***
Старкхавен приветствует своего князя хлопаньем алых знамён, залитыми солнцем узкими улочками и возбуждённым гомоном толп, набившихся на крыши двух нижних ярусов. Тонкие крылья точёного носа трепещут, втягивая знакомые запахи – оливкового масла, известковой пыли и горячего металла. Это тебе не Киркволл, сверху донизу пропахший гниющими водорослями и рыбьей чешуёй! Даже жар нагревшейся мостовой здесь другой. В Киркволле в такую погоду кони отчаянно переминались с ноги на ногу, и в неподвижном воздухе висел тяжкий запах горящих копыт – а здесь Вихрь ступает спокойно, словно улицы города поддерживают его, а не обжигают. Сгрудившийся на крышах и улочках народ изредка разражается приветственными криками, но в основном горожане напряжённо следят за княжеской процессией и негромко переговариваются между собой. Себастьян чувствует настроение своего города – настороженность, любопытство, но нет враждебности. Это хорошо. Он им интересен. И как не любопытствовать – сколько они должны были о нём слышать! Каждый из нас – история, что мы рассказываем себе и другим. Истории объединяют и разделяют людей, служат им знамёнами и боевыми кличами – или мостят дорожки к позору и гибели. Знакомые сюжеты отпечатываются в людских сердцах, недаром оставаясь неизменными в бесчисленных сказках, легендах и песнях – есть вещи, что задевают самые сокровенные и глубоко запрятанные струны человеческой души. Наследник, ещё мальчишкой спасённый из коварно подстроенной западни. Изгнанник, выросший в чужом городе и добившийся всеобщего почтения. Третий сын, до поры бывший позором родителей, но затем оставшийся единственной надеждой рода. Соратник Защитницы, бившийся с ней плечом к плечу во время вторжения кунари. Поборник веры, собственноручно одолевший нечестивца, посмевшего обрушить колдовское пламя на обитель Создателя. И – законный правитель, вернувшийся в ожидающее его княжество спустя долгие годы испытаний. Не история – золото! Не всякий, конечно, согласится довольствоваться золотом фигуральным – большинство предпочтёт звонкую монету. Благо, нет проблем и с этим – туго набитые кошели, что не устаёт передавать ему Адриана, убеждают многих местных нотаблей, что возвращение законного наследника на престол – лучшее, что возможно для Старкхавена. Кавалькада, что новоявленный князь возглавляет на въезде в город, невелика, но внимательный зритель не обманется скромным числом – за правителем следует цвет старкхавенской знати и главы крупнейших торговых компаний и ремесленных гильдий. Башня Круга, так и не восстановленная, щерится провалами окон в нежилых покоях. Какая всё же удача, что она сгорела шесть лет назад, и колдунов пришлось спешно расталкивать по другим городам Марки – разумеется, под эскортом местных же храмовников! Это не значит, конечно, что Старкхавен беда обойдёт стороной – в трущобах наверняка ютится не один десяток отступников, да и сторонники бешеной Мередит рано или поздно дадут о себе знать – но рядом с тем, что кипит сейчас в прочих городах Марки, здешние столкновения покажутся прогулкой по благоухающему саду. Тем более что и гулять придётся не в одиночку… Адриана, отплывшая с ним из самого Киркволла, поначалу советовала взять с собой сотню-другую Белых Когтей – на всякий случай. К счастью, девица-магистр – умный политик. Если Тевинтеру нужно, чтобы новоявленный князь прочно сидел на своём престоле, он должен вступить в город, вооружённый своим правом, а не чужой сталью; его власти нужна опора изнутри, а не только извне. Марширующая средь бела дня колонна наёмников – как на подбор чернявых, горбоносых и с тевинтерским акцентом – не лучший способ заручиться поддержкой, и Адриана понимает это не хуже Себастьяна. Пока что Тевинтеру нужен сильный Старкхавен – и она соглашается с предложением князя. Конечно, в ближайшей перспективе это ничего не меняет. Белые Когти войдут в город ночью и останутся здесь надолго. Ничего – сейчас есть проблемы куда насущнее. До поры он бессилен без поддержки империи – значит, можно и потерпеть отравленный кинжал у своего горла. Главное – он придал нужный оборот своей истории. Все видели, что он вступил в город во главе старкхавенской знати, а не вооружённого эскорта. Знакомые сюжеты отпечатываются в людских сердцах, и в глубине души каждый знает: тот, кто возносится к власти на мечах наёмников, заканчивает на них же. Под цоканье копыт по широким известняковым плитам кавалькада поднимается к княжескому дворцу и останавливается прямо перед входом. Конюший – костлявый усач с ранними залысинами – бросается придержать стремя. Ты только посмотри на эти глубоко посаженные глаза, привыкшие следить за миром настороженно и недоверчиво! Должно быть, нелюбимый младший сын без шансов на наследство, привыкший, что все на него смотрят как на ненужного последыша. Сказочные князья всегда милостивы к тем, кто стоит ниже них – иначе зачем о них вообще рассказывать?.. Себастьян легко перекидывает ногу через конскую шею – позёрство, но толпа любит такие жесты – и соскакивает на белые каменные плиты, явно не нуждаясь ни в чьей помощи. Смуглая рука с длинными сильными пальцами поднимает конюшего на ноги, и тот, огорошенный и запутавшийся, поднимает голову навстречу непроницаемому взгляду голубых глаз. – Нет нужды падать передо мной на колени, друг мой, – улыбается Себастьян, обнажая ровные белые зубы. – Коленопреклонённый устремляет свой взор в землю – а мне лучше послужат те, кто внимательно смотрит по сторонам. Белокаменный двор уверенно стелется под его широкие, плавные шаги. Дородная фигура в алом, в тон знамёнам Старкхавена, бархате поджидает его у первых степеней ведущей во дворец лестницы. – Себастьян, мальчик мой! – распахивает объятья мажордом Джеран из рода Страудов. – Так похож на отца! Князь почтительно склоняет голову перед старческой сединой. Патриарх богатейшей старкхавенской фамилии немало потрудился, чтобы призвать его сюда. Ему он обязан своим восхождением почти в той же степени, что и Тевинтеру. – Могу лишь надеяться, что для меня вы окажетесь столь же бесценным помощником, каким были для него, – смиренно произносит князь. – Разумеется, разумеется! – с охотой кивает Джеран. – Всё, что в моих силах! Помощники из Старкхавена, помощники из Тевинтера, помощники из Киркволла… Столько лиц и голосов – и за всеми одна и та же, вовек неизменная суть. Карие глаза престарелого мажордома встречают взгляд принца – но тот смотрит куда-то вдаль и мимо, словно пытаясь взором пронзить глубину веков в поисках сокровенной истины.***
Широкий наконечник с сухим треском расщепляет золочёную стрелу, до того красовавшуюся в самом центре мишени – а мгновением позже этот звук тонет в восторженном рёве толпы. Рыцарские потехи завершились уже к полудню, но на состязаниях для простонародья зрителей едва ли не больше – и то сказать, сам князь почтил их своим присутствием! Себастьян лёгким кивком приветствует победителя – могучего сутулого детину с длинными, будто обезьяньими руками. – Отлично стреляешь, почтенный… – роняет князь, взвешивая в руке кошель призового серебра и выразительно затягивая паузу. – Брам, вашсветлость, – с почтительным, но не подобострастным поклоном подсказывает длиннорукий лучник. Чёрные жучиные глаза с хитринкой глядят из-под кустистых бровей. – Бьюсь об заклад, частенько тебе приходится пускать своё мастерство в дело. Стрелок разводит могучими руками, и даже под свободной крестьянской одеждой видно, как перекатываются на груди огромные мышцы. Да, не на репе и брюкве он так отъелся! Страшно подумать, сколько лесничих ноги стёрли в попытках его изловить. – Да где ж там, вашсветлость, – басит сутулый лучник, хотя в тёмных глазах отражается полнейшее понимание. – Разве что разбои какие насядут – ну дак и то, стрелы денег стоят. Мы-то люди простые, всё больше дубинами. – В Старкхавене найдётся работа и тому, и другому, – улыбается Себастьян, вручая стрелку заслуженный кошель. – Ступай с милостью князя, почтенный Брам. Лучник снова кланяется и почтительно пятится от княжеского трона прежде, чем повернуться и споро зашагать, на ходу пересчитывая деньги. Провожая широкую спину взглядом, князь чувствует, как над ухом раздражённо сопит сенешаль Алвин. – Стоит ли так привечать чернь, ваша светлость? – наконец не выдерживает он. Взволнованный низкий голос звучит даже хриплее обычного. – Власть испокон века держится на благородных людях. Вы же видели – это отродье сюда явилось только за вашим серебром! В тяжёлый час что проку в подлых людишках, которые живут алчностью и не ведают долга? Сенешаль полагает, что война – это долг. Должно быть, так же считает Защитница Киркволла, что мечется сейчас по всей Вольной Марке, пытаясь задуть разгорающееся пламя и вместо этого вздымая его только выше. При всей своей мощи и несгибаемой воле, она так и не уяснила: война не заканчивается никогда – она лишь меняет обличье.***
Они идут – по нескольку человек или испуганно сбиваясь в маленькие караваны, нагружая фургоны или распихивая скромные пожитки по заплечным мешками, разбивая дешёвые сандалии и стирая ноги в кровь. Мятежные маги и обезумевшие, словно с цепи сорвавшиеся храмовники обмениваются тяжкими ударами – и простой люд, как и всегда, оказывается между молотом и наковальней. Власть вольных городов слабеет, сменяясь властью всякого, у кого есть меч и самая завалящая ватага. Но окрест Старкхавена грозные Белые Когти держат оборону и от отступников, и от мятежных рыцарей Церкви, и от разбойных банд – и бесчисленные беженцы со всех концов Вольной Марки ищут спасения под властью Белого Князя, молва о котором идёт по четырём концам земли. – Он не чурается простого люда! – Он милостив к тем, кто стоит ниже него! – Говорю вам, Белый Князь не подведёт! Один людской поток стремится к долгожданной безопасности, запруживая дороги и только что не пресекая всякое сообщение по суше – но совсем другой выходит из города, поднимаясь вверх по реке. Долгие вереницы тяжело нагруженных транспортов и вертких кораблей охраны медленно ползут по серебристой ленте Минантера. Скоро они свернут налево, поднимутся по притоку, одолеют недолгий волок – а там течение само донесёт до морского берега и суда, и их недешёвые грузы. Зерно и соль, лес и пенька – разорённый Киркволл нуждается во всём, и северный сосед великодушно протягивает ему руку помощи. Страшно подумать, что Город Цепей делал бы без этой подмоги, но и её слишком мало – и на верфях день и ночь стучат топоры, неустанно пополняя речной флот Старкхавена. Тевинтерские покровители требуют, чтобы восстановление Киркволла шло быстрее, и никто в здравом уме не посмеет упрекнуть князя в недостатке рвения. Кто же виноват, что языкастый недомерок, оказавшийся нынче за главного в прежней обители Защитницы, на дух не переносит князя и досматривает каждую прибывшую баржу, будто ожидая, что из неё выскочат полчища кунари или легион мальчишек-псаломщиков? Таким ходом Город Цепей нескоро станет самодостаточен – а до тех пор империи никак не обойтись без Старкхавена и его покладистого правителя. Но даже казне богатейшего города Марки, пополняемой вдобавок из-за северной границы, не под силу выдержать все расходы сурового времени. Толпы беженцев рвут друг другу глотки за кусок хлеба, и редких неверных заработков едва хватает, чтобы не умереть с голоду. Городские ворота для них закрыты, и пришельцы размещаются снаружи – счастливцы устраиваются в фургонах и палатках, а прочие теснятся в на скорую руку поставленных шалашах или вовсе ночуют на голой земле. Вокруг трёх белокаменных колец старкхавенских стен расплывается четвёртое – чёрное, копошащееся омерзительным муравейником, пропахшее испражнениями, гнилью и тяжёлым болезненным духом. Адриана заверяет, что её покровитель оказывает всю помощь, какую только может, но Себастьян только разводит руками: Старкхавен не сможет послужить империи, если сам утонет в разрухе и нечистотах. После короткого раздумья девица кивает и обещает найти решение. Решение сидит напротив в богато украшенном кресле и поглаживает ухоженную бороду, сверля князя пронзительными тёмными глазами. – О каких цифрах мы говорим? Вы прекрасно понимаете, ваша светлость, что несколько десятков едва ли стоят риска. – Мне скорее виделись несколько тысяч, – отзывается Себастьян. – Хотя кто знает, до каких чисел мы успеем дойти, пока это закончится. – И вы не опасаетесь, что это вызовет подозрения? Обычно такие дела на виду не делаются. – Помилуйте, – пренебрежительно поводит пальцами Себастьян. – Их от голода и драк пропадает едва не больше. И потом, здесь вам не эльфинаж – никто никого не знает. – Допустим, – согласно кивает гость. – Но в прошлый раз я мог открыто использовать своих людей. В отличие от Денерима, здесь герб Тевинтера будет не ко двору. – В отличие от Денерима, здесь вам не придётся пересекать море, – возражает князь. – В отличие от Денерима, здесь вам предлагают не одних только эльфов. Так что, на мой взгляд, главное отличие состоит в том, что здесь вы можете позволить себе расценки повыше. Собеседник приподнимает брови и хищно усмехается в густую бороду. – Вы напоминаете мне канцлера Ферелдена, ваша светлость. Себастьян улыбается в ответ. – Могу лишь надеяться на столь же плодотворное сотрудничество, магистр Каладриус. Ворота Старкхавена отворяются, выпуская нагруженные телеги в сопровождении суровых смуглокожих солдат. От закопчённых котлов, висящих над огромными кострами, несёт чудным духом – и беженцы, не веря своему счастью, выстраиваются в очередь за жидкой похлёбкой. Княжеским наёмникам палец в рот не клади – молодые и наглые, что пытаются пролезть вперёд других или пристроиться по второму разу, пропадают – только их и видели; ну да и кого они волнуют?! Несть числа судам, что отходят от пристаней Старкхавена. Одни всё так же сворачивают на юг, к волоку и пути на Киркволл. Но теперь есть и другие – те, что держатся стремнины и продолжают идти против течения. Вверх по Минантеру, всё дальше на запад – туда, где над стенами Нессума реет зловещий чёрный змей на зелёном поле. Под охраной княжеских солдат ходят по лагерю представители ремесленных гильдий. Дубильщику пособлял? На верфи работал? Меха раздувать умеешь? А ты, говоришь, и вовсе мастер? Ну, посмотрим, глядишь, на что и сгодишься. Отобранных счастливчиков провожают завистливыми взглядами – подмастерье получает и кров, и стол. Ну да ничего, все слышали: князь вызвал рудознатцев из самого Орзаммара, скоро вновь откроет старые шахты – там всем работы хватит! Без куска хлеба не останемся. – Я говорил, – несётся над толпой звонкий голос, – говорил я вам, Белый Князь не подведёт!!! Уплывающие в Тевинтер в тесно набитых трюмах не говорят уже ничего.***
– Ваша светлость!!! – Пропусти его, – приказывает Себастьян, и стражник неохотно отступает в сторону. Усатый конюший с ранними залысинами переступает порог княжеского кабинета и бухается на колени. – Дурные вести, ваша светлость! – выдыхает он, отчаянно глядя на князя из-под тяжёлых бровей. – Встань, – спокойно повелевает Себастьян, и взмыленный усач понимается на дрожащие ноги. – Грейнджер, верно? – Да… ваша светлость, – рассеянно кивает конюший, не веря, что его только назвали по имени. – Так что ты хотел мне сообщить, Грейнджер? – безмятежно продолжает князь, жестом отпуская стражника. – Да!.. – с готовностью отзывается запыхавшийся вестник, бросая осторожный взгляд за плечо и понижая голос. – Заговор, ваша светлость! Молодые Страуды, сыновья мажордома Джерана… Страуды значит? Не сказать, чтоб он на них думал – но кстати, до чего же кстати! – Я подслушал их на конюшне, и… Усач глядит с какой-то исступлённой надеждой, и впалая грудь вздымается в такт частому и неглубокому, почти собачьему дыханию. – И поспешил предупредить своего князя, не страшась гнева могущественных заговорщиков? Каждый из нас – история, что мы рассказываем себе и другим. И если ты хочешь заручиться чьей-то верностью, нужно лишь угадать и повторить историю, что они твердят сами себе. – А ты смел, Грейнджер. И преданности тебе не занимать. Но благородные семьи редко заботят мужество или верность – только первородство. – Губы князя изгибаются в горькой усмешке. – Кому как не мне знать, каково это – родиться с душой первенца в теле младшего сына… Окаменевший конюший следит за князем потрясённым взглядом и вздрагивает, когда ладонь с длинными пальцами стискивает его плечо. – Я умею глядеть дальше права рождения, Грейнджер, – вкрадчиво произносит Себастьян. – Так… о чём там говорили сыновья мажордома Джерана?..***
Адриана стоит, опёршись руками на подоконник резного окна – прямая как струна и такая же натянутая. Себастьяну нравится на неё смотреть – право слово, сколько слоёв! Фасад холодной сдержанности и уверенности, подёрнутый флёром тщательно вызубренной, но так и не усвоенной светскости; под ним – свирепая неукротимая лютость, воспитанная годами унижений и пренебрежения, а ещё ниже – глубоко запрятанный, но никуда не девшийся страх несоответствия достигнутому положению. Какая жалость, что кто-то успел присвоить её историю до него – это было бы подлинное сокровище. – И что вы собираетесь с этим делать? – холодно интересуется девица-магистр. Близ старкхавенских пристаней нередко всплывают мёртвые тела, но не каждый день это оказывается воин из княжеских наёмников с размозжённой дубиной головой. Одна внешность убитого народ бы не смутила – мало ли в Тедасе носатых да черноволосых! – но на груди у покойника обнаруживается амулет имперской Церкви. Городу, что чудом остаётся островком относительного покоя посреди разрушительной войны магов и храмовников, хватает и такой малой искры, чтобы заподозрить происки зловещих чародеев с севера. Начинаются погромы, и городская стража, оставшись без привычной помощи наёмников, не поспевает всюду – а уж сами Белые Когти и вовсе не могут выйти на улицу меньше чем полусотней человек в полном вооружении. Старкхавен кипит, и одному Создателю ведомо, до чего может дойти, если не разобраться с этим быстро. – Что мы собираемся с этим делать, – уточняет Себастьян. – Мне прекрасно известно, что я – лишь второй в списке людей, которым подчиняются наши… наёмники. Адриана поднимает голову и сводит вместе лопатки, но так и не поворачивается к нему лицом. – А разве вы собрались отдать приказ, который может не понравиться первому? – Не мне судить, – пожимает плечами Себастьян. – Я знаю лишь, что ему очень хотелось, чтобы Белые Когти оказались в городе, и потому счёл за благо посоветоваться. Длинные ногти неспешно барабанят по подоконнику. – Значит, вы считаете дело серьёзным? Не думаете, что всё перекипит и успокоится? – Увы, – качает головой князь. – Амулет был бы плох и сам по себе, но к нему дело не сводится. Люди всё ещё помнят, что смутьянов и недовольных уводили именно Белые Когти – и с тех пор их никто не видел. Сложите одно с другим… Девица всё ещё стоит к нему спиной, но он и без того знает, что она закусила губу. Адриана помнит, что Каладриус был её идеей – с неё при случае и спросят. Ну, кто же заставлял вас хвататься за самое очевидное решение, миледи магистр? Уж во всяком случае не смирный князь Ваэль. Адриана оборачивается, на мгновение сверкнув грозным пламенем в глазах. Могучая сила за непритязательной внешностью – а она и впрямь немного напоминает Защитницу. Разве что без этого… сельского шарма. – Мы сделали вас князем Старкхавена не для того, чтобы вы шли на поводу у страхов невежественной черни! – Если вы сомневаетесь в разрушениях, которыми чреваты невежество и страх, – шёлковым голосом откликается Себастьян, – возможно, вам стоит ещё раз наведаться в Киркволл. Девица поджимает губы, и пламя в сузившихся глазах становится чуть холодней. – Уж не начинаете ли вы тяготиться нашим сотрудничеством? Мелодичный княжеский смех разливается по просторным покоям, рассыпаясь мириадами острых осколков. – Помилуйте! – разводит руками отсмеявшийся Себастьян. – С первого дня на престоле я только и делаю, что углубляю это сотрудничество. Стал бы я слать злоязыкому карлику один безвозмездный груз за другим, если бы не воля империи? Наполнял бы рынки Вирантия и Минратоса живым товаром, если бы не решимость и дальше поддерживать Киркволл? Загонял бы себя в ещё большую кабалу, если бы думал с вами порвать? Уберите золото, что привозите вы; уберите то, что я получаю от магистра Каладриуса – и я обнищаю в три месяца! Какие ещё рычаги вам нужны? Прищур Адрианы остаётся таким же хищным, но теперь вместо угрозы за ним виднеется расчёт. Она умный политик – о, вне всяких сомнений! – но она не воин, и в этом его маленькое преимущество. Она готова поверить, что война – это деньги. – Мы не отзовём Белых Когтей в Тевинтер, – наконец произносит она. – Это исключено. – Этого я и не думал предлагать, – спокойно отзывается Себастьян. – Но в самом Старкхавене они только провоцируют конфликт. Почему не перевести их… скажем, на охрану путей в Киркволл? Под густыми чёрными ресницами на мгновение мелькает возбуждение. Конечно, Киркволл в связке со Старкхавеном – это рычаг, которым империя попробует перевернуть Неварру. Но Город Цепей, древний Эмериус, южный форпост Империи – для магистров, мечтающих о возрождении прежнего величия, такая история имеет собственный чарующий блеск. Кто же откажется от шанса ещё теснее срастить её со своей? – Я передам ваше предложение, – коротко кивает Адриана. – Думаю, оно встретит понимание. – Премного обязан, – с лёгким полупоклоном отзывается князь с изящной улыбкой на тонких, правильно очерченных губах. – Обязаны, ваша светлость, – без тени сомнения подтверждает Адриана, не отвечая на улыбку. – И я рада видеть, что вы об этом помните. Себастьян безмятежным взглядом провожает удаляющуюся фигуру. Разумеется, он помнит, миледи магистр. Он не забывает вообще ничего.***
– Клянусь вам, ваша светлость! Джеран Страуд в одном исподнем стоит на коленях посреди тронного зала. Утро уже вступило в свои права и привычным жаром заливает белокаменный город, но студёнистые телеса мажордома дрожат будто от лютого холода. По обе стороны от него истуканами возвышаются здоровенные парни в красных стёганых куртках с вышитой на груди белой чашей. Выведенных из города Белых Когтей надо было кем-то заменить, и новая княжья дружина справляется уж точно не хуже. Форма, харч, оплата – и всё для коренных старкхавенских парней, не каких-нибудь иноземцев! Говорили вам, Белый Князь не подведёт! – Малолетние глупцы, ваша светлость! Недоглядел, недоучил… «Недоучил», стало быть? Можно, пожалуй, и так выразиться. Не вдруг скажешь, какой наукой руководствуются два великовозрастных оболтуса из богатого рода, замышляя переворот. И уж подавно недоучками надо быть, чтобы их накрыли вместе с единомышленниками на очередном совещании. Ниточки тянутся во все стороны, и вот уже лучники с белой чашей на груди выламывают двери в опрятные палаццо и бодрыми пинками понукают соратников или родню заговорщиков. Мажордома Джерана выдёргивают из постели – и спустя полчаса он с ужасом выслушивает признания своих лепечущих отпрысков перед лицом малого княжеского совета. – … но кровью Создателя и мощами Андрасте клянусь, ваша светлость – нет в этом злодействе моей вины! Право слово, старый добрый Джеран! Кто же видит в тебе ужасного заговорщика? Твоя вина – в попытках вымолить прощение для сынков, даже зная об их проделках. И, конечно, в том, что князь обязан тебе властью. – Арестуйте, накажите, сошлите – но ваша Светлость, оставьте хоть малый шанс, и клянусь, Страуды вам ещё послужат!.. – Послужите, Джеран, – спокойно кивает князь. – Примером. Бравые молодцы в алых куртках вздёргивают тучную фигуру под локти и не столько ведут, сколько тащат её – враз ослабевшую в ногах – к выходу из тронного зала. На залитой солнцем площади уже вовсю стучат топоры. Старкхавенские плотники всё больше набивают руку на речных судах, но и эшафоты ставить не разучились. – Не слишком ли это, ваша светлость? – произносит над ухом низкий хриплый голос. – Всё же уважаемый человек, благородный род, да и старейший друг вашего покойного отца… Вступаться за того, кто только что пытался оправдать изменника? Уж не тяжёл ли тебе плащ сенешаля, твоя милость Алвин? – Положим, – безразлично пожимает плечами князь. – Но ведь казню я не старого друга, а нового врага.***
Посланец разодет пышно и богато, но вкус за деньги не купишь. Немногие могут нести новообретённое богатство с таким же вкусом, как это делала Защитница – впрочем, там давала о себе знать аристократическая кровь, которую никаким пёсьим духом не вытравишь. А вот наёмник, выбившийся в богачи, так и останется наёмником. – Будь краток, – строго произносит князь. Бородач с уродливым шрамом на пол-лица выпрямляется из не слишком глубокого поклона и, шумно прочистив горло, закладывает руки за спину. – Себастьяну Ваэлю, князю Старкхавена, его светлость Маркус Эрцин, капитан Весельчаков Минантера и лорд-канцлер Тантерваля шлёт привет! Прекрасный Тантерваль, третий из городов Марки! Впрочем, после происшедшего в Киркволле – пожалуй, что и второй. Но в нынешние времена, когда со всех сторон щерится вечно изменчивая и непредсказуемая война, ни богатство, ни сила не дают защиты сами по себе. Пока маги и храмовники отчаянно режутся по всей Вольной Марке, многие другие поднимают головы и видят свой шанс пробиться наверх. Вот как командир наёмников, что однажды решает зарубить правителя города и усесться на его трон. – Есть только один лорд-канцлер Тантерваля, – сурово отчеканивает Себастьян. – Ты стоишь перед ним. – Славно сказано, кузен! Луноликий юноша, восседающий одесную князя, размашисто хлопает рукой о подлокотник своего кресла. Кузен, конечно, тот ещё – Себастьяну в страшном сне не приснится родство с этой губастой физиономией, напрочь лишённой подбородка – но властителей Вольной Марки объединяют узы прочнее кровных. Юный наследник убитого правителя, по счастливой случайности спасшийся от смерти, даже не раздумывает, к кому кинуться за помощью. В тяжёлый час кузен Ваэль протянул руку Киркволлу – не откажет он в братской помощи и Тантервалю. – О нём и речь, – широко ухмыляется меченый бородач. – Его светлость желает, чтоб твоя светлость передал ему беглого Амадея Оррика, дабы тот держал ответ перед честным народом Тантерваля! Круглолицый юноша хватает ртом воздух, даже не находя слов в ответ на такую наглость, и только и может, что потрясённо оглянуться на венценосного «кузена». Себастьян хранит спокойствие мраморной статуи. – Не принимай моё долготерпение за благосклонность, – холодно замечает он. – Я согласился принять тебя, полагая, что ты пришёл с покаянием и предложением сдачи – но не для того, чтобы внимать безумным бредням. Передай своему вожаку: тем, кто сложит оружие немедля, позволят уйти в Неварру. С остальными я разделаюсь так, как подобает поступать с разбойниками. Посланец, нимало не впечатлённый, расплывается в угрожающий улыбке. – Чтобы разделаться с разбойниками надо, чтоб твоё войско было больше их ватаги, – криво щерится он. – А наша ватага уже куда как побольше твоего войска. Да его даже за язык тянуть не приходится. Ну что за прелесть. – Ступай, пока я не решил отправить ответ в ящике, – повелевает Себастьян. – Дурное решение, твоя светлость, – качает головой наёмник, отступая к дверям. – Ну да что там – лорд-канцлера его светлость подменил, сможет и князем побыть. Себастьян не удостаивает угрозу ответом, вместо этого позволяя словам повиснуть и отпечататься в тишине. Никто не назовёт князя зачинщиком войны. Ему бросили вызов. Его светлость Ваэль защищается. – Ваша светлость, – подаёт голос гильдейский голова, когда шаги посланника смолкают за закрытыми дверьми. – При всём благородстве вашего дела, я боюсь, что мы не сможем выставить больше… – Я не призываю коммунальную милицию к оружию, – улыбается князь. – Вы сослужите мне лучшую службу на верфях и в мастерских. Глава гильдии замирает на полуслове и глядит на князя, словно впервые его увидел. Прочие отцы города не отстают: Себастьян кожей чует добрую дюжину изумлённых взглядов. Правильно. Пусть все видят: князь не втравливает город в свои войны, а сам бьётся в собственных битвах. Поднявшись с трона и царственно откинув плащ – удивительно, как такие жесты впечатляют худородных! – Себастьян милостивым кивком отпускает собравшихся. – Брам, – коротко повелевает он. – Собирай лучников. Длиннорукая фигура в алой стёганой куртке отвешивает рьяный поклон. В бороде сверкает радостная ухмылка. Не всё муштрой заниматься – можно, наконец, и в деле себя попробовать!.. – Но ваша светлость… – обеспокоенно бормочет над ухом сенешаль Грейнджер, понизив голос, чтоб никто не мог слышать его сомнений. – Без милиции нам и четырёх тысяч не выставить – а у Эрцина добрые десять! Обрушится на нас всеми силами – и пиши пропало!.. Создатель милостивый, пусть никто и никогда не рассказывает Грейнджеру о военном деле. Если он узнает о такой вещи, как глубина походных колонн, беседы с ним грозят лишиться изрядной доли своей развлекательной ценности. – Я восхищаюсь вашей доблестью, кузен, – доносится с другой стороны, и сенешаль спешит отпрянуть от княжеского уха. – Но, увы, в словах презренного наёмника есть доля истины: воинство мятежников и впрямь многочисленно. Мне хотелось бы знать, – узкий язык нервно облизывает пухлые губы, – насколько вы уверены в успехе?.. Амадей, Грейнджер, наёмник со шрамом – все как на подбор уверены, что война – это численность. Должно быть, так же думает и капитан Эрцин… – Не тревожьтесь, кузен, – широко улыбается Себастьян, положив ладонь на щуплое плечо. – Старкхавену не впервой смотреть в лицо войне.***
Огромное жёлтое солнце висит над головой, тяжёлым жаром давя сквозь панцирь и поддоспешник. Тень невысокого дерева немного спасает от зноя, но не от веса иссечённых белых доспехов. Широкое красное знамя с белой чашей бессильно колыхается от едва ощутимого ветра, но бойцы, устало рассевшиеся на позиции, выглядят, будто их и такими порывами с ног свалит. Лишь немногим за полдень – но они уже отбили две атаки Эрцина и его Весельчаков. Если б ещё не приближалась третья… Они выступили двадцать дней назад – три тысячи княжеских лучников и триста с лишним рыцарей. Себастьян настрого запретил брать с собой полные копья – только сам рыцарь, его оруженосец, и заводные кони! Многие из тех, кто познатней и постарше, отказались идти на таких условиях, но молодые рыцари, охочие до славы, не смутились повелением князя. Зато теперь войско шло с организованным обозом и без огромного хвоста нестроевых, и, лёгкое на подъём, бодро отмахивало лигу за лигой – куда там тяжеловесным Весельчакам. Окупилось это нынче ночью: пока новоявленные хозяева Тантерваля ворочались с боку на бок, Себастьян с двумя сотнями посаженных верхом лучников и несколькими десятками рыцарей успел одолеть три лиги до вражеского лагеря и обрушиться на него неожиданной атакой. Кого-то порубили, кого-то потоптали, подпалили десяток-другой шатров и без единой потери растворились в предутренней мгле, пока враг пытался понять, что происходит. Урона они вряд ли нанесли много – сотня уж самый край – но добились результата куда важней: враг похватал оружие и так и проторчал до самого утра, опасаясь нового нападения. С рассветом же, когда солнце осветило уходящие к востоку следы копыт, Эрцин тут же выстроил войско и двинулся вперёд по раскисшей утренней грязи. Грязные, уставшие и невыспавшиеся, Весельчаки Минантера одолели три лиги и упёрлись в подготовленную позицию, на которой их уже поджидало войско Старкхавена. Первая атака была конной – пока большая часть колонны ещё подтягивалась к полю боя, верховой авангард, увидев малочисленность противника, решил смести его одним дерзким натиском. Расчёт не оправдался: кони сотнями валились под градом старкхавенских стрел, княжеские лучники, защищённые врытыми в землю кольями и подкреплённые спешенными рыцарями, стояли прочно и не оставляли позиций, а с кучками в десяток-другой бойцов, что таки доводили дело до рукопашной, разговор был короткий. Усеяв поле конскими и людскими трупами, мятежные наёмники беспорядочно откатились назад и на время затихли. Во второй раз они двинулись вперёд уже в пешем строю – тесными колоннами, выставив вперёд бойцов в лучших доспехах и прикрываясь щитами. Лучники, как и прежде, метали стрелы до последнего, и те собрали свою жатву – но дальше тридцати шагов хороший панцирь не вдруг пробьёшь, а одолеть тридцать шагов недолго и в доспехах. Поредевшие колонны доползли до вражеских позиций, и на сей раз бой решался уже врукопашную. Было несколько моментов, когда исход дела висел на волоске – но Белый Князь всегда был тут как тут, ободряя, вдохновляя и сражаясь за троих – и враг отступил во второй раз, пока лучники и рыцари, слишком уставшие для преследования, грузно опускались на землю. Успех успехом, но сражение ещё не закончилось. Допустив ту первую, непродуманную атаку, Эрцин сам лишил себя выбора. Если после таких потерь сегодняшний день не увенчается полной победой, войско Тантерваля начнёт таять не по дням а по часам – что проку следовать за неудачливым вождём? Уже сейчас наёмники наверняка ропщут и косо поглядывают на капитана, но Себастьян нутром чует: у того ещё есть авторитет. Поднять Весельчаков ещё в одну атаку ему под силу – и он сам понимает, что она так или иначе будет последней, так что в этот раз пойдёт до конца. – Да подстрели ты его! – хрипло раздаётся невдалеке. – Нашу добычу тащит, с-сука! Себастьян поворачивает голову на звук. Один лучник, усевшийся на невысокой кочке, пихает другого локтем и тычет пальцем в долину. Среди груд конских и человеческих трупов, слабо шевелящихся, когда раненые пытаются выбраться из-под убитых, снуют мародёры. Оружие, броня, конская упряжь – что там, добротная одежда и та всегда в цене! – Мне счас только громом из своего зада и стрелять, – откликается другой. – Ты мне, что ли, за стрелами полезешь? И то верно – грозных старкхавенских стрел, что до того косили атакующих, уже не осталось. Спускаться в долину, чтобы их собирать, охотников нет – тут на ногах-то не вдруг устоишь. Потому мародёры и промышляют на самом виду – понимают, что смертельно уставшие старкхавенцы сейчас и с места не сдвинутся… Значит, так же думает и капитан Эрцин?! Себастьян вскакивает на ноги. Кровь бросается в голову, но подставивший плечо Грейнджер помогает устоять. – Дело дрянь, вашсветлость, – без обиняков сообщает стоящий рядом Брам. – Люди на своих двоих не держатся. – И не придётся, – уверенно отвечает Себастьян. Видя, как к ним приближается князь, лучники не вскакивают – медленно поднимаются, выпрямляя заскорузлые от усталости ноги – но всё же вытягиваются в струнку. Впечатление, впрочем, несколько портят спущенные штаны, так и остающиеся в районе щиколоток. Кишечная хворь – нередкий спутник военного похода, и когда весь день торчишь на позиции, приходится и нужду тут же справлять. Себастьян и бровью не ведёт, шагая мимо наскоро оттащенных в сторону мертвецов и неаппетитно пахнущих куч. К историям дерьмо не липнет. Зато белые доспехи в них сверкают только ярче. – Что, бедолаги, – широко улыбается он, – устали? – Так, вашсветлость, – неопределённо разводит руками кто-то из стрелков. – Вижу, устали, – кивает Себастяьн. – Но если вам тяжко, – длинный палец указывает на другую сторону долины, – представьте, каково им! Поредевший строй в красных куртках и рыцари в иссечённых доспехах, пошатываясь, глядят на своего князя. – Вот только у них коней осталось – раз-два и обчёлся! – грохочет князь. – А у нас теперь на всех хватит! Молодые рыцари начинают заинтересованно переглядываться – благо, оторванные забрала взору не преграда. – Всякий, кто в седле удержится – на коня! Они конные с нами пешими не справились – а уж пешим с нами конными и вовсе не судьба!!! Взгляд князя задерживается на стрелке, что грозился поразить врага громом из своего зада. – Вот только штаны подтянуть придётся! По рядам волной прокатывается надтреснутый хохот, и Себастьян с удовлетворением видит, как воины приходят в движение. Рыцари и оруженосцы взбираются на собственных коней, лучникам подводят заводных, поодаль спешно распрягают обозных. Себастьян кладёт ладонь Браму на плечо и испытующе вглядывается в глубоко посаженные маленькие глаза. – Бери сотню лучших ребят, спускайся к руслу реки, пройди до излучины – и там поверни и ударь сбоку! Гремите как демоны, вопите как одержимые – пусть думают, что Тень распахнулась, и небо на землю упало! Сутулый лучник в капитанском шлеме довольно скалится в бороду и отвешивает рьяный поклон, после чего быстрым шагом удаляется собирать охотников. Себастьяну подводят Вихря, и князь одним движением вскакивает в седло. В глазах темнеет от усилия, но все должны видеть, что над военачальником не властна усталость – ведь от него они заряжаются бодростью! Группки всадников стягиваются в плотные конные массы к нескольким проходам в заграждениях, и Себастьян выезжает перед строем, упираясь копьём в стремя. Знаменосец не отстаёт, и широкое алое полотнище с белой чашей расправляется, когда он переходит на рысь. Потом будут рассказывать, что они двинулись вперёд, затянув двенадцатый псалом Преображений: «Создатель, узри душу мою, низложи печали в сердце моём, вознеси меня над миром боли, рассуди, достоин ли я твоей бесконечной гордости». Себастьян сам наградит летописца, что внесёт эту историю в хроники. Но это будет потом – а сейчас он просто вскидывает копьё и зычным голосом гремит на всю долину: – Андрасте! – Андрасте!!! – свирепо и исступлённо подхватывает воинство Старкхавена. – Андрасте и Белый Князь!!! Себастьян Ваэль пришпоривает Вихря, наклоняется к конской гриве, и сквозь предсмертные гримасы покрывших равнину трупов ему виден одобрительно усмехающийся лик войны.***
Страшен Век Дракона – век мечей и секир, усобиц и войн!.. Маг ополчается на храмовника, храмовник идёт на мага, и оба восстают против Церкви – ширится распря, всё глубже погребая Вольную Марку под грузом смертей и разрушений. Но из пепла Киркволльских пожаров восстают могучие и праведные – по четырём концам земли идёт молва о Белом Князе Старкхавена! На север и юг, запад и восток, скачут по дорогам Марки верховые стрелки в стёганых куртках – весёлые, наглые, сытые! Княжеские лучники не страшатся ни пехоты, ни конницы, а от них не уйти ни всаднику, ни пешему – и война, что бушует по всей стране, стороной обходит границы Старкхавена. Под рукой князя – надёжность, спокойствие, безопасность; и сёла да деревеньки мало-помалу тянутся к тому, кто только и может дать им защиту. – Белый Князь не подведёт! – обещают стрелки в алых куртках, трогая с места нагруженные повозки, и люди знают: за этими не заржавеет. Селяне затягивают пояса потуже, но собирают княжескую подать – уж лучше отдать часть Старкхавену, чем лишиться всего разом и шкуры впридачу, угодив между магами и храмовниками. Вверх и вниз по речной глади Минантера снуют низко сидящие суда в сопровождении быстрых кораблей охраны. Без устали стучат кирки в расползающихся под землёй шахтах, тяжко опускаются молоты на наковальни, порхают челноки на ткацких станках – и всякому товару найдётся место в обширном трюме. Изделия Старкхавена скупают далеко за пределами белых стен, но не одним ремеслом богатеет город. Зерно и соль, пенька и лес, руда и шерсть – всё идёт по Минантеру, а значит – через Старкхавен. – Белый Князь не подведёт! – утробно хохочут цеховые головы, хлопая себя по ляжкам и принимая новые заказы на мечи и брони, одежду и упряжь. Приезжие мастера, что спасаются от смуты в родных городах, угрюмо кусают усы, но раскошеливаются на неподъёмные гильдейские взносы – а потом начинают кроить и ковать, прясть и плести уже под сенью алого знамени с белой чашей. Войско Старкхавена с боями вступает в Тантерваль. Доблесть может обламывать зубы о высокие стены, но не когда ворота отворяют изнутри. Молодцы в красных куртках стаскивают сапоги с убитых и срезают перстни с мёртвых рук, а молодые рыцари поднимают на копья бегущих и потешаются над теми, кто не пошёл в поход – надо же упустить такую забаву! Лорд-канцлер Амадей Оррик рассыпается в заверениях в вечной дружбе и клянётся всегда держать сторону своего покровителя. – А и верно говорят – Белый Князь не подведёт! – переговариваются горожане, наблюдая, как Оррик въезжает во дворец, из которого ещё недавно бежал. Главы купеческих гильдий спешат нанести визит вежливости князю-освободителю и заодно ознакомиться с новым торговым соглашением, что не глядя утвердил лорд-канцлер. Себастьян привечает их тепло и сердечно, поздравляя с окончательной победой над мятежом и благодаря за решение открыть ворота. Пусть в ходе боёв знаменитые верфи Тантерваля обратились в пепел, оставив речной флот Старкхавена безраздельным хозяином Минантера – ну так что же, нельзя ведь уберечь и спасти всё без исключения. Отцы города смотрят в голубые глаза, беспощадно и лукаво сверкающие на улыбчивом смуглом лице, и думают, что Создатель отпустил князю куда больше зубов, чем подобает смертному…***
– Три года назад… – Себастьян делает паузу и чуть опускает увенчанную короной голову. – Три года назад я был в Киркволле в тот чёрный день, когда нечестивый безумец решил уничтожить порядок, заложенный самой Андрасте и её Церковью. Сгрудившаяся на площади толпа безмолвно внимает, ловя каждое его слово. Всякий из нас – история, что мы рассказываем себе и другим. Но когда другие прекращают твердить свои истории и начинают вместо этого прислушиваться к твоей – тогда можно считать, что ты достиг цели. – Я был там – достаточно быстро, чтобы сразить нечестивца, но недостаточно – чтобы спасти преподобную мать и невинных братьев и сестёр нашей пресвятой Церкви… Капля смирения и признание прежней слабости. Чернь любит истории про вознесение и преодоление. – Но пусть я не сумел выполнить свой долг перед Церковью – оставался ещё долг перед моим городом! И тогда я поспешил на север, видя, как страна погружается в пучину бедствий. По толпе пробегает возбуждённый гул. – Многие пытались предотвратить кровопролитие в меру своих сил. Защитница взывала к разуму ожесточённых – но её слова падали на безжизненную почву, пока героиня Киркволла не отчаялась и не оставила Вольную Марку… Ах, Защитница! У неё было всё, чтобы вознестись в водовороте смуты на почти недосягаемую высоту – сила, власть, богатство, решимость! Но она позволила, чтобы её историю писали другие – а такую ошибку можно допустить лишь однажды. – …и ныне Её Совершенство Джустиния созывает Конклав в надежде положить конец захлестнувшему Тедас безумию – и наши молитвы с ней. Гул становится утвердительным. – Но и уповая на великих мира сего, никому из нас не пристало пребывать в праздности! Князь возвышает голос, и теперь в нём звучит старкхавенская сталь, проложившая дорогу до самого Тантерваля. – Всеми оставленный и забытый, одинокий и окружённый – Старкхавен выстоял в час страшной смуты во славу Создателя! Выстоял Киркволл, разорённый, но не сломленный! Выстоял Тантерваль, преданный, но не смирившийся! Выстоят Ансбург и Виком, Кайтен и Герциния, Маркхэм и Оствик! Толпа завороженно молчит, заряженная и подхваченная его волей, готовая взорваться восторгом и ликованием. – Ибо молвила Андрасте, – гремит Себастьян, и княжеский голос разносится с дворцового балкона далеко за пределы площади, – «Создатель – владыка на небесах, но деяниями королей Тедаса восстановится в мире слава Его!!!». Гул превращается в довольный и яростный рёв, и князь, приветственно вскинув руку, медленно отступает с балкона в тень своих покоев. Пусть переваривают. Слову «король» и всему, что за ним стоит, ещё надо отложиться в головах прежде, чем оно воплотится в действительность – но сегодня он сделал первый шаг к тому, чтобы вплести его в свою историю. – Дурные вести, ваша светлость, – подскакивает Грейнджер с охапкой пергаментных свитков. – В Ансбурге всё больше недовольны пошлинами, что вы берёте с их торговцев, и патрули докладывают, что у восточных рубежей собирается войско. – Пустое! – улыбается Себастьян. – Блеф, ничего более. Грейнджер огорошенно смотрит на своего государя. Недоверия в его взгляде нет – от этого он давно излечился – но непонимание всё же виднеется в глубоко посаженных глазах. – Но… как вы можете быть так уверены, ваша светлость? – бормочет он. – Почему?.. Что же тебе ответить, Грейнджер? Потому что под дотла разграбленным Викомом сидит на две трети наёмное воинство магов, и когда оно смекнёт, что Конклав может оставить его без работы, то собственным почином пойдёт на ближайший город – которым, как ни крути, окажется восточный сосед Старкхавена? Потому что путь через Зелёные Долы неблизкий, и пока он закончится, половина войска уже разъедется обратно по поместьям, чтобы следить за уборкой урожая? Потому что на Минантере господствуем мы, и врагу, решись он на поход, пришлось бы тащить за собой огромный тележный обоз – как раз тогда, когда тягловой скот нужнее всего в хозяйстве? Белый Князь Старкхавена усмехается и смотрит на и сквозь своего сенешаля, словно увидев лицо давнего знакомого. – Потому что война – это интеллект, друг мой.