– Погода паршивая, – говорит только что зашедший в дом Тодо, по-кошачьи фыркая и отряхиваясь. – На твоем месте я бы туда ни ногой.
Хидзиката недовольно поджимает губы. Он бы и сам с радостью сейчас забрался с Тодо в горячий душ, а потом потащил бы мелкого в постель и не отпускал до самого утра.
Но работу тоже кто-то должен делать. Особенно неприятную.
– Тоси, останься, – мягко повторяет Тодо, нежно касаясь его щеки.
– Прости, малыш. Постараюсь вернуться поскорее.
Сэридзава назначил ему встречу в своем загородном доме – особняке в традиционном японском стиле. Сквозь проливной дождь дороги почти не видно, но шелест шин по мокрому асфальту действует успокаивающе. По крайней мере, есть время морально подготовиться, думает Хидзиката. А потом думает о Тодо. О его шелковистых волосах, о его глазах, зеленых и светлых.
Сэридзава встречает его сам. Хидзиката, с трудом оторвавшись от мыслей об упущенном вечере, выбирается из машины, и командир, раскрыв над ними зонт, лично провожает его в дом.
Они сидят на татами в гостиной – в японском стиле, выдержанном до мельчайших деталей, – и пьют сакэ. Хидзиката окидывает взглядом крепкую фигуру командира и невольно думает, что для полноты картины Сэридзаве бы больше подошло кимоно, а не дорогой костюм.
– Ну, с чем пожаловал? – наконец мрачно спрашивает Сэридзава, нарушая молчание.
– Кондо прислал. Ваша деятельность в последнее время привлекает к нам слишком много внимания. И вызывает слишком много негатива.
Сэридзава откидывается назад и хрипло смеется.
– Ты и твой Кондо все время забываете, что почти всем обязаны мне.
Хидзикате хочется ему врезать. Как всегда. Он порывисто встает и, глядя на Сэридзаву сверху вниз, сквозь зубы цедит:
– Из-за твоего поведения мы можем этого всего лишиться.
– Люди должны знать, кого им бояться, – спокойно отвечает Сэридзава, доливая себе сакэ. – Должны знать, кого уважать.
– Думаешь, нас будут уважать за то, что ты творишь? – взрывается Хидзиката. – За избитых гражданских? За подожженные склады с наркотой? За перепуганных девок в Симабаре, которые скоро разорятся на белилах, замазывая синяки?!
«Если ты сейчас опять ухмыльнешься, ударю».
– Зачем? – спокойно спрашивает Сэридзава, и Хидзиката осекается под его холодным взглядом.
– Если не прекратишь, – дыхание сбивается, – если не прекратишь, мы будем вынуждены принять меры.
Опять все пошло по пизде. Словно ты – нашкодивший подросток перед лицом сурового учителя, а не серьезный взрослый мужик. До чего же бесит.
Хидзиката закусывает губу и сжимает кулаки, злясь на себя за то, что перед этим – этим! – опять не смог сохранить хладнокровие.
– Меры? – переспрашивает Сэридзава. Поводит плечами, разминая затекшие мышцы, неторопливо встает и оказывается нос к носу с Хидзикатой. – Какие, интересно?
Хидзиката теряется. Попробуй, скажи человеку, который Шинсенгуми, можно сказать, с колен поднял, что он теперь только мешает.
– Какие. Меры. – обманчиво спокойно повторяет Сэридзава, надвигаясь на него. Рука командира легко, почти нежно обхватывает шею Хидзикаты, большим пальцем мягко приподнимая подбородок. – Какие меры, мальчик?
Шелест дождя за сёдзи.
Запах Сэридзавы – запах силы, власти и жестокости.
Хидзиката закрывает глаза, только чтобы не смотреть на него, чтобы не думать, чтобы успокоить бешено бьющееся – то ли от ярости, то ли от желания – сердце.
И чувствует, как его член поднимается навстречу теплому, жесткому прикосновению руки командира.
– Открой глаза, – низким хриплым голосом приказывает Сэридзава и, когда Хидзиката подчиняется, с хищной улыбкой добавляет: – Твоя ненависть… так заводит.
Жестокий взгляд серых глаз заслоняет весь мир, у поцелуев вкус крови, где-то на грани сознания шумит дождь и ночь кажется бесконечной.
Он просыпается затемно. Осторожно высвобождается из объятий Сэридзавы.
Кондо наверняка ждал его еще вчера вечером, а теперь придется объяснять, почему переговоры затянулись. И с Тодо тоже придется объясняться – главным образом по поводу засосов на шее, прокушенной губы и синяков по всему телу.
Но в голове пусто. Словно его тут нет и не было никогда. Словно все, что было ночью, было не с ним.
Он одевается, стоя спиной к постели, и, не оборачиваясь, идет к выходу из спальни.
Чувствуя спиной немигающий взгляд Сэридзавы.
У дверей Хидзиката останавливается. Медленно выдыхает.
– Я спрошу тебя еще раз…
– Я не изменюсь, – перебивает Сэридзава.
Хидзиката кивает, словно именно этого ответа и ждал, и уходит, так и не обернувшись.
– Явился! – бодрым голосом встречают его Харада и Нагакура, коротающие время в гостиной за кофе и картами.
– Хэйске! – зовет Харада. – Фукучо вернулся.
Тодо выбегает из соседней комнаты и, увидев Хидзикату, застывает столбом в дверях.
Хидзиката не находит в себе сил встретиться с ним взглядом.
От неприятной необходимости объясняться прямо сейчас его избавляет внезапно появившийся Саннан.
– Тосидзо, где ты пропадал? – Саннан берет его под руку и ведет к лестнице. – Давай быстрее к Кондо, дело срочное.
Хидзиката идет за Саннаном, еле переставляя ноги и глядя пустым взглядом перед собой.
За его спиной Тодо громко, с размаху хлопает дверью.
– Мы должны его убить, – после часа оживленных обсуждений твердо говорит Кондо. – Другого выбора нет. Так, Тоси?
Хидзиката кивает, думая о том, как бы поскорее оказаться у себя дома и в голос завыть.
Зеленые глаза Тодо, его нежная кожа, его тонкие ключицы, которые так приятно покрывать поцелуями.
Стальные глаза Сэридзавы, его сильные руки, его звериная ярость, которой так приятно покоряться.
Приказ о его смерти.
– Тоси, тебе нехорошо? – с искренним беспокойством спрашивает Кондо.
Нехорошо – мягко сказано, думает Хидзиката. Мне просто пиздец.
***
Они ворвались в его дом следующей ночью, сразу после полуночи.
Он встретил их прямо в гостиной – катана в правой руке, револьвер в левой, белое кимоно с парой капель крови на рукаве. У его ног лежало разрубленное тело его любовницы О-Умэ.
– Наконец-то вы пришли, – улыбнулся он. – Я уже заждался.
Хидзиката убил его сам, в поединке на мечах, как было издавна заведено в Шинсенгуми.
Кровь из раны на груди расплылась по белоснежной ткани багровым цветком, и застывшее навеки лицо командира выглядело спокойным, даже умиротворенным.
Таким спокойным Хидзиката не видел его никогда.
Хидзиката бережно поднял с пола его катану и, пошатываясь, вышел во двор, чтобы никто не увидел его слез.
***
– О, демоны преисподней, какая встреча! – звук знакомого голоса заставляет Хидзикату отвести взгляд от почти опустевшей бутылки.
В дверях стоит Кадзама, улыбаясь своей неизменной улыбочкой.
– Удивлен, ужасно удивлен, признаться, – мурлычет Кадзама. – Раньше за тобой пристрастия к спиртному не водилось. Да и девушки тебя особо не привлекали.
Хидзиката смотрит на него мутным непонимающим взглядом.
Со смерти Сэридзавы прошло три недели.
Все это время Хидзиката пил.
– Что тебе нужно? – Хидзиката с трудом, неуклюже встает навстречу давнему врагу.
– На самом деле ничего, просто мимо проходил, – улыбается Кадзама. – У меня встреча в этом борделе, так что разойдемся миром, так и быть.
В глазах внезапно темнеет, пол уходит из-под ног. «Что с тобой?» – с искренним беспокойством восклицает Кадзама и кидается к нему, но Хидзиката этого уже не видит.
– Что... – Хидзиката с трудом разлепляет глаза и делает попытку подняться.
– Лежи, – Кадзама снова укладывает его голову к себе на колени. – Не вставай сразу.
– Что со мной было?
Голос демона неожиданно серьезен.
– Ты болен. Боюсь, что смертельно. Весьма редкой болезнью. У тебя несколько лет. Потом ты забудешь себя, забудешь все и умрешь в мучениях.
– Откуда…
Ладонь демона ложится на его шею, большой палец мягко приподнимает подбородок, и Кадзама пристально вглядывается в фиалковые глаза Хидзикаты. Во взгляде демона читается понимание.
– Я уже видел человека, больного этой болезнью. Правда он умер в бою. Вернее, – Кадзама отводит взгляд, – его убили. До того, как болезнь окончательно сломала его.
– Че так долго, босс? – спрашивает ждавший в коридоре Сирануи.
Кадзама задумчиво пожимает плечами.
– Он смертельно болен. Очевидно, недавно заразился. И, очевидно, от Сэридзавы.
– Ммм, – равнодушно кивает Сирануи. – Как их угораздило переспать-то, они ж терпеть друг друга не могли. – И, бросив беглый взгляд на Кадзаму, не может удержаться от колкости. – Ревнуешь, босс?
– Иди ты, – беззлобно огрызается Кадзама.
– А как же это твое, прекрасен возлюбленный мой, в его волосах танцуют снежинки, будто сакура зацвела раньше времени… – передразнивает Сирануи.
– Ничего ты не понимаешь, – ледяным тоном отзывается Кадзама.
– Конечно, – с готовностью соглашается Сирануи. – Я ж не пидор.
– Однажды я любил человека, – заплетающимся языком рассказывает Хидзиката, в то время как молодая гейко подносит ему то чашку с сакэ, то ватку с нашатырным спиртом. – Он был смертельно болен. Он погиб, а я… А я понял, что заразился от него той же болезнью. И знаешь что, детка? Я рад этому. Эта болезнь объединяет меня с ним.
Гейко кивает и забирает из дрожащих рук опустевшую чашку.
Где-то на грани сознания шумит дождь.
Хидзикате хочется разорвать себе грудную клетку, чтобы заглушить эту боль внутри.
Холодной сталью режут душу воспоминания о том, что не вернется никогда, и ночь кажется бесконечной.
