Twitter

      — Блять, Попов, тут снова по твоим фоткам текут! — Арсений оборачивается на крик и хмурит брови.       Шастун заходит в Твиттер только для того, чтобы постебаться над Поповым. Показать ему лучшее, вслух прокомментировать твиттерян и закрыть приложение ещё на месяц-другой.       Антон улыбается, когда видит активность, когда читает твиты, видит коллажи и странные видео. Антону нравится.       Антон снисходительно относится к фанатской деятельности, не воспринимая всерьёз все, что пишут про него и остальных ребят в сети. Думает, что знает правду, а сплетни, слухи, интриги, расследования не стоят внимания.       Попов садится рядом на кожаный диван, перекидывает руку через Антона и забирает телефон. Листает ленту вниз, останавливаясь на секунду, и снова пролистывает. Блять, ну и фантазия у этих ребят, — думает Попов, — надо же из ничего сделать бум и ещё целый день это обсуждать, перекидываться комментариями и писать капсом. Пиздец, конечно. Зато местами смешно, живенько.       — А из твоих фотографий только стоп-кадры, где ты с нелепой рожей, — Арс открывает картинку во весь экран, увеличивая сморщенное лицо Шаста.       — Извините, граф Поповский, у меня нет личного фотографа, который будет каждый шаг мой фиксировать. — Шастун в ответ фыркает и отбирает телефон обратно.       Ему и правда нравилось это внимание, он недоумевал, почему Арс, казалось бы любимчик их фан-базы, так каждый раз в штыки воспринимает каждый пост или комментарий. Ну, подумаешь, они нарезают кадры из видео, склеивают под музыку, а потом тысячи ставят лайк. Подумаешь, что в этих видео они друг на друга смотрят так, будто действительно влюблены. Подумаешь, подумаешь, а потом «а вдруг?»       Шаст краем глаза наблюдает за актером, который выбирает фотографию для ещё одной публикации в Инстаграм. Фотографий было с десяток, специально заготовленных, отложенный в отдельный альбом, и теперь Попов пролистывает их влево-вправо, крутит головой и щурит голубые глаза.       Нарцисс, не меньше. Но ведь и правда красивый, тут не поспоришь. Шаст поворачивается, смотрит, цепляется взглядом за утренний беспорядок на голове, тонкие линии лица, небритую с позавчера щеку, немного пухлые губы, ровный подбородок, мощную шею, пульсирующую венку и дальше, вниз, где из-под чёрной футболки виднеется ключица.       Сглатывает. Да уж, красивый, сука, граф. Будто действительно из девятнадцатого века вышел, ему только огромного ворота и камзола из красного бархата не хватает.       Арсений чувствует на себе внимательный взгляд, отрывается от заметок, куда записывал новые хештеги к публикации, и немного смущается. Его всегда напрягало, когда на него так откровенно пялились, а когда это делал Шастун, сверкая зелёными глазищами, и вовсе заставляло немного покраснеть. Его, звезду, актера, самовлюбленного питерского интеллигента, сдержанного мужчину, и так легко — покраснеть. Будто школьника, которому первый раз в любви признаются, а он не знает, куда себя в этот момент от смущения деть.       Шастун немного уставший, под глазами залегли тени, и лицо чуть-чуть осунулось. Из-за плотного графика всем приходилось ограничивать себя во сне, в нормальном обеде и просто свободном времени. Арс знал, что у Антона с этим было больше всего проблем, потому что его дома ждала девушка, которая и так редко его видела из-за постоянных съёмок и гастролей, и поэтому не обижался, когда после рабочего дня все собирались в бар, а Шастун, махнув рукой, убегал домой. Его же ждут там, любят и целуют.       Арсения уже никто не ждал. Квартира пылилась в Питере, простаивая под холодным дождливым небом. Ему от этого не то чтобы было грустно, просто тоже хотелось простого, человеческого, как оно там? Уюта. Он не любил говорить о семье, предпочитая сворачивать эту тему, но все и так понимали, что Арсений одинок, поэтому так много работает и все реже мотается в Санкт-Петербург. Год назад не остановишь, билеты на руках и в поезд, а сейчас — тухло. Сидит в Москве, ходит по улицам, снимает истории, сидит у Матвиенко в тачке и улыбается в эфир во все тридцать два зуба.       И всех устраивал такой расклад дел, и никто не обсуждал между собой, что порой Арс с тоской поглядывает в спину уходящего к машине Шаста, или когда Арс напивался в очередной раз, Антон мог обзвонить весь клуб, поднять на уши, лишь бы дорогую Поповскую задницу отвезли отсыпаться в гостиницу. Бывало, сам приезжал, злой и сонный, в домашней одежде, ещё согретой постелью, и отвозил всех по домам. Нет, Антон не играл роль мамочки, это скорее больше похоже на Позова. Просто из всех троих, больше всего он переживал за Арса, ведь тот мог сотворить какую-то неведомую хуйню, гораздо в разы хуже, чем на сцене.       Они были друзьями, в тёплых отношениях, и Арсений знал, что однажды Шаст подойдёт, с улыбкой затянется очередной сигаретой, и пригласит на свадьбу. Потому что они друзья, даже лучшие друзья, и Антон захочет видеть Арса рядом в такой ему важный день, попросит быть ему свидетелем и пообещает пригласить самую симпатичную подругу Иришки. Игриво подмигнёт, и улыбнётся так ободряюще, что грустить уже не получится. А Арс уже не знает, хочет ли на эту свадьбу, хочет ли красивую подружку, хочет ли вообще существовать в такой перспективе.       Антон как будто поймал это настроение, опустил взгляд на свои руки и молчал. Все эти шуточки про то, что они больше, чем коллеги по сцене, не трогали, вроде. А порой смотришь на Арсения, и сам не замечаешь, как уже любуешься. Ласкаешь взглядом, приглаживаешь выбившуюся из идеальной прически прядь, проводишь пальцами по щетине, и чувствуешь, какой тёплый. Рядом с ним всегда так, тепло и спокойно, и он надеялся, что Арсению рядом с ним тоже.       И Попову правда было уютно. Так уютно порой, что хотелось забрать Шастуна домой, завернуться, как в плед, и сидеть всю ночь, пить чай и смотреть фильмы. Про любовь, конечно же. Но нет. Арс мог об этом думать, сколько угодно представлять, но реалии таковы, что Шаст проводит ночи в постели с любимой, а Попов… Попов уже, кажется, забыл, когда спал ночью в последний раз.       — Арс, — Шастун отрывается от разглядывания перстня на левой руке.       — Что? — мужчина нажал «опубликовать» и повернулся лицом к другу, и почти уткнулся носом в его. Как-то Антон оказался неожиданно близко, и на губах ощущался терпкий запах сигарет, смешанный с мятной жвачкой.       Арс нервно сглотнул.       — Представь, что все, что там пишут, — Шаст махнул телефоном в руках, — правда?       Попов, дыши, не забывай, человек не может жить без кислорода. Где-то в области груди болезненно заныло. В глубине души мужчина хотел, чтобы это было правдой. Можно без страсти и поцелуев, можно просто рядом, и ощущать себя нужным и самым важным на свете человеком. Просто так, как про них пишут в этих ебаных фанфиках.       — Когда это станет правдой, — Арс пытается подобрать слова, но они разбегаются от него во все стороны, теряясь среди десятка других, — я обязательно заведу Твиттер, и первый и единственный мой пост будет о том, что вы правы, ребят, мы устали скрываться.       — А если… — Шастун потупил взгляд, и понимает, что говорит абсолютную несуразицу. Куда ему до этой красноречивой графской жопы, у которой от волнения и близости вся влага из организма испарилась?       — А если я прямо сейчас об этом напишу, ты что, ответишь?       Арсений пытается выдержать испытывающий взгляд этих зелёных глаз, в которых звучит один вопрос, ответа на которого нет. Просто его не существует, или ещё не придумали, на каком языке можно его сформулировать.       — Шаст, — Арс пытается сглотнуть, а нечем, — если ты хочешь об этом поговорить, то давай сделаем это не на площадке?       Шастун щурится, потом отодвигается и смотрит прямо перед собой. Сидит, угрюмо молчит, а потом резко встаёт с дивана, хватает куртку с вешалки-треноги и, немного не рассчитав, слишком громко хлопает дверью в гримерной.       Арсений вздрагивает от этого звука и закрывает глаза, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.       Идиот.       Мог бы просто ответить, да или нет, но не смог придумать. Потому что, Арс чувствует себя глупым, ответил бы «да».       Потому что от Шастуна рядом кожа воспаляется, от Шастуна голова кружится, а когда ещё смотрит так в глаза яростно, то и вовсе мир распадается на мелкие части, которые потом не собираются в пазлы.       Арсений ещё немного сидит, крутит в руках телефон, проверяет Инстаграм. Но взгляд не фокусирует, и в голове каша. Он одним движением поднимается с дивана, накидывает толстовку на плечи и идёт в курилку. Сто процентов Шастун сейчас там, морщится от неприятного вкуса на языке, но курит едва заметно дрожащими руками.       Свежий воздух попадает в легкие, смешиваясь с табачным дымом, и Попов немного жмурится. Не нравится ему ни вкус, ни цвет, ни запах, и ничего в этом хорошего не видит. Но Шастун курит красиво, как-то по-особенному, зажимая сигарету между пальцев, прикладывает к губам и слегка опуская веки, когда затягивается. Шастун и сигарета — это, блять, эстетика какого-то неземного уровня.       Попов делает пару шагов навстречу, мнётся перед Антоном, и немного мёрзнет. Шастун смотрит сверху вниз, курит, оттопырив мизинец, и молчит.       — Да.       — Что — да? — Шастун зажимает сигарету губами, снимая с себя куртку и накидывая на плечи Арсения. А то умный, блять, вышел почти голый, и дрожит.       — Я бы ответил тебе «да», — и Арс поддаётся вперёд, подхватывая соскользнувшую с плечей куртку, и целует. Аккуратно так прижимается губами, чувствуя, как Антон сначала не знает, как и что, а потом отвечает. Сладко, прокуренно, неуверенно.       Внутри все органы выполняют синхронное сальто, переворачиваются и глухо опускаются вниз, да так, что ноги подкашиваются. У Шастуна так точно, потому что он и не думал, что Арсений так целует. Что он может быть таким мягким и настойчивым, аккуратным и нежным, и таким, что перед глазами взрываются десятки фейерверков, как на фестивале пиротехники. Шастун пытается дышать, но не хочет отстраняться, только тянет мужчину на себя, чтобы ближе. Сигарета валяется в почти стаявшем сугробе, и ветер поднимает с асфальта пыль, но этим двоим сейчас не может быть холодно. Новое, странное, сладкое, жгучее, терпкое ощущение разливается по их венам, и чем дольше длится поцелуй, тем сильнее они пьянеют. Внутри, в груди, словно что-то раскрылось, наконец, и теперь можно дышать, даже если воздуха вокруг не хватает. Арсений ведёт языком по пухлым губам, и впервые ему нравится, какой табак на вкус. Антон жмурится, сдерживается, и только скулит, крепче сжимая в руке край своей куртки.       И где-то взорвалась одна звезда, породив собой целую вселенную, где Арсений открыто так целует Шастуна в губы, наплевав на то, что их могут увидеть. А Шастун бросает курить, потому что знает, что Арсу не нравится горькое послевкусие.       И сервера Твиттера, ставшие свидетелями самого грандиозного каминг-аута в истории любого фандома, просто падают, не выдерживая такого количества твитов и сообщений.       Где-то взрываются звёзды, рождая собой новую жизнь и историю, и в каждой из них Антон и Арсений рядом, счастливы, улыбаются. А фанаты ликуют, больше не угрожают Попову каждым твиттом, не раздирают хештеги по слогам, выискивая тайное #артон.       Антон открывает Твиттер, чтобы подписаться на @arseniypopov_imp и ретвитит один единственный пост:       @arseniypopov_imp: я перестал волноваться, @shastoon_imp       Антон улыбается.       А фандом снова взрывается, ненавидит Попова за его ебанутые теперь твиты, и только одному человеку во вселенной дано понять, что спрятано в этой фразе.       — Я тоже, я теперь тоже.