Тайкино подворье

“На дворах все цветет. Белые лепестки яблонь чуть не светятся в такую же белую ночь. Где-то вдали, у реки, поет свою тихую и заливистую трель соловушка. Деревня раскинулась у некогда полновожного потока еще в стародавние года. На окраине, прямо у кромки леса, расположился большой дом из бревен в пару обхватов с флигелями под скот и урожай в зимнюю пору. Такие хоромы ставили под крупные семьи, где под одной тесовой крышей свободно размещались и дедушка с бабушкой, и несколько семейных пар, и, конечно, дети. Их всегда было много, они с утра и до ночи помогали старшим по хозяйству, а когда солнышко уходило за горизонт - высыпали на улицу и бегали до зари. Собирали травы в заговоренных местах, из них потом бабушка с крепкими не по годам руками варила мази и прочие снадобья, спасавшие от болезней и травм непосед. Ребята постарше уходили в ночное за табуном лошадей, где жгли костры и разглядывали звезды на пестром, будто яичная скорлупка, небе. А когда дом был только построен, туда приглашали нас. Кто как называют, но все почтительно: дедушка, хозяин дома али и вовсе, кутный бог. Ну да домовые - народ не тщеславный, не оскорбляют люди да уважают - помогаем им. А уж если выгнать ни за что ни про что пытаются - тут спуску не даем. Можем и придушить особо злоязыких. Малых у нас учат особым наговорам, чтоб не видели лишний раз, а то испужаются. Вид, и правда, людям страховидным покажется: бороды длинные, ногти толстые и гнутые, что у зверя лесного, а промеж кустистых бровей да усов - два глаза совиных будто. Одеваемся мы опрятно, в кафтаны да шапки узорчатые, а вот бриться не можем - в волосах сила копится. Так и живем бок о бок с людьми. Они нас кормят, верят в нас - мы и есть на свете белом. Вот когда зима приходит, все семейство у очага собирается, а я сижу за печкой и слушаю. Вот и смех детский, и песни задушевные, и разговоры сердешные. Даже людям от них тепло становится, что уж про меня говорить: силы неимоверные берутся, все беды от дома отвожу. Только Велеса, хозяина моего, не в силах. А потому как-то раз в доме смех и радость поумолкли. Зеркальце черным завесили, сами в такое же оделись и плачут только. А старший в семействе лежит недвижимо да глаза прикрыл. Только и слышу:”Помер дедушка, помер. Светлая ему память”. Тут-то я и узнал, что не живут люди всегда, а уходят из жизни. Сорок дней темнота над домом висела, насилу отгонял хвори всяческие, а потом снова зазвучали трели смеха детского. Да только другим уже был он, с грустинкой. Бабушка, Таисия Прохоровна, ночами плакать стала. Она думала, что никто ее не слышит с печки, а я как раз ночами работаю да примечаю все-все. Жаль мне ее стало, ой, как жаль. И вот в одну из ночей решился травнице я показаться. Поднялся к ней на печку и шепотом басистым проговорил: “Не кручинься, Таисия, муженек твой теперь в хорошем месте, да тебе наказал не торопиться к нему”. Вижу, как слезы у ей пообсохли мигом, глаза будто у заправской домовухи стали: чистые плошки, а рот будто кричать силился, да не может. Тут и я наговор прошептал, с печки скрутился на пол да за беленую стенку и убег. Наутро баушка первой проснулась, хотя последний месяц и не вставала почти. Налила немного меда в тарелочку узорчатую, которую ей ее бабушка передала, хлебушек свежий отломила да за печку поставила с приговором: “Дедушка, откушай да меня послушай: дом обереги, семье помоги”. Прошептала это и юрк на полок, а я улыбаюсь и киваю себе. Медок у этой семьи знатный, еще деревни не было, токмо дом этот, а уже мед дикий с пасеки лесной сбирали. Вкусный, тягучий, с хлебом - сущее объедение. От такого угощения негоже отказываться, а раз принял - просьбу выполню, хоть сам от того в лепешку расшибусь. Давненько не едал, забывать стали заветы предков люди. А блюдце это самолично выточил из кругляша елового да отполировал узоры резные. И с этих пор меня каждую полную луну ждало угощение, в самый раз на нечистую ночь. Шли года, семья разрасталась, в Дивнозерье новые деревни с городами появлялись. Да только вот наш брат, домовой, засыпать стал. Мы не можем умереть, но без веры сил становится все меньше и будто в спячку зимнюю тянет. Потап соседский уж лет пять как почивает, один я остался. Вкруг деревни железные экипажи стали ездить, задымили все, дышать аж тяжко. Да и люди стали будто с паровыми машинами заместо сердец: гонятся за деньгами, властью, а предков заветы суеверьями считают. Аахх, что-то совсем головушка не соображает, прилягу-ка…. -Дядюшка, Дядюшка, отзовись-покажись. “Чу..звали меня ? Или показалось, коряге старому.” -Хозяин, покажись, будь добр. Я тут теперь жить буду, - раздался мелодичный голос, судя по всему, девичий. Запахло медом..сладко так и травянисто. Потянув носом, я заворочался за печью и высунулся краем глаза. Молодая, не больше двадцати годков, девушка сидела на скамье у печки, держа рядом резное блюдце, полное душистой и тягучей жидкости. Подняв глаза, девица заметила меня и, улыбнувшись, махнула рукой: -О, с пробуждением, дедушка. Приходи, откушай медку свежего, сама собирала. Ведь знала же, что такой дом без хозяина долго не стоит, не зря звала тут неделю. Я помялся немного: негоже все-таки показываться на глаза людям открыто. Голодно заурчал живот, а новая гостья дома ничуть не испугалась моего косматого вида. Чуть бочком, я влез на лавку и, приняв краюху хлеба, взял в рот немного меда в рот. На языке будто расплылась целая цветочная поляна, полная давно забытых растений. От вкуса я аж зажмурился, довольно урча. Докончив блюдце, вычистил его корочкой и стал смаковать последний кусочек лакомства. Только после этого я понял, что девушка никуда не исчезла, напротив: внимательно, с уважением, наблюдала за пиршенством. Встав на лавочке, довольно улыбнулся и пророкотал: -Благодарствую, хозяюшка, за угощение. -На здоровье, дедушка. Как вас звать-величать ? - от этого я опешил. Никто имени мне не давал никогда. -Меня по должности кличут все, не нарекали. -Как же так ? У всякого живого свое имя есть, кое суть его отражает, - будто по книге произнесла девушка. Потом она протянула узкую, хоть и крепкую, ладонь и улыбнулась. - Меня звать Таисьей. А вам очень имя Никифор подходит, основательное да домовитое такое. Согласны ? - и смотрит так, будто от решения вся жизнь зависит. Пожал я протянутую ладонь. А что, имя, и впрямь, приятное, старинное такое. -Вот и чудно. А теперь давайте дом осмотрим, где что подлатать требуется да запасы обновить. Без вас не управлюсь, вы ведь все-все знаете - Таисья поднялась с лавочки и, с улыбкой, повела рукой, мол, ведите, пожалуйста. Так и начали мы жить с пра-пра-пра-правнучкой Таисьи, которой я в ту ночь ненастную показался. У них в семействе традиция такая оказалась: всех девушек именовать Таисьями. А через поколение дар травницы передавался, дошел и до этих дней. Чу, зовет меня уже хозяюшка”, - домовик отложил толстую, обитую кожей тетрадь в сторону, поставил чернильницу с перьевой ручкой на приступочку и поковылял в сторону подвала, откуда доносился звонкий не по годам голос новой хозяйки Дивнозерья