Однажды.

Однажды Рома встречал его на вокзале. Денис даже не говорил, когда именно приезжает, только упоминал число. Худяков встречал его на перроне. Стоял там, улыбался, скрестив руки на груди; а после распахнул и Дениску заключил в объятья. Обнял так, словно накрыл теплым одеялом, укрыл от этого мира, укрыл от всех невзгод и надвигающегося апокалипсиса. Рощев тогда еще спросил его, Ромка что, с самого утра тут ждет? Время было около пяти или шести, вечера, конечно. Худяков смеялся в ответ. Сказал, что нет. Соврал, конечно; и Рощев знал об этом, откуда-то Рощев знал, и Рома знал, что он знал. Худяков его долго обнимал, минут пять, или даже больше. Спину гладил, все жал к себе с такой осторожностью, а Дену совершенно не хотелось отстраняться. Как будто он впервые за всю свою жизнь оказался дома, приехал туда, прибыл, так долго шел, и наконец добрался. А однажды Ден просто скинул Ромке геолокацию. Не объясняя ничего, просто написал в одном из мессенджеров — в век интернета так просто это сделать. Худяков ведь не спрашивал, что там такое, и что случилось он тоже не выяснял. Время третий час ночи, а Худяков пишет: сейчас буду. Спал ведь. Это Ден потом понял, что он спал. Когда Худяков уже приехал, на такси, в бар, где Рощев методично напивался. Рома тогда ничего не сказал, не спросил. Сел рядом и просто обнял за плечи. Худяков смотрел на него так, будто Ден — это самое важное существо во вселенной. Однажды Денис у него ночевал. Как-то так получилось, Ден даже не помнит, почему именно. Напился? Что-то было не так с отелем? Остался у Худякова на ночь. Кажется, это Рома его к себе и привез. Не Ден к нему приехал. Смутные воспоминания, Ден помнит только отдельные детали. Футболку, которая пахнет Ромой. Огромное одеяло, в которое Ромка его заворачивал, как в кокон. Плечо Худякова вместо подушки. И то, как Рома пальцами гладил его щеку, стоило ему проснуться. Ден спрашивал: ты спал вообще? Рома только улыбался. Сказал: спал конечно. В тот раз даже не соврал: просто не уточнил, когда спал в последний раз. Рощев знал, а Рома знал, что Рощев знал. Денис сидел на кухне Ромы, так и завернутый в одеяло, пока Худяков готовил завтрак. Омлет и тосты, немного бекона. Кофе, горячий настолько, что обжигает язык. Сигарета из пачки Ромы. Гель для душа Худякова и его зубная паста. Одежда на нем тоже была Худякова, а уехал к себе Денис только вечером. Он не хотел уезжать. Еще Рома знакомил его со своими друзьями. Ден долго противился этому, считал, что ему не место в их компании. Считал, что он им не понравится. Не любил незнакомых людей и не хотел, чтобы Рома расстраивался. Но однажды так просто получилось почти случайно. А может, нарочно. В этот раз Денис даже не спрашивал, позвал ли Худяков своих друзей, попросил ли их появиться в клубе чуточку позже, или нет. Ден смирился сразу, в тот момент, когда Даня пожал ему руку, а потом потянул Дениса вот так за руку к себе, крепко обнимая. Сега — на тот момент Рощев еще не знал его имени — рассмеялся. После он сидел на диванчике между Пашей и Ромой, и Дима что-то рассказывал, так активно жестикулируя, едва не скинул бокал с пивом. Там, под столом, Худяков так осторожно водил пальцем по ладони Дениса. Со своей семьей Ромка знакомил его не случайно. Впрочем, такое трудно было устроить случайно. Просто однажды Худяков спросил его: поехали в Томск? И они поехали. Тем же вечером. Взяли билеты на самолет и через несколько часов приземлились в Томске. На тот момент Рощев уже знал, что Ромка оттуда родом. Рощев не спрашивал, но подозревал. Больше всех Дену радовался Риддик — самый счастливый песель в мире. Худяков сказал: такой же дурной, как и его хозяин. Денис так смеялся тогда. Денис поцеловал тогда Рому в щеку, коротко, быстро, так осторожно. Худякова словно обжег этот поцелуй. Дед Ромки только и спросил: а как же дети? Однажды Денис спросил об этом Рому в лоб. Потому что это тогда, в Томске, Худяков просто рассмеялся. Тогда, в Томске, Рома сказал: сами еще дети. Но отшутиться можно было с дедом, а Рощев ведь всегда знал, когда Рома ему врет, а Рома знал, что он знал. Рома сказал: собаку хочу. Рома спросил: Ден, у нас однажды будет собака? На тот момент они еще даже не целовались. Это случилось намного позже. Когда Рома в очередной раз заболел. Худяков ненавидел болеть по правилам: лежа в постели и принимая лекарства. Худяков предпочитал переносить все на ногах, но в этот раз его подкосило слишком сильно. Рощев тогда приехал к нему, услышав по телефону его кашель. На тот момент Рощев бывал там уже несколько раз, достаточно, чтобы ориентироваться в квартире Ромы с закрытыми глазами. Просто взял и приехал; а Рома не смог не открыть дверь. И не смог сопротивляться, когда Денис рявкал на него. Чтобы Рома лег, чтобы Рома заткнулся и пил чертов бульон. Чтобы Рома послушно принимал нужные таблетки. Чтобы Рома мерил температуру — за градусником Денису пришлось еще бежать в аптеку. У Худякова даже градусника не было. И Ден сидел на краю его кровати, а Рома смотрел на него. Он всегда смотрел на него, так, что у Рощева сердце замирало. Однажды Денис и не выдержал. В один из моментов, когда градусник следовало бы вытаскивать, Денис просто наклонился, чтобы поцеловать Рому. А Худяков ладонь положил на его губы, останавливая. За пару секунд до просто остановил его и сказал: заразишься. Глупый такой. Но он смотрел на Дена так, как никто никогда не смотрел и точно не посмотрит, и все, что смог Рощев — это просто взять его руку в обе свои. Переплести пальцы. И сказать: заткнись, пожалуйста. И Худякову ничего не оставалось, как заткнуться — и ответить на поцелуй. Единственный за тот вечер. Самый нежный за всю жизнь Рощева. Ден сказал: а теперь спи. Рощев думал, что не сможет уснуть, но так и отключился рядом, поверх одеяла, еще в одежде. В объятьях Ромы — он все-таки выпутался из одеяла и потянул руки к Денису. В тот раз была очередь Дена готовить им завтрак, вот только из-за болезни есть Худяков совсем не хотел. Просил полежать с ним еще немного. Посмотреть фильм. Поговорить. Рассказать что-то. Что угодно. Просто побыть. Не уходить. Если только принести ему сигареты. Однажды Ден все-таки приготовил ему завтрак. Блины. Субботнее утро, а Денис опять у него ночевал; он стал проводить у Ромы слишком много времени. Худяков никогда не шутил насчет того, что стоит уже перевезти вещи Рощева к нему и забить на условности. Ден тоже не шутил. Такая скользкая тема, которую они обходили оба стороной; целуясь ночами так отчаянно, будто наступит конец света, если они не соприкоснутся губами. А в то утро Денис жарил блины, а Рома мешался. Обнимал его со спины, кусал за ухо, таскал горячие блины с тарелки. Они так смеялись в то утро. Ден шутливо отбивался той деревянной лопаточкой. А потом и просто ладонью. Дай пять Худякову — только по заднице. Звонкие шлепки, слишком громкий смех. Подгоревшие блины, которые Худяков все равно сожрал, убеждая, что так даже вкуснее. Он отсосал Денису прямо там, в кухне, усадив его на обеденный стол; Рощев и плиту-то едва успел выключить. После этого Ден решил, что со снами пора завязывать. Рома Худяков, которого не существовало в реальности и которого он видел только во снах, стал слишком реальным. И это было хуже всего — закрывать глаза и только тогда касаться, только тогда видеть. Когда сны Рощева стали важнее реальности, Денис решил, что с ними пора кончать. Завязывать. В ход шло все; дурацкие ловушки для снов, в которых не было никакого толка. Над кроватью Рощева висели шестнадцать штук: из разных стран, сделанные вручную, сделанные под заказ, специально для него. В ход шли таблетки, от которых Рощев должен был просто проваливаться в темноту. В ход пошел однажды гипнотизер. И от всего этого не было никакого толка. Рощев пробовал спать по сорок минут и пробовал не спать вовсе. Рощева ломало. Рощев пробовал амфетамин и кокаин, Рощев пробовал мешать энергетики с кофе. Рощев пробовал пробивать Рому Худякова по соцсетям и базе полиции. Худяков просто однажды приснился ему; а после стал сниться каждую ночь. Другая жизнь, словно из параллельной реальности. Связанная цепочка событий. Рома продолжал сниться не смотря ни на что. Стоило Рощеву прикрыть глаза хоть на секунду, он видел Рому. Тот или иной сюжет, та или иная ситуация. Рома был рядом. Рома был ближе. Все отношения Дениса рушились, даже не начавшись. С Худяковым никто не мог соперничать. Никто не смотрел на него так, как Рома, никто не смеялся с ним так, как Рома. Никто не обнимал его так. Никто не целовал его так. Худякова Ден любил — и когда он просто осознал это, его реальная жизнь просто разрушилась. Однажды Ден даже ездил в Томск, долго искал ту самую улицу, но так ничего и не нашел. Зачем вообще приезжал — дурак — так и не понял. Ни того самого дома, ни той самой улицы. Ничего хоть относительно знакомого. Никакого Ромки Худякова, никакого Риддика, который так рад был бы его видеть. Рощев напивался в отеле, а когда уснул, то был в руках у Ромы. А когда уснул, просил Рому взять его наконец. Было не страшно. В своих снах Ден никогда не понимал, что это сны. И в тот раз тоже не понял; просто хотел этого до безумия. Рома ведь тоже хотел, и гораздо дольше, чем сам Денис. Ждал его. Ждал так долго. Эти сны снились Дену уже несколько лет: около пяти или шести. Однажды он просто приснился Рощеву; так они и познакомились. Там, во сне: какой-то клуб, какая-то тусовка, чей-то день рождения. Денис смутно помнит, только детали. Только ухмылку Ромы, только то, как он подошел к нему, только то, как они провели вместе весь вечер — и весь сон. Только то, как курили одну на двоих сигарету и говорили. Пили из одного стакана и говорили. А после вокруг просто не осталось людей — иногда во снах так бывает. Иногда так бывает и в реальности тоже. А утром, там, в Томске, все, чего хотел Ден — просто умереть. Наглотаться таблеток или полезть в петлю. Рома был так близко. Ромы никогда не существовало. Рома был настолько нежным, что Рощева просто разрывало на мелкие части. Полнолуние. Худяков растягивал его языком. Слизывал, высасывал все смущение Дениса. Заставлял его раскрыться. Рома трахал его языком, сжимал пальцами его бедра. Играл на нем, как на инструменте каком музыкальном; заставляя Рощева скулить, стонать, всхлипывать, срываться на крики. Ночь была очень долгой; безоблачной, и луна казалось такой огромной. Денис кончил еще от языка Ромки. Дрожал так сильно, и Худяков просто прижимал его к себе. Гладил. Шептал после на ухо. Ночь была такой долгой, почти невыносимой, а Дену было мало. Проснулся; все белье, конечно, в сперме. Было бы стыдно, но он был в номере один. А ночью он был с Ромкой. Эти два факта убивали Дениса поочередно; пуля в сердце и контрольный выстрел в висок. А что-то внутри еще трепыхалось, даже в Томске утром, все еще оставалось что-то вроде глупой надежды. Однажды он найдет своего Ромку, на улицах или в клубе, встретит случайно или нарочно, определенно точно познакомится и больше никогда не отпустит. Будет смотреть на Худякова так, как никто никогда не посмотрит, и любить так, как никто никогда не полюбит. Рощев любит его. Из Томска Ден улетает два дня спустя, разбитый и пьяный; вырубается еще до взлета, даже не опустив сиденье. Просто закрывает глаза и держит Рому за руку — почти весь полет. Все несколько часов, сжимает пальцы Худякова так крепко, почти до боли. Даже во сне это такое яркое желание; ощутить Рому как можно плотнее. Пальцы Ромы, сплетенные с его пальцами — единственное, что удержало Рощева от глупых поступков. Это и еще то, что Рощев очень сильно боится боли. С Ромкой больно не было никогда, вот о чем он думает, держа его за руку. — Эй, — Худяков говорит, осторожно гладя Дениса по голове, по волосам. — Мы приземлились. Одной рукой держит Дена за руку, а другой гладит; а Рощев жмется щекой к его плечу — так и проспал весь полет. Глаза только продрал и на Рому смотрит, заспанный, помятый весь, с перегаром. А Худяков улыбается, улыбка чуть клыкастая, широкая, такая искренняя. Ден даже не помнит, где именно они приземлились, куда именно он взял билет; просто купил первый попавшийся, будто во сне. Худяков смотрит Рощеву в глаза и все еще держит его за руку. Худяков спрашивает: — Пойдем? Однажды Ден его никогда не отпустит.