Fehlschlag

      Погода была отвратительной. Нулевая температура, из-за которой нельзя было и шагу ступить, не вляпавшись в очередную лужу и замочив ботинки. Крупными хлопьями валил снег, превращая темные коврики для стрельбы, землю и асфальт в одно белое больше пятно. Под ногами бесшумно сминались миллионы пушистых снежинок и создавалось ощущение, что ты шагаешь не по свежевыпавшему снегу, а по огромному белоснежному облаку, где-то высоко над землей. Сглотнув, и слегка сморщившись, ибо болевшее горло давало о себе знать, Симон наконец нашел еле видимую, уже засыпанную тропинку, и торопливо двинулся по ней, надеясь не потерять снова из вида. На время этого этапа их тренировочный комплекс находился на кромке густого леса, а до стрельбища нужно было шагать около километра. Противно чавкая, он наконец добрался до места, но ни мишеней, ни главного объекта поисков биатлониста не было видно за плотной пеленой пушистых зимних хлопьев. Шемпп прошел еще немного вперед, чувствуя, как в обувь пробирается неприятный холод, а шапка начинает намокать, но сожаление от выхода на улицу в такую погоду так и не пришло. — Бенедикт!       Сложив руки наподобие рупора, он попытался сделать крик как можно громче, но казалось, он все равно бы затерялся в этом снегу и еловых деревьях. Он вздохнул и внезапно заметил боковым взглядом чье-то движение. Резко обернувшись, Симон непроизвольно вздрогнул, мысли о диких животных забрались в его голову всего на миг, но уже успели порядком напугать. Вот только лисы и волки не лежат с винтовкой в руках, безуспешно пытаясь попасть хоть во что-то. Представив себе в голове эту абсолютно нелепую картину, он ухмыльнулся себе под нос и быстрым шагом преодолевая сугробы, продолжил путь. Спустя минуту, он уже мог различить очертания тела биатлониста, припорошенного снегом. Не зная Долля, мужчина бы запросто решил, что перед ним лежит самый обычный закоченелый труп. Бенедикт тоже наверняка закоченел, но по крайней мере все еще дышал.  — Скоро будет закат. Да и температура падает, не пора ли вернуться?       Шемпп присел на корточки рядом со своим товарищем, одной рукой начав отряхивать его спину от свежего снега. В душе мужчина тихо молился, чтобы после таких выходок биатлонист не подхватил что-нибудь посерьезнее обычной простуды, да и простой насморк тоже мог бы стать большой проблемой. Он также посмотрел в сторону черных точек, но не смог ничего различить в этой начинавшейся если не бури, то метели, которая, словно веником, все сильнее хлестала по лицу холодным и пронизывающим ветром. Мужчина снова поморщился, он не любил такую погоду и если бы не его товарищ по сборной, то он бы и носа на улицу не высунул.  — У нас скоро гонка, а это…        У Симона появилось резкое желание съязвить, что, мол «- О боже мой, оно умеет разговаривать!», но в последний момент прикусив язык, просто помог другу подняться, слегка придерживая того за плечо. Он, желая подтвердить свои догадки, опустил свою руку ниже и не нащупал перчатки. Подняв чужую ладонь выше, не то чтобы Бенедикт особо сопротивлялся, Шемпп сурово уставился на биатлониста, чувствуя, как от чужой холодной руки по его собственной пробежала волна мурашек. В беспокойной голове опять проскочила беспокойная мысль, что он, даже может быть, и вовсе её отморозил, мужчина уже представлял себе красочные образы ампутации синей конечности и, с осуждением посмотрев на Долля, взял его ладонь в обе руки, дыша на неё теплым воздухом и медленно растирая. Бенедикт пару секунд просто молча смотрел на эти попытки согреть его измученную руку, а потом тихо рассмеялся, в ответ на недовольный взгляд друга.  — С таким лицом ты напоминаешь мне мою маму.       Шемпп свел брови к переносице, видимо, переваривая слова и не понимая, как в такой ситуации вообще можно смеяться, но потом тоже улыбнулся, все-таки отпустив несчастную конечность.  — Она бы убила тебя на месте, узнай, как ты себя мучаешь. Причем бессмысленно, ты вообще видел мишени? — Полчаса назад, видел. И только зря время потратил.       Бенедикт слегка поднял голову, пытаясь, видимо, рассмотреть звезды среди густой пелены пасмурных облаков. Симон заметил, как Долль щурился, когда случайная снежинка попадала в глаза и часто моргал, когда она оседала на ресницах, и отряхнув снег, который уже ощутимым грузом осел на куртке, повернулся в сторону комплекса. Он не хотел оставаться здесь ни на секунду дольше, а потому, похлопав биатлониста по спине, резко развернулся, заставив снег под ногами заскрипеть.  — Ты за мной пришёл?       Шемпп повернул голову, внутренне радуясь тому, что Бенедикт не начал упираться непонятно зачем и вполне спокойно пошел за другом. Судя по его лицу, нельзя было сказать, что Долль уж так сильно расстроен, но мужчина знал, что внутри у него явно не все в порядке, расспрашивать Симон не стал, решив, что если биатлонист захочет, то он и сам всем поделиться.  — Нет, просто мимо проходил.       Долль тут же нахмурился, но истинный смысл фразы, сарказм, дошел до него чуть позднее. Симон закатил глаза, иногда, до Бенедикта доходило слишком долго. — Извини.  — У нас у всех случаются неудачи.       Шемпп положил руку другу на плечо и чуть ускорился, пытаясь подстроиться под чужой шаг. Теперь тропинку занесло полностью, поэтому им приходилось ориентироваться только на свою память и расположение мха на деревьях. Не то чтобы биатлонисты хорошо ориентировались на местности, но до комплекса он добрались за двадцать минут, припорошенные снегом, став похожими на белоснежные столбы. В просторном холле в это время было совсем пустынно. Управляющего так же нигде не было видно, так что мужчины тихо и мирно прошествовали к своим номерам прямо в куртках, ибо, по простым догадкам, гардероб так же пустовал. Поднявшись на второй этаж с помощью лифта и пройдя в конец коридора с однотипными темными дверями номеров, Симон остановился и, жестом и взглядом показывая, что не терпит никаких возражений, пригласил Долля внутрь. Включившийся свет слегка резанул по глазам, тут заставив мужчин вспомнить, что они так и не сняли верхней одежды.  — Честно говоря, я сильно устал. Может, лучше пойти спать?       Бенедикт слегка потянулся и, отвернувшись от друга, принялся стягивать с себя, уже успевший стать потным костюм.  — Идея хорошая, но у меня были на тебя другие планы.       Долль вздрогнул и тут же резко развернулся с застывшим недоумением на лице. В руках он скрутил уже снятую одежду так, словно это был своеобразный щит. Естественно он не планировал защищаться от собственного товарища по сборной, что такого мог тот сделать? Скорее, это действие было больше непроизвольным. Симон же, не заметив ответной реакции, повесил куртку с шапкой в рукаве на стул возле окна и, выудил из рядом стоящего шкафа среднего размера бутылку с непонятного происхождения жидкостью внутри. Он слегка встряхнул её, привлекая чужое внимание, хотя Бенедикт и так уже где-то с минуту следил за всеми его передвижениями, и поставив бутыль на стол, провозгласил:  — Сегодня мы отдыхаем!  — Нам же нельзя на время тренировок!       С похожей интонацией вторил ему Долль, удивленно подняв брови и скинув свою амуницию все на тот же стул. Сейчас он оставался в белой футболке и, сначала недовольно и, по мнению Шемппа довольно смешно, покачал головой, а потом и вовсе быстро перехватил бутылку, намереваясь если не разбить, выкинув в окно, то явно что-то такое же похожее и определённо плохое. Опять же, по субъективному мнению, друга, потому что Симон потом и кровью заработал эту бутылку в скрытном бою с тренером и остальными спортсменами, которые вдруг резко тоже захотели отдохнуть вместе с ним.  — Один стакан не повредит, но зато отлично прочистит мозги.       Видно было, что Бенедикт сильно сомневался. Он задумался, уставившись куда-то в пол, но Симон чувствовал, что тот все же не прочь выпить вместе с ним, хоть и упорно делал вид порядочного человека. Все же, он сдался через минуту. Подняв глаза на друга, Бен ухмыльнулся и открыл бутылку, прокомментировав это действие:  — Только если одну.       Звякнули стопки. Шемпп неторопливо уселся на кровать, рядом с которой стоял стол, на которой и покоились все предметы для «ритуала». Долль только пожал плечами и уселся рядом, но тут же поводив глазами, недовольно что-то пробурчал.  — Уж извини, но пить придется наголо.       Так расценил его недовольство немецкий биатлонист и наконец налил немного в стакан. Это был мартини. Изначально, Симон вообще планировал запастись водкой, но таковой найдено не было и оставалось уповать только на это. Не то чтобы, конечно, он был заядлым алкоголиком, но мужчина сомневался, что сможет сильно запьянеть. Хотя, это, наверное, было и к лучшему. Шемпп, не желая затягивать с прелюдиями, выпил все залпом и тут же чуть сморщился, алкоголя в его горле не было уже больше месяца. Долль последовал его примеру, но свел брови еще сильнее, вдобавок закашлявшись, он был более восприимчив к спиртному чем его друг.  — То есть ты предлагаешь мне просто напиться и забыть о промахах?       Бенедикт грустно улыбнулся, чувствуя, как его горло медленно сгорает в метафорическом огне и поставил пустую стопку на стол, упав спиной на кровать. Наверное, еще действовала погода, но мужчине показалось что его уже начало разносить с первого же глотка. Долль вообще редко пил, только если к этому располагал какой-нибудь случай, а по мнению биатлониста, сейчас был именно тот самый случай.  — Я предлагаю тебе не студить конечности на стрельбище, а трезво подумать.       Симон тоже отставил стопку и вполне серьезно посмотрел на друга, которого в это время взял немного нездоровый смех от ироничности сказанной фразы. Симон все еще серьезно смотрел на того, как его пробрала непонятная дрожь и он, не сдержавшись, сдавленно хмыкнул, поддавшись непонятно откуда взявшемуся веселью.  — Ну может не совсем трезво.       Пробормотал он в перерыве между смехом и также упал на кровать, уставившись в белый высокий потолок. Шемппу было важно попытаться хотя бы на время отвлечь Долля от таких, не очень веселых мыслей. Он и сам не раз загонялся по поводу того, что мог бы выступать намного лучше, мог бы получить намного больше чем сейчас и что вообще, он должен работать больше и больше. Но мужчина быстро остывал, понимая, что за такими нагрузками обязательно последует переутомление, как физическое, так и моральное. Он оперся локтем, чуть приподнявшись, и повернулся лицом к другу.  — Бен, еще одну?       Тот же изобразил тяжелое раздумье на лице, а затем отрицательно махнул головой, понимая, что если так разогнался с одной, то если продолжит, завтра его ждет двойное наказание от собственного организма.  — Ну значит я буду солидарен.       Симон неприлично зевнул, прошедшие тренировки давали о себе знать, заставив друга открыть рот по инерции, и положил голову на покрывало, убрав руку, тем более что та уже начинала затекать. Пить не хотелось от слова совсем, хотя Шемпп вряд ли мог объяснить, в чем именно было дело.  — Слушай, я знаю, что ты любишь слишком серьезно все воспринимать, но это правда тот случай, когда все решают только твои мысли.       Выдал мужчина куда-то вверх, даже не смотря на друга, который в этот момент, казалось, как нельзя внимательно слушал Симона. В глубине души Бенедикт и сам это понимал, но на трассе его мозги будто кто-то резко выкидывал, оставляя на месте лишь ненужное желание постоянно преследования, а не продумывания каждого действия. Понимал, но не знал, что нужно сделать, чтобы избавиться от такой, своеобразной зависимости. А Симон знал.  — Расслабление, Бен. Ты никогда не пробовал медитации? Может звучит глупо, но это может сработать. Сядь.       Бенедикт нехотя приоткрыл глаза, он слушал, но внутренне уже мечтал провалиться в сон. Усевшись на кровать и подогнув под себя ноги, он выжидающе посмотрел на Шемппа, который сел примерно также, в позу будды.  — Дай руки.  — Я не думаю, что это…  — Дай. Руки.       Бенедикт немного поерзал, но все же протянул свои ладони вперед и их тут же сжал Симон, наверное, даже немного сильнее, чем их пожимают при приветствии. Долль едва весомо вздрогнул, но теперь смотрел в глаза Шемппу, все еще не понимая, чего именно тот добивается.  — Теперь глаза.  — Я должен дать тебе свои глаза?       Шемпп приоткрыл один свой глаз, только чтобы посмотреть на друга взглядом аля «Ты точно идиот». Поэтому второй мужчина поспешно закрыл глаза тоже и снова попытался устроиться поудобнее, чувствуя, что даже при желании, вряд ли бы смог высвободить свои руки из этих цепких оков.  — Вспомни что-нибудь хорошее. Первую гонку или, не знаю… Первый поцелуй?       Долль ничего не ответил, почти тут же принявшись вспоминать, потому что сейчас уже был почти уверен в то, что Симон не может ему врать, а потому это странное подобие медитации точно должно ему помочь. Вот только вспомнилась ему почему-то не первая гонка или даже поцелуи. Вспомнился Шемпп, одна из их давних совместных поездок на велосипедах. Тогда еще была осень, деревья, одетые в рыжие или порой ярко рубиновые наряды, а вся дорога была усыпана этими листьями почти что всех цветов. Колеса велосипедов разбрасывали эту красоту в разные стороны, а Бен не мог еще вспомнить, когда чувствовал себя лучше, чем сейчас.  — Что ты вспомнил?       Симон увидел немного глуповатую улыбку на расслабленном лице Бенедикта и полностью открыл глаза, немного сгорбившись, постоянно сидеть с прямой спиной немного надоедало.  — Тебя. То есть, велосипедную тренировку.       Долль так и не открыл глаза, видимо, все еще находясь в некой прострации, что было к лучшему, потому что Симон почти тут же почувствовал, как его щеки принялись разгораться. Он опустил голову в попытке успокоиться, иногда, такие глупые оговорки, абсолютно ничего не значившие для Бенедикта, могли вывести Шемппа из спокойного состояния буквально за секунду.  — И все же я не понял смысла…       Долль все-таки открыл глаза, снова немного озадаченно уставившись на Симона, который, кажется, молился всем богам которых знал, что Бен по своей простоте примет красноту друга как последствие алкоголя. Впринципе, мужчина точно так и подумал, а потому не стал ничего спрашивать, предприняв молчаливую попытку высвободиться.  — И ты ничего не почувствовал?  — Радость? Но тревожные мысли все равно все еще при мне, так что я пожалуй просто…       Что он так просто сделает, Бенедикт так и не успел сказать, потому что был резко отпущен, но так же резко притянут, правда уже за другое место, и увлечен в ненавязчивый и легкий поцелуй. Он слышал как в его ушах гулким эхом выстукивало быстрый ритм сердце, но ничего не мог с этим сделать. Трезвость, еще оставшаяся трезвость разума трезвонила во все моральные колокола, что это абсолютно неприемлимо и неправильно, но когда Шемпп, отстранился, то Бенедикт без промедлений потянулся в след за ним, метафорически, да и не только, упав в бездну мрака. Или же чего-то более светлого, он пока еще не знал. Губы Симона были сухими и немного потресканными, Бенедикт проводил по ним языком, пытаясь их смягчить, будто залечить все эти маленькие трещинки, так не кстати портящие процесс.  — Идиот…       Прошептал Симон почти на грани слышимости, но Бенедикт все прекрасно услышал и, словно в отместку за такие обидные слова, тут же углубил поцелуй. Долль никогда не целовался с мужчинами, Шемпп никогда не целовался с Бенедиктом и сейчас у них отлично получалось претворять это в жизнь, пусть и таким, довольно рваным способом. Бен не заметил в какой момент перестарался, но почувствовав на языке чужую кровь, разорвал поцелуй и, отсев, принялся разглядывать свои, теперь свободные руки. Симон утер кровь, стекающую мелкими каплями откуда-то из прокушенной губы и с невиданным беспокойством смотрел на Бенедикта. Тот не оттолкнул его сразу, но теперь сидел с таким выражением лица, что очень сильно об этом пожалел. Шемппу резко стало очень душно. Захотелось встать и уйти, хоть это и был его номер, или просто зарыться куда-нибудь подальше и поглубже.  — Давно ты?       Симон вздрогнул, но даже не задумывался с ответом, сказав чуть ли не шепотом:  — Три года.  — Два.       Шемпп поднял взгляд и теперь сам непонимающе уставился на него. А тот уставился в ответ. И резко рассмеялся, искренним и самым чистым смехом, на который только был способен. И Симон рассмеялся вместе с ним.