Сборник по пейрингам Киметсу

Плавные волны бегут по серебряной глади воды, мягкий лунный свет отражается бледным сверкающим диском. Тёмные ветви растущих вокруг сосен и елей тёмными изящными кистями обрамляют небосвод, теневыми мазками покачиваются меж звёзд. Всё вокруг будто наполняется новой жизнью, таинственной, ночной, тихой. Стрекот цикад доносится из потемневших во мгле кустов. Столп успокаивается в этой тишине, прикрывает отяжелевшие веки, устраиваясь на чужом плече. — Кеджуро, — слышится со стороны негромкий голос, — Эй, Кеджуро, ты уже спишь? Ренгоку снова распахивает глаза, забывая о всяком спокойствии. Поворачивает голову, несознательно любуясь на парня. — Собирался, — посмеиваясь, отвечает столп. Аказа тоже улыбается краешками губ. В спокойной лазурной склере плещутся золотые огни. Ласковые и спокойные. Привычные. Нежность лёгкого ветерка расслабляла столпа не хуже счастливого демона позади. На дерзость и язвительные речи не хватало сил, а может, и сам истребитель не хотел больше отворачиваться от правды. Необычно и странно ему общаться с Третьим Высшим. Сознание будто разделяется на голову и зов сердца. Признать демона хочется, открыться — тоже временами. Но как же поступить с фактом его расы? Всё было предопределено с самого начала. Разветвление судеб, произошедшее когда-то, не могло спрашивать мнения обоих. И сейчас, поддавшись соблазну, что им теперь делать? Запретный плод сладок, а зачастую и бесчисленно дорог. Особенно, когда счастье до сих пор пьянит голову, тяжёлым похмельем оседая потом в сердце. Что же делать… — Кеджуро, — столп косится назад, и на своём плече, так близко, видит чужое лицо. — Если бы я был человеком, ты бы дал мне шанс? Ренгоку молчит так подавленно, что не может выдать и слова. Представляет этот исход, представляет Аказу союзником, таким же задорным охотником на демонов, всегда идущим только вперёд и побуждающим многих молодых людей следовать тому же пути. Благородному пути воина-освободителя. Как же он сожалеет. Как же сильно он сейчас ненавидит верховного демона, что когда-то превратил парня в это. В кровожадного убийцу. А ведь с таким характером он мог быть хорошим человеком. Что же произошло? Аказа не дожидается ответа: читает все эмоции по чужому лицу и улыбается опять, только с ноткой лёгкой грусти. — Я не могу сказать. Возможно, мы бы даже не встретились, — он говорит самое логичное, что может быть, хотя и ответ трепещет где-то в сердце. Конечно же. — А хотел бы встретиться в этом случае? — демон никак не может угомониться, тревожа столпа сложными вопросами. Что, если бы всё и вправду началось сначала, с чистого листа? Где оба они — мечники, и пламя в их сердцах бушует одно на двоих, любовью и жаждой сражений? — Перестань, — немного вымученно отвечает он, и демон чувствует его смущение. — Сейчас всё иначе, чем в фантазиях. Я должен тебя ненавидеть и тем более, мне нельзя иметь с тобой ничего общего. Третий по силе демон ласково улыбается. — Я понимаю, — вздыхает он. — И всё же, я заметил кое-что. Ты почти не отталкиваешь меня, даже так стараешься спасти. Заполняешь моё одиночество и тоску, при этом находясь на лезвии постоянно. Знаю, я эгоист. Но ты — невероятно добрый, Кеджуро. Искренние слова приятно и одновременно настороженно стрекочут в груди. Ренгоку требуется сделать выдох, прежде чем продолжить. — Потому что я человек, и нам свойственно даже такое. Тебе не понять. — Кеджуро, не суди обо всех демонах так: многие из нас столкнулись лицом со смертью и им пришлось обратиться. Нам свойственно убивать людей ради собственной жизни, правда, — словно в доказательство своих слов он обнимает столпа ещё нежнее, меняясь в лице до грусти и озадаченности. Ренгоку вновь задумывается: нелегко расстаться с жизнью, когда тебе выпадает шанс «переродиться», хоть и в ужасного монстра. Он столп, он не сделает такого никогда. Но обычный человек, что просто не хотел терять своих ценностей? — Скажи, если бы у тебя был выбор, ты бы стал человеком? — голос спокойный, но будто предчувствующий ложь в ответ. — Да, конечно же… — А если бы ты меня не знал? Демон заметно поникает. Значит точно нет. — Даже если бы я хотел, не смог бы, — слышно, что он немного стыдится этого ответа, показывая, насколько он равнодушен к другим людям. Кеджуро не решается больше задавать вопросы. Аказа чувствует его досаду. Гладит чужое тело ладонями, глубоко дышит. Его снова возбуждает этот столп: справедливый, верный своим идеалам, красивый и благородный. В голову врезаются давнишние картины их уединения. Может, рискнуть и повторить? Демон разворачивает Ренгоку быстро. Аккуратно опускает спиной на траву, нависает сверху и придерживает запястья. Чужой настороженный взгляд подрагивает от осознания грядущего. Неужели это так его пугает? Реакция приходит незамедлительно. — Это уже слишком, хватит! — кричит он, пытаясь сопротивляться. Нельзя больше повторить всё это, нельзя допустить. — Не бойся, Кеджуро, всё хорошо, — шепчет демон, что на глаза почти наворачиваются слезы. Предвкушения ли? Столп взмаливается. — Пожалуйста, — губы слегка дрожат, но взгляд прямой и глубокий, твердый настолько, что Третий дёргается. — Не надо. Демон смолкает. С пониманием смотрит в чужие глаза, наклоняется. Ренгоку жмурится от волнения, с горечью замечает, насколько сейчас беспомощен. Аказа не делает ничего плохого: мягко отодвигает ткань формы ледяными кончиками пальцев, оставляет нежный, чувственный поцелуй на шее и отстраняется. Ренгоку прячет в себе тихий стон. Возбуждение, не до конца закравшееся в кровь, насильно остывает. Брать столпа без его же согласия было не только опрометчиво, но и разрушило бы тоненький мост их доверия. Доверия, что так усердно скапливалось в их сердцах. Демон любил истребителя, потому отступил сразу же. — Прости, — он встаёт на ноги. Столп под ним медленно садится. Теперь подойти к розоволосому ближе он не рискнёт. — Ты не принуждаешь? — охотник украдкой, не желая смотреть в манящие глаза, глядит на демона. Уголки его губ растягиваются в нежной улыбке. — Я люблю тебя, Кеджуро, — со всем своим душевным пламенем к столпу, со всей искренностью. — Правда. Поэтому не хочу больше причинять тебе вред. Для меня самое главное, чтобы ты был счастлив рядом со мной и хотел этого тоже. Так тихо, что свои же мысли кажутся чересчур громкими. Каждый звук, каждое произнесённое слово. Каждая клеточка души, что наполнялась тёплым водопадом разных эмоций. Ренгоку сглатывает тяжёлый комок в горле, отдающий неприятной горечью и досадой, одновременно чувствуя разливающееся по телу тепло. — Ты был бы прекрасным человеком, — он смаргивает подступившую слезу, мягко улыбаясь с такой сильной болью. Руки едва заметно подрагивают. Со стороны может показаться, что ничего особенного. А сердце почти разрывается. — Хотел бы я им стать снова, — Аказа вздыхает, до того растроганный и грустный. Когда-то он точно был простым смертным. Но зато не безжалостным убийцей. Развеять такую атмосферу решается столп. — Ты не помнишь прежнюю жизнь? То, как был человеком? Аказа зажмуривается ненадолго, отчаянно пытаясь вспомнить хоть что-либо. — Если честно, не очень. Только помню, как случилось что-то нехорошее. А потом… Он осёкся. Что-то не давало продолжить дальше, и Кеджуро это заметил. Демон будто вспомнил. Будто и не забывал, но бережно хранил тот момент в памяти. — Что же произошло? — истребитель даже сожалел. Ему было знакомо чувство великой потери, потери родной души. — Нет, ничего, — говорить он больше не хотел. Почему? «Я стал демоном по собственной воле, перед этим убив несколько человек». И всему бы мог настать конец. Кеджуро не возвращается к этой теме, зная, что однажды ответ он всё равно получит. *** Тишина, нарушаемая редким шумом. Леденящие душу острые струны лютни, удары, скрежетом отдающийся от стен смех. Самый страшный из всех. Это место как настоящий ад. Это место и есть ад, разве что не такой большой. Погружённый во тьму, злобу и бесконечные убийства. Если подумать, само здание — огромный демон. Демон, в котором проживают ещё более чем с три десятка людоедов. Попасть сюда человеку равносильно самой жуткой смерти. Ужасная атмосфера дополняется гулким зловещим смехом, скрежетом о дерево когтей, звуки, чёрт возьми, трескающихся костей, предсмертных криков. У людоедов новая жертва. Неудивительно, учитывая их частый зверский голод по свежей горячей крови. Покои повелителя, самое опасное и жуткое место. Здесь сам Мудзан выносит приговоры, расположившись в кресле, подобно правителю государства. Своей кровожадной орды. — Господин, — мурчит ехидный голос одного из его подчинённых. — Как там обстоят дела с нашим влюблённым романтиком? Этот тон колышет забытое раздражение в Кибутсуджи, и он с трудом отказывается от мысли снести Доуме голову. И молчит, явно не желает удовлетворять любопытство парня. — Ну же, господин, когда вы собираетесь убить его? Или же вы поручите это важное задание кому-то из Лун? Этот настойчивый, хитрый и корыстный демон. Конечно же, Доума имеет в виду себя. Это определённо прибавило бы ему чести и статуса, но хотел ли давать ему такой шанс Мудзан? — Пока он не теряет верности мне, я не собираюсь ничего делать. Он выполняет свою работу даже лучше тебя. Хватит и слежки. — Ах, но господин, это будет умопомрачительная драма! Послушайте, мы сможем сломить и столпа, и также одолеть! Разве вам не на руку будет убрать ещё одного сильного охотника? Позвольте мне сразиться с Аказой! — Я уже сказал, — демон начинал закипать, но холодный тон не сменял. Сейчас он хотел спокойно всё обдумать и предпринять меры самостоятельно. — Как будет угодно, — с той же лукавой улыбкой Доума удалился, скрывая внутреннюю злобу. Ему пришлось в своё время пожертвовать сразу всем без промедления, а тут, когда перед, по крайней мере, точно младшими по рангу демонами нависает опасность предателя, повелитель так спокоен. Так спокоен, подумать только! Безусловно, он может ждать крайнего момента, убить Аказу когда пожелает. Но если подумать, может найдётся ход более мудрый? *** Отойдя от трудной темы разговора, обоим хотелось провести остаток ночи вот так, тихо греясь в объятиях друг друга. Исподтишка Аказа иногда трётся щекой о чужую шею, любуется задумчивым, но спокойным лицом столпа, проводит ладонями вдоль податливого тела. Кеджуро старательно пытается сделать вид равнодушия, и это заводит его нежные порывы лишь сильнее. Сознание наполнено сладостными мыслями, грёзами, просто восторжёнными любовными сценами. Приятно, тепло, замечательно. Как вдруг… «Очень романтично». Одна фраза врезается в голову неожиданным шоком. Сердце камнем падает к ногам, чёрная кровь в венах густеет и покрывается корочкой инея. Если не льда. Демон дёргается немного, словно поражённый резкой и тонкой иглой. Кеджуро замечает это, но старается не обращать внимания. Всё становится как прежде. Тем лучше. «Когда вы уже прекратите разыгрывать тут драмы? Прекращай пытаться добиться его чувств и признания, всё тщетно. Если сейчас же не повинуешься, я твоими же руками прикончу столпа. Ты меня понял?» Аказа старается не воспринимать эти слова как правду, как ужасно горькую правду, в которую ни за что не хочется верить. Но сейчас он мало того, что беспомощен, так ещё и вслух общаться с Кибутсуджи нельзя. Он думает в ответ. «Прошу, господин, дайте мне ещё немного времени! Я обязательно обращу его в о’ни, клянусь!» «Насильно? Вряд ли, у столпа железная воля. А ты не сможешь сделать что-то поперёк его желаний. Я уже знаю». Третий замялся так отчаянно, и лишь контроль над мыслями сдержал его от злобных помыслов. Он молчал, даже не думая почти, просто на несколько мгновений почти исчез. Исчез из реальности. «Я был полностью прав. Убей его сейчас, если не хочешь проблем». «Ни за что», — гнев взревел в нём до безумства, до полной потери всяких границ. Он не мог молчать, просто не мог. Даже хотел вголос восклицать твёрдое «нет». — «Я не сделаю этого никогда, и вы об этом тоже знаете. Делайте со мной что хотите». «И к чему лишний героизм? Я могу убить тебя, а затем вернуться за столпом. Есть демоны намного сильнее тебя». Тупик ударяет почти в лоб. Неужели это конец? Будет ли ещё хуже? «Кеджуро справится, обязательно! Истребители не такая лёгкая мишень, как вы думаете! И я не сдамся сейчас, ни за что!» Так сложно удерживать теряющийся контроль, так тягостно подавлять застилающую разум панику. Власть усиливается так, что мышцы перестают подчиняться. В голове шумит и звенит какой-то навязчивой повсеместной болью. Что-то пульсирует, а именно — последняя собственная мысль. «Повелитель, остановитесь», — демон переходит на бесполезные мольбы, сдаваясь нахлынувшему страху. Глаза судорожно дрожат, по вискам скатывается ледяной пот. Внутри всё встаёт айсбергом, сердце колотится как никогда болезненно, тревожно, разрывающе. Это уже просто невозможно терпеть, ужас тисками сжимает лёгкие. Что же сейчас произойдёт, когда он наконец сойдёт с ума и Мудзан до конца завладеет его телом? Последний шанс что-то сделать тает на глазах, и Аказа цепляется за него всеми силами. Сейчас или больше никогда. Ну же, давай! — Кеджуро! — выпаливает обезумевший голос, хриплый и резкий, что Ренгоку вздрагивает крупно, отскакивает и принимает почти боевую стойку. — Беги, беги отсюда! Умоляю! Столп ужасается. Перед ним на ноги поднимается совсем не тот, с кем он был раньше. Это чувствуется даже в накалившемся воздухе. Разбитые отчаянием глаза впиваются в чужие, и в них нет того тепла, той ласки. Это не Третья Высшая Луна, нет. Истребитель понимает это сразу. Другая аура, даже другая сила. Весь Аказа пылает ею изнутри, сгорая в своей, неведомой, непонятной Кеджуро агонии. Сейчас демон изнемогает за возможность просто не двигаться. Контроль никогда не заходил так далеко: он чувствовал, как конечности сами стараются подтянуться к столпу смертью. Как он сам не может ничего с этим поделать. Клыки впиваются друг в друга крепко, до скрежета, руки вцепляются в обезумевшую голову. Крики и хрипы — всё, что через страх и боль может слышать Ренгоку. Он не понимает, не знает, что творится. А если прибавить ко всему его безоружность, что же можно посчитать тогда? Он не сбегает: не может уйти от долга истребителя, от непонимания, остолбенения, от бушующего в сердце гнева. От гнева за по-настоящему дорогого демона, от гнева за то, что он сейчас испытывает. Это не Аказа: другой, более сильный демон. На ум приходит только имя верховного их управителя, праотца. В нём просыпается пламя. Оно обжигает, истребляет все сомнения, сжигая состав назад. Сколько можно скрывать? Сколько можно врать самому себе и сопротивляться? Кеджуро никогда не рассказывал о своих ответных чувствах. И виной тому страх перед следующими за этим последствиями, перед долгом, перед запретом. Он всё это время трусил, всё. И понял лишь сейчас, когда весь мир для него, весь свет может рухнуть тяжёлым прахом. Сколько же он медлил, зачем?! Сейчас придётся сражаться любыми способами, лишь бы спасти родную душу, лишь бы не дать этой разросшейся тьме поглотить его. И Ренгоку не убежит, не станет врать больше. Он обязательно восстановит своё только что промелькнувшее улетающей птицей счастье! Столп бросается, бушуя, подхватывая с земли плотную длинную палку. С силой сжимает её в кулаке. Ничего, он и так справится. Можно сказать в рукопашную, он без малейшей доли страха ударяет старающегося не дёргаться демона. Аказа на пределе сил, но силой воли сдерживает негодующего Кибутсуджи. «Как ты это делаешь, жалкий предатель?!» — теперь уже различаемый крик в голове демон принимает с ухмылкой. Он держится, позволит Кеджуро даже убить себя, но с места Мудзана не пустит. Не лыком шиты двенадцать лун. «Убирайтесь, я буду держаться до последнего вздоха. Мне тяжело до жути, но посмотрите, даже Кеджуро пытается сделать что-нибудь», — хоть и в мыслях он может уверенно составлять реплики, наружу до сих пор вырываются режущие слух звуки. — «Но я не позволю себе сейчас проиграть!» Как же это гневит прародителя: неужели Третья Луна станет тем редким демоном, что сможет освободиться от его контроля? Неужели он нажил такого врага на свою же голову? — Кто ты такой и как ты смеешь управлять этим демоном?! — обоих выводит из размышлений столп, вжавшийся крепкими руками в бледные плечи. Держит крепко до вздутых по всему телу вен, дышит яростно и тяжело, грозно. Аказа сам это чувствует и краем глаза видит: столько ненависти он не видел в ярких добрых глазах никогда. Даже грубой силой, без техник, Ренгоку удерживает само воплощение Кибутсуджи. Поражает иногда мощь человека, готового сражаться за любовь, за веру, за свою судьбу. Кажется, слышится хруст. В плечах чувствуется резкая, отрезвляющая боль. Когда-то она была бы нипочём Третьему, но сейчас, когда абсолютно всё тело напряжено, это как глоток воздуха и спасение. «Что он творит?» — непроизвольно, но Мудзан срывается на эту фразу. Понимает, что намечается. Хотя бы по такому его поведению ясно, что битва идёт на равных. «Он поступает правильно. В таком положении моё тело не сможет регенерироваться, а из-за сломанных рук вы не нанесёте ими ни одного удара!» — сквозь боль, сквозь эти отвратительные чувства он способен порадоваться мимолётной, возможно, удаче, надежде. И это будто… будто он понял, что испытывают люди, когда смертельными травмами они выбивают победу из рук таких демонов, как сам Аказа. «Немыслимо!» — Третий улавливает это негодование, этот ужас и искреннее удивление в голосе самого Кибутсуджи, улавливает и через все тяготы восхищается столпом. Как же он недооценил его тогда. Невероятно. Сорвавшимися связками он хрипло шипит: — Сломи мое тело, — Ренгоку сразу понимает. Сейчас он решителен, даже не смотря на уколы совести. Аказе так тяжело сейчас. Тяжело, как никому из них троих. И всё равно он готов с достоинством претерпевать эти страдания ради одного лишь столпа. Такой преданности Кеджуро в жизни не видел даже у людей. Ловкой чёткой подсечкой и несколькими ударами он, непонятно откуда взявший силы на это, с хрустом пронзает голени резкой болью. Недошаг — и демон падает на землю. «Чтоб вас, истребители!» — последняя чужая мысль, что проносится в голове. Теперь-то Аказа наконец чувствует свободу. Смешанную с болью. Это их победа. Всё вокруг будто затихает: былой успокаивающий шум реки перебивает заполошное дыхание, в крови до сих пор кружится адреналин и потрясение. Обычно регенерация работала при любой сложности травмы. Почему же сейчас всё идёт под откос? Он откашливается и рычит. Невыносимо. Насколько же всё его тело пылает огнем? Столп приходит в себя. Осознание, тревога, мелькающая ярким факелом радость их победе — всё так кружит голову, не даёт сердцу вернуться в обычный ритм. Взгляд перемещается на судорожно дышащего демона. После пережитого, боль ощущалась для него в десятки раз острее. — Аказа! — он за пару мгновений подлетает к раненому парню, разворачивая его вымученное лицо к себе. — Как ты? Лёгкая, настолько слабая, но искренняя улыбка приподнимает уголки губ. Тело демона дрожит от перенапряжения, от боли. Он походит на человека ещё больше: этой строгой ограниченностью смерти, уязвимостью, чувствами. Усталостью и явной беспомощностью. На глаза почти наворачиваются слезы от того, кто сотворил всё это. Из-за любви к кому Аказа — Третья Высшая, — пошёл на это. Ради кого он преодолевал всего себя, ради кого ставил на кон всё. — Аказа… — мысли вырываются шёпотом, полным вины и сожаления. — Такое состояние демона, это ведь ненадолго, да? Так почему же Ренгоку так больно, так страшно за деяния рук своих? Успокаиваться тем, что всё это было ради как раз-таки жизни демона не получалось. — Всё хорошо, — рука, зажившая наполовину, ложится на чужое колено. Столп прикусывает губу, чтобы подавить всхлипы. — Теперь всё хорошо, Кеджуро. Истребитель смотрит, неотрывно и нежно. Почти что ментально пытаясь залечить все оставленные раны, он наклоняется к приоткрытым губам, мягко касаясь их своими. Аказа замирает: так тепло от одного лишь нетребовательного, краткого поцелуя. — Пожалуйста, прости меня, — так искренне, правдиво. — За что ты извиняешься? — улыбается ему демон. Он до сих пор испытывает остатки пульсации, боли в почти что сросшихся конечностях. Но понимая, что этими муками он спас свой смысл, свою любовь, всё отходило на далекий план назад. — За всё прости, умоляю! — Кеджуро едва ли удерживается, чтобы не кинуться ему на грудь. — Тебе пришлось встать против своего главы, и подвергаться опасности, и… Голос обрывается выдохом. Столп поникает настолько, что больше не может ничего сказать. Так почему же в чужих глазах читается нежность? — Забудь об этом. Это не такая большая цена для меня за возможность просто быть рядом, — Аказа чувствует, как тело приходит в норму, как становятся на место все суставы и как пропадает вся боль. Силы также возвращаются, понемногу, не сразу. Ведь ещё не конец. — Кеджуро, ты не будешь уходить? Истребитель, следуя своей огненной натуре, через силу улыбается. Мягко, устало, выражая всю любовь. — Ни за что, — ловит он первую повисшую в сознании фразу. Кто мог предполагать, что будет дальше, но оба знали наперед: этот путь им предстоит проделать только вместе.