая от стыда. Иуда, когда узнал, что произошло, ринулся к Асмодею и вызвал того на дуэль, не раздумывая ни минуты. Люцифер не мог понять, почему его княжна повторяет имя его слуги, а не самого демона, поэтому намеревался вызвать на дуэль уже бедного Антона. Маргарита ела ложкой вишнёвый торт и записывала на память цирк, который творился в её доме.       И только один несчастный Бафомет никак не мог понять, сидя в кустах, почему его не позвали на веселье.