Голод

— Я тебя не понимаю, — говорит Ригальдо бесцветно и холодно. Подобно тому снегу, что нескончаем в этих землях, будто кто-то наверху перевернул огромный чан. — С одной стороны, ты начал войну, перевернув все земли вверх дном, подобрал сумасшедшую однорогую, способную нас щелчком пальца размазать. А с другой — усиленно играешь в человека, всего такого благородного лорда и защитника обездоленных сирот. Даже жрёшь только убийц и воров. Исли скашивает на него взгляд, перестав всматриваться в далёкую горную цепь, тянущуюся, кажется, через всё Альфонсо. Снежинки путаются в его волосах и оседают на белёсых ресницах. Исли смаргивает влагу. — Мясо с привкусом порока слаще, — парирует он, не улыбаясь, но в тёмных глазах пляшут искры. Нелепый цвет. — Что тебя так раздражает, Номер Два? Всё, думает Ригальдо. То, что Номером Два зовёт. Ещё хуже, если бы звал Сребоглазым Королём Львом. До желчной блевоты противно. И волосы его бесят. И взгляд этот, насквозь пронизывающий, насмешливый. И уж тем более бесит это его снисхождение в изгибе бескровных губ. Мороз не притрагивается к этой коже, не румянит. Исли, мать его, холоднее любого льда. В такие мгновения Ригальдо стоит в шаге от той бездны, из которой выполз сам Исли — ею порождённый, и готов снова бросить ему вызов. Верх безрассудства и желание втоптать северного короля в сугробы Альфонсо. Чтобы белое впитало тёмно-фиолетовую кровь порождения. — Твоё лицемерие, — цедит Ригальдо. Он ожидает фырканья, чтения нотаций, но Исли всегда умеет удивлять. Он смеётся. — Мой прямолинейный Ригальдо, — Исли встряхивает своей гривой, ниспадающей выбеленными прядями на мех его дорогого плаща, — это не лицемерие. А попытка найти хоть какой-то смысл в проходящих летах. Ригальдо трёт переносицу, думая о том, что не следовало прислушиваться к этому зову. Наверняка не следовало. — Звучишь как зажравшившийся мудак, Номер Один. Исли вдруг тянется рукой и стряхивает налипшие на его волосы снежинки. Задумчиво, едва нахмурив брови. — Пусть так. Но зато мы повеселимся. Ничто так не радует твою душу, как хорошая бойня. Ригальдо хочет схватить его за руку да выдрать с костями. Но Исли его играючи располовинит, стоит только позволить потокам йоки шелохнуться. — У Пробудившихся нет души, — отвечает Ригальдо глухо, вглядываясь в точёный профиль того, с кем повязан и жизнью, и смертью. — Зато есть голод. Исли не улыбается. Только искрится и звенит его огромная аура среди снежных хребтов и — намного лиг дальше, выбивая леденящую дрожь и у воительниц, и у йома. Проклятая бездна. — Тогда я его утолю, мой король лев, — говорит он. Ригальдо давит в себе раздражение и ярость, и шумный выдох. Сука. Как же он его ненавидит.