Доброе утро, солдат.

Работать с Зимним Солдатом было гораздо легче, чем могло показаться постороннему. Да, этот парень странный, пугающий до усрачки при полном параде, смертоносный со своей железной рукой как сам черт, но... живой. Рамлоу умел смотреть и слушать, так что замечал признаки того, что Солдат нихрена не робот, как ходили слухи, просто крайне... своеобразный человек, псих изрядный, ... с другой стороны, кто у них в Гидре, разлегшейся не только рядом со ЩИТом, а и все конечности на него сложившей, вообще здоров на голову? Агент 047 четко доносил информацию и раздавал точные указания не дозволяющие двусмысленного толкования. Он воин — не политик, и не управленец. Это сближало. Командир не задавал вопросов, не относящихся к миссии, не выпытывал подробности историй из прошлого, если вдруг Броку хотелось таковой поделиться, а сержант никогда не спрашивал имени Призрака. Правил общения с ним, не занесенных в инструкцию, оказалось гораздо больше, но Рамлоу не пытался прыгать выше головы, он просто воспринимал убийцу как человека с особенностями, ловко маневрируя в искусстве взаимодействия. Фраг тот, кто именуется "уцелевшим", приспособленец, что постепенно подогнет под себя обстоятельства и со временем выплывет из дерьма в белом плаще. Агент всегда спрашивал мнения бойца техподдержки, заставлял того взваливать себе на плечи все больше ответственности и координации, словно натаскивал на что-то... на самостоятельное выполнение миссий, чем, собственно, Броку и пришлось заняться после внезапного отзыва Солдата с середины задания. Когда все идет хорошо, следует не расслабляться, а ожидать подкрадывающийся пиздец, тем более в такой организации, как Гидра, с ее наполеоновскими замашками. Пушной зверь явился без приглашения и выдернул Агента на базу, оставив Рамлоу разгребаться со всем дерьмом в одно рыло. Впрочем, не зря его тренировали, и сержант вполне совладал с ситуацией, выполнив задачу как и предполагалось — с первого раза и наверняка. С тех тель-авивских сумерек в нулевых, когда пейджер Солдата прервал его историю об особенностях окопной войны (менее наблюдательный человек, нежели Рамлоу не заметил бы, как лицо командира помрачнело, он поднялся из-за стола, так и оставив недокуренную сигарету и недопитый кофе, облачился в свою жуткую тактическую броню и был таков, скрывшись через окно в неизвестном направлении), Фраг Призрака не видел. Тогда сержант ждал возвращения начальства, прикидывая, что за спешка, но дождался лишь нового указания "сверху". Пирс лаконично обозначил, что он теперь сам по себе, и вся ответственность за операцию ложится на плечи сержанта Брока Рамлоу. Яснее ясного стало, что Зимний не вернется. Тогда мужчина выплеснул оставленный кофе в раковину и докурил брошенную на краю блюдца сигарету. Пиздец пришел, откуда не ждали. Командиру элитного отряда бойцов Гидры и, что самое забавное, ЩИТа, Броку Рамлоу тридцать три. За прошедшее время он обзавелся новыми шрамами, верными подчиненными, изрядным послужным списком и грозным позывным — Кроссбоунс. Когда Пирс однажды позвал его в кабинет и с усмешкой сообщил, дескать Рамлоу утвержден как лучший кандидат на получение эксклюзивного оружия Гидры, тот решил, что яйцеголовые изобрели какой-то НЁХ вроде тех штук, что пачками клепает "Старк Индастриз", но все было гораздо... хуже. Броку потребовалась вся его выдержка, чтобы на лице не отразилась та степень охуения, когда он увидел что, вернее кого, ему предлагают в качестве использования как... гребаную пушку. Хитрожопый Пирс, видать, не впервой наблюдал подобную реакцию, потому посоветовал не обращать внимания на то, что сидящий в стремном железном кресле, изрядно смахивающем на пыточное приспособление, похож на человека. Шеф Гидры поведал, что Рамлоу удостоился высочайшей чести и он, Пирс, очень надеется, что "винтовка" будет работать исправно и не даст осечек. Во избежание проблем программы, Зимнему Солдату зачистили память, и теперь командиру УДАРа предоставлен пустой лист, который требуется заполнить тренировками, ибо разум может и не помнит, но мышечная память развита у Агента 047 прекрасно. Откалибровать под себя — так он сказал, повернулся и ушел, оставив подчиненного выпадать в осадок и пытаться уложить в голове все только что произошедшее, а также собственную дополнительную должность — хэндлер Зимнего Солдата.

***

В помещении царит полумрак. После разморозки Солдату приходится буквально заново учиться — дышать, смотреть, ходить, использовать голосовые связки для чего-то, кроме крика, да и закричать ему обычно тоже непросто. Зато потом… потом он кричит много. Технику Мише Резнику семьдесят пять лет. Он чем-то похож на Арнима Золу и доктора Эрскина одновременно. Носатый, с широко посаженными темными глазами, круглый и уютный. Он работал на Ред Рум. Он работает на Гидру. Империи расцветают и падают, секретные организации меняют цвета, лозунги и погоны, но всегда есть работа, которую кому-то надо делать. Отправлять тушку в холодильник и доставать её оттуда правильно — не так уж и сложно, если подумать. Все предки по мужской линии зарабатывали на кошерное вино и халу тем, что перерезали горло животным. Он, в целом, недалеко ушел. Резник может рассказать о Зимнем Солдате многое. Он знает его с первой разморозки в 1956-м. И сейчас, глядя на очередного нового хендлера, усмехается под нос. Сколько вас было, мальчики, девочки, все вы приходите, уходите, настраиваете «винтовку» на свой лад, идете дальше по служебной лестнице — или гибнете, раскусив ли ампулу с ядом, с «Хайль, Гидра!» на покрытых пеной губах, словив ли пулю в голову, — все вы уходите, а старый Моше Резник остается, только с каждым разом все сложнее и сложнее выходить на работу, и кажется, что этот чернявый парень — последний из тех, кому Резник будет давать инструкции. — Слушай сюда, лейтенант, — скрипит Резник, пока сидящий в кресле, увитый проводами и системами капельник Солдат медленно оттаивает, — Ты тут застрял на несколько суток, так что советую заранее принять этот факт, расслабиться, и приготовиться слушать сюда еще внимательней, значит, план таков… …Солдата после разморозки держат на сильных наркотиках, отключающих все когнитивные функции. Ему оставляют только базовый, примитивный уровень — рефлексы, инстинкты. Он не воспринимает текст, но воспринимает голос, интонации, он знакомится заново с миром, он учится узнавать голос «мамы» (Резник так и говорит — мамочка, мама-утка, ему плевать, у него пенсия была еще вчера, пусть скажут спасибо что вышел на работу), он получает первые уроки. И первый урок — это урок боли. Урок длится около десяти часов. Полубессознательное тело через датчики подвергают разрядами тока, которые прекращаются только с появлением — и прикосновением хендлера, намертво связывая образ этого конкретного человека с избавлением от боли. Хендлер — не единственный человек заходящий в комнату, есть и другие — их присутствие не меняет ничего, или усиливает болевые ощущения. Урок считается завершенным, когда Солдат учится опознавать «своего» человека в помещении и может до него добраться. Потом Солдату дают несколько часов на восстановление — сыворотке нужно время, чтобы привести тело в порядок. Следующий шаг — приказы. От разных людей. Приказы от хендлера — невыполнение — боль, выполнение — касание, связанное с избавлением от боли. Приказы от других — невыполнение — ничего, выполнение — боль. И так без конца, пока он не начнет делать все не задумываясь, моментально, быстро, четко, сходу отделяя голос и интонации «своего» человека, от чужих. Резник советует Броку продумать «свое» касание уже сейчас. Резник рассказывает, что в предыдущий раз этим касанием была пощечина. Резник не советует выбирать тот же жест, могут возникнуть накладки. Также он советует выбирать те участки, которые не будут закрыты формой при выполнении заданий, также он рекомендует не выбирать местом левую руку. Резник предлагает покурить, выпить кофе и подумать, пока помощники техника транспортируют Солдата в рабочую комнату №6, размещают на его теле датчики, вводят препараты и инструктируют контрольную группу. Можешь не переживать, лейтенантик, ни один из контрольной группы не расскажет о том, что здесь видел. Может, вопросы какие есть? Так спрашивай, не стесняйся, самый глупый вопрос — не заданный, ага?.. …крики они начинают слышать когда возвращаются с перерыва. Неровного света едва хватает, чтобы освещать пустынный коридор. Слышно, как капает вода, но скоро железные шлюзовые двери начнут содрогаться от звука едущего мимо поезда. Нью-Йоркская подземка хранит множество тайн. Резник спокоен и благостен — о, слышишь, начали, ты не торопись, сейчас несколько людей из контрольной группы запустят, пусть подождет тебя немного, тем лучше же будет, ты, главное, на жалость сильно не падай, хотя начальник тебя должно быть не просто так выбрал, ну да чего уж тут, у нас впереди еще тяжелый рабочий день. …в крике мало человеческого. Только боль и страх — две самых ярких эмоции, но и этих к концу привязки и испытаний Солдата лишат.

***

Полутьма помещения, где Пирс буквально с рук на руки передал Рамлоу престарелому технику, вскоре становится куда более проглядной — глаза привыкают, улавливая очертания и фигуры. Брок слушает Резника внимательно, следя не только за его словами, но и за интонациями, взглядом, жестами — любая мелочь может оказаться полезной. Круглый благообразный с виду старичок совсем не похож на того, кто может безжалостно издеваться над живым человеком, превращая того в болванчика, в куклу, в оружие, безвольное и неумолимое. Внешность бывает обманчивой и сам командир УДАРа тому более чем яркий пример. Кроссбоунс слушает речь старого еврея, мысленно уже четвертовав его трижды. Это помогает успокоиться и не тянуться за сигаретой. Техник трактует замешательство как волнение, даже не представляя, с каким наслаждением Брок ударил бы его по лицу, вгоняя кости в мозг. Хищный блеск, опасный блеск желтых звериных глаз именно то, что сейчас нужно, то, что выглядит азартом. У Рамлоу нет права на ошибку, нет права облажаться, иначе Зимнего Солдата, его бывшего командира и напарника, передадут кому-то другому, кому-то, кто вряд ли будет знать, что Агент пьет кофе со специями и щепоткой соли. Идеальному оружию Гидры нужен достойный владелец, и Кроссбоунс станет лучшим. Однажды придет время расплаты, но покамест командир УДАРа наловчится управлять этой "винтовкой" виртуозно, и… Рамлоу записывает еще один грех на свою и без того запятнанную душу. По сравнению с тем, как дрессируют легенду, армейская учебка, да и Гидровская тоже -херня вопрос. Рамлоу слушает Резника, задает уточняющие вопросы и коротко поджимает губы уловив, какое касание использовал предшественник — жалкая попытка самоутверждения. Брок не спорит, и даже ничем не выдает, что намерен запомнить каждого палача Зимнего Солдата, потому что УДАР своих не бросает, и не оставляет противника безнаказанным. Лейтенантик не боится, что контрольная группа будет трепаться, он всего лишь представляет, как методично вскрывает брюшную полость каждому. Кроссбоунс не особенно практикует чрезмерную жестокость... но у него была вся жизнь, чтобы взрастить в себе нечто пугающее. Рамлоу спокоен, собран и уверен в своих силах, крики отчаяния не вызывают даже малейшего колебания или жалости — оружие не думает, не говорит, и не чувствует, а держащая винтовку рука не дрогнет, иначе... он провалит данное самому себе задание. — Благодарю, господин Резник,-говорит лейтенант по-русски почти без акцента.Теперь понятно, на кой Пирс велел выучить этот язык, как и немецкий, — лучшая винтовка Гидры достойна талантливого стрелка. Подождав некоторое время и вдоволь наслушавшись надрывного голоса, Рамлоу направляется в комнату номер шесть, чтобы познакомить своего подопечного с новым жестом успокоения: надежное касание ладони к затылку и короткое скольжение вниз по задней стороне шеи. Раз уж из Агента 047 сделали зверя, то никто, кроме него, Брока Рамлоу, больше не посмеет трепать этого хищника по холке.

***

Резник не заходит в комнату. Он присоединяется к помощникам, находящимся в соседнем помещении. Оттуда через бронированное стекло он сможет видеть весь процесс и контролировать силу подачи тока. К тому же, техники не должны рисковать больше необходимого, а ты думал, лейтенантик, мы мозги, вы мясо, уж не обижайся, что есть, то есть. Комната №6 размером со спортзал средней американской школы. Три входа — металлические двери со смотровыми окошками. Кафельный пол, голые стены, выкрашенные в темно-серый водоэмульсионной краской (их, как и пол, наверняка удобно отмывать от крови струей воды из шланга). На высоте около двух метров над уровнем пола находится окно, через которое наблюдают техники. Температура воздуха в помещении не выше пятнадцати градусов по Цельсию, однако несмотря на это, скорчившийся на полу по центру помещения человек, обнажен до пояса. В мигающем свете видны уродливые рубцы в месте, где металлический протез соединяется с телом, врезается в лопатку, ключицы, ребра… То, что изначально может показаться имплантатом, идущим поверх позвоночника, при ближайшем рассмотрении оказывается накладкой, прификсированной прямо к телу (в местах, где металлические кривые зубцы входят в тело, видны потеки крови, размытые, смешанные с потом и водой) так, чтобы снять её самостоятельно было невозможно. Когда Брок заходит в помещение, от Солдата как раз отходит один из контрольной группы. У рыжего, молодого совсем парня, испуганный и почти несчастный взгляд, когда он встречается глазами со Рамлоу. Видимо, для дальнейшей службы в Гидре у этого парня многовато эмпатии: оттого и здесь. Солдат лежит на боку, неуклюже подвернув под тело левую, мёртвую сейчас руку. Длинные волосы мокрые и грязные, неопрятно липнут к лицу. Глаза широко открыты, зрачки расширены и во взгляде отсутствует всякое выражение, кроме боли и ужаса, он хватает ртом воздух, как выброшенная на берег рыба и содрогается всем телом — техники ослабили разряды, стоило хендлеру появиться в комнате, ослабили, но не убрали полностью. Звук и тяжесть шагов, дыхание, запах — всё это должно отложиться на подсознании, глубинном, рефлекторном уровне, и только касание и звук голоса принесет долгожданное облегчение, а на данный момент это всё, о чем может думать Солдат. …хотя слово «думать» здесь будет не совсем адекватно — говорил Резник еще во время перекура, — Понимаешь, лейтенант, он не думает, как не может думать, скажем, золотая рыбка. Препараты мешают ему анализировать и оценивать ситуацию на когнитивном уровне, не оставляют воспоминаний даже для краткосрочной памяти, для него есть только здесь и сейчас, которое занимает где-то около пяти минут. В его восприятии это длится вечность. Вечность для него — это около пяти минут. Как для золотой рыбки. Ах-ха-ха-ха. Забавно, правда? Так что вся эта процедура для тебя будет даже тяжелее, у тебя-то пройдет от семи до десяти часов, с небольшими перерывами на перекур, кофе, обед — если нам повезет и он вырубится в какой-то момент. Его, конечно, приведут в чувства, но минут пятнадцать у нас будет. Он потом не будет помнить ничего из этого, — пухлые пальцы смяли окурок в пепельнице, — Как не помнит процесса собственного рождения ребенок, хотя и это сравнение здесь, конечно, неуместно… _…Свет. Снег. Ярко. Режет. Наст. Хруст. Холод. Боль. Боль. Боль. Дым. Хвоя. Рыжий. Красный. Железо. Соль. Боль. Боль. Боль. Боль. Небо. Ярко. Режет. Нет. Лампа. Кафель. Кровь. Солоно. Жажда. Стоп. Стоп. Стоп. По-жа-луй-ста. Один. Вонь. Пот. Страх. Холод. Хватит. Боль. Боль. Табак. Кожа. Масло. Порох. Озон. Тепло. Ладонь. Затылок. Шея. Бо-же-как-хо-ро-шо. Соль. Бо-же. Не-у-хо-ди! Дрожь. Боль. Боль. Боль. _ Солдат с трудом поднимает голову и взгляд, когда шершавая ладонь ложится на затылок. Рот испачкан кровью из прокушенной губы, лицо мокрое от пота и непроизвольно выступивших слёз, и он смотрит как на… возможно, именно это имел в виду Резник, когда говорил… …видишь ли, хендлеру не стоит бояться Солдата, и относиться к нему с трепетом тоже нельзя, — говорил Резник, пропуская Брока вперед себя, открыв двери отпечатком пальцев, — Уж если ты держишь его поводок. Но, как правило, к концу привязки никакого страха и трепета и не должно остаться: сложно относиться с трепетом и страхом к существу, которое видел в слезах, соплях и рвоте. Сложно относиться с трепетом к существу, которое смотрит на тебя как на Бога. Ты приносишь избавление. Твое касание — милосердие, твой голос — высшее благо, твое присутствие — открытые райские врата. Ты — Бог, понимаешь?.. Так вот, лейтенантик. Не заиграйся. — Хватит, — командует голос Резника из гарнитуры в ухе, — Отойди от него и выйди из комнаты. Урок только начинается.

***

Резник не заходит в комнату, потому что даже сейчас они, те, кто считают себя властителями душ и разумов, боятся Зимнего Солдата — идеального оружия Гидры. Даже обессиленного, дезориентированного, измученного и до чертиков напуганного. Резник говорит, дескать не хочет рисковать своей паскудной шкурой, пусть мясцо поработает — те, кого легко заменить, например, лейтенант （он говорит -лейтенантик, и жажда размозжить голову этому жирному ублюдку о первую попавшуюся стену возрастает в геометрической прогрессии). Брока не впервой приурочивают к категории солдафонов, которые годны лишь на то, чтобы вдохновенно сдохнуть за идею, и хитрожопый боец не торопится никого убеждать в обратном. Техники прячутся за толстыми стенами и бронированными стеклами, скрываются от чужой крови, наблюдают за Зимним Солдатом как за животным в зоопарке, убого утверждая свою власть над поверженным убийцей, не смея приблизиться, не решаясь заглянуть в глаза делу своих рук, убоявшись потеряться в чужом страдании и безумии. Комната номер шесть выглядит… как прибранная пыточная, из которой убрали аппаратуру, приспособления и отдраили пол от крови, мочи и прочего дерьма, изрядно сполоснув хлоркой. Помещение явно проветривали, но еле заметный характерный запах остался. В помещении прохладно и Рамлоу чуть повел широкими плечами, пожалев, что не напялил форменную куртку, оставшись в черной футболке. По коже пробежали мурашки и Броку стало холодно даже смотреть на скрюченную полуобнаженную фигуру на полу. А ведь у него семь-десять часов "счастья". Того самого, которого Агент не вспомнит, того самого, что будет приходить к командиру УДАРа в кошмарах. Кроссбоунс ступает бесшумно, как гребаная пантера, но слух суперсолдата не обманешь. Парнишка из контрольной группы смотрит так, словно жаждет быть где угодно, только не здесь； Рамлоу отвечает колючим опасным взглядом, будто сквозь оптический прицел выбирает, выстрелить в колено или сразу в тупую башку. Брок подошел к Солдату, присел рядом на корточки и постарался "сохранить лицо", ведь за ними наблюдают. Зимний с трудом поднимает голову и вперивается дикими глазами в лицо лейтенанта. Рамлоу хочет ударить Агента, чтобы тот прекратил ТАК смотреть；Рамлоу хочет пустить себе пулю в лоб за то, что ДОПУСКАЕТ подобное обращение с боевым товарищем；Рамлоу ЖАЖДЕТ украсить коморку техников косыми брызгами их крови, покрыть пол их внутренностями и наблюдать, как медленно покидает жизнь ублюдочные зыркалки Резника （это куда забавнее трясущегося человека на холодном полу）. Вместо этого агент Гидры накрывает ладонью мокрые волосы на затылке лучшего оружия и плавно ведет вниз, слегка треплет по шее - открытая ласка. — Доброе утро, Солдат,— произносит Кроссбоунс первый из множества раз за эти бесконечные десять часов. Терпение у снайпера почти бесконечное, как и убежденность — каждый получит по заслугам, такой закон этой гребаной вселенной. Потому он лишь поджимает губы, но послушно поднимается и покидает комнату — ни разу не оборачиваясь.

***

…солдат начинает опознавать нового хендлера через полчаса. Через два он узнает его по звуку шагов. Через четыре — по запаху. На пятом часу процедуры привязки он начинает ползти в сторону Брока, стоит тому появиться в комнате. Глаза у него темные и виноватые, как у полусбитой собаки, лежащей на скоростном шоссе посреди потока машин — будто не верит, что получит что-то кроме нового удара, но все равно тянется. Его вырубает через пять с половиной часов от начала. Возможно, техники решили усложнить задачу и немного перестарались. Возможно, уровень боли был поднят из-за возросшей толерантности к разрядам. Под балконом — партером — начинает мигать оранжевая круглая лампа. Внимание, внимание, штатная ситуация, всем оставаться на своих местах. Двое солдат в обезличивающих черных масках заходят в комнату и окатывают Солдата водой из ведра. На сей раз это не работает, и они подхватывают бессознательное тело под руки. Третий идет за ними с электрической дубинкой в руках. Солдата выволакивают через одну из боковых дверей. Резник появляется на пороге другой. «Перекур и обед, лейтенантик? Или накурился уже?.. Я же говорил, нам повезет!». Резник — само дружелюбие. У него с собой пластиковый контейнер с домашней едой. Броку приносят контейнеры из ближайшего ресторана. «Немецкая кухня, — со значением подмигивает Резник, — Уж не знаю почему, но большинство офицеров нашей с тобой Mutter Streitkraft (это произносит по-немецки, чуть понижая голос, со значением) обожают немецкую кухню. Это шницель по-мюнхенски. Говорят, очень вкусно. Ты ешь, ешь, у нас мало времени, если хочешь еще и покурить успеть — тут, видишь ли, тонкая работа: перестараться нельзя, хоть какую-то чувствительность к боли ему надо оставить, иначе на первых порах будет сложно, а если сильно перестараться, то придется вообще заново начинать». Слабость. Больно. Запахи. Шаги. Разница. Чувствовать. Меньше больно. Сложно понимать. Сложно узнавать. Сложно в фокус. Сложно думать. Расползается все. Только боль. Есть. Пока не… вот!.. Вот, ладонь, затылок, хорошо. Голос. Солдат? Я? Стой. Стой! Не уходи!.. Говорить — минус. Язык — вата. Не могу. Режет глотку. Хрип. Больно. Нельзя. Не могу. Почему? Где я? Фокус… минус. Силуэт. Черный. Много черного. Рука. Тепло. Хорошо. Не уходи! Снова. Боль глохнет. Теперь не белая. Красная. Горячая. Теперь не в спине. Теперь все. Каждый кусок. Больно. Шершавая ладонь, табак. Боже, как больно. Прекрати. После перерыва Рамлоу запускают после всей контрольной группы. Голос у Солдата к этому моменту сорван уже несколько часов как, так что за дверями тишина, рекомендации Резника в гарнитуре дают сигнал когда можно входить. Резник запускает Брока и контрольную группу то сплошным потоком, так что в одной комнате с Солдатом находятся почти все, то выдерживает перерывы между «визитами» до пяти минут. Проходит около полутора часов после перерыва, когда, получив приказ войти, Брок может видеть, что Солдат находится на полпути к нему. Левая рука все еще отключена, но он ухитряется преодолеть это расстояние подтягивая тело на одной только руке и едва помогая себе ногами. «Удивительный факт, — раздается в гарнитуре довольный голос Резника, — Кошка способна найти своего человека, даже если его увозят в место, где она никогда прежде не была. Науке до сих пор неизвестно, каким образом кошка находит дорогу. У неё нет собачьего нюха, нет GPRS, и все же некая связь между человеком и животным заставляет последнего бежать тысячи миль, только чтобы снова быть рядом. Забавно. Не находишь?.. А теперь, ну, можешь погладить его, и давай закрепим результат…». Результат считается закрепленным, когда Солдат третий раз подряд начинает движение навстречу двери до того, как Рамлоу должен войти в комнату. Резник убеждается, что Солдат не реагирует, когда готовятся зайти другие. Для чистоты эксперимента он дважды меняет двери — один раз их запускают через душевые, второй раз — через дверь на лестничную клетку. «На сегодня все, — сообщает старый техник, когда Солдат валится лицом вниз под ноги Броку, будучи не в силах удерживать даже голову под ласкающим прикосновением, его хватает только на то, чтобы вцепиться слабыми пальцами живой руки в ботинок. — Его помоют и подготовят к завтрашнему дню, а ты можешь идти домой». Невозможно понять, почему пальцы вокруг щиколотки вдруг сжимаются чуть сильнее — рефлекс, судорога или то самое звериное, «кошачье» чутье, о котором говорил Резник, и Солдат чует, что человек скоро уйдет. Больно. Больше не выдержу. Прекрати. Добей. Пожалуйста.

***

Задача Брока Рамлоу на этом этапе проста как два пальца об асфальт: заходить по сигналу в комнату, присаживаться рядом с Солдатом, повторять одни и те же слова, касаться одинаковым жестом ... и стараться не думать о том, что яйцеголовые играют ими обоими как подопытными крысами, просто второй крысе _позволяют_ ощутить свободу воли, тогда как первую сознательно и преднамеренно втаптывают в грязь до абсолютного самоуничижения личности. Задача проста, но за прошедшие пять с половиной часов лейтенант измотался так, словно устраивал переезд базы Гидры на новое место в одиночку. Чертовски хотелось курить: вот сесть прямо в углу пыточной номер шесть, привалиться спиной к холодной стене, вытянуть по кафелю ноги, послать всех нахер, и с наслаждением уничтожать свои легкие никотином. Это не физическая усталость, а моральная, плавно перетекшая в телесный план. Командир УДАРа смотрел в болезненно-воспаленные, потемневшие от расширенной до предела радужки, глаза Зимнего Солдата и думал о том, какая же сука умудрилась придумать контрольным жестом пощечину. После всего, что он проходит, перетерпевает, выживает... гребаный пренебрежительный шлепок по лицу. Броку очень хочется найти эту дрянь и утопить его или ее морду в самом засранном сортире. Но это оборотная сторона двойного агента Рамлоу; пред взором техников же, пытливо таращащихся в смотровое окно, мужчина собран, спокоен и уверен в себе, что сам черт ему не брат, а на Солдата реагирует не больше, чем на неаккуратно брошенный нерадивым хозяином карабин. Только лишь касание к затылку, по шее, хоть и уверенно-ощутимое, но... мягкое, успокаивающее, словно молчаливое — "я с тобой, ты не один, держись, парень". Когда начинает мигать оранжевая лампа, Брок позволяет себе допустить во взгляд обеспокоенность. Мужчина понятия не имеет, как эти живодеры будут откачивать Агента 047, ведь обычному человеку холодной воды вполне достаточно. Да, Рамлоу тоже не белый и пушистый, он тоже участвовал в пытках недобровольных информаторов, неплохо преуспев в подобном времярепровождении, но, как он всегда говорил перед началом, — ничего личного. И это было правдой. Лейтенант выполнял задание и истязания отнюдь не всегда доставляли ему удовольствие. Происходящее же сейчас, чему свидетелем и непосредственным участником он стал, вызывало ощущение купания в бочке с дерьмом — Рамлоу казалось, что он скатился на самое дно, и вот вот пробьет крышу гребаного Пекла. Хотелось курить, хотелось убивать, хотелось сжимать лезвие ножа до крови на ладонях. Зимний Солдат ничего этого не вспомнит, сказал Мойша Резник, вот только он не предупредил, что Брок Рамлоу никогда этого не забудет. Свежеиспеченный хэндлер не хочет есть, он хочет напиться до зеленых чертей, чтобы не видеть больше этот умоляющий взгляд фанатично верующего в своего бога и просящего высшего милосердия — скорой смерти. Он хочет чтобы все закончилось и держит лицо только потому, что иначе Зимнему придется проходить всю процедуру заново, ведь кретин Рамлоу проебется на операции, засрет все задание и угробит все, чего добивался дюжину лет своей злоебучей жизни. Потому он сдержанно благодарит Резника на немецком, принимаясь за еду, и на этом же языке войны и лающих команд многозначительно намекает мимоходом, что Пирс не обрадуется, если техники "перестараются", и оружие не будет подготовлено в срок. Вероятно спокойная доброжелательная заинтересованность вкупе с острым взглядом и символично -немецкими словами возымели действие, потому что техник перестал выглядеть столь неприлично беспечным и нахмуренно кивнул, сосредотачиваясь. Подводить руководство Гидры означало скорую расправу, а изощренности и извращенного воображения начальству конторы было не занимать. Процедура проходит по плану и Резник доволен своей работой, воображение Рамлоу же рисует старика, задушенного его же кишками, так и оставленными болтаться вокруг толстой шеи под двойным подбородком на манере специфического шарфа. Мужчина почти ощущает на руках теплую кровь, переступает с ноги на ногу и расслабляет сжатые кулаки. Лейтенант отнюдь не хороший человек, но он хотя бы понимает, что делает, а эти...восторженные идиоты наслаждаются своей дефектностью, своим искаженным мироощущением... Таких надо убивать, чтобы у гребаного человечества было хоть какое-то сраное будущее. Брок Рамлоу — агент Гидры, Брок Рамлоу — агент ЩИТа, к вашим услугам. Серый человек, четко идущий по острию клинка между добром и злом, черпая из обеих кадок. Наконец отведенное время заканчивается, Зимний Солдат усваивает урок: привязка к новому хэндлеру произведена, всем спасибо, все свободны. Хуй там был. Кроссбоунс устал, но злости ему хватит, чтобы упрямо отказаться от предложения идти домой. — Я всегда чищу свое оружие сам, — произносит Рамлоу, делая акцент на "всегда" и "сам", ибо это истинная правда, спокойным, почти вкрадчивым голосом, но сразу понятно, что с командиром лучше не спорить. Помощники Резника, дождавшись отмашки, все же снимают-откручивают приспособление со спины Зимнего Солдата и почти предлагают охране оттащить Агента 047 в душевые. Тех останавливает отрицательное покачивание головы командира УДАРа, который смотрит сузившимися желтыми глазищами, будто вопрошая, что из слов "свое оружие чищу сам" вы не поняли? Охрана комплекса периодически проходила тренировки с отрядом Брока и обещающий скорейший пиздец взгляд они знали. Посему никто не мешал мужчине закинуть себе на плечо живую руку Солдата и скомандовать отрывисто — "шевели ногами мать твою". Зимний не был пушинкой, но и лейтенант не был Дюймовочкой. Резник укоризненно покачал седой головой, дескать совсем молодежь страху не имет, на что сам Рамлоу лишь хмыкнул: какой же он отличный стрелок, ежели не сможет совладать с собственной винтовкой без посторонней помощи. Добравшись с грехом пополам до душевых, Брок, как был в одежде, так и завел подопечного в кабинку, прислонил его спиной к кафельной стене и принялся регулировать воду. Добившись, чтобы душ был достаточно горячим и приятным, хэндлер обернулся к Агенту, чудом успев подхватить обессиленно соскальзывающее на пол тело. Вернув того в вертикальное положение, отдал новую команду "стой", и принялся окончательно раздевать парня, Раз уж назвали мамой-уткой, сачковать не следует, к тому же, Рамлоу не страдал брезгливостью, а невнимание к деталям оружия обычно завершаются осечками в самое неподходящее время. Гелем для душа, простой губкой, шампунем и новым комплектом одежды, на удивление аж двумя комплектами (ну прям аттракцион невиданной щедрости) помощники Резника таки сподобились их снабдить. Брок прикинул, сколько его предшественников также развлекали Мойшу, влезая мыть Солдата самостоятельно. Губка методично скользила по коже, не обделяя вниманием ни миллиметра чужого тела. Повернув Зимнего лицом к стене, Кроссбоунс велел опереться об нее руками и, присев, принялся намыливать ноги секретного мать его оружия Гидры, сейчас больше напоминающего чудом сбежавшего военнопленного. — Ногу давай сюда, — "мамочка" подставил ладонь, дожидаясь, пока до тормозящего подопечного дойдет, что от него хотят. Движение получилось слишком резким и Рамлоу едва успел отклониться, чтобы не получить коленом. Увесисто шлепнув тяжелой ладонью по голому бедру Солдата, Брок уточнил, — аккуратнее. На этот раз прошло лучше, "винтовка" обучалась быстро. Кинув на полочку ненужную уже губку, лейтенант взялся за шампунь. Зимний выглядел так, словно вот вот наебнется в обморок, потому Рамлоу просто привлек его к себе поближе, не обращая внимания на собственную одежку, разделившую мыло с чужим телом, и уткнул парня лбом себе в плечо, после чего, выдавив шампуня на ладонь, вернул флакон на полочку и погрузил пальцы в спутанные мокрые от пота и крови волосы, мягко массируя кожу головы своего подопечного. Он не говорил, что все будет хорошо, ничего не обещал и не смотрел с жалостью. Он просто был рядом и явно не торопил отправлять Агента 047 в лучший мир.

***

Резник не особо переживает о новом хендлере: наркота, отрубающая Солдату мозги, отрубает еще и агрессию. «С контролем агрессии будут работать потом, а пока он практически безобиден, так что не переживай, он на тебя не бросится, — инструктировал техник Рамлоу, с поразительной для своего возраста прытью семеня за двумя бойцами в направлении душевых, — Плюс еще и с протезом надо будет поработать — сейчас он не вполне функционален. И не жди от него особого понимания происходящего, максимум на что он способен — выполнять очень простые и четкие команды, а еще лучше сопровождай их жестами, так быстрее дойдет. Командуешь «сюда», — покажи, куда, командуешь «стой» — останавливайся сам или останавливай его. Как с маленькими щенками, даже проще — те намного активнее…». Душевая наполняется паром. Тут пахнет мылом, сыростью и подземкой — рев проходящего состава ощущается всем телом. Зимний позволяет себя раздеть, становится куда велено, разворачивается, как говорят, практически не дергается — разве что когда губка проходит по ребрам и под коленями. Щекотки, что ли, боялся когда-то. Он едва стоит на ногах, чем дальше — тем хуже, горячая вода расслабляет мышцы, но приказ «стоять» он пытается выполнять, цепляется за чужие плечи и пояс правой рукой, бессильно опустив левую вдоль тела. Он послушно утыкается в чужое плечо лбом и едва слышно дышит, не делая попыток ни отстраниться, ни прижаться ближе, лишь под конец процедуры тычется на короткое время носом в шею, и не понять даже — случайно так вышло или нет. Солдат тяжело дышит от пара и затрачиваемых усилий. В глазах отсутствует всякое выражение — он смотрит будто бы сквозь Брока, сквозь предметы, взгляд на две тысячи ярдов — такой бывает у тяжело контуженных бойцов после боя. Однако он просовывает руки в рукава серой футболки, кое-как натягивает белье и такие же серые спортивные штаны. Обуви для Солдата пока не предусмотрено, однако он стоит на холодном кафельном полу совершенно спокойно, не испытывая видимых неудобств. Солдата забирают на короткое время в медблок — «еще немножко наркотиков на сон грядущий» — сообщает Резник, отправляя Рамлоу с безликим бойцом в столовую на ужин. Кто и когда здесь ест — непонятно. Длинные ряды столов пустуют, окно раздачи закрыто, холодильники завешаны цепями. Пусто. На ближнем ко входу столе стоит поднос с пластиковыми контейнера из ресторана — на сей раз китайского. Безликий боец замирает по стойке смирно у входа. Темная маска скрывает лицо полностью: на этом этапе службы бойцы Гидры еще не имеют права на имя, лицо и голос. Он не движется до конца ужина офицера и жестом велит следовать за ним. Они минуют череду коридоров. Одинаковых, полутемных, с множеством разветвлений, обозначенных только неясной маркировкой, время от времени сверху доносится шум проходящего метро. «Спальней» оказывается небольшое помещение, больше похожее на тюремную камеру, чем на жилую комнату. Окон нет, из мебели — простая солдатская койка даже без белья: матрац, подушка и зеленый шерстяной плед. Унитаз, раковина, над — полка без зеркала, зубная паста, щетка, рулон туалетной бумаги. Солдат уже здесь: стоит у кровати и тупо пялится в пустоту. На сгибе правой руки катетер-бабочка, аккуратно зафиксирован пластырем и прозрачной тонкой пленкой. — Комнаты для офицеров этажом ниже, — сообщает Резник откуда-то из-за спины. Он чертовски тихо ходит, — Можешь убедиться, что твоя винтовочка в полном порядке, уложить её в ящик, пожелать спокойной ночи, я уж не знаю, что в твоем стиле, вы, солдаты, все с какими-то своими тараканами в голове. 87-й покажет тебе дорогу. До завтра, лейтенантик. Этот момент сейчас на самом деле очень важен — это знает Резник, но молчит об этом и уходит. Никогда не получается полностью взять это под контроль. Никогда не получается вообще исключить. Им остается только играть на удачу, идти ва-банк, позволяя хендлеру заложить нечто большее, чем контрольный жест и контрольную фразу. Им придется работать с тем, что будет, и завтра утром техникам предстоит расшифровывать записи с камер видеонаблюдения и гадать, где и когда будет перемыкать Зимнего Солдата. А пока можно и домой, можно и поспать, он обещал отвезти Лию в школу, и вообще этот парень вроде бы знает, что делает, не зря ж его Пирс выбрал, хуже, в конце-концов, точно не будет. Дверь за спиной хлопает. Зимний Солдат остается стоять на месте и также тупо смотрит вперед себя. …Пусть тебя не обманывает сходство с человеком… …Оружие Гидры… …Призрак… …Легенда… …Легенда, не меняя выражения лица, и не издавая ни звука, переступает с ноги на ногу. Все же немного мерзнет. Случается, наверное, даже с легендами. Мыслей нет. Он хочет спать, или хотя бы лечь, но больше всего он хочет еще раз почувствовать как шершавая ладонь ложится на затылок и опускается на тыльную сторону шеи. Это желание не сформулировано, не оформлено, он даже не понимает, что это желание, он, пожалуй, понимает еще меньше, чем час назад. Солдат не ведет взглядом, не поворачивает головы, не тянется навстречу, но можно быть уверенным на сто процентов — он очень четко знает, где сейчас в комнате находится Брок Рамлоу, и внимание на самом деле сфокусировано на нем.

***

Каждый из присутствующих — винтик в машине войны, именуемой Гидрой, и Рамлоу ведет себя, как и положено благонадежному винтику, ожидая подходящего времени для диверсии. Мужчина прекрасно знает, что на это ему может потребоваться срок длиною в жизнь, но такого врага не победишь извне, рубить головы чудовищу бесполезно, бить нужно в сердце. А ведь когда-то он верил, когда был совсем молод. Тогда Броку велели впервые командовать боевой группой таких же зеленых балбесов. Спустя несколько заданий, на очередной вылазке, почти в самом конце, когда приходит осознание — выжил, справился, еще немножко и по домам — пришло распоряжение привести отряд в ловушку и убедиться, что никто, кроме самого Рамлоу, не доберется до точки сбора. Оказывается ему отдали смертников, тех, которым не доверяли, ребят, от которых следует избавиться. Фраг был командиром отряда, и он надолго запомнил осуждающий взгляд напарника, которому самолично пришлось всадить пулю промеж глаз с коронным броковым "ничего личного". И только глаза Зимнего Солдата вытеснили то страшное разочарование, потому что в них было гораздо больше ужаса, смешанного с отчаянной надеждой. Агент 047 был его напарником, его ответственностью, не смотря ни на что этот парень был человеком, и явно не нагрешил столько, чтобы жить в аду с перерывами на мерзлый сон. Именно потому Кроссбоунс обещал самому себе, возложил на свои плечи персональное задание, — вытащить Зимнего и УДАР из этого дерьма. Рано или поздно, так или иначе. Но сейчас ему следовало быть тем собой, который марширует под "Хайль Гидра!" и считается один из самых перспективных офицеров. Жестокий легендарный убийца, о котором ходит немерено слухов, от одного взгляда которого шарахались и матерые бойцы, как и сам Кроссбоунс еще лет восемь назад, нынче был стараниями техников-живодеров податлив, безобиден и слаб, как котенок. Он казался спокойным и это можно было бы считать маленькой победой, не знай командир, каким способом такое послушание достигнуто. Рамлоу пока не может спасти Агента, все что в его силах на данный момент — дать Солдату передышку, хотя бы постараться, чтобы тот понял: он не один в этом дерьме. И Рамлоу слегка улыбается Резнику, благодарит на немецком, многозначительно понизив голос, и доверительно сообщает, что его знания и опыт — бесценны для общего дела их славной организации вообще и лучшего будущего в частности. Это не подхалимаж, ну чуть чуть, ибо для свеженазначенного хэндлера подробные красочные пояснения и инструкции действительно крайне полезны. Разумеется, Брок убьет старого еврея, рано или поздно, если сам переживет крушение системы, но сейчас мы видим агента Гидры, на которого Пирс не зря возлагает большие надежды. Не меньше, но и не больше. Процедура помывки прошла без эксцессов, оделся Зимний почти сам, а после лейтенанта вежливо выпроводили восвояси, Солдата же отвели на очередную "необходимую" процедуру добивания всего человеческого. В столовой, куда проводил Рамлоу некий боец в маске, полностью скрывавшей лицо, было пусто и мёртво, как и во всей лаборатории, однако о еде, китайской на этот раз, кто-то озаботился. Брок ленивым взглядом сытого тигра скользил по парню, замершему у двери, ловко управляясь палочками. Он также начинал, кажется вечность назад... тогда его называли 23-им, правда только начальство, для остальных, словив мордой гранату, он очень быстро стал Фрагом. Забавно, это неожиданное прозвище закрепилось не только среди его потока новобранцев, но довольно быстро заняло строчку в личном деле, давая право снять к чертовой матери опостылевшую маску и нагло улыбаться миру, посылая его нахер. Боец проводил командира до места назначения с кодовым именем "спальня". Обстановка и условия — спартанские, но даже в таком окружении опытный воин найдет чем убить, и отсутствие зеркала, которое можно разбить, чтобы использовать осколки, не намного его затормозит. Большое начальство со своей лучшей винтовкой явно не церемонятся, ужель так уверены, что Зимнего невозможно сломать? Или считают, что "коллекционному стволу" в простой коробке будет уютнее? Хотя вряд ли слово "уют" даже иносказательно применяется к Солдату. С легендарным убийцей обращаются, словно тот в вечной опале — еще один способ психологического давления, когда он хоть чуть чуть оклемается. Без вины виноватый, должен доказать свою целесообразность, заслужить одобрение... Гребаный Пирс та еще сука. Он тоже сдохнет. Рано или поздно — список смертников у Рамлоу обширный, но об этом после. Нынче же офицер вежливо прощается с Резником, не обращая внимания на его кудахтанье о тараканах в головах бравых бойцов Гидры. Он — штабная крыса, не нюхавшая пороху, не видевшая, как в полуметре от тебя пуля вгрызается в голову ползущего рядом бойца, потому что на возвышении притаился злоебучий снайпер, а ты, укрываясь за мертвым телом, не тратя времени, чтобы оттереть кровь с лица, ищешь характерный блик оптики. Что с него взять, кроме паршивой шкуры, что обязательно и всенепременнейше сдерет с него Брок. Заживо. Ну вот и все, последний этап этого долгого -долгого дня. Хэндлер цепко осмотрел своего подопечного в поисках новых ссадин или еще каких отметин. Рамлоу отчетливо показалось, что хитрожопый еврей что-то не договорил, уж очень быстро он перешел от пространных инструкций и сравнений к скупому, скомканному прощанию. Нельзя исключать, что старик просто устал, с другой стороны, усталость не сильно останавливает фанатиков. Мойша уходит, 87-ой топчется за дверью, мама-утка и ее подопечный оставлены наедине под прицелом херовой тучи камер. В комнате прохладно, не жарко и Агенту; Брок предусмотрительно вытребовал свою форменную куртку, так что нынче лейтенанту было нормально. Хотелось спать: рухнуть на кровать и проспать как минимум вечность, но в остальном Кроссбоунс в порядке. Глубоко вздохнув, командир все же решил больше парня не мучить, ему и так досталось, вот только Рамлоу никогда не был отцом и как укладывать детей или щенят — не знал. Видимо придется заполнять пробелы в познаниях эмпирически. Зимний выполняет простые приказы. — Ложись, — Брок берет плед и легонько похлопывает ладонью по пока еще холодной поверхности. Дождавшись, пока подопечный выполнит простое распоряжение и устроится на боку на жестком ложе, Рамлоу укрывает парня пледом аж по самый подбородок — шерсть не очень приятна на ощупь, но хотя бы греет. Присев на край койки, мужчина вновь накрывает затылок Зимнего ладонью, успокаивающе соскальзывая на шею. — Спи, Солдат, — тихо говорит, повторяя контрольное движение снова и снова, как ласку. Это максимум участия, что он может проявить, находясь под холодным взглядом множества нацеленных объективов камер. Он понятия не имеет, сколько так просидел, но наконец дыхание Агента выровнялось. Лейтенант поднялся, потянулся всем телом и решил, что это, конечно безумие, и легенда может кинуться на него утром не сообразив, в чем дело, но оставлять его одного в первые сутки будет неправильно; как бросать в одиночестве котенка, которому даже еще неизвестно, где в новом доме лоток. Отступив Рамлоу уселся на пол, вытянул ноги и устало откинулся затылком на стену. Завтра у него будет ломить спину, но если Брок прав — оно того стоило.

***

К утру, когда в камере зажигается свет, Солдата на койке нет. Он сидит рядом с Броком, копируя его позу — вытянув ноги и опираясь затылком о стену. Рядом, но не касаясь даже плечом плеча. Не спит, и, судя по всему, давно — взгляд, который встречает лейтенанта по утру, почти осмысленный. Плед лежит на койке — Солдату даже в голову не пришло нарушить порядок в камере и взять плед с собой, чтобы укрыться, невзирая на невысокую температуру в помещении и холодный пол, впрочем, не похоже, чтобы Солдата это слишком волновало. Он смотрит, молчит, размеренно и неслышно дышит, и во взгляде сложно прочесть хоть что-либо. День начинается с того, что Зимнего уводят на очередные «процедуры», Брока — на завтрак. Резника еще нет, так что завтракать приходится в одиночестве, если не считать молчаливого присутствия безымянного и безликого бойца у входа в столовую. Контрольная группа та же. Помещение — другое. В этой комнате — большой и с хорошей звукоизоляцией, — на полу спортивные маты, стойка с оружием: старые пистолеты советского производства, деревянные бокены, ножи, веревки, леска. Начинающий набор юного маньяка, — шутит один из контрольной группы, выбритый налысо мужик с татуированной шеей и густой черной бородой. У каждого есть позывной, временный, по первому впечатлению — Резник озвучивал его еще вчера. Лысый бородач — Байкер, перепуганный рыжий парень — Рыжий, жилистая коротко стриженная женщина с угольно-черными бровями и злым лицом — Сука, белобрысый полноватый парень с неприятно-масляным взглядом — Зефирка, седой военный с багровой полосой свежего шрама через все лицо, не слишком отягощенное интеллектом — Шрам, невысокий, тощий, нервный парень с давно немытыми тусклыми волосами — Хорек. Еще есть Пират, Жаба, Отелло и Красавчик. Суть сегодняшней задачи, — объясняет Резник всей группе, — отдавать Солдату приказы. Иногда приказы будем диктовать мы. Иногда вы можете придумывать их сами. Иногда вы будете находится в комнате все вместе. Иногда — по одиночке. Когда он начнет слушаться так как надо, ваша задача будет закончена и вас проводят до выхода. Просьба воздержаться от бесед и контактов друг с другом. Просьба не контактировать с Солдатом и не отдавать ему приказов до указания сделать это. Пожалуйста, подключите ваши гарнитуры. Мы начинаем. Рамлоу знает — этот день переживет не вся контрольная группа. Он знает — многих вынесут через небольшую дверь за стойкой с оружием. Знает — там ждет группа безымянных бойцов, у них ведро с водой и хлоркой, швабры, все почти как в армии. Разве что трупы чаще. Солдата вводят через другие двери. Он снова обнажен по пояс и на спине у него уже знакомая металлическая накладка. Вот только взгляд, в отличие от вчерашнего, чуть более осмысленный и злой: если вчера это был пес с перебитым позвоночником, который способен только ползать, то сегодня это травмированный и загнанный в клетку зверь. — Упал, отжался, — командует Сука. Её голосу сложно не подчиниться, интонации не допускают даже мысли о непослушании, но когда Солдат выполняет приказ, то падает на пол, крича от боли. У него сухие потрескавшиеся губы и горячечно-сухая кожа. Это продолжается весь день до обеда. Они отдают разные приказы, в основном простые, но если Солдат пробует им подчиниться, его бьют. Приказы, которые диктует Резник в гарнитуру Броку, обычно тяжелее исполнить — вместо «подпрыгни на месте» он командует «сто отжиманий» или «принеси мне ПМ», или задает вопросы на немецком, или русском, заставляя отвечать на том же языке. После обеда в комнату к Солдату просят войти только Кроссбоунса и Рыжего. Солдат сидит на полу, скрестив ноги по-турецки, перед ним на полу — пластиковая бутыль воды и пистолет. Рыжий командует выпить воду. Солдат тянется к воде, рефлекторно облизывает сухие губы, но в следующий момент содрогается всем телом от удара тока. «Вели ему вылить воду на пол", — говорит голос Резника в гарнитуре. "Можешь выпить воды, Солдат", — повторяет Рыжий.

***

Первое, что видит проснувшийся Рамлоу, это внимательный взгляд Солдата, незамутненный наркотиками — так бы смотрел любой человек спросонья, да и сам Брок фокусировался не сразу. Один на один в клетке с тигром, так держать, лейтенант; сегодня на арене выступает Кроссбоунс, смелее, придурок, это твой бенефис. Хэндлер не боится: Зимний убьет его слишком быстро, чтобы тратить время на такое бесполезное занятие, так что мужчина лишь улыбается. — Доброе утро, Солдат... ты бы укрывался, тут не Майами. Легкая нагловатая ухмылка, прямой взгляд в глаза и обоюдное молчание вплоть до прихода техников, что уводят подопечного на процедуры, давая возможность Броку позорно скрипеть затекшим телом в гордом одиночестве. К сожалению, ему уже далеко не двадцать, и неудобное положение туловища дает о себе знать не самыми приятными ощущениями. Потянувшись и прислушавшись к ноющим мышцам, Рамлоу последовал за 87-ым, которого, кажется, приставили к нему, как самого оперативника — к Агенту 047 — нянькой и провожатым. Парня офицер узнал по росту, комплекции, цвету и выражению глаз в прорезях примитивной маски. Быстро привести себя в порядок, также быстро позавтракать ... к счастью с утра Резник не кажет свою толстую рожу и не портит настроение рассуждениями о кошачьих инстинктах — Зимнего все еще ждут новые уроки боли, продолжение процедуры привязки, этап два: послушание. Теперь лейтенанту придется соревноваться с контрольной группой в силе воли и командном голосе: специально ли их натаскали, или это командиры других боевых отрядов — Рамлоу не докладывали. У каждого было свое временное прозвище на этом проекте, для простоты общения, Брока вот Мойша представил группе как Серого. Настоящие позывные, не говоря уже об именах, в рамках подобных испытательных схем — не в ходу. Пытливо оглядев коллег по цеху, лейтенант продолжил присматриваться к Байкеру и Суке. Эти двое казались ему... более надежными и более.. своими, нежели остальные, как то Хорек или будь он неладен Зефирка. Рамлоу о каждом уже составил некое поверхностное, интуитивное мнение, нынче же присматриваясь и подкрепляя его фактами. Бородач и бой-баба ему понравились, остальные... не очень. Красавчик, возможно, был не безнадежен, но если потребовалось, Рамлоу оправил бы его в расход без зазрения совести. Почему-то буйную голову посещала мысль, что когда подготовка Солдата будет завершена, от контрольной группы ничего и не останется... но терять таких бойцов, как Сука с Байкером, Серый не хотел бы. Офицер вознамерился в перерыве побеседовать с Резником, а после Пирсом, ибо не зря же большой босс доверил ему УДАР и право самому подбирать людей. Тут все элементарно: сработал на ура — жив, цел, орел, накосячил — пиздец и подчиненному и тебе, как хуевому командиру. Свой урок боли рано или поздно получает каждый в Гидре. Оперативник уже огреб этой науки в бытности Фрагом и повторения не жаждал, ибо контора не знает жалости не только к чужим, но и своих карает не менее жестко. И сегодня у них будет возможность познакомиться с карающим железным кулаком хтонического чудовища, которому служат. Рамлоу все еще не боялся, вернее не так, он не боялся с тех пор, когда ему было двадцать пять. А нынче лишь решалось простое уравнение: либо Кроссбоунс прогнет под себя сурового легендарного Агента 047, либо его самого отсюда вынесут вперед ногами и замоют кровь хлорочкой. Новая стадия дрессировки проходила относительно мирно, никто даже еще не умер, но времени много впереди, а Солдата в послушании удерживает лишь пыточный аппарат на спине, а то они небось уже украшали бы зал ломанными окровавленными телами. Впрочем, устает он меньше, чем вчера — наблюдать за Зимним не так тяжело; хоть парень опять срывает голос, но уже не кажется стоящим по колено в могиле. В обеденный перерыв, до которого дожили аж все, Брок обращается к Мойше с вопросом, нужны ли ему как пушечное мясо именно Байкер и Сука, или техникам все равно, кого Зимний будет ломать во время дрессировки, если второе, то этих двоих он бы предпочел видеть у себя в отряде. Еврею глубоко пофиг, сколько игрушечных солдатиков поляжет, выполняя задачу, и у него есть еще предостаточно кандидатов в контрольную группу. Посему если лейтенантику охота нянчится еще и с этими двумя — это его личный геморрой. Старый техник сегодня был не особо радостен, то ли проблемы со здоровьем давали о себе знать, то ли вышестоящие чины требовали ускорить получение устойчивых результатов, однако Резник был настроен более сурово. По новым приказам, диктуемым в наушник для озвучивания Агенту, это было заметно. Рыжий позволяет оружию пойти на поводу физических требований, подопечный Рамлоу явно обезвожен, но Мойша лишь усугубляет ситуацию, веля выбирать между инстинктом и слепым повиновением. — Солдат, — произносит ровно и спокойно Брок, четко проговаривая каждое слово, будто вбивая гвозди, — вылей воду на пол. Агент колеблется, за что и получает разряд, после и Рыжий, и Серый повторяют команды, добиваясь желаемого результата. Однако шпион жопой чует, что это еще не самый сложный момент на сегодняшний день. И ведь прав, шельма. Спустя несколько банальных команд, хэндлер слышит в гарнитуре то, чего предпочел бы избежать, но тут решает уже не он, и так достаточно, что выдернул из бочки дерьма двоих. — Возьми пистолет, Солдат, и застрели Рыжего, — стоило видеть, как вытянулось лицо парнишки. Он уж точно не ожидал такой подставы и в больших глазах юнца, которые тот переводил с Брока на Призрака и обратно, мелькнул страх. Вечер прекращал быть томным, а у лучшего ствола Гидры в сущности не было выбора. Что ожидаемо, пистолет оказался не заряжен, а мальчишка пересрал изрядно и едва перевел дыхание, как неумолимый голос Резника за кадром решил испытать на прочность и самого Рамлоу. Неторопливо расстегнув кобуру табельного оружия, мужчина бросил его Солдату и вновь велел пристрелить несчастного Рыжего. — Выполнять! — рявкнул Брок, как обычно прояснял разум своих ребят из УДАРа, решивших внезапно затупить невовремя. Лейтенант успеет словить пулю до того, как Зимний свалится от очередного посылаемого прямо по позвоночнику электрошока, но хэндлер должен закрепить связь и похвалить за выполнение приказа. Так что у лейтенанта тоже не такой уж и большой выбор: он неторопливо подходит ближе,приседает рядом, опираясь на одно колено, мягко забирает из чужих пальцев пистолет и возвращает оружие в кобуру, а после закрепляет эффект сигнальным жестом похвалы — бережным скольжением ладони по затылку и шее. Резник обещал ужин им обоим, и побольше воды, желудок Зимнего уже должен справиться с жидкой пищей; из душевых Брока тоже никто не прогонял, видать смирившись с очередными хэндлерскими тараканами на почве чистки оружия; а вот не засиживаться в комнате Агента попросили. Старик был очень настойчив и рекомендовал поберечь свое тело, поскольку позднее оно Рамлоу потребуется в полной боеготовности. Так что на этот раз мама-утка просидел на краю жесткой койки, укладывая винтовку в ящик, лишь около полутора часов.

***

Следующий день закрепляет урок послушания. Зимний все еще под препаратами, отрубающими мозги: ему оставляют самую малость, достаточную для того, чтобы выполнять приказы, но недостаточную для того, чтобы анализировать и обращать внимание на руку, держащую палку. На сей раз контролер в руках у Брока, и ему решать, когда и какой силы разряд давать, и что считать выполненным приказом, а что — нет. Техники наблюдают. Резник по-прежнему дает рекомендации участникам обучения, и задачи усложняются — теперь от Солдата требуется не просто исполнить приказ, а в короткие сроки понять, КАК. Спланировать микрооперацию, просчитать, выполнить несколько промежуточных, исполнить правильно. «Убей» — можно и руками, и подручными средствами, не важно, как, главное — справился. «Застрели» — а вот тут уже будь добр найди оружие, или собери его, убедись, что заряжено, или заряди, но сделай так, как было сказано. К четвертому дню от начала «занятий» из контрольной группы остаются только Байкер, Сука, Шрам, Красавчик, Отелло и Пират. Зефирку Солдат душит левой рукой, медленно, под чутким контролем Резника, разжимая хватку в последний момент и давая отдышаться. Зефирка гребет перебитыми руками по полу, хрипит и сучит ногами, сосуды в глазах полопались, а рыхлая шея превратилась в сплошной кровоподтек. В глазах у Солдата нет ничего — ни жалости, ни жестокости, ни даже проблесков интереса. С тем же успехом он мог бы душить подушку. Сука, зашедшая следом, провожает равнодушным взглядом тело, которое утаскивают за ноги техники. Смотрит на Брока. Глаза у неё злые и почти такие же равнодушные как у Солдата. «Ничего личного, — читается в непрозрачном темно-карем, почти черном взгляде, — Но я не сдамся так просто». Она отдает Солдату несколько простых приказов, на которые он реагирует не больше, чем на летающую под потолком муху, то есть приблизительно — никак. Сука уходит. Кажется — облегченно вздохнув. «Команда для Солдата: стать ровно, поджать одну ногу, расставить в стороны руки. У тебя обед» — доносится из гарнитуры, — «Если окажется, что он сменил позу хоть на несколько секунд — ты накажешь его, когда вернешься. Он должен уяснить, что никакое непослушание не остается незамеченным — и без наказания». По вечерам они ужинают. «Винтовку» постепенно переводят на относительно нормальный рацион, впрочем, не особо балуют: еда простая и достаточно сбалансированная, порции становятся больше — близится время, когда Солдат будет восстанавливать навыки и тогда ему понадобятся все силы. Через неделю Солдата переводят в более комфортные условия: комната уже меньше похожа на тюремную камеру, всё ещё не Ритц, но уже хотя бы нормальный матрац, отдельное помещение под санузел, шкаф для одежды (в нем всего две смены спортивной формы, белье, носки, кроссовки). Контрольная группа теперь выполняет функцию спарринг-партнеров. Солдат проламывает Шраму череп — случайно, — смотрит некоторое время на дергающееся на полу тело, потом садится на колени и опускает голову. Приказа убивать не поступало. Он знает, что бывает после того, как нарушаешь приказ. Приходит боль. Он готов к своей. Спустя две недели их семерых перебрасывают на другую базу, такую же полупустую, как и та, что под подземкой Нью Йорка. Они вместе тренируются — бег, стрельба, рукопашный бой, вместе едят, спят в одном помещении, у них появляется время для досуга: настольный футбол, приставка (бои), фильмы (исторические или документальные, все — идеологически правильные для Гидры), на выходных им устраивают марш-бросок и полевой выход, Зимний Солдат почти похож на человека, только молчит, не смеется, не улыбается, не говорит, пока к нему не обратятся и впадает в ступор от вопросов из серии «как тебе кино?» или «какой сухпай тебе больше нравится, хочешь махнемся?» — этим грешит Красавчик, который, кажется, окончательно расслабился и решил, что они теперь одна большая дружная семья. «Так и должно быть, — доверительно сообщает Рамлоу Пирс в короткой беседе по защищенному каналу связи, — Вы все должны стать одной большой дружной семьей. Раньше для этой цели мы использовали щенка, но щенок не дает нужного эффекта, он может воззвать лишь к эмоциональной части, что, в случае Солдата, бесполезно. Нам нужно заставить его поколебаться, но все же принять верное решение…». Байкера и Суку забирают в пятницу, перед «выпускным экзаменом», суточным выходом в горы. Идут они налегке, ночевка не предусмотрена, у каждого с собой по ножу. Пират насвистывает, Отелло проверяет как подогнан небольшой тактический рюкзак, Красавчик распихивает по карманам разгрузки питательные батончики, Солдат молчаливой тенью маячит за спиной Кроссбоунса, полностью собранный и готовый к выходу. Вся его снаряга уже подогнана, ничего не звенит, ничего не болтается, все на своих местах, оружие к бою готово. Старт задачи известен всем. Следующий шаг — одному Броку. О третьем, четвертом, сколько их там будет — не знает даже он. Выдвинуться на точку, достичь её по горной местности в кратчайшие сроки. Обязательное условие — группа должна прийти всем составом, одновременно. На точке их ждет небольшой пикник и бонус в виде бутылки отличного виски. Правило прибытия на следующую точку полагается огласить после пикника: последний пришедший выбывает из игры. Насовсем.

***

Подготовка шла своим чередом. Броку не всегда нравилось то, что он делал, даже часть того, что ему приходилось делать, но выбор у Рамлоу был невелик — оступишься и пафосные гранит и оградка не светят, а вот банальнейшая пуля в затылок — вполне вероятно. И ликвидировать его уж точно прикажут Солдату, устроив тому очередную ментальную встряску, а после заново зачистят память — словно ничего и не было. Посему лейтенант не рыпался, соблюдал инструкции Резника и вообще вел себя как подобает образцовому агенту, искренне заинтересованному в успешности мероприятия. Убедившись, что Зимнему хватит сил самолично осуществлять нехитрые процедуры приведения себя в порядок, Кроссбоунс уже не настаивал на личной "чистке винтовки", лишь присутствовал, а после вообще сократил личный контакт еще больше. При том однажды установив правило — ежевечерне желать Агенту спокойной ночи, сопровождая это контрольным жестом — мужчина следовал этой традиции, считая необходимым сохранить этот момент межличностной коммуникаций, в остальном же убийца был предоставлен самому себе. Подопечный в прекрасной форме, но координация иногда его подводит, Брок уверен — это временно, но ошибки все же покамест случаются и разруливать их приходится именно хэндлеру. Смерть Шрама была случайной и наказывать Зимнего за невиновное действие было бы откровенной глупостью, потому Рамлоу лишь присел напротив Солдата, приподнял пальцами его подбородок, заставляя смотреть в глаза, и спокойным, ровным тоном пояснил, де от случайностей никто не застрахован, но впредь Агенту 047 следует не забывать рассчитывать собственную силу. Хлопнув легендарное оружие Гидры по живому плечу, лейтенант добавил, что тренировка еще не закончена и отсиживать жопу на матах, нагло прохлаждаясь и сачкуя, Зимнему никто не разрешал. Даже если грубоватую шутку не понял сам Солдат, Кроссбоунсу удалось слегка разрядить атмосферу и вернуть немного выпавшую в осадок от неожиданности контрольную группу в рабочее состояние. Новый этап подготовки — совместные тренировки с полной выкладкой почти на равных (учитываются повышенные способности Зимнего) лейтенанта не удивляют, наоборот, такое положение дел знакомо — они также тренируются в УДАРе. Однако не смотря на привычный режим, Кроссбоунс точно знает: в отличие от его отряда — тут все смертники. Если за пределами проекта "Зимний Солдат" отряд — его личная вотчина, куда лейтенанту самим Пирсом щедро дозволено набирать людей по своему усмотрению, обтесывая их, прогибая под себя и формируя собственную стаю волков, где он будет единственным альфой, то тут за рулем все еще стоят техники с Мойшей Резником во главе, продолжая нашептывать в гарнитуру. В конце останется только Солдат и, если повезет, его новый хендлер — таков план-максимум и ничего тут не поделаешь. Спальное помещение общее, но Брок продолжал придерживаться ежевечернего ритуала, наплевав на подколки и шутки этой временной команды, или же беззлобно огрызаясь, ибо Рамлоу убежден, что важно соблюсти некую стабильность, пусть это выражается в простом как кирпич пожелании спокойной ночи. Еще одним стабильным элементом являлись доклады Роллинза по защищенному каналу связи через каждые трое суток — лейтенант не оставлял УДАР без присмотра, пусть его обязанности большого босса пока вынужден был волочить Джек на правах заместителя и того парня, что был в самом начале. Роллинза хендлер знал еще со времен бытности Фрагом, и как только получил добро на формирование собственной команды, тут же затребовал надежного Джека под свое крыло. Когда Суку и Байкера забирают с базы, Рамлоу понимает: все, баста, финишная прямая и последнее испытание на прочность — либо Кроссбоунс справился, либо пустующая перевалочная база в горах станет последним пристанищем лейтенанта Брока Рамлоу (не поминайте лихом и все такое). Красавчик, Отелло и Пират явно не жильцы, благополучный исход для него самого — под вопросом. Первый отрезок пути в той игры по ориентированию на местности не сложен и словно бы пробный: группе всего-то нужно добраться всей гурьбой до определенного места, где ждет заслуженная награда, а вот дальше все, как ожидаемо, хуже и жестче. Передавая бутылку виски по кругу (алкоголь на Зимнего не влияет, о чем уже успел поведать вездесущий старый техник, но Рамлоу принципиально настаивал на присоединении к "почетному кругу пикника" своего подопечного в качестве очередного шага в социализации Солдата), командир нехотя поведал почтенным джентльменам, что перед сбором на следующей точке им придется разойтись, чтобы отметиться у контрольных флажков, и лишь после этого поспешить на место сбора. Отсеивающий фактор был встречен мрачным хмыканьем и нецензурными комментариями, однако все знали: либо они играют по этим злоебучим правилам, либо ждут группу зачистки, которым насрать. Тут-то хоть какой-то шанс есть, а вот если послать начальство ... и призрачной надеждой не отмашешься. Мрачно посмеявшись шутке Красавчика, что они все проебут Белоснежке, лейтенант велел отдыхать два часа и выдвигаться. Пришедшего последним было велено ликвидировать Агенту, ведь ради этого гребаного эксперимента, теста на верность, все и было устроено — выпускной мать его экзамен, как соловьем разливался старый еврей — окончательное испытание готовности карающего кулака Гидры. Первым они распрощались с большим черным парнем — Отелло: Зимний метнул боевой нож мужчине в глаз, едва тот показался на живописной полянке. Он даже не успел понять, что проиграл этот раунд — единственна доступная Кроссбоунсу гуманность. Следующим "везунчиком" оказался шумный балагур Красавчик, а вот на исходе дня наступал час Икс, когда уже решалась судьба самого Рамлоу... которая как всегда поворачивалась к лейтенанту самым непечатным местом в самое неподходящее время: драться с горным львом имея на руках один лишь нож — не самое приятное времяпрепровождение, что хуже — он выбился из графика. Большая кошка все же смогла изрядно пропахать когтями бедро бойца, так что кроме самого сражения, рана еще больше замедлила Брока и тот, проклиная девятиэтажной нецензурщиной Гидру, Резника, Солдата, ЩИТ и все это злоебучее дерьмо, морально готовился откинуть коньки в поединке. Стоять и ждать, пока Зимний соизволит его прикончит, хэндлер не намеревался, тем более, что уже изучил, каких действий можно ожидать от Агента. Разумеется, этот танец крови будет коротким и не особо красивым, Рамлоу отдавал себе отчет, что в настоящей драке он против Зимнего, тем более раненный, долго не продержится, зато хотя бы попытается. Выходя на последнюю точку сбора, больше всего мужчина сожалел о своей стайке волков — боевом отряде УДАР, и о том, что, похоже, спасти Агента у него не получится.

***

Это всё уже было. Его не оставляет ощущение, что он был в этом лесу, видел это поваленное дерево, переходил холодную горную реку — он откуда-то знал, где находится брод, он будто бы знал, что за валуном и обгорелой сосной будет другая тропка, которая срежет ему две мили пути, знал даже, где «воронье гнездо», у перевала дал небольшой крюк, обходя проплешину, на которой был бы как на ладони. Он приходит первым на каждую позицию и не ощущает ничего. Это тяжелый маршрут даже для хорошо подготовленных бойцов, но его дыхание и пульс в норме, на форме нет даже следов пота. Солдат делает несколько мелких глотков воды — всплывающие в голове рекомендации говорят о необходимости пить воду, чтобы избежать дегидратации. Это гонка на выживание — для остальных членов отряда, но не для Зимнего Солдата. Для него это просто миссия. Довольно легкая и приятная если так можно сказать. Открытое пространство — хорошо. Лучше, чем закрытый бункер. Директив о способах избавления от «слабых звеньев» у него нет, он выбирает самые простые и эффективные средства. Бросает нож в Отелло. Сворачивает шею Красавчику. Для последнего у него припасена пуля, и Солдат не колеблется до тех пор, пока из зелени леса вместо Командира не выныривает Пират. Значит, Командир придет третьим. Правила «игры» накладываются на память о теплой ладони на затылке и на загривке. О взгляде в глаза и тихом хриплом голосе, дающем указания четко и понятно. Здесь нет камер, нет людей в белых халатах, пахнущих смертью, но по позвоночнику проходит волна фантомной боли, концентрируется в животе, выкручивает, тянет, Солдат фиксирует учащение пульса и частоты дыхания. Он позволяет Командиру подойти ближе. Не сомневается, что тот не станет бежать — знает, бесполезно, Командир будет драться. Пистолет оказывается в левой руке быстро, Пират мог бы поклясться, что даже не заметил, когда Солдат ухитрился его вытащить и направить в Серого, глядя немигающим взглядом в упор, будто бы запоминая, считывая выражение лица и глаз. — Я знал! Знал, черт побери! — радость в голосе Пирата искренняя и какая-то истеричная, он смотрит на Рамлоу и широко улыбается, он рад, что выжил, рад, что сейчас умрет не он, и он просто не допускает другой мысли, — Вот это… Его голос прерывается. Эхо разносит звук выстрела. Зимний стреляет вслепую, не отрывая взгляда от глаз Командира. Просто разворачивает руку с оружием в сторону головы Пирата и нажимает на спусковой крючок. Пират падает, даже не меняя выражения лица. На виске у него небольшое круглое отверстие. С другой стороны кудлатой пегой башки — дыра размером с кулак. Солдат возвращает пистолет в кобуру и сцепляет руки за спиной, обхватив пальцами левой запястье правой, ноги на ширине плеч, стойка «вольно» в пустом строю. На простреленный череп Пирата садится бабочка-капустница. Солдат расслаблен и спокоен. Он ждет дальнейших указаний. Он все сделал правильно. Урок получен и усвоен. …только это все не так. Солдат об этом знает. В Иерусалиме ветрено. После погоды в Москве, где они делали пересадку, +12 и легкий дождь воспринимается вполне комфортно. Они оба хорошо изучили карты, но легкость, с которой Солдат ориентируется в городе, наталкивает на мысль, что он здесь не впервые. Он будто бы даже удивляется, когда находит хостел за неприметной дверью у цирюльни, но, прикинув что-то в голове, уверенно подходит к пожилому мужчине в кресле и заказывает комнату. Солдат говорит на арабском, старик не просит ни денег, ни документов, выдает ключи и что-то объясняет, Солдат кивает и они с Рамлоу тащат баулы вверх по узкой винтовой лестнице, где с их комплекцией разминуться было бы невозможно. Лестница выводит их на пристройку на крыше, с которой открывается вид на крыши старого города. Дома стоят плотно и крыши зачастую соединены импровизированными мостиками, а иногда и вполне добротными каменными арками. По сравнению с парижской квартирой, где проходила их первая совместная миссия в далеких 90-х, это натуральная конура: две простых деревянных кровати, прокуренные ковры, холодильник, рукомойник с зеркалом и — за шторкой — душевая кабинка и унитаз. Солдата, судя по всему, все вполне устраивает. Он бросает сумку с вещами и оружием на одну из кроватей и отходит к краю крыши, глядя на снующий человеческий поток внизу. Стоит несколько минут без движения и слов, потом наконец вырывается из тупого оцепенения и возвращается к комнату. Садится на кровать. Косится на Брока, явно борясь с желанием что-то сказать, но никаких указаний и вопросов не поступало. Наконец он выуживает из ноющей тупой болью в висках памяти нужный протокол. — Разрешите обратиться? — и, дождавшись подтверждения, — Прошу разрешения на разведвыход в Старый город, Командир. Вылазка за кофе и булочками в протоколы не входит, но здесь буквально весь воздух пропитан запахами выпечки, специй и кофе.

***

На полянку, должную стать судьбоносной, Рамлоу вышел собранный и спокойный. У Брока будет только один шанс успеть уклониться и метнуть нож；конечно убить Солдата он не убьет, но может хоть ранить получится. И дело совсем не в том, что лейтенанту охота чужой крови, тем более крови собственного подопечного, просто хоть попытка сопротивления — лучше чем соломенная смерть. С другой стороны, если он все сделал правильно за это время, то это лучший "выпускной экзамен" для Солдата, когда поставлены на противоположные чаши весов инструкция и связь с хэндлером. Не сложись такая ситуация сама собой, ее следовало бы подстроить для чистоты эксперимента — Резник был бы в восторге. Рана на бедре, конечно, доставляет неприятных ощущений, но собственное состояние задвинуто на второй план и тело работает на адреналине. Кроссбоунс подошел ближе, машинально принимая свободную полубоевую стойку, он ничего не говорил, и на лице не отразилось никаких эмоций, лишь желтые глаза хищно сощурились, словно рассматривая Зимнего в прицел снайперки. Это не было гонкой на выживание, это было бойней изначально и все ради вот такого момента истины. Рамлоу не слушает верещание Пирата-это несущественно, только продолжает смотреть в глаза Солдату, ни на миг не прерывая визуального контакта: не просит, не молит и не приказывает, Брок полагается на самостоятельное решение Агента, каким бы оно ни было. Конечно он будет сопротивляться при нападении, пусть и недолго, для командира УДАРа это так же естественно, как дышать, но против легендарного убийцы бесполезно. Они оба это знают. Именно потому так важен контакт взглядов — хэндлер молчаливо доверил жизнь своему подопечному настолько, насколько это допустимо для человека его характера и выучки. Выстрел пугает птиц, спорхнувших стайкой с ближайшего дерева. Брок слишком привык к звукам оружия, чтобы хоть как-то на них реагировать. На труп, смотрящийся на мирной полянке еще более чужеродно, чем два солдата, чья война никогда не заканчивается, лейтенант тоже не обращает внимания: подойдя к Зимнему, Рамлоу уже знакомо накрывает ладонью лохматый затылок, касается его лба собственным и только теперь позволяет себе моргнуть — в жесте нет похвалы или благодарности, командир лишь подтверждает закрепление связи. Тех цепей, что стремилась навесить на парня Гидра, полностью лишая человеческой самобытности, тех самых цепей, на которых Рамлоу их и вздернет. В Иерусалиме ветрено. Однако это не мешает чувствовать себя вполне комфортно, а ночевки на земле в тонких спальниках напрочь отбивают охоту привиредничать, так что очередной временный клоповник, куда их привел безошибочно Солдат не вызывает никаких нареканий: кровать, душ, сортир, холодильник — чего еще желать таким перекати-поле？Оставленная прошлыми постояльцами банка из-под маринованных оливок, использованная в качестве пепельницы, весьма кстати, как и предложение Агента, ибо сдобный дух щекочет ноздри, соперничая с табаком, и недвусмысленно намекает если не на завтрак, то уж на пожрать однозначно. Выбрав одну из многочисленных забегаловок, существующих исключительно на деньги залетных туристов, оба машинально занимют столик тактически выгодно: видеть все пространство, иметь максимально возможную площадь для маневра и отличные пути отхода или укрытия в случае сражения — "бей или беги" на уровне подсознания. Рамлоу заказывает себе незамысловато кофе и просит добавить имбирь, а после перечисляет ряд специй, которые следует добавить в напиток напарника, и ключевое… -Не забудьте щепотку соли.

***

Хозяин улыбается и не смотрит в глаза. В Старом городе, даже в христианском квартале, неподалеку от арки во внутренний дворик храма Гроба господня, где они сидят, все торговцы — арабы. И этот, судя по выражению лица, совсем не в восторге от того, как ему велено приготовить кофе, но спорить с этим чернявым мужиком — по роже ж видно — себе дороже, отблески огня Аллаха в его глазах и выглядит так, будто может отправить к семидесяти двум гуриям быстро, бесплатно и безжалостно. «Соль в кофе убирает горчинку», — всплывает в голове Солдата, — «Если кофе горчит, а в Сирии горчит весь кофе, то — на кончике ножа…». Он упирается взглядом в серую от песка и пыли пластиковую столешницу. Пепельница. Запахи специй. Все очень знакомо, почти до боли, и в голосе муэдзина, и в зазывалах, и в перезвоне колокольчиков и амулетах с ладошкой Фатимы, и в трепещущих на ветру цветных платках и шалях, и в тусклом блеске медных ламп и подносов, и в неуловимо-цветочной, пряной композиции из запахов, разлитой в воздухе, везде чуется, слышится — это уже было, было, и повторится снова. Перед прикрытыми глазами мелькают, сменяя друг друга, как в калейдоскопе, кадры, ароматы, ощущения. Покрытая старческими пятнами тонкая пергаментная кожа, запах лекарств, прохладное прикосновение белой тюли к пальцам, привкус специй и крови на губах, и полный ковер крови — под ногами хлюпает, и брызжущий под фарфоровыми зубами старика сок граната, и хрипящее помехами радио — «Гидра несет людям мир, и мир этот, как любое дитя, родится в крови и муках, и кому-то придется запачкать руки, чтобы принести это благо для всех» — и сквозь этот голос, звучащий гордо и пафосно, будто пропаганда сбора металлолома из кинотеатров сороковых, то и дело прорывается истерический немецкий акцент. Солдат испытывает желание затереть глаза пальцами. В левом виске начинает покалывать. Но он сидит неподвижно, сканирует окружающее пространство — привычка — огневые позиции, пути отступления, потенциальные угрозы: вон на втором этаже открыто окно, ветер колышет тюль, вон на балконе парень расстилает молитвенный коврик, вон музыкант с жестким скрипичным кофром, куда легко влезет разобранный УЗИ, вон лестница на крышу, вон приоткрытая дверь в арке… масса вариантов откуда ждать нападения, и столько же вариантов отхода. Глоток горячего кофе обжигает язык и губы. Солдат не морщится. Вкус — яркий, насыщенный, пряный — делает это ощущение дежавю и невозможность вспомнить почти болезненным. Зимний выковыривает, согласно стандартным протоколам, из памяти два языка — арабский и иврит. Возможно, это одна из причин, по которой их закидывают сюда на целую неделю. В Иерусалиме идет дождь, и при этой силе ветра бесполезны любые зонты — их буквально выворачивает наизнанку при попытке раскрыть. К вечеру пятницы город вымирает — не работают лавки, магазины и кафе, не ездит общественный транспорт, город тих, будто перед ракетным ударом. Солдат сидит на крыше и смотрит в сторону Масличной горы, над которой восходит молодой месяц. Рядом с ним — тонкий пластиковый контейнер с клубникой. Как раз сезон. На следующее утро они получают задание, выходят на связного, получают дополнительную информацию, планируют сначала втроем, потом — вдвоем… пробраться по указанному адресу, вколоть токсин старику, уйти без шума — задача для одного, и Солдат справляется со всем легко, пока Рамлоу ждет его на соседней крыше. На обратном пути Солдат срывает припозднившийся гранат из дерева в саду премьер-министра и приносит его командиру — трофей. И, по некоторым версиям, плод того самого древа, с которого Адаму и Еве не велено было есть плодов. Эту историю он вспоминает позже, когда они пересекают границу с Иорданией на туристическом джипе. Следующий пункт назначения — Тегеран, где они встречаются с группой из Гидры, готовят особняк для прибытия уполномоченного лица и организовывают безопасность так, чтобы незамеченной не проскочила ни одна мышь. Ожидать приходится долго. «Завтра должны прибыть» тянется третью неделю. Брок, согласно распоряжению высшего командования, строит личный состав во дворе по три раза в день, проверяет боеготовность, люди скучают и норовят расползтись при первой возможности. Эти солдаты — старые и хитрожопые ветераны, сумевшие выжить в таких пиздорезах, которые разве что Броку с Зимним и доводилось проходить, и на их месте, вероятно, командир и сам предпочел бы «зашариться» в комнате персонала с приставкой и теккеном, да и по словам присланного подкреплением Байкера «мне эта муштра в хуй не въебалась, я учебку закончил двадцать пять лет назад», но гражданские пиджаки считают, что солдаты должны выглядеть как солдаты, и вести себя как солдаты, и втолковать им, что все схвачено и по первому свистку резерв будет собран и мобилизован моментально, не представляется возможным. Самым хитрожопым внезапно оказывается Зимний — он ухитряется в первые дни напугать до икоты (и Байкер клянется, щелкая золотым зубом и крестясь размашисто, что «засранец это специально») весь гражданский состав их «дипломатической миссии», и Рамлоу просят сделать так, чтобы Солдата не видели и не слышали пока его присутствие не будет необходимо. Так что большую часть времени Зимнего действительно не видно и не слышно, но, похоже, что он находится поблизости — стоит Броку на относительно открытой территории оглянуться будто бы в поисках чего-то невидимого и от души выругаться, Солдат возникает за спиной будто бы сам по себе, а стоит ему зайти в помещение — через пару минут, словно желая удостовериться, что командир здесь и не ищет его, туда же заглядывает Зимний. Единственный раз, когда Рамлоу застает Зимнего в помещении, а не наоборот, происходит почти через месяц иранской скуки — раздевалка перед бассейном (хотя называть круглую комнату, украшенной мозаикой и мрамором грубо и по-армейски «раздевалкой» не поворачивается язык), пустует в виду дневного времени. Солдат сидит на одной из лавок и… читает. При виде Брока взвивается по стойке смирно, технично заталкивая ногой небольшую книжечку под лавку, замирает, в ожидании указаний, глядя четко перед собой. Цветастый корешок с арабской вязью торчит из-под лавки.

***

Хозяин кофейни, или как еще можно обозвать это заведение на несколько столиков и прилипший к старой кирпичной стене навес, не особо доволен, но удовольствие араба — последнее что волнует Рамлоу, ведь он внимательно наблюдал за собственным подопечным, за его микрореакциями, ведь нынче только такие доступны Солдату — Брок помнил еще с юности, с первых миссий, когда был в подчинении Агента 047. Но он это исправит, или его зовут не Кроссбоунс. Мужчина положил большую часть жизни на выполнение этой задачи и не отступится, у всех свои цели, свои кармические задачи. Лейтенант плохой человек, но у него есть задача — искупление, которой он не просил, но самолично взвалил на собственные плечи и ничуть не жалел. Нельзя оставаться двойным агентом самых опасных секретных организаций и сохранить при этом чистые руки и незапятнанную совесть. Командир видел и замечал моменты напряжения, моменты... воспоминаний Зимнего. Тех самых, что с болью и ненавистью выкорчевала из его разбитого сознания Гидра руками Резника и команды техников. Когда они уходят, Рамлоу мимоходом кладет ладонь на живое плечо подопечного и слегка сжимает пальцы, обозначая свое присутствие здесь и сейчас — не безликим голосом в гарнитуре и не объектом охраны. Кроссбоунс неплохо знает арабский, тогда как Солдат говорит на этом языке даже без акцента, как и на любом другом, который его заставят выучить, вдолбят в подкорку мозга и будут восхвалять полученный результат перед высокопоставленным начальством. Неделя бездействия тянулась нескончаемо, все оружие перебрано и смазано, все ножи выдраены до блеска и заточены до остроты скальпеля — к пятнице Броку осталось только наблюдение за подопечным. Рассеянный лунный свет очерчивал силуэт на краю крыши, создавая картину, подобную миражу, обманчиво спокойную и мирную. Мужчина стряхнул пепел в банку из-под консервированных оливок и наконец отлип от стены пристройки — пора на боковую, у легендарного оружия Гидры свой режим. На следующее утро пытка бездействием наконец завершилась. Преподнесенный Зимним трофейный гранат командир делит ножом на двоих. Такой поступок не входит в программу, и тем более в поставленную перед бойцом задачу и лейтенант отмечает маленькую победу, слизывая сок с пальцев. Из огня да в полымя — говорила старая пословица и прекрасно отражала ситуацию: иерусалимское безделье оказалось ерундой по сравнению с застреванием в особняке якобы дип.миссии, состоящей сплошь из приверженце их "славной" конторы, аж на гребанные три недели. Распоряжение четкое и обсуждению не подлежит, хотя по такому же страдальческому выражению лица самого командира и без слов ясно, что ему организованная учебная муштра нахуй не сдалась, как и всему личному составу. Однако недовольные взгляды и шипение-ворчание вполголоса — все, что бойцы могут себе позволить, ибо гражданские пиджаки слишком настырны в своих дурацких указюльках, слишком двинуты на повиновении и слишком скоры на расправу без разбора. Так что лавируя между "хуй им взъебалось" и "инструкцией по повышенной готовности", Брок машинально и рутинно быстренько отрабатывает с ребятами "показательную программу" и распускает людей при первой же возможности, вполне понимая их желание слать все лесом. Прибытие Байкера добавляет некоего разнообразия, ведь у лейтенанта к нему немало вопросов, в том числе о том, как без него справляется УДАР,не даром он сам собирает и практически выращивает свою стаю волчат, пусть эти самые волчата, в частности Байкер, старше его самого. Дело не в возрасте, а в состоянии души. О хитрожопости Солдата Кроссбоунс уже наслышан, потому не удивлен его "ходом конем", даже жаль, что нельзя провернуть такое повторно: ему как руководителю башку отрежут за подобные шалости, а вот Солдату сошло с рук. Умение парня растворяться буквально в воздухе поражает, и Рамлоу отчетливо осознавал, что врагом его иметь не хотел бы ни за какие деньги мира. Правда, в отличие от тех же местных вояк или даже Байкера, Брок знал, вернее, чувствовал, насколько в действительности уязвим его подопечный. Похоже, привязка действует в обе стороны, но лейтенант не жалел. Не о том, что работает вместе с Агентом, а о том, что пока не может припомнить его заплечных дел мастерам их грехи. Пока не может. И это опасно. Они не могут показывать, даже допустить малейшего сомнения в окружающих и у руководства, иначе... Рамлоу знает, что ему придется сделать ради собственного долгосрочного блага напарника. И ему чертовски не хочется даже думать об этом. — Больше никто не должен узнать, — тихо произнес командир, кивая на книжечку, — вольно, Солдат. Четко развернувшись, лейтенант покинул мозайчатую комнату, оставляя подопечного предоставленного самому себе: оттаивание бойца — это отлично, но любая ошибка чревата крайне неприятными последствиями, включающими криосон и ликвидацию. Хероватый расклад. Впрочем, месяц безделья наконец переходит в активную фазу и гребаные пиджаки наконец кажут рожи в особняк. Еще одна успешно выполненная задача, а пилотируемый Сукой вертолет — вишенка на тортике.

***

Все идет гладко. На этой миссии Солдат больше не палится с арабской поэзией, на следующей — с современной японской прозой, через полгода — с книгой рецептов французской кухни. Брок иногда может видеть корешки книг, под кроватью, под шкафчиком с одеждой, на кухонной полке, оставленных будто бы специально, так, чтобы он нашел. Проверка — "а вот так можно?.. А если вот так?.. Не будешь ругать?..". Между ними устанавливается что-то вроде негласного пакта. Солдат строит морду кирпичом на заданиях, перед строем, отчитываясь о миссии Пирсу, на тренировках у него мертвый взгляд и ноль интереса к окружающей обстановке, однажды он несколько часов ждет их с Пирсом у входа в бункер на морозе под минус сорок, полностью игнорируя холод, но через неделю, вернувшись в номер после двухчасового наблюдения за объектом (при всего-то плюс десять и мелкий дождь на улице), занимает душ на сорок минут. Отогревается. А Рамлоу тем же вечером по возвращению с точки наблюдения ждет большая чашка горячего чая и разогретый в микроволновке сендвич с сыром, где-то с той же миссии он снова начинает тягать сигареты у командира из пачки. Солдат остается безукоризненным легендарным оружием Гидры, нагоняет ужас на новичков, периодчески проворачивает нехитрые фокусы с внезапными появлениями для персонала постарше, не сбоит, не замыкается, не выходит из строя. Пирс доволен, хотя нет-нет и скользит в его комментариях к отчетам что-то похожее на ревность. Благостную такую — будто не верил, что кто-то сможет так же толково работать с Зимним, но вот может, и вроде б хорошо же, н-но. Зимний мало говорит. Мало и редко. При посторонних — строго по существу и по уставу. При Мастерс и Доусоне иногда позволяет себе комментарии, иногда — не самые цензурные, и в первый раз Мастерс отвешивает челюсть, услышав в рации безэмоциональное "fubar" как оценку состояния наземного транспорта и здания после работы с венгерской группой поддержки. Впрочем, даже наедине с куратором его сложно назвать разговорчивым, он больше молчит, зато гримасы корчит такие, что подчас красноречивее любых слов, начинает подсовывать Броку книги и — изредка — фрукты, впрочем, раздавленного под подушкой персика и забытой в вещах на три недели груши ему хватило, чтобе пересмотреть тактику и перестать складывать "подарки" в места, где их могли не найти сразу же. К осени 2011 Зимний Солдат оттаивает. Известно об этом ровно двоим, но и они не говорят об этом, хотя некоторое напряжение уже зреет в воздухе, сухо потрескивает в перерывах между миссиями, искрит в разогретом воздухе на тренировках и спаррингах, все чаще выплескивается во взгляде — то слепое собачье обожание, то будто примеривается с какой стороны в горло лучше впиться, нередко с интервалом в несколько секунд, от одного к другому и обратно, но чаще — взгляд долгий, тяжелый и задумчивый, особенно когда думает, что Брок не видит... или позволяет ему так думать. "Po pizde" все начинает идти когда по телеку показывают репортаж об открытии экспозиции в честь возвращения Капитана Америка. Кто бы мог подумать, черт побери, что в чертовой жопе мира, в чертовой захудалой гостинице, будет настроено чертово кабельное телевидение?.. Но оно есть, и Зимний зависает перед мельтешащим старой военной хроникой экраном, откладывает оружие и жадно приникает взглядом к черно-белому и такому знакомому лицу. Атаку читаури он встретит в криокамере, предварительно чуть не уложив и себя, и Рамлоу, в могилу, при чем даже Пирс не узнает, насколько близко по краю прошлись лучшее оружие и его куратор.

***

Пирс требует подробного отчета, пока группа техников во главе с Резником готовит Солдата к заморозке – из стеклянной кабинки, нависшей над круглым залом, Брок может видеть накачанного наркотой до состояния безвольной куклы Джеймса. Пирс говорит, что коррекцию уже провели, затерли последний месяц, для верности, и, заметив взгляд Рамлоу, поясняет, что намеренно избавил Брока от этого зрелища – помнит, что ему самому это было неприятно, и, наверное, по мнению Пирса, это должно было объединить их, сделать в некотором роде сообщниками «преступления» под названием «испытывать что-то сродни человеческих чувств к винтовке». Сейчас Солдат – Джеймс – мог бы показаться мертвым, если б не открытые глаза и редко вздымающаяся грудь. Действия техников отточены и привычны, и бережности в них не больше, как если бы вместо человека перед ними находилась… винтовка. Которую следовало почистить, залить солидолом и законсервировать на какое-то время. Его накачивают какой-то смесью, которая позволит быстрее восстановить функции ЖКТ, вливают в вены, наверное, литр препаратов, которые начнут действовать после разморозки, одевают в полную форму – Брок может видеть, как техник застегивает пояс Зимнего, поправляет на нем куртку. Будто бы рабочий на заводе под конец смены проверяет, как ходит затвор в собранной винтовке. Ничего лишнего. Ничего личного. Просто смертоносная кукла. Куклу укладывают на стол, сковывают ремнями на груди, бедрах и руках, последний штрих – полумаска, прежде чем подкатить стол к капсуле, поставить его вертикально и включить старт процедуры. Хорошо, наверное, что сознания в Джеймсе сейчас едва ли больше, чем в первые часы после разморозки. Хорошо. Пирс хочет доклада… и получает подробный и обстоятельный рассказ о случае с телевизором. Какой репортаж? Неизвестно, но реакция оказалась весьма бурной. Были ли ранее отклонения в поведении Солдата？Никак нет. Пожертвовать одним месяцем-не страшно. Отмахавшись от начальственного любопытства, лейтенант якобы непринужденно беседовал с большим боссом Гидры, ну насколько вообще непринужденность допустима в такой ситуации. По некоторым его фразам складывалось ощущение, что именно он был тем самым сука хэндлером, придумавшим контрольным жестом злоебучую пощечину. Добавив еще одну строчку в список причин убить его при удобном случае, Кроссбоунс поделился соображением, что раз уж он хэндлер, то для поддержания привязки может быть полезно, чтобы последним, что видел засыпающий Агент и первым-при пробуждении было лицо командира. Пирс не возражал, то ли купился, то ли у него были свои причины, но подобный ход одобряет. Так что Рамлоу спускается в помещение и встает так близко к криокамере, насколько допускает техника безопасности, неотрывно поддерживая визуальный контакт с пьяными серыми глазами Джеймса, глядящими расфокусированно и отсутствующе. Если бы не стекло, можно было бы прикоснуться.

***

Криокапсула медленно опускается, закрывая Солдата мутным стеклом, под которое тут же начинает поступать белесый морозный туман. Толстое стекло покрывается изморозью. Красиво. Как на окнах в родительском доме под Красноярском. Резник ежится, будто бы кожу снова тоненьких снова детских запястий холодит сквозняк изо всех щелей, а за окном – заснеженная ночная улица, и кружится снег в пятачке одинокого фонаря, и вот-вот должен прийти со смены папа, в огромном тулупе, пахнущем соляркой и морозом. Давно это было. С тех пор похожую на средневековую «железную деву» капсулу сменило вот это чудо техники, а следующая смена, наверное, начнет работать с гораздо более новым оборудованием. Резнику почти завидно. И почти завидно, что к следующему проекту Гидры у него уже нет допуска. Пирс решил, что пора. В квартире не осталось почти ничего, кроме собранного чемодана и последней чашки из маминого сервиза, Резник наполняет её каждое утро кофе, смотрит на обведенные золотом круги и видит, как совсем скоро будет так же прихлебывать из неё, с видом на Средиземное море с балкона виллы в Яффо. Совсем скоро. Но пока он наклоняет голову, устремляя цепкий взгляд поверх очков в костяной оправе на мужчину в черном. Кроссбоунс. Лейтенантик. Стрижка морпеха, перевитые узлами мышц руки, желтый взгляд хищника. Tyger Tyger burning bright in the forests of the night. Резник снова чувствует сквозняк. В свете фонаря валит снег, знакомой грузной фигуры отца все нет, свеча на краю стола почти догорела и ветер в щелях воет страшно, а отца нет, и нет… Лейтенантик не отрывает глаз от капсулы. Резник смаргивает иллюзию подергивающегося в готовности к прыжку хвоста. Яффо. Средиземное море. Пальмовые ветви, запах лимонов, вылизанные солнцем до бела стены, детский смех, - нет, не держится, плавится в мареве, исчезает несбыточным сном под укусами холода, под детским страхом – сбывшимся и настоящим. Папа не придет. Эта зима будет длиться вечно. Рамлоу разворачивается, так и не коснувшись рукой стекла. Резник отходит в сторону. Просто сердце шалит. Немудрено – в таком-то возрасте при такой-то работе!.. прав был Пирс, пора на пенсию. …до Яффо Резник не доедет. Его хватит удар в аэропорту Берлина, скорая прибудет почти моментально, но он умрет в госпитале, не приходя в сознание. На его похороны приедет один сын - из стыда и чувства долга. Его похоронят на кладбище далеко за городом, а не на Масличной горе. Надгробие поставит община через год. Из стыда. И чувства долга. Маркусу тридцать, он лысоват, бледноват, и похож на хорошо отмытого поросёнка. Его отец был в Гидре, его дед был в Гидре, его прадед брал Париж. Он неплохо знает своё дело, он готовился к этому около двух лет, досконально изучил материалы, около двух месяцев назад получил на руки блокнот Резника (столько опыта на полусотне листов! Столько времени! Поразительно!), и теперь, затаив дыхание, глядел, как поднимается вверх стекло и клубится морозный пар, пахнущий озоном и февральскими полями. Хендлер (Маркус наслышан, держится почтительно и на расстоянии) ждет, пока стол, удерживающий скованного ремнями Зимнего Солдата опустится ниже, словно меч на плечо. Со своей позиции Маркус видит выбритый висок, янтарный ободок радужки, напряженные ремни мышц, в горле сухо першит, хочет кашлянуть, но боится, как на экзамене в меде, даже больше – пусть эти желтые глаза и дальше пялятся на свежеразмороженное тело, чем на скромного техника за пультом управления. Маркус затирает пальцем чернильную надпись на форзаце блокнота, последнюю, оставленную Резником. У него больше нет вопросов по этому ребусу. У него вообще нет вопросов. Зимний Солдат открывает глаза. Серые, холодные, будто подернутые льдом полыньи. Топкие, мертвые. Маркусу хочется оказаться подальше отсюда. Очень. И поскорее. Не видеть, не смотреть, не знать вообще, вернуться к тихой работе в прозекторской и тешить себя мыслями о новом мировом порядке из партера. Кроссбоунс снимает полумаску с лица Зимнего Солдата и тот выдыхает облачко пара, фокусируя страшный свой взгляд на нем. Маркусу страшно даже издали. Этот – псих желтоглазый – улыбается: - Доброе утро, Солдат.