Ангел

Мужчина сидел на своём любимом месте, подперевшись старым дубом. В его руке как обычно покоился клинок — такой большой и устрашающий, но все же царапины и трещины дают знать о прошлом своего хозяина. Ночное небо было усыпано миллионами маленьких светящихся точек. Звезды. Ему казалось, что сегодня они особенно красивы и ярче. «Жизнь без цели... Просто потому что родился... Подобная жизнь нестерпима для меня. Во всем равный мне человек, только того я мог бы назвать своим другом» — Я много думал о твоей фразе про друга, — произносит он, замечая, как легла темная тень за его спиной, — эта истина, как бы долго она до меня доходила, если бы я тогда не услышал тебя. — Гатс... — тонкая, слишком легкая для воина рука приземляется ему на плечо. Как она может твердо держать меч и так бесстрастно убивать? Он был по-прежнему красив. В начищенных до блеска доспехах и с этим уверенным взглядом. Да, пожалуй это первый человек, к которому Гатс испытывает уважение. Он даже готов отдать жизнь за ту улыбку, которая так редко озаряет его белоснежное лицо. Только пока он не может себе в этом признаться. Гатсу легче думать, что каждый раз он берет клинок в свою руку только для себя. Ему легче думать, что смысл его жизни в одних только убийствах. Он разочаровался в людях. С того момента, как Гамбино издал свой последний вздох. С того момента, как его самый родной человек в этом мире попытался его убить. Мужчина был твёрдо уверен в том, что он сам по себе. И самое дорогое, что у него было, есть и будет — это меч. И как же он был удивлён, когда Гриффит сказал ему, что он безо всякой выгоды рисковал жизнью ради него. Просто потому, что так хотел. И сейчас на него смотрит тот самый человек, что когда-то дал ему надежду. — Я не могу позволить себе и дальше жить твоей мечтой, — твердо произносит Гатс. Он уже давно принял решение. Мужчина всегда удивлялся, как Гриффит может быть таким быстрым в бою, изящно управляя своим клинком. Как глаза его уверенно смотрят на врага. И как его переливающиеся серебром волосы развеваются на ветру, когда он снимает шлем и кричит «Победа!». И эти мягкие, нежные губы, которые прямо сейчас кротко целуют шершавую щеку. Гриффит склоняет голову на бок, нависая над растерявшимся мужчиной. — Здесь холодно, пойдём ко мне, — Гатс просто не может сопротивляться этой просьбе. Он не помнил, как дошёл до покоев Гриффита, и, как они поддавшись страсти, обнаженные лежали на кровати, лаская друг друга под мягким лунным светом, выходившим из окон. Как Гатс в последний раз своей жизни любовался телом своего прекрасного любовника. Они оба знали, что больше не увидятся. Рельеф мышц на груди, сильные, но такие тонкие руки, ласкающие его тело, распущенные волосы, которые Гатс с нежностью гладил, губы, которые не пропустили ни один миллиметр мускулистого тела, заставляя томно вздыхать от удовольствия и подаваться навстречу. Он единственный в своем роде. Словно ангел, сошедший с полотна картины известного художника. Каждое движение его всегда аристократично и неповторимо. Гатс, всегда серьезный и прямолинейный, любящий выпить крепкого пива, чтобы непременно уснуть на скамейке, нередко употребляющий матерные слова во фразах, махающий мечом целыми днями, только чтобы на мгновенье отвлечься от того страшного видения, как он убивает своего наставника. Две стороны одной монеты. Свет и тьма, что отражаются в душах каждого смертного. И сейчас они слились с страстном танце любви, что был предрешён ещё до их рождения и до создания всей жизни на Земле. Оба они были уверены, что это последний их раз блаженного соития. Каждый должен идти по своему пути, к своей мечте. И это осознание было для них слишком мучительно, ведь они были связаны болью, что таилась в их сердцах, покалеченных жизнью. Так решили Боги, и никто не смеет осуждать их решения, и, тем более, противиться им. Светало. Мужчина всю ночь не смыкал глаз, наблюдая, как подрагивают длинные пушистые ресницы Гриффита во сне. Серебряные волосы его распластались по подушке, спутались. Аромат свежих полевых трав, что исходил от него, дурманил голову. Гатс последний раз прикоснулся губами к виску юноши, и, накинув одежду и плащ, что валялся на полу, вышел из покоев. Ангел, словно сошедший с полотна картины известного художника, сжался клубочком. Из голубых глаз его посыпались бриллиантовые слёзы, бесстыдно падая на пуховую подушку, на которой все ещё оставался родной запах. Запах Демона.