Всегда

Между небом и морем стирается тонкая линия горизонта. Одно перетекает в другое, смешивается в последних красновато-лиловых закатных лучах. Становится несущественным. Серёжа чуть спотыкается, едет по песчанному склону вниз, неловко взмахивая руками. Смех Паши за спиной, потом тихая ругань — спрятать довольную улыбку не получается, да и незачем. — Осторожнее, Павел Иванович. На сегодня достаточно битой посуды, не хватало, чтобы ты ещё бутылку разбил. — Хватит под руку говорить, Серёж, — скалится в ответ ласково. И прямо сейчас Серёже до сентиментального ужаса хочется целовать эти раздраженно улыбающиеся губы. Песок под босыми ногами приятно тёплый, медленно остывающий под душным тяжёлым морским воздухом. Он с наслаждением делает глубокий вдох. У моря совершенно особый, солёный, насыщенный, ностальгический запах — его ни с чем не спутаешь. Даже Финский залив всегда удушливо дышал им в редкие солнечные летние дни, и более всего на свете Серёжа любил его. Так для него всегда пах дом. Запах, звук и бесконечное движение моря будили в нем тяжёлую тоску по несбыточному. Тому, чему он безуспешно пытался дать имя. А потом встретил Пашу. Который, сейчас, на берегу абсолютно чужого моря, пытался открыть бутылку шампанского. — Держи, дарю. Безвозмездно, то есть, абсолютно бесплатно. Штопор, нечаянно прихваченный им со стола, наконец, пригодился. "Ты дебил или да?" — За такие взгляды в Голливуде дают Оскар. В тот момент, когда он научился понимать Пашу без слов, Серёже открылся новый дивный мир. Хотя, пожалуй, это было взаимно. "Кто из нас дебил". Паша хмыкает, брови вскидывает, но не спорит. Пробка отправляется в его карман, ради экологии и благоразумия. Смотреть на то, как он хлещет моэт прямо из горла, можно бесконечно. И Серёжа смотрит. Жадно ловит мгновение, когда вечно надменное выражение любимого лица сменяется на почти уязвимое. Как Паша ладонью утирает губы. Застревает, вязнет в этих бесценных секундах. Глаза закрывает от невозможности. Ему не хватает воздуха, любовь накрывает удушающей волной с головой. Кому скажи — не поверят. Вот только... — Держи. Прямо в грудь бутылку мягко толкает, голову вбок склоняет лукаво и смотрит. Всегда смотрит. Право же, это утомительно. Но никогда Серёжа ни на что его взгляды не променяет. Он делает небольшой глоток. Никогда не мог понять болезненной фиксации Миши именно на шампанском этой конкретной марки. Но они с Пашей добросовестно привезли ящик — все же свадьба лучших друзей случается... Ну, конкретно этих неразлучников, раз в жизни. Когда преисполненный торжественной радости позвонил Апостол, Серёжа понял, что всё. Приехали. Как сейчас помнит свое снисходительное "Совет да любовь" и чуть менее снисходительное "Знаю отличную планировщицу свадеб". Стыдно вспоминать, но тогда внутри что-то замерло, замерзло. Им с Пашей, разумеется, ничего такого не нужно было. Они взрослые люди, в конце концов. И незачем проходить через официальную церемонию признания друг друга самыми близкими в мире людьми, не так ли? Им обоим это и так прекрасно известно, так зачем же... — Потанцуй со мной. Не просьба. Пальцы Паши легко обнимают запястье, тянут ближе, в объятия. Серёжа улыбается против воли, головой качает. И, кажется, этого Паша и добивался. Он послушно сжимает чужую ладонь, заводит вторую руку с зажатой бутылкой за Пашину спину. — Да брось ты её, — с досадой. Романтики, Пестелю, как всегда хочется внезапно и раздражающе сильно. — Паш. Но бутылка, все же, их общими усилиями отправляется в песок. Куда аккуратнее (Серёжа надеется её допить), чем могло быть. — Серёж. Снова близко. Вот так, мягко, глупо без музыки, но под шелест волн и догарающий закат, они едва-едва двигаются по остывающему песку. Качаются на волнах непривычной идилии. И Серёжа в какой-то момент расслабляется, позволяет себе опустить голову, уткнуться лбом в чужое плечо. Он вдыхает чистый, немного выветрившийся запах Пашиного парфюма со странно влетающимися в него солеными нотками моря и его собственного запаха. Паша пахнет домом. Тем, что он так безуспешно искал и внезапно обрел там... В том, в ком не ожидал. — Думаешь, нам тоже стоит, а? Что?.. — Ты о чем, Паш? Серёжа голову поднимает, хмурится, вглядываясь в старательно отводящего взгляд Пашу. — Об этом всем. Тот делает неопределенный взмах рукой, а Серёжа ежится — там, где секунду назад его горячая ладонь прожигала кожу сквозь рубашку, разом холодеет. Смысл сказанного доходит словно через толщу воды. — Ты только что спросил стоит ли нам пожениться? Или я ослышался? — Не ослышался. Губы чуть поджимает, неосознанный жест недовольства, и Серёжа прикрывает глаза. Когда только успел выучить все эти мелочи, из которых он состоит? То, что ненавидит яичницу по утрам и что лучший завтрак — это кофе. Что “Не открывай окно — дует, проветришь, когда я уйду" означает "Не простудись, пожалуйста". Что вместо "Я люблю тебя" всегда будет "Я тебя тоже" (и его это устраивает). Что его любовь такая тихая и незаметная снаружи, такая сильная внутри. — Мы становимся отвратительно сентиментальными. И самое худшее, что без шампанского никак не получится обойтись. На удивлённо вскинутые брови, он лишь едва заметно улыбается: — Мы не можем оставить Мишеля без его лакомства. — Это значит да? — Всегда да, Паша.