Иногда мне снится человек. Он появляется будто из темноты, из ниоткуда. Его внешность довольно… необычна: у него слишком бледная кожа; его безгубый рот полон маленьких и острых зубов, и он скалит его, словно в насмешке (хоть я и не уверен, что он вообще может что-то чувствовать). И глаза… Нечеловеческие красные глаза всегда смотрят на меня с каким-то скучающим любопытством, с каким всматриваются в странный экспонат в музее — достаточно интересный, чтобы остановить на нём свой взгляд и узнать, что он собой представляет, но оказавшийся в итоге таким простым и заурядным, что, отвернувшись, моментально забудешь о нём. Я
хочу, чтобы он забыл обо мне, но он не
отворачивается.
Лишь склоняет голову к плечу и щурит свои змеиные глаза, словно всё же что-то цепляет его в этой посредственности, но он никак не может разглядеть, понять, что именно. И взгляд его становится серьёзным, внимательным, таким, что кровь в жилах стынет и дыхание замирает. Тело от страха леденеет, что ни пальцы согнуть, ни убежать не получается, а кожа в момент покрывается испариной, и отвратительное липкое чувство унижения и страха обволакивает меня с головой, отзываясь горечью на языке. Мне хочется кричать, я открываю рот, но воздух застревает в лёгких. Можно ли во сне задохнуться? Вероятно, да, потому что спустя мгновение, такое длинное и бесконечное, как и тёмное пространство вокруг, у меня начинает кружиться голова, а перед глазами черные пятна танцуют и перекрывают вид на моего гостя. Секунда, и я делаю вдох, а воздух обжигает лёгкие до слёз в глазах и мурашек по коже, но всё, что я могу — это дышать и сквозь звон в ушах слышать его смех, такой холодный и высокий вперемешку с глухим свистящим шипением. Ему весело, он забавляется, когда видит перед собой такого жалкого и ничтожного меня. Мне хочется разозлиться, наорать на него, но я просто
не могу.
Он пытается уличить меня во лжи, словно я скрываю от него нечто очень важное, и в этот момент я понимаю, что не должен поддаваться. Там, во сне, я знаю что-то, что он хочет от меня услышать; что-то, что поможет ему победить; что-то, что я не расскажу ему ни под пытками, ни на пороге смерти. И он лишь усмехается в ответ на мои слова.
Его речь не похожа на человеческую, скорее на странное змеиное шипение. Осознание приходит ко мне не сразу, постепенно накатывая лавиной омерзения на самого себя, и чем дальше, тем хуже: я понимаю
его речь, я такой же, я
урод.
Он говорит, что мы связаны, что мы похожи и познали одну боль. Он говорит, что поможет, защитит. Он говорит, что никогда не солжёт, не предаст, что будет мне домом и семьёй, которых у меня никогда не было. Его слова бьют наотмашь в самое сердце и вскрывают застарелые раны, пачкая тёмной кровью рубашку и оставляя после себя лишь ноющую дыру в груди. Его слова столь желанны и столь искренни, что я не могу сдержать горьких слёз обиды и разочарования. Из груди вырываются лишь жалобные всхлипы, которые я никак не могу скрыть, но в этот раз он не смеется. Его руки такие сильные и холодные, когда он накрывает ими мои горящие щёки, большими пальцами вытирая слёзы под глазами, и, приподняв голову, заставляет посмотреть прямо в лицо — его взгляд до омерзения сочувствующий и понимающий, а улыбка полна горькой печали. Я не могу себя заставить отвернуться от него, лишь остервенело мотаю головой, боясь подать голос. Мой взгляд полон немой мольбы, но даже я сам не знаю, хочу ли, чтобы он забрал меня или же оставил и перестал мучить. Он прислоняется лбом к моему, продолжая смотреть своими нечеловеческими красными глазами, устало выдыхает и зарывается холодными паучьими пальцами в мои волосы, мягко перебирая пряди.
Я знаю, ему нужно, чтобы я признал вслух свою капитуляцию. Я знаю, что его слова не были ложью. А еще я знаю, что мы связаны куда крепче, чем он думает — словно две части одной души.
«Что ты чувствуешь к нему?»
Ненависть. Это чувство поселилось у меня в груди, выжигая внутренности своим ядом, до дрожи в пальцах и до скрежета зубов. Я ненавижу его понимание. Ненавижу, что из всех людей в мире лишь он один готов помочь мне. Ненавижу чувство защищенности, которое он дарит мне одним своим присутствием. Ненавижу то, как я
нуждаюсь в нём. Мне противно от самого себя за эту слабость. Я чувствую себя униженным, никчёмным,
жалким.
И мне страшно. Да, очень страшно. Потому что знаю, когда-нибудь я не сдержусь и дам ему все, что он от меня потребует. Стану, как все остальные.
«Остальные?»
Я… я не знаю. Не понимаю, откуда во мне такая уверенность, но я знаю, за его спиной стоят сотни людей, готовые буквально преподнести мир к его ногам. Знаю, что стоит ему получить от тебя желаемое, как ты перестаешь для него существовать. Словно в момент обезличиваешься, становишься частью серой массы, которую он может в любой момент променять на что-то более ценное.
«Ты боишься, что стоит дать ему желаемое, как он забудет о тебе? Приравняет к остальным никчёмным. К мусору. Ты хочешь быть для него кем-то особенным, не так ли? Тем, кого этот монстр смог бы полюбить?»
Ха-ха… Это так нечестно с твоей стороны. Ты всегда задаёшь такие вопросы?
«Ответь мне».
Я… Я хочу …
хочу быть нужным. Хочу, чтобы мной гордились. Хочу, чтобы…ха-а… Чтобы меня
любили.
Я закрываю в бессилии глаза, признавая поражение, и уже не вижу, как искривилось в удовлетворённом оскале лицо напротив. Не вижу, как синева зрачков сменилась кровью, а язык прошёлся по пересохшим от возбуждения тонким губам.
Я открываю глаза и успеваю заметить тень, нависшую на красивом лице. Мгновение, и видение пропадает. Знакомое чувство тревоги вновь охватывает меня, но я встряхиваю головой и списываю всё на стресс от чересчур выматывающего сеанса. Он смотрит на меня с лёгкой деловой улыбкой, как и всегда. Он предлагает бокал дорогого вина, как и всегда. Он безукоризненно вежлив и чуток, как и всегда. Но тогда почему, сделав глоток, я погружаюсь в темноту, и знакомые холодные руки обхватывают меня, прижимая к чужой груди и удерживая на подогнувшихся коленях.
«Останься со мной, душа моя, и я клянусь, что всегда буду любить тебя».
И я понимаю, что проиграл.
