Земля и время

На кладбище никого не было, кроме них двоих. Он стоял на коленях у свежей могилы, обхватив руками каменную плиту и прижавшись к холодному граниту лбом. Она стояла за ним, готовая броситься и оттащить его от могильного камня. — Нет, пожалуйста!.. Что можно ответить на такой крик тому, кто потерял лучших друзей. Тому, кто не стареет. Тому, чьё имя означает "добрый целитель". Тому, кто может заставить идти назад время разбитых игрушек, обломков кораблей, сожжённых книг и павших воинов. Ривер не знала, чем можно утешить Духа обратного хода. Знала, что ничем. Норны сильнее прихоти Доктора: сколько бы он ни играл со старой Урд в перетягивание нитей чужой жизни, она всегда обрезала их точно там, где было предначертано. Доктор мог легко поднять из мёртвых Эми и Рори, но он бы потерял их ровно через столько часов, сколько выгадал бы у времени. — Пожалуйста... — Тише, — Ривер крепче обняла его и гладила по голове. — Тише, милый. — Ривер. — Да. — Можно я?.. — Да. Доктор отстранился от неё, уткнулся лицом в её колени и так замер. Ривер продолжала нежно гладить его по волосам и плечам, стараясь дышать помедленнее, чтобы не выдать, что из её глаз тоже катились слёзы. Когда любишь нестареющего бога с лицом двенадцатилетнего мальчишки, стараешься скрывать не только телесные травмы. Тем более когда любишь Духа обратного хода. — В чём смысл, — глухо заговорил Доктор, — уметь обращать вспять реки, превращать пепел в деревья и книги, заставлять снег лететь вертикально вверх — в чём смысл этого всего, если я не могу просто вернуть дорогих мне людей. — Доктор... — А знаешь, что самое страшное? Если я подниму их из мёртвых, их память отмотается на столько времени, сколько я им дам. Я буду знать, когда они умрут, каждый раз. Раз за разом. Пока мне не надоест перематывать ограниченные души людей, как кассету, пока они не сделают абсолютно всё, что могли бы. И тогда я сам брошу их. — Милый... — Я не буду, Ривер, не бойся. Я не настолько глу... Доктор осёкся. Ривер грустно улыбнулась, наклонилась к нему и поцеловала. — Я знаю, Доктор. Доктор встал с травы, посмотрел на примятый участок, повернул в воздухе рукой. Трава выпрямилась и посветлела, как будто на ней никто не лежал. Неожиданно он громко застонал и согнулся от резкой боли в плечах. Ривер быстро встала и шагнула к нему, приобняла и нажимом бедра заставила на себя опереться. — Ривер, я... если ты... — Конечно. Пойдём. Только... Ривер обернулась, подошла к каменной плите, посмотрела на имена со смесью нежности и бесконечной боли, шагнула на ещё рыхлую землю, бросила несколько семян. Через секунду там побежали тонкие гибкие ростки, быстро обвили всю плиту, набрали силу и распустили листья, которые подёрнулись по краям лёгкой бордовой дымкой. Ривер не умела, как дриады, говорить с деревьями и возвращать к жизни упавших лесных гигантов, но ей, дочери Имира, кое-что уметь всё-таки полагалось. Земля давала особенно много силы местам, где Ривер о ней просила. Они вернулись в номер мотеля, где остановились на день похорон Эми и Рори. Ничего не напоминало о том, что несколько часов назад Доктор разнёс вдребезги почти всё, что было в номере: он всё аккуратно вернул в изначальное состояние. Сейчас Доктор разделся по пояс и повалился лицом на кровать. Ривер села рядом и коснулась его спины. Медленно, едва нажимая, она прошлась круговыми движениями по его плечам, основании шеи, лопаткам. Не услышав протеста, продолжила сильнее, нежно разминая его мышцы, снимала напряжение, как будто могла одними руками избавить его от душевной боли. Ривер ничего не оставалось, кроме как искренне верить, что она может. Доктор что-то пробубнил в подушку. — Что, любовь моя? Прости, я не услышала. — Я сказал, покажи мне наши часы. Пожалуйста. Мне нужно знать. — Доктор, ты сам ввёл это правило, я не должна тебе показывать часы до того, как... — Я знаю. Ривер, прошу тебя. Только сегодня. Я должен знать. Она горько вздохнула и протянула Доктору правую руку. Он осторожно взял её, коснулся зелёного рукава, медленно отодвинул ткань, обнажив запястье. Ривер отвернулась и закрыла глаза. Доктор начертил кончиком пальца небольшой круг на внутренней стороне её запястья. Посмотрел на проявившуюся татуировку. Долго смотрел на неё неподвижно, затем смахнул её быстрым жестом, поднёс руку Ривер к губам и нежно поцеловал. Почему-то Ривер больше всего хотелось дать ему свободной рукой по щеке. — Не говори мне, сколько там времени. — Не бойся. Не скажу. — Знаешь, с твоей стороны было несколько жестоко создавать на моей руке часы, отмеряющие оставшееся мне время, и прятать его во временной карман. Моё счастье, что ты единственный дух обратного хода во вселенной, — голос Ривер дрогнул. Доктор виновато опустил глаза. Он многое знал, очень многое, но на вопрос, почему он нарушил своё единственное правило именно с Ривер, он ответить не мог. Правило гласило: не отматывать время умерших близких. Но Ривер... Ривер старела рядом с ним уже в тридцать шестой раз. Он добился от Норн разрешения для неё пить из источника у корней Ясеня, чтобы она помнила их жизнь до её очередной смерти. Сколько ещё раз Урд позволит ей остаться его Ривер, не стать незнакомкой? А что если это будет происходить раз за разом, и она всё сильнее будет забывать его? Доктор боялся этого сильнее, чем вневременных Поющих монолитов. Возможно, поэтому он решил, что будет отличной идеей точно знать, сколько лет её жизни он смог вытянуть от Урд. И создал на запястье Ривер часы, отмерявшие время до её смерти. В окно постучалась ветка яблони. Ривер встала, открыла окно, сорвала несколько спелых плодов — даже ноябрь был бессилен, если земля хотела, чтобы у Ривер были свежие яблоки. Она протянула одно Доктору. Тот долго держал его в руках и отдал ей обратно, нацарапав ногтём на кожуре улыбающуюся рожицу. Ривер тоже улыбнулась. — Ложись спать, милый. Я буду с тобой. — Обещаешь? Всё время? — Земля да будет мне свидетелем. Доктор улыбнулся, сначала очень печально, а затем заговорщически. Ривер почувствовала дуновение холода, а затем увидела поднимающиеся к потолку снежинки.