5:33
Часы тикают, Джокер просыпается от раздражения и спёртого дыхания в горле. Харли ворочается в кровати и сонно улыбается.
— Пудинг, ты чего? Кошмар приснился? — её аккуратный маленький носик выглядывает из-за подушек. Джокер встряхивает зеленые волосы руками и вздрагивает, когда слышит её голос. Не весело. От слова совсем. Внутри что-то кусает за желудок, какое-то нехорошее предчувствие. Словно что-то должно облить его ушатом ледяной воды из Готэм-Ривер, пахнущей вместо цветочного аромата канализационными нечистотами. Крок, малыш, ты слишком негигиеничен.
— Спи, маковка, — без особой ласки отвечает мужчина, проводя руками по растрепавшимся сальным прядям зелёных волос. — Ещё рано.
Он свешивает ноги с постели, чувствует, как на него огрызаются собственные мышцы, и гулко усмехается себе под нос, заставляя ноги послушаться и поднять его. Джокер слегка покачивается, растягиваясь в соблазнительном оскале. Душ освежает, хотя цветочного аромата действительно не хватает. Он бессовестно забирает гель Харли, решая, что для очередного свидания с Бэтси он
обязан выглядеть, словно в любой момент готов торжественно окрестить защитника Готэма новым сучьим подонком, который не даст жителям спокойного сна. Как будто им широкого колорита злодеев катастрофически не хватает.
— Ох, Джокер, ты ради меня решил поднять в воздух мэрию? И даже приплёл сюда детский дом? Ты великолепен, дорогой! Конечно же я отрину свою идеологию и присоединюсь к тебе, ведь ты был прав! Мы просто созданы друг для друга! — хохочет он клокочуще-пьяно, от чего его смех напоминает собачий лай. Даже если Пугало решит протестировать на Мышонке весь свой арсенал психотропных (и не очень) веществ, такое от Бэтмена услышать нереально. И пусть философия о том, что нет ничего невозможного, симпатизирует Джокеру, тот не теряется в фантазиях и не лишает себя сухого реализма: у Бэтмена хоть и мышиные мозги, но это не делает его идиотом.
Какая-то сволочь подпортила характер Бэтмену ещё до того, как Джокер ступил на свет божий с намерением досконально разнести всё к чертям ради партнёра по танцам. Пусть уж дуется и сквернословит в свою сторону так, как посчитает нужным: в конце концов, факт его безумства не искоренить, как бы он ни отрицал. «Хорошо, что он хотя бы не в трико Супса бегает», — Джокер набирает кистью помаду и осторожно красит губы, постепенно растягивая искусственную улыбку на половину лица.
Белая пудра залегает в морщинки на лбу, Джокер старательно их разглаживает, но идеальный тон трескается под мимикой. Он посылает это никчёмное дело к чёрту и тянется к выглаженной рубашке и брюкам, Харли постаралась на славу. Пожалуй, если не брать в расчёт её баснословную любовь к Джокеру, её можно назвать одной из самых лучших и понимающих пешек. Она одержима Джокером столько же, сколько и он одержим Бэтменом.
(На самом деле гораздо, гораздо меньше).
— Мистер Дже-е-ей, — Харли растрепана, её светлые волосы торчат во все стороны, а сама она протяжно зевает. — Сейчас самое раннее утро. Ложился бы ты и досыпал, а не меня гнал. Уверена, что с сонным принцем Бэтмену будет совсем не интересно играть.
— Не тебе решать, пирожочек, — отмахивается Джокер от неё, как от назойливой мухи. Но хмыкает, прикрывает глаза и задумывается: он действительно встал слишком рано. Во всяком случае, до запланированной вечеринки в Мэрии Готэма половина суток, а у него уже всё готово. Бомбы прекрасно обустроены в потаённых уголках и ждут команды отбивать предсмертные часы, надо лишь собрать банду и выдвигаться.
Надо только собрать банду. Ничего больше.
Джокер снова хмыкает себе под нос и отмахивается. Бэтси не оценит атмосферу свидания в полной мере, если будет уставшим после ночного рейда. Стоит дать ему отдохнуть до грядущей встречи. Иначе, каким может быть страстное танго, если второй партнёр ничуть в нём не заинтересован? Джокер вновь улыбается своим мыслям и решительно смывает и грим, и помаду. Его голову посещает гениальная идея, приправленная специями из сумасшествия и лёгкой радости от своей эрудированности.
— Харли, с тебя вся организация вечеринки. В половину шестого вечера я жду парочку головорезов в Центральном Детском доме Готэма, а на твои изящные плечики ляжет Мэрия. Будь добра познакомить мэра со своим дружком, — мягко воркует Джокер. Он на редкость в хорошем расположении духа, и таким грех не воспользоваться. Харли, предчувствуя возможную долю ласки, без спросу виснет на его шее, а Джокер даже и не против. Сегодня можно. Сегодня Бэтси точно будет счастлив, а если счастлив он, то счастлив и Джокер. Да и разве может быть иначе, когда его спасения будут дожидаться больше ста несчастных сироток?
— Как скажешь, пудинг, — мурлычет она ему в ухо, после минуты лобызаний его в щёку. Она возвращается в кровать, заманчиво покачивая бёдрами, кутается в тонкое одеяло и укрывается им с головой. — Но только после того, как я высплюсь!
Джокеру бы следовало отругать её, да приложить о стенку за фривольность, но Харли исчезает на дальние края подсознания. Он концентрирует всё своё внимание и энтузиазм на придуманной идее, вместо привычного фиолетового костюма тройки находит в шкафу что-то посерее, под стать жителей Готэма. Тёмно-рыжие вельветовые брюки поедены молью в нескольких местах, а чёрная водолазка с высоким горлом на ощупь какая-то шершавая. В глубине шкафа он находит коричневое пальто. Чёрт, если он наденет это, только тогда станет настоящим
клоуном!
От этой мысли ему становится так смешно, что он хохочет, не стесняясь голоса. В их маленьком убежище, тесной обнищалой квартирке на окраине Готэма, можно шуметь и не так. Джокер не боится, что соседи вызовут карету помощи или красно-синие мигалки: они слишком заняты собой, дурью и шлюхами, которым в пору было бы лечиться от сифилиса, а не гнить заживо.
Образ разбавляют ярко-жёлтые носки. Джокер понимает, что, пожалуй, это единственное солнце, которое разбавляет свинцовое небо унылого Готэма. Он великодушно решает, что сегодня днём он тоже будет освещать людям путь на работу, обратно, да и вообще: дарить хоть какую-то радость.
Мюррей, покойся ты с миром, думал ли ты, что когда-нибудь неудачник положит к своим ногам солнце?
Ах, да, тебя же не существовало, дорогой.
Джокер ещё раз смотрится в зеркало, идущее мелкими трещинами с правого верхнего угла, прежде чем оставить Харли наедине с постелью. Волосы пришлось спрятать под безвкусную шляпу, а шрамы замазать тональником приспешницы. Среди толпы вряд ли кто-то обратит на него внимание.
Он бодро шагает по влажному тротуару, где ещё не высохли лужи после вчерашнего дождя. Его жёлтые носки являются единственным ярким элементом среди всех, кого он встречает на своём пути. Джокер тихо посмеивается себе под нос, вдыхая в грудь побольше утреннего влажного воздуха. Начало ноября обещает быть дождливее, чем предыдущее осенние месяцы. «Я согрею этот город жаром тротила», — улыбка невольно расползается, и мужчина поправляет шляпу, надвигая её на брови.
Высоченные дома подпирают собой небосвод. Самые многоэтажные высотки почти касаются низких облаков и теряются в туманной дымке. Джокер проезжает несколько остановок на автобусе, сверля взглядом сонных мух, спешащих на работу, цокает языком и нервно облизывает губы. Протёртые поручни поблескивают рядом с турникетом, кто-то громко зевает и чихает почти одновременно. За окном начинает моросить мелкий дождик. Джокер не обладает сочувствием в принципе, поэтому не может посетовать, как тяжела жизнь метеозависимых людей.
Он выходит ближе к центру Готэм-Сити, оглядывается по сторонам, пытаясь приметить какой-нибудь супер-дорогой цветочный магазин. Если он галантный джентльмен, то он обязан подарить Бэтмену букет цветов, особенно если учитывать, как давно они не виделись. А его партнёр не заслуживает полусгнивший букет, приправленный лаком и тонкой страшной ленточкой. Руки в карманах пытаются что-то нашарить и успокаиваются только тогда, когда ощущают прохладное лезвие ножа, остриём обжигающее палец мелкой ссадиной. Джокер щурится, но не замечает ничего, что подошло бы ему. А от того раздражение растекается по венам.
Он прислоняется к стене какого-то здания и глазами цепляет окружающий мир, которому явно не хватает красок. Светофоры тускло меняют с красного на зелёный, пешеходы торопливо топчут зебру под ногами. Улицы ещё не заполонены общим сбродом, но дышать уже становится тяжело. Крыши снизу кажутся маленькими и невзрачными, а знаменитые готэмские гаргульи — ничуть не устрашающими при свете угрюмого утра. Джокер потирает шею и думает, что просыпаться так рано — сущий ад для его мыслей. Ему нечем заняться, и он не знает, куда деть это время. Цветочные магазины всё ещё не материализовались под его взором по щелчку пальцев, и от этого почти что обидно. «Разве нельзя открыть в центре города хотя бы один приличный цветочный магазин?», — гневно размышляет он, подумывая послать всё к чёртовой матери (оу, дорогуша, что-то к тебе собирается слишком огромная посылка, хе-хе) и устроить представление прямо сейчас, как перед входом в офис останавливается дорогущий ламборджини, чей рокот мотора ласкает слух опытного водителя и ценителя шикарного автопрома. Он разбивает серость буднего дня в мгновение ока, холёный и натёртый каким-то специальным гелем.
— Мистер Уэйн, обычно вы приезжаете на два часа позже! — резво говорит охранник с боку. До Джокера доходит, что он подпирает собой Башню Уэйнов, и заталкивает ироничный смешок поглубже в глотку, чутко прислушиваясь к диалогу неподалёку: благо, что не так шумно из-за малого количества машин. А вот один из самых богатых отпрысков этой гнилой утробы.
— Шон, тебе не стоит так переживать за меня, — Уэйн говорит торопливо, хоть и не грубо. Но в его голосе чувствуется вселенская усталость и единственное желание: чтобы никто его не трогал. Желательно никогда. Джокер задумчиво прикусывает нижнюю губу и облизывает верхнюю, выглядывая из-под полей шляпы, когда слышит, как Уэйн добавляет: — Отгони машину на парковку. Сегодня я её туда не повезу. Уж больно лениво.
Отчего-то слова золотого мальчика кажутся Джокеру ненатуральными. Уж он-то знал, как читать людей, чтобы угадывать потаённые страхи и желания каждого. Джокер мог и Бэтмена с лёгкостью раскусить, если бы ему потребовалось, вот только с ним он мог
ошибиться. А с другими Джокер не ошибается, ему даже токсин страха Крейна не нужен, чтобы раскусить кого-либо. Достаточно взглянуть ему в глаза, в жесты, в слова. И всё тут же становится понятным, словно его попросили бы сложить два плюс два и доказать, что оно равно пяти.
Уэйн размашистым движением кидает в руки тушующегося паренька ключи от машины и идёт в сторону входа, как Джокера озаряет ещё более гениальная мысль, чем поход по цветочным магазинам. Он предвкушающе ухмыляется и скрывается за углом здания.
На душе как-то гаденько поют тараканы, от подобного сравнения по хребту бегут мурашки, и Джокер хрипит, стараясь не засмеяться в голос. Он чувствует себя окрылённым и немного возбуждённым от предстоящей встречи с Самим Мать Его Брюсом Уэйном. Эдакая знаменитость на обложках журналов вместе с однодневными бабочками под руку, взятыми ради бессмысленной несуразицы, называемой «сплетнями» или «о боже мой, почему все ведутся на улыбку этого хренового плейбоя». Хорошенькие девочки вечно ворчат, мол, Брюс Уэйн тот ещё мудак, раз так поступает с женщинами, а потом они же кидаются ему в ноги и пытаются урвать крохи драгоценного внимания.
Джокер ловко огибает камеры наблюдения, поражаясь собственной грациозности. Женщина-Кошка (пусть трижды растеряет свои девять жизней!) при всём желании не смогла бы повторить его триумф. Он поднимается на грузовом лифте на самый верхний этаж — ну где же ещё может быть кабинет эпатажного Брюса Уэйна? — и останавливается у двери напротив: за ней сидит скучный денежный мешок, бессовестно транжирящий пережитки покойных отца и матери на светские тусовки, блэкджек и элитных шлюх — не тех, что соседствуют рядом с временной берлогой Джокера.
— Тук-тук-тук, кто тут у нас! — Джокер врывается в тихую обитель в самый удачный для себя момент. Брюс стоит лицом к окну, трёт глаза и выглядит настолько озадаченным чем-то, что не сразу понимает, что его мирное единение с самим собой кто-то имел наглость нарушить. — А, это всего лишь Брюсси. Здравствуй, дорогой, я тут заскочил узнать где здесь толковые цветочные магазинчики. Не подскажешь? Уж ты-то точно должен знать.
Уэйн сначала смотрит на него с непониманием. Джокер и забыл, что решил прогуляться без привычного марафета, чтобы не приклеивать к себе шокированные глаза горожан. Поэтому он приподнимает шляпу, чтобы было понятнее, широко улыбается коронной улыбкой и прикрывает за собой дверь.
— Вы… — Брюс шумно глотает тугой комок в горле. Испугался, бедненький золотой мальчик. Джокер обещает себе, что после свидания с Бэтси он обязательно займётся Готэмским сокровищем, а то что-то не правильно, что не все сливки общества прошли через его очаровательные шершавые ладони.
В глазах Брюса что-то плескается, его челюсть чуть дёргается, и Джокер щурится, словно улавливает в его движениях что-то знакомое. Но вместо того, чтобы думать над этим странным ощущением, он достаёт из кармана небольшой нож и делает несколько шагов вперед. Уэйн отходит к стеклу, не зная, куда деваться.
— Я, Брюсси, я. Приятно, что ты узнал меня, — голос у Джокера ласковый, заискивающий. Ему ни к чему сейчас ссориться. — Ну-ну, не смотри на меня так затравленно. Это совсем не весело.
Брюс снова глотает невидимый комок. Джокер чувствует запах паники, исходящий от его тела, и это его заводит.
— Что вам нужно? — решается наконец спросить он, обводя глазами кабинет. Кажется, он пытается придумать способ сбежать. Какого же он омерзительного мнения о столь великодушном Джокере! Эмоциональное возбуждение сменяется глухим раздражением: американские горки дают старт составу настроения, и теперь его воспалённые нервы похожи на извивающиеся рельсы.
— Разве я не сказал? — тон, обманчиво ласковый, остаётся прежним, к нему добавляется оттенок угрозы. — Цветочный магазин. Достойному меценату ничто не мешает развлекаться с дамами, а ты, Брюсси, знаменит как раз тем, сколько девушек прошло через твою постель. Значит, ты должен уметь их соблазнять, не так ли? Пораскинь мозгами,
золотце, первый пункт на пути к девичьему сердцу — шикарный букет цветов. А может… — Джокер усмехается этой мысли, присаживается на диван перед столом и вальяжно запрокидывает ногу на ногу, морщась от неудобно натянувшейся ткани вельветовых брюк.
— Я… Никогда не хожу в цветочные магазины, — осторожно говорит Брюс, не сводя взгляда с ножа. Похвально, не теряет бдительность. Джокер машет рукой, призывая Уэйна сесть за стол и состроить более серьёзную мину. — Я поручаю Альфреду делать заказ у своего флориста, так что… Я не знаю, где здесь цветочные магазины и есть ли вообще.
— М-да-а, — задумчиво тянет Джокер, прикрывая глаза и запрокидывая голову назад. — Жаль. С другой стороны, так даже лучше. Видишь ли, сегодня у меня свидание с одной строптивой красоткой, имеющей фетиш на переодевание в костюм летучей мыши, хе-хе, надеюсь, ты понимаешь о чём я.
Брюс уже занял место за рабочим столом и держит руки сцепленными в замок. Джокер ловит его странный взгляд, и это заставляет его резко податься вперёд.
— Я очень, очень хочу оставить эту, немилосердную к моему израненному сердечку, даму довольной нашим танцем. Так что, попроси своего «Альфреда» раздобыть мне прекрасный букет цветов. Если он мне понравится, я подумаю над тем, оставлять ли тебя в живых.
Реакция Брюса Джокера забавляет. На его лице эмоции сменяются одна за другой: типичное возмущение богатенького отпрыска превращается в отвращение, а потом в страх. Мелькает шуточная мысль отрезать ему палец, конечно же для ускорения деятельности чужого мозга, но ему не приходится. Брюс достаёт телефон и набирает чей-то номер, после чего подносит его к уху.
— А-а, — качает Джокер указательным пальцем. — На громкую связь. Мне не хочется, чтобы вся старательная подготовка пошла коту под хвост. Я слишком долго ждал этой встречи. Брюсси, ты ведь не хочешь встретиться с четой Уэйнов раньше срока?
Голубые глаза Брюса, которые Джокер видит даже с такого расстояния между ними, темнеют от ярости. Родное, почти знакомое чувство, бьётся в груди новой силой, словно пытается что-то сказать, но Джокеру не до этого. Он скалится довольным зверьём и прислоняет палец к губам. Ни одного лишнего слова, Брюсси.
— Мастер Брюс? Что-то случилось? — обеспокоенный голос, судя по всему, принадлежит тому самому Альфреду. Тот даже не здоровается, видимо Брюс редко беспокоит его звонками в девять утра с рабочего места.
— Всё в порядке, Альфред — произносит Брюс веселым тоном. Притворяться ему даётся легче лёгкого, видимо, актёрский талант необходим для обольщения девушек разного характера. — Мог бы ты договориться с мистером Брауном? Мне очень нужен большой букет цветов. Очень красивых.
Джокер потирает подбородок, думая над чем-то, а потом шепотом произносит, прекрасно понимая, что Альфред на том конце трубки его с такой дистанции не услышит, в отличие от самого Брюса.
— Пусть курьер доставит их на центральную площадь через три часа.
— У вас намечается встреча? — учтиво интересуется Альфред. — Что мне нужно знать об избраннице, для которой вам нужен букет? У неё есть какие-то предпочтения в цветах?
Брюс молчит и выжидающе смотрит на Джокера. Тот хлопает себя по лбу. Вот об этом он не подумал! С половину минуты он обдумывает, какие цветы понравились бы Бэтмену, пока над его головой не загорается невидимая оранжевая лампочка.
— Анемоны. В чёрной упаковке с серебряной лентой. — подумав ещё немного, он добавляет. — И несколько ростков плюща.
Брюс колеблется с долю секунды, после чего озвучивает желание Альфреду.
— И попроси курьера доставить цветы к двенадцати на центральную площадь, — настороженно поглядывая на Джокера, договаривает он.
— Мастер Брюс, вам могут доставить их прямо к вам, — Джокер дёргается, но Брюс успевает придумать отговорку быстрее.
— Я заберу их, когда пойду обедать. У меня в два совещание с Люциусом, так что не горю желанием заказывать что-то в офис, — он улыбается одними уголками губ. Глядя на него, Джокер отрешенно хмыкает. Ему подумалось, что весь мир способен на улыбки. Кто угодно, кроме пресловутого Бэтмена.
— Что-то ещё?
Брюс снова смотрит на Джокера. Хороший мальчик. Не орёт в трубку нечеловеческим визгом, что к нему в кабинет прокрался псих-террорист с огромным послужным списком всех своих злодеяний. Джокер показывает предплечьями крест, и Брюс, распрощавшись с Альфредом, кладёт трубку.
— Ах, Брюсси, я так тебе признателен, что ты вызвался помочь мне! — восклицает Джокер, подрываясь с места и кружась в вальсе. Брюс напрягается так сильно, что воздух вокруг него накаляется острой тревогой. — Благодаря тебе, Бэтси получит наилучший букет! Надеюсь, это разбавит его скучные тёмные деньки. Добавит немного… Свежести.
Он щёлкает пальцами, облизывает губы и подходит к рабочему столу Брюса. Тот даже не пытается сделать решающий рывок, чтобы скрыться в коридоре и позвать охрану. Вместо этого сидит, словно прикованный к столу, и пытается не дать хмурым морщинкам залечь между бровей. Джокер прекрасно видит эти потуги. И списывает их на то, что богатенькие мальчики не любят подчиняться второсортному дерьму, даже если это второсортное дерьмо — Принц преступного мира.
— Я сделал, что вы просили, — тихо говорит Брюс, то ли боясь спровоцировать Джокера, то ли сдерживая самого себя. Подобный контраст с немыслимым ужасом, который Брюс должен испытывать перед ним, разница с ожиданием. — Уходите. Я клянусь, я не стану вызывать полицию и говорить, что вы были здесь.
Джокер перестаёт улыбаться и перегибается через стол, склоняясь над чужим лицом. Какие у Брюса глаза, просто загляденье. Насыщенно-голубые, такие же яркие, как и парадный костюм Джокера, готовые сиять в готэмской темноте. Джокер проверяет Брюса на прочность, но тот не отводит взгляда. Джокер видит всю прелесть и все изъяны его радужки: жёлто-серые крапинки, тёмно-синие искорки, и общий голубой фон с суженными зрачками вплоть до одной крошечной точечки.
— Как ты соблазняешь женщин? Как мне соблазнить Бэтмена? Не дашь мне совета?
Зрачки Брюса выдают его с потрохами: он медленно выдыхает, а они расширяются от внезапности вопроса. Джокер опускает взгляд чуть пониже, разрывая зрительный контакт, и пялится на заходивший ходуном кадык. Облизывает губы, ощущая острую нехватку вкуса красной помады.
— Их соблазняют мои деньги, — Брюс кусает внутреннюю сторону щеки, и Джокер отчасти его понимает: он фактически ощущает дыхание смерти на своей коже. — Деньги и роскошные подарки.
— С Бэтси такое не сработает, — Джокер томно выдыхает ему в губы, поднося острие ножа к его челюсти. Брюс замирает. — Чтобы я ни делал, как бы ни старался, он не успевает проникнуться и думает только о том, как закинуть меня в Аркхэм. Так что, Брюсси, ответ неверный.
Нож разрывает ткань костюма и тугие мышцы живота. Одного резкого движения хватает, чтобы хорошенько потрепать святого мецената Готэма. Он вынимает нож и вытирает его о брюки Уэйна, с упоением созерцает, как мужчина хватается за рану и падает с кресла на пол, корчась от боли.
— Букет я заберу, Брюсси. Прости, но твоей компании придётся какое-то время справляться без тебя. Если букет мне не понравится, ты уж поверь, я закончу начатое.
Он дарит Брюсу очаровательную улыбку, после чего оставляет его истекать кровью за идеально чистом паркете.
Джокер нервно постукивает ногой и сжимает удивительно красивый букет анемон, обрамлённых гибкими стеблями плюща, и бросает разъярённый взгляд на жмущихся сирот, согнанных к одной стенке. Одна из воспитательниц пытается не дать детям расплакаться, рассказывая шепотом сказки. Люди в клоунских масках держат всех заложников на мушке, ждут приказа стрелять. Джокер смотрит перед собой и ничего не видит. Только сильнее хмурится, что никому ничего хорошего не предвещает.
— Чего мы ждём, босс? — решается спросить один из наёмников. Джокер бросает на него испепеляющий взгляд, и он уже жалеет, что спросил. — Здание оцеплено со всех сторон, спецназ ждёт команды входить. Мы окружены! Пора или всё подрывать, или уходить, пока нас не повязали…
Джокер стреляет не глядя. Дети вскрикивают, выстрел отражается эхом. Звук падения тела заглушается детским рёвом и судорожными попытками воспитателей успокоить детей. У Джокера начинает болеть голова и он злится. А когда Джокер в плохом настроении — для Готэма наступают воистину тёмные дни. И как люди ещё не сбежали с этой тонущей лодки, словно помойные крысы?
— Бэтмен опаздывает, — шипит он сквозь зубы и поднимает кольт к верху. — Что-то не так. Он пунктуальная мышка.
Другой рукой он достаёт детонатор и нажимает на кнопку. Сигнала, что мэрия взлетела на воздух, не следует, и он кусает собственный язык от досады. Похоже, Бэтмен раскусил его и отправился обезвреживать бомбу. Но он совсем забыл, что джокер бьёт любую карту из колоды.
— Уходим, — машет он рукой, а затем оборачивается к заложникам. — А вы остаётесь. Поверьте, милые маленькие сиротки, смерть — лучший для вас выбор. Это лучше, чем противостоять целому миру, будучи одиноким и нелюбимым никем.
Дети жмутся друг к другу и едва сдерживают рёв, воспитатели пытаются прикрыть собой кого могут — благородно до тошноты. Именно это станет наказанием для Бэтмена за его опоздание. Впрочем, девицам свойственно задерживаться иногда. Джокер оглядывает букет в руках и подбрасывает его в воздух за спину, чтобы пафосно шаркнуть подолами фиолетового пиджака и, модельной походкой скрыться в коридоре, но он не слышит звука падения, а потому слегка оборачивается. Всё недовольство мигом исчезает, когда он видит Бэтмена в плаще, держащего букет в руках.
— Джокер, — Бэтмен рычит его имя таким тоном, что Джокер чувствует комок восхищения в груди. Он разворачивается на пятках и елейно растягивает губы.
— Бэ-этси, — тянет он, разводя руки в стороны. — Ты задержался, мышонок. Я не из тех, кто любит ждать даму своего сердца, но, если ты так опоздал из-за того, что прихорашивался для нашего танца, то я тебя прощу.
— Ты пытался подорвать мэрию, совершил покушение и заминировал детский дом.
— Надо почаще дарить тебе цветы, — Джокер подпирает губу большим пальцем и прикрывает глаза, словно расслабившись. — Ты перевыполнил речевой лимит.
Бэтмен не шевелится, за белыми глазницами не видно, куда направлен его взгляд. Он стоит ровно, остервенело сжимает букет, отчего головки анемон осыпаются белыми лепестками на пол столовой.
— Ну-ну, Бэтси, не смотри на меня так. Я даже особо-то никого не убивал. Ну, кроме парнишки, решившего, что главный здесь он, а не я, — Джокер кивает на труп, из-под которого расползается багровая лужа. — А покушения? Ой, я просто боялся, что золотой мальчик испортит весь сюрприз. Судя потому, что мэрия стоит целёхонькая, он сумел донести весть о моём визите. В прочем, заметь, я не стал его добивать, хотя у меня была уйма времени! Я держу свои обещания. Букет мне понравился, так что и курьер вроде как живой. Я не проверял. А вообще! Тебе самому-то нравится? Я вложил все чувства, в свой выбор, знаешь? Язык цветов, всё такое…
Бэтмен не отвечает, но, что удивительно, не начинает требовать рассказать, где бомба, и отпустить заложников. Джокер изгибает брови в лёгком недоумении. Они находятся в одном помещении дольше пяти минут, а у него кости все целые! Немыслимое чудо. Действительно цветы так влияют на человека? Джокеру думается, что нужно будет навестить Брюса Уэйна и уточнить насчёт его способа сближения с дамочками, а также попросить у Альфреда контакты рукодельного флориста.
— Бэтси, ты живой там? Всё? И правда перевыполнил пятилетний план по разговорам? Я же умру без твоего голоса! — он хватает себя за плечи, незаметно выуживая мелкие лезвия из вшитых кармашков на рукавах.
Бэтмен делает шаг вперёд, будто бы оступается и хмурится. Его лицо искривляется гримасой боли. Он продолжает сжимать букет — господи, он его ещё не выкинул! — и вместе с ним опускается на одно колено. Джокер шокировано смотрит на своего садистского блюстителя правопорядка. Он удивлённо хлопает ресницами и осторожно подходит ближе. Наверняка ловушка, ведь Бэтмен знает, что он не сможет устоять перед героем в таком состоянии.
Он предсказуемо подаётся вперед, стоит Джокеру оказаться на расстоянии ближе вытянутой руки и обеспокоенно склониться над ним. Джокер стукается спиной, когда падает на пол, после чего, словно вусмерть пьяный, гогочет:
— Эй, полегче, Мышонок, усмири свою страсть! Здесь же дети, ты не хочешь же повредить их слабую психи… — договорить он не успевает, так как ловит ощутимый удар в солнечное сплетение. Пока он пользуется передышкой и приходит в себя, Бэтмен торопливо приказывает людям уходить. Спецназ оцепил коридоры. Джокер тянется к карману со вторым детонатором, но обнаруживает, что он пуст.
— Хитрец, — Джокер, шатаясь, поднимается, и нападает сзади, ударяя ножом в межпластинную линию, обходя толстый слой келавра в более слабом месте. Бэтмен глухо выдыхает от боли и в развороте отбивается локтём. Они снова сваливаются в рукопашной. Джокер чувствует, как трещат рёбра, но не сдаются под напором чужих кулаков: Бэтмен бьёт слабее, чем обычно.
Выбраться из-под него оказывается проще, чем Джокер себе представлял. Он знает движения Бэтмена наизусть и в какой-то момент искренне поражается осознанию: Бэтмен более скован, нерасторопен, чем обычно. Джокер хмурится. Такими темпами, их танец окажется провальным.
— Я надеялся, что нам будет весело, но ты какой-то вялый, так что, я, пожалуй, пойду. — Джокер выбивает собой окно во внутренний двор. Он достаёт запасной детонатор и нажимает кнопку. — Удачи в поиске праздничного торта!
Он специально обставил всё так, чтобы Бэтмен догадался. Он дал Бэтмену целых пять минут! Джокер умело лавирует между полицейскими, оставаясь никем не замеченым. Это довольно просто, когда всё внимание этих людей приковано к успокаиванию детей и очистке периметра. Он краем уха слышит голос комиссара Гордона: «Уходите от туда скорее!»
Джокер слышит взрыв, из-за чего резко оборачивается. Бэтси не мог не найти бомбу, он даже получил подсказку! Джокера пробирает холодок, и он бежит обратно прежде, чем понимает, что делает. Огонь столпом взметывается в небо и освещает тёмную готэмскую ночь. Обломки трещат под весом бетона, пламя облизывает стены и перекидывается на детскую площадку.
Бэтмен лежит под своим плащом, откуда слышен визг. Джокер находит его раньше успевших покинуть здание спецназовцев. Маленькая семилетняя девочка крепко прижата к мужскому телу, которое не шевелится.
— Бэтси! Самопожертвование никому не приносит счастье! Теперь-то ты это понял? — он драматично выходит к валяющемуся телу и пинает его в спину. Бэтмен уже должен прийти в себя, он крепкий орешек, но что-то неправильное. Что-то странное и пугающее. Джокер не допускает и мысли о возможном исходе, но сердце отчего-то неспокойно трепещет в грудине.
— Прекрати притворяться, что ты меня не слышишь. Лучше бы меня обнял, как эту девку! — Джокер снова пинает его. Девочка с ободранными коленками вываливается из чужих рук и, не помня себя, бежит подальше от огня к приближающимся полицейским. Бэтмен всё также лежит. Джокер опускается на корточки, без задней мысли просовывает пальцы в зазор между маской и шеей, чтобы пощупать пульс. Внутри всё окатывает ледяной водой.
Он плохо помнит, что происходит дальше. Джокер трясущимися руками под отчаянный долгий крик пытается сломать крепления маски, как чувствует, что ему заламывают руки. Он не слышит ничего, бьётся птицей, которой подрезали крылья, о крепкие руки спецназовца и пытается вытащить нож. Он рвётся к Бэтмену, чтобы убедиться, что он на адреналине ошибся, что ему показалось, что пульса
нет. Но его не пускают, насильно тащат назад, застёгивают наручники на запястьях. Когда туман отступает, Джокер понимает, что это он кричал: горло не слушается. Его толкают прочь, но он яростно сопротивляется. Комиссар Гордон сжато выдыхает, его вердикт неутешителен.
Джокеру не удаётся разглядеть лицо Бэтмена, когда с него снимают маску.
Всё скатывается под толщу воды. Джокер хватается за свои волосы, пытается по крайней мере, и бьётся головой о стекло машины. Ему в лицо хлещет ливень, он ничего не видит. Он не хотел этого. Он
не хотел его
смерти.
Джокер проваливается сквозь автомобильное сидение в чертоги своего разума. Он всеми фибрами своей души чувствует, как концы обрываются, а сам он
умирает следом. Фактически, это он убил Бэтмена. Он должен быть счастлив. Но вместо этого он теряет себя, превращаясь в крошку битого стекла. Рассыпается песком, превращаясь в ещё более мелкую труху, и цепляется за любую ниточку, которая ведёт его воспоминаниям о Бэтмене. Где тот ещё живой, бьёт его отточенным ударом в челюсть. Где он смеётся с ним на выходе из заброшенного парка аттракционов, когда Джокер рассказывает просто
убийственную шутку.
Он обнимает Бэтмена, который встаёт и закидывает его одним пинком в Аркхэм. Джокер видит его укоризненный взгляд, преломлённый через белые линзы в его шлеме. Вот он, сурово молчит над ухом, оставляет синяки, переломы и шрамы по всему телу. Живой. Конечно же живой, иначе Готэм и дня не простоит без своего защитника.
Обманчивая иллюзия, как жестоко, Бэтси, ты смеешь разыгрывать великого шутника?
Джокер стоит перед миллионом дверей и наугад выбирает только одну. Хотя, за любой непременно окажется Бэтмен, всегда готовый к их извечному противостоянию. Но Бэтмена там нет, и Джокера парализует от первого до последнего позвонка. Там только зияющая пустота, бездна во всей своей прелести. Он шагает вперед, потому что не контролирует своих действий. Потому что его никто не остановит, не спасёт. Потому что Бэтмен не даёт умереть, вместо этого умирает сам.
Он погружается в себя всё глубже и глубже. Ему нет смысла возвращаться на гнилую поверхность, ведь тень летучей мыши больше никогда не будет его преследовать. Всё смазывается перед глазами. Реальность полицейского конвоя растворяется. Джокер закрывает глаза, и все звуки исчезают.
Он не чувствует ничего. Совсем ничего.
5:33
Часы тикают. Джокер распахивает глаза и резко садится. Харли дремлет рядом и нехотя ворочается на шум.
— Пудинг, ты чего? Кошмар приснился? — она приподнимается из-за подушечного завала, растрепанная и сонная. Её волосы напоминают взрыв на макаронной фабрике.
— Чт… — он обрывает себя на полуслове. Наверное, Харли перехватила машину и отвезла его в их убежище. Он был настолько ошеломлён до горести идиотской причиной смерти Бэтмена, что совершенно не помнит ничего, кроме своих галлюцинаций. Джокер чертыхается и отмахивается.
— Мистер Дже-е-ей, — с зевком тянет Харли, вызывая у Джокера острое чувство дежавю. Он приподнимает голову на неё. — Сейчас самое раннее утро. Ложился бы ты и досыпал, а не меня гнал. Уверена, что с сонным принцем Бэтмену будет совсем не интересно играть.
Джокер хватает её за волосы и рывком скидывает с кровати. Как она смеет над ним издеваться!
— Д-д-джокер? Что я не так сказала?
Она, дура, искренне не понимает. Джокер хохочет не в себя, рвёт на себе волосы и готов зарыдать вслух, не справляясь с переполнившими его чувствами.
— Пудинг, тебе приснился кошмар? — Джокера прошибает холодный пот. Он липко стекает между лопаток, и комок в горле отступает. Он откидывается назад на кровать, закрывая лицо руками. — Я принесу воды.
Цифры застряли, замечает Джокер, когда она уходит, и не двигаются, часы встали, хоть и раздражающе тикают, чёртовы сломанные батарейки. Джокер бессмысленно смотрит в потолок и тяжело дышит, словно после пробежки. Он утирает со лба испарину и вздрагивает всем телом, когда слышит шаги Харли на кухне. Он не включает новости, не смеется над свежей шуткой, придуманной в голове в одно мгновение. На часах 5:33, и от этого тошно. Он уже знает, что его ждёт. Разочарование в самом себе. Так испугаться кошмара!
— Вот, держи, — Джокер принимает стакан с водой и осушает его залпом без лишних слов. Харли садится рядом и пытается погладить его по волосам, но он жёстко ударяет её по руке. Сердце невыносимо болит. Пожалуй, стоит добраться до Пугала или покопаться в фармацевтике Аркхэма — такие реалистичные кошмары, последовательные, ровные, сведут его в могилу раньше, чем это сделает Бэтмен.
Эта мысль заставляет его усмехнуться.
Джокера постепенно перестаёт мелко трясти. Он поднимается с кровати и переворачивает весь шкаф, пытаясь найти что-то приодеться. Харли заторможено смотрит ему вслед, не совсем понимая причуды мужчины, впрочем, когда она вообще его понимала. Джокер отбрасывает вельветовые брюки и водолазку, наряжается в синюю рубашку и джинсы, достаёт куртку и шляпу, после чего идёт в прихожую обуваться.
— Мистер Джей, вечеринка ведь в силе? Ты выглядишь неважно, — подмечает Харли, выходя к нему и опираясь руками на дверной косяк. Джокер суёт ноги в ботинки и смотрит на Харли.
— Нет. То есть да. Не знаю. Хочу изменить место встречи. Ну этот детский дом. Перенесёмся прямиком в мэрию.
Джокер хлопает себя по карманам, проверяет на месте ли нож, после чего дёргает дверную ручку.
— Пудинг, с тобой всё хорошо?
Он застывает на мгновение. А всё ли с ним в порядке? Когда вообще за его грёбанную жизнь с ним всё было хорошо? Перед глазами мелькает силуэт в огне, лежащий и бездыханный. Саднящие коленки семилетки. Джокер хлопает дверью, так ничего и не ответив.
Его распирает от злости, от колючего смеха, от беспокойства в желудке. Ему хочется рвать и метать, но в то же время как никогда он жаждет увидеть Бэтмена —
живого, чтоб чёрт его подрал — Бэтмена, жаждущего раскрошить его лицо о ближайшую твёрдую поверхность. Вот только где его искать? Джокер приостанавливается у автобусной остановки и задумывается. Есть только один человек, который может связаться с Бэтменом в любую минуту, неважно будь то день или ночь. Джокер запрыгивает в подъехавший автобус зайцем, пристраивается в конце салона и щурится, пытаясь понять, что именно не даёт ему покоя. Причина диссонанса раскрывается не сразу: все лица, в которые он заглядывает, пока автобус мчится по пока ещё пустым дорогам, кажутся ему знакомыми. Каждое находит отклик в его памяти. Джокера пробирает озноб от очередной волны дежавю, но он отмахивается.
К Уэйн-Интерпрайзес он добирается быстро, не тратя времени на поиск «цветочного магазина» из снов. Хотя, цветы всё же купить стоит — Бэтмен их явно оценил во сне. Есть крошечная вероятность, что он оценит их и наяву. Он останавливается у стены никем не замеченный, думая, как ему застать сахарного мальчика, как лоснёный ламборджини останавливается у тротуара, а с водительского сидения поднимается Брюс Уэйн собственной персоной, словно по заказу. Джокер явно отметился в списке у Санты за примерное поведение, а потому он получает подарок раньше Рождества.
— Мистер Уэйн, обычно вы приезжаете на два часа позже! — внутри Джокера внутренности сворачиваются в тугой комок. Он был готов отдать руку на обед Кроку: он слышал ровно тоже самое в своём сне! От такого совпадения ему стало не по себе, особенно это усугубил ответ Уэйна, точь-в-точь совпадающий со словами его «вымышленного» прототипа.
— Шон, тебе не стоит так переживать за меня. Отгони машину на парковку. Сегодня я её туда не повезу. Уж больно лениво.
Торопливый высокомерный тон кажется фальшивым, Джокер окончательно теряется. Он с трудом списывает всё на происки больного воображения, хотя идея присвоить себе звание Ванги показалась отнюдь не дурацкой. Если он предвидит будущее, то значит ли это, что Бэтси, его Бэтси…
Он мотает головой, разгоняя кровь в самой умной из своих мышц, после чего спешно отправился перехватывать Уэйна. Напрямую Джокер к комиссару Гордону не собирался, а вот с Уэйном можно брать хоть президента США. Расположение лифтов, коридоров, охранных постов и всех кабинетов оказались точно такими же, как в его сне. Джокер прикусывает тыльную сторону ладони, давя в себе истеричный хохот. Нет, он не позволит обнаружить себя сейчас и в таком состоянии.
Он почти не удивляется, увидев брюнета стоящим у окна и трущим глазницы. Всё меньшее и меньшее волнение наравне с нарастающей тревогой вызывает и глубокая озабоченность чем-то. Джокер решил войти тихо, без стука, потому что ему не хотелось повторять всё в точности. Любая оплошность может стоить жизни Бэтмену, не так ли? Если бы Джокер знал, как близок он к истине, то он сделал бы всё иначе, однако не факт, что ему удалось бы хоть что-то исправить.
— Стой тихо, Брюсси, и слушай меня, — Джокер неслышно подкрадывается к Брюсу сзади и подносит нож к шее. Тот оставляет внушительную царапину на коже, но не столь глубокую, чтобы выпустить мужчине кровь одним ловким движением. И то, Брюс сам себе её заработал, дёрнувшись на рефлексах.
— Джокер, — срывается с чужих губ. Интонация, с которой Брюс сказал его имя, вводит его в ступор, но он решает отмахнуться от этих мыслей. В его голове брезжит догадка, но он упорно сбегает от неё, словно матадор от разъярённого быка. Потому что Джокер знает: осознание его затопчет кривыми копытами, осознание уберёт элемент таинственности и упростит игру.
— Правильно, детка, — Джокер облизывает пересохшие губы и поправляет прядь вьющихся зелёных волос, убирая её за ушко. — Совершенно верно, очко в пользу Гриффиндора. Ты, однако, не такой уж и пустоголовый избалованный ребёнок, как я себе представлял.
— Что тебе нужно? — медленно спрашивает Брюс, пытаясь глазами уцепиться за расположение лезвия у своего горла. Наверняка царапина неприятно саднит и ноет, но у Джокера нет времени якшаться с всякими мальчишками, бездумно тратящими наследство родителей на дорогой коньяк, не менее дорогих девочек и благотворительность.
— Всё как обычно, Брюсси. Мне нужен Бэтмен, — ласково лепечет Джокер. Не давая Брюсу вставить и слова, он поспешно добавляет: — И, пожалуй, букет анемон в чёрной обёртке с плющом. Позвони своему Альфреду, флористу… Мистер Браун кажется?
Брюс не спрашивает, откуда Джокер знает и о Мистере Брауне, и об Альфреде, но жилка на шее надувается от напряжения. Из кармана он медленно достаёт телефон, и точно также медленно листает список контактов. Джокер не сводит с него глаз, деваться некуда. Только повиноваться. Только делать то, что он просит.
— Мастер Брюс? Что-то случилось? — Альфред не здоровается, хотя мог бы ради разнообразия. От повторения реплики из сна Джокеру становится дурно, и он ненароком прижимает лезвие ножа к светлой коже. Одно неосторожное движение, и мир лишится одного плейбоя.
— Всё в порядке, Альфред — голос у Брюса подозрительно хриплый, но наигранно весёлый. Можно списать на ранний подъем и нелюбимую работу. — Мог бы ты договориться с мистером Брауном? Мне очень нужен большой букет цветов. Очень красивых.
— Анемоны, — терпеливо шепотом напоминает Джокер. — Мне нужны анемоны.
— У вас намечается встреча? Что мне нужно знать об избраннице, для которой вам нужен букет? У неё есть какие-то предпочтения в цветах?
Всё в точности. Джокер устал осознавать это снова и снова. Скорее бы тот сон, видение, да что угодно забылось бы. И оно забудется только под кулаками Бэтмена, под его гневом и неконтролируемой жаждой насилия во имя правосудия.
— Анемоны. В чёрной упаковке с серебряной лентой. И несколько ростков плюща, — Брюсу, по всей видимости, не сильно хочется испытывать судьбу.
— Мастер Брюс, вам могут доставить их прямо к вам, — предлагает Альфред. Джокер медленно кивает головой.
— Отлично, — Джокер хмыкает на ухо Брюсу и кусает его за мочку уха, чтобы тот не передумал. — Во сколько их доставят?
— Думаю, где-то в середине дня.
— Они нужны мне через час, — огрызается Джокер. Он щурится в экран телефона и привычным движением проходится языком по своим губам. — Иначе я гарантирую, что всё взлетит здесь на воздух.
— Мастер Брюс? — Альфред похоже услышал его по ту сторону трубки. — У вас точно всё хорошо?
Брюс молчит, ожидая указаний. Джокер криво скалится, выхватывает телефон из чужих рук и отстраняется от Брюса, давая ему минутку передышки.
— Конечно у Брюсси всё замечательно! — восклицает он в телефон. По ту сторону повисает мёртвая тишина. Стоит отдать должное, Альфред весьма стоически принимает истину.
— Что вам нужно? — ох уж эти вежливые старики — по голосу, видимо, всё же старик.
— Разве я не сказал? Я хочу цветы. И чтобы Гордон связался с Бэтменом и заставил его прийти ко мне. Иначе, я не обещаю, что с Мастером Брюсом всё будет нормально. Даю вам один час. Не больше.
Джокер ломает телефон, со всей силы ударив его о пол и разворачивается к Брюсу, сглатывая в горле тугой комок. Он заглядывает в чужие глаза и видит такое яростное противостояние, что морщится от накрывшего его чувства отвращения. Голову разрывает мигрень, вот бы отвинтить её и отставить в сторону, пока она не перестанет себя паскудно вести. Джокер пытается подобраться ближе, но Брюс по окну отстраняется, словно прикидывает дальнейшие шаги.
— Бэтмен не придёт, — вдруг Брюс подаёт голос, и Джокер не может унять дрожь в плечах от его слов. Девочка, прижатая к его телу, отсутствие дыхания и пульса, разочарованное лицо Гордона проносятся перед ним так, словно он снова там, словно он вновь видит этот кошмар и ощущает палёный запах бетона и гари.
— Брюсси, тебе не давали право голоса, — мурлычет Джокер, играя с ножом в руках, стараясь, чтобы ни одна его эмоция не просочилась через надетую маску клоуна-убийцы. Язык бегло огибает потрескавшиеся губы, вкус помады прочно отпечатывается в подкорке памяти и синхронизируется с тем, что было раньше. Он ощущает металлический привкус, который жжется на рецепторах и вызывает лёгкую волну возбуждения. — Если хочешь остаться целым и невредимым, то тебе стоит прикрыть свой маленький ротик, пока я не решил заставить его подарить мне очаровательную улыбку.
— Он не придёт, — повторяет Брюс, расправляя плечи и становясь до противного гордо. Джокер хмурится, скалит клыки, готовится напасть. Он чувствует неясную угрозу в свою сторону, ему дурно от этого щемящего чувства. Догадка, такая спонтанная и нежеланная, всплывает на передовую его хаотичных мыслей, но он снова от неё отмахивается, словно от чего-то неважного. От чего-то невообразимо глупого и ненужного.
— С чего ты это взял? Он никогда не оставляет мои приглашения без внимания. Он не хочет признавать того, что мы
буквально созданы друг для друга, но он всё равно приходит. Каждый раз приходит. Он не откажет мне в танце, даже если будет до смерти избит, Брюсси. Так почему же я должен полагаться на твои слова? — утробный звук срывается из чьей-то грудины, и Джокер даже теряется на мгновение: кто издал этот свирепый рык?
Брюс срывается первым. Он сбивает Джокера с ног и получает ранение в плечо. Ткань плечевого шва на пиджаке вспарывается, и рукав сползает вниз. Белый лацкан рубашки окрашивается в красный, похоже Джокер умудряется задеть крупный сосуд под кожей. Они сцепляются друг с другом, как две озлобленные дворовые шавки за кусок сгнившего мяса, найденного в мусорном баке. Грызут руки, бьют под дых и, шипя от боли, мутузят друг друга, стараясь как минимум сломать нос. Брюс бесстрашный, раз решился в одиночку противостоять клоуну. Джокер бьёт его рукоятью ножа в пах, Брюс же уворачивается и заходит коленом ему в лицо; Джокер сплёвывает сгусток крови и слюны на пол и отодвигается.
— Он не придёт, Джокер, — голос приобретает узнаваемый оттенок. Джокер всё ещё не верит, захлёбывается в накатившей истерике. Нож находит свою жертву точным ударом меж рёбер. Брюс харкает кровью, держит его за руки, смотрит сияющими синими глазищами в его душу. Джокер впервые сомневается в собственной бездушности, иначе куда мог бы так напряжённо смотреть Брюс. — Он не выходит днём, это все знают, — он крепко сжимает его белые запястья, не давая отпустить нож, но хватка слабеет с каждой секундой.
— Закрой свой рот, — Джокер плюётся в него ядом, извивается как змея, пытаясь сбежать от обжигающих прикосновений. Брюс — не тот чан с химическими отходами, в который он когда-то свалился.
— А ещё он не придёт… — Брюс заставляет себя поднять голову и победно усмехнуться. Джокер отстраняется с огромным усилием и хватается за голову. Это всё очередной сон. Глупость. Идиотизм. Иллюзия. Обман, уносящий в самые потаённые уголки, в самое страшное отчаяние.
— Не смей! — скулит он, захлёбываясь в собственной слюне и рвоте от панического приступа. — Не говори! Нет!
НЕТ!
— Потому что… — упорно продолжает Брюс, стараясь уцепиться за исчезающий берег реальности перед ним. Он валится на бок, из горла вырывается нечёткое бульканье.
—
ЗАТКНИСЬ! — кричит Джокер, выдирая на себе волосы клочьями и размазывая помаду и кровь по всему своему лицу.
— Он
уже здесь.
Джокер проваливается в себя. Смерть Бэтмена должна быть не такой. Не такой. Он должен придумать гениальный план. Убить Бэтмена на глазах у всего Готэма, чтобы лишить город надежды, чтобы отобрать у него самое ценное. Бэтмен не тот, кто может быть заколот ножом в рукопашной. Бэтмен должен жить так, чтобы сгинуть в пучине адского пламени, которое Джокер разожжет для него из костяной трухи всех тех, кого он не смог спасти.
Джокер будет отплясывать танго на трупах, которые он бросает себе под ноги со всем отвращением и небрежностью, словно боится замарать и без того окунутые руки по локоть в крови. Хрустеть фалангами пальцев, отбивать ритм носком ботинка хрустом чужих рёбер и безбожно издеваться над покойниками. Он на то и сумасшедший, чтобы быть свободным от рамок, понаставленных обществом.
Бэтмен — тот, кто нуждался в его фальшивой исповеди. Джокер его Харон, Джокер его Иуда, Джокер его героин. Он тот, кто расскажет об истинной изнанке мира и докажет, что Бэтмен и его идеалы морали, честности и справедливости не способны выстоять против общественной падали, которая вертит им как хочет. «Бэтси, читай трактаты Никколо Макиавелли! Смотри, даже он в шестнадцатом веке понимал, насколько омерзительны люди!» Они не нуждаются в спасении, потому что не хотят быть спасёнными. Они не способны творить добро, потому что это слишком энергозатратно.
Не существует чёрного и белого. Ты переведешь старушку через дорогу и сократишь ей жизнь на двадцать лет, потому что из-за твоего благородного поступка кирпич упадёт ей на голову и оставит её с разрушающей деменцией. Ты украдёшь сумочку у подростковой девчонки и лишишь её фатальной дозы кокса, благодаря чему она согласится пройти лечение в наркологическом диспансере.
Ты сохраняешь жизнь больному клоуну, потому что ты не убиваешь, таков твой кодекс. Это хорошо, Бэтси. Но этот клоун будет сбегать снова и снова, чтобы поиграть с тобой и втянуть в ваши отношения посторонних, что оканчивается смертями невинных людей
они все в чём-то виновны. Это плохо, Бэтси, и это
твой грех.
— Брюсси, ты врёшь, — произносит он, когда паника отступает, щёки высыхают, а смазанный грим ощущается на лице как комья грязи. — Ты врёшь. Бэтси здесь нет. Бэтси здесь нет.
Он чувствует себя по-настоящему свихнувшимся. Брюс не шевелится, его спина не дёргается в судорожных вздохах. В воздухе витает металлический запах крови, из коридора пахнет пресловутыми анемонами. Оперативно, Гордон. Волнуешься за судьбу сучки, сломавшей хребет дорогой дочурке? Джокер скрывается за дверью и ловко исчезает в служебном проёме. Он не оставляет визитных карточек, и на убийство Брюса Уэйна ему глубоко плевать. Бэтмен заботит его воспалённый разум, все голоса внутри слились в единый хор и требуют только одного: чтобы Бэтмен сию же секунду явился, чтобы Джокер нашел в себе силы доказать его неправоту и удовлетворённо покончить с ним спустя столько лет. Игра затянулась.
Бэтмен должен уйти красиво.
какая-то его часть противится. какая-то его часть не хочет, чтобы бэтмен умирал.
Пока комиссар Гордон на свой страх и риск решается брать Уэйн Интерпрайзес, Джокер добирается до своего убежища, берёт Харли за шкирку и отправляется с ней в мэрию. Он выдвигает пламенную речь о том, как он чертовски ненавидит весь мир, целует Харли взасос (кого он представлял? кого он представлял? кто был на её месте?), пытаясь её удушить, после чего нажимает на кнопку детонатора и мэрия загорается китайским фонарём. Его люди, повинуясь приказу, расстреливают всех сирот в детском доме, а воспитателей подвешивают за ноги и вскрывают им глотки.
Готэм погружается в хаос, но Джокера это не останавливает. Внутренние тараканы бьют в набат, вещая о вечном трауре, о всеобщем конце, о том, что ничто не станет страшнее вакханалии. Ему весело как никогда: он всё смеётся, смеётся, а потом выпускает на волю токсин имени себя, чтобы другие людишки посмеялись вместе с ним и, наконец, признали его восхитительное чувство юмора. Крок, малыш, да у тебя сегодня объявлен пир! Ешь, пей, наслаждайся жизнью, детка! Джокер взрывает ворота Аркхэма, и высвобождает дьявольские лица на свободу. Пугало, хочешь найти потаённые страхи богачей? Шляпник, вперёд, твоя Алиса ждёт тебя! Дорогая Айви, бери Харли под ручку и венчайтесь в католической церквушке у реки, ну же! А приятель Пингвин оплатит фуршет!
Джокер валится от усталости, часы неумолимо приближаются к полночи. Бэтмена всё нет, словно он забыл о своих обязанностях, которые он же на себя и взвалил, вот глупый ребёнок. «Он не придёт», — шепчет голосок Брюса Уэйна. Джокер видит его мёртвое лицо и вывалившиеся глазницы, и в мгновение пол перед ним распадается мелкими квадратами. Он падает со скоростью девять и девять метров на секунду в квадрате и не знает, за что уцепиться. Воображаемое солнце выжигает брови и глаза, слепит, проклятая звезда на небосводе. Что-то непорочное и чистое целует его лицо, и Джокеру хочется выть от бессилия — что он делает не так, господи? Что ему нужно на самом деле?
Он видит, как изящная оторванная рука в воздухе что-то рисует. Джокер заставляет себя подчинить себе пространство и он, паря в падении, идёт к этой руке, силясь разглядеть послание, которое ему оставляют. Он видит пёстрые цвета, а не монохромный отголосок Готэма, видит Бэтмена, стоящего на краю пропасти. Джокер хватает его за плащ, но не успевает: Бэтмен срывается с балки и падает в чан с кислотно-зелёными химикатами, сверкающий фосфатами в коричневом грязном отсеке завода «Эйс Кемикал». Не успел удержать. Рука в чёрной перчатке выныривает из толщи жидкости, но тут же погружается обратно. Джокеру только и остаётся, что стоять и смотреть на это в полной растерянности. Мостик под ним прогибается, и он снова падает.
Над ухом слышится глухое постукивание. Джокер видит перед собой цирк, где выступают арлекины и дрессированные львы. Перед кнутами прыгают мальчишки в спущенных брюках, люди на трибунах хохочут, хохочут так громко, что Джокеру кажется, будто у него вот-вот лопнут перепонки в ушах. Эту историю он рассказывал Харли. Секунда — и Джокер стоит там же, рядом с теми мальчишками, а у него у самого спущены полосатые брюки.
Его поносят, над ним остервенело смеются. Джокер оглядывается. В него бросают закуски и куски хамона в оливковом масле. В руках он держит карточки с заготовленными шутками, но они никому не нравятся. Бах, бах, бах, он слышит позади себя выстрелы. Кто-то кричит в стороне, а его заботит только то, как бы не растерять карточки, которые он писал с таким усердием и рвением. Стендап его призвание, он уверен, он верит в это как люди возлагают надежды на исцеление на тотемы и возведенные идолы.
Тик-так, Джокер, твоё время на исходе. Прими эту реальность, иначе ты всё потеряешь. Ты уже всё потерял. Чей-то голос, непохожий на сумасшедший оркестр внутренних органов, пробивается к нему словно через толщу воды. Он на дне, глубоко на дне мирового океана в Марианской впадине. «Только ты можешь спасти его!» — кричит что-то, после чего затихает.
Джокер лишается хоть какого-то дара эмпатии. Ему хочется свернуться калачиком на песке и быть растерзанным касатками.
Он ничего не чувствует. Совсем ничего.
5:33
Часы тикают, Джокер подрывается с постели и воет вслух, пытаясь понять, когда это всё закончится. Харли ворочается в кровати и сонно улыбается, треклятая заезженная пластинка. Снова, снова и снова. Сколько раз он это видит? Ему кажется, что это уже не третий, не четвёртый, а многотысячный раз, когда она ласково его спрашивает:
— Пудинг, ты чего? Кошмар приснился?
Он будто бы её не слышит. Постепенно сердцебиение приходит в норму, кровь в жилах перестаёт толкаться расплавленным свинцом, а испарина оседает липкими каплями пота на волосах и лбу. Его отпускает, границы сна растворяются по рваным краям измученного сознания. Джокер глубоко выдыхает, после чего идёт в ванную. Нет, это был не третий и не четвёртый раз, повторяет он у себя в голове. Просто до этого он плохо всё помнил. А с каждым разом всё чётче, чётче, чётче… Чем лучше он помнит смерть Бэтса, тем больше вероятность, что реплая не будет, и этот день — последний шанс спасти его.
— Пирожок, всё точно хорошо?
— Просто отлично, Харли, просто замечательно, — язвит Джокер, надеясь, что она отстанет от него с тупыми вопросами. Иначе он выбросит её в окно за ненадобностью. Хотелось побыть в тишине и принять факт, ударивший его по голове металлическим обручем. Он никакой не провидец, он не гений, а жертва обстоятельств.
Он застрял в одном дне.
Он проживал его столько раз, сколько может и не счесть, просто память подкидывает ему нужные картинки из последних двух повторений, потому что его заточение в «клетке» подходит к концу. Джокер чертыхается и умывает лицо холодной водой, после чего смотрит на себя в зеркало и задаёт себе один единственный вопрос: как он докатился до такого. А потом припоминает, что сам позволил нацепить на голову красный колпак, не особо сопротивляясь «товарищам» по делу.
В отражении на него смотрит уставшее выбеленное вытянутое прямоугольное лицо с сальными зелёными волосами, скрученными в мятые тонкие кудри, свисающие по обе стороны от его лица. Тёмно-зелёные глаза насыщенного ядрёного цвета радужки в желтоватых белках глаз бегают по острым скулам, длинному орлиному носу и по тёмным впалостям у нижних век. Над рельефным выступающим подбородком, где по центру виднеется блёклая ямочка, прослеживаются швы улыбки Глазго. «Моя жена… Она хотела, чтобы я улыбался! Поэтому я распорол себе рот. Ради неё. Но знаешь, она не оценила и ушла от меня!» Джокер придумал себе так много историй, что он не знает, где правда, а где обман. Шрамы украшают себе всё его тело. Какие-то оставил Бэтмен, какие-то он получил сам по неосторожности, а какие-то следы подарил Аркхэм, как вечное напоминание, что там ему никто не захочет помочь.
«Я хочу помочь тебе».
— Нет, — кусая губы, шепчет Джокер и закрывает уши, чтобы не слышать.
«Я хочу помочь тебе».
— Замолчи! — Джокер ударяется виском о зеркало и начинает задыхаться. — Прекрати!
«Позволь мне помочь тебе, Джокер».
— СЛИШКОМ
ПОЗДНО!
Зеркало разбивается, оно принесёт лишь несчастья. Голоса Брюса Уэйна и Бэтмена сливаются в унисон, они что-то неразборчиво говорят и обволакивают туманом. Топот ног Харли на секунду выводит из оцепенения, и Джокер обнаруживает себя, яростно сжимающим осколки в руках. Они впиваются в кожу, кровь капает на заплесневевшую плитку. Джокер тяжело дышит, его моральная выдержка подходит к концу. Он не знает. Ничегошеньки. Не вините безумцев, они не отдают отчёт своим действиям. Джокер больной, он заслуживает прощения, но город должен гореть, город — дом, отмеченный чумным доктором, дом — зараза, в которой гниёт эта болезнь и перекидывается огнём лесного пожара.
— Джей! У тебя кровь! Сейчас, подожди секунду, я обработаю! — Харли бежит на кухню за аптечкой. Джокер смотрит на свои окровавленные руки и его складывает пополам от смеха. В уголках глаз выступают слёзы. Он такой придурок! — Сейчас-сейчас, пирожок, ты только подожди!
Джокер споласкивает ладони, ощущая жжение каждой фалангой пальцев, после чего заматывает их в принесенный бинт и идёт одеваться. Никаких вельветовых брюк, никакой синей рубашки. Он будет собой. Великолепным прекрасным собой. Мужчина достаёт костюм тройку. Фиолетовый пиджак с длинными подолами, слегка зауженные брюки в мелкую полоску три четверти, оранжевая рубашка и блестящие запонки. Харли носится вокруг, верещит о чём-то, но Джокеру до неё нет дела. Спустя столько дней
одних и тех же он смог догадаться, как порвать цепь. И если он прав, то его ждут. Если он прав, то тогда Брюс смотрел в окно и высматривал именно его.
Если правда на его стороне, то Бэтмен ждёт от Джокера милосердия.
Помада гранатового цвета прикасается к губам, вызывая невольное желание облизать. Джокер неопределённо хмыкает и уверенно ведёт её смятый подтаявший конец к шрамам. Он замазывает мешки под глазами пудрой, расчёсывается и возвращается в ванную, чтобы взглянуть на себя в разбитое зеркало. Несчастьем больше, несчастьем меньше — ему без разницы. Последним штрихом становится зелёная ленточка вместо бабочки.
— Пудинг, куда ты? Ещё же рано, вечеринка только вечером! — Харли не хочет его отпускать, она пугается его состояния, ещё более неуравновешенного, чем обычно, и хватает его за обработанные руки. Джокер грубо вырывается из её хватки и цокает, выставляя на показ ровные ряды зубов.
— Вечеринки не будет, — объявляет он, решительно направляясь к двери. — У меня свидание.
— Свидание? — заторможено спрашивает Харли обескураженно. Джокер брезгливо оглядывает её через плечо. Бедняжка, она всё никак не вобьёт в свою головку, что для него она всего лишь пешка. Помощница главной звезды эстрады, королевского шута.
— С Бэтси, — машет он рукой неопределенно. — Оказалось, что из нас двоих опаздываю именно я.
Он хлопает дверью, не слушая хлюпанье носом несчастной девчонки.
Джокер не бежит вприпрыжку на остановку, как он делал до этого, он не в том амплуа, чтобы свободно разгуливать по дневному Готэму. К Уэйн-Интерпрайзес он добирается только к обеду через подземные ходы вдоль канализации. Милашка Крок любезно его не замечает, и Джокер торопится как может. Ему бы не хотелось стать ему закуской.
«У меня в два совещание с Люциусом, — припоминает Джокер, когда кабинет, в который он заглядывает, оказывается пустым. Джокер садится на почётное кресло главы компании и жмурится, представляя себя в свете софитов. Сколько раз он повторял эту фразу? Сколько раз Джокер срывал эту встречу? Сколько раз Джокер упускал её из виду? — Я заберу их, когда пойду обедать. У меня в два совещание с Люциусом, так что не горю желанием заказывать что-то в офис».
Джокер подкладывает руки под затылок, запрокидывает голову назад и из кармана достаёт пачку смятых сигарет. Он щёлкает несколько раз зажигалкой, пока крошечная искра не облизывает кончик сигареты. Она медленно тлеет дымом вверх и растворяется тонкими шлейфами в кабинете. Дым оседает неприятным никотиновым запахом на дверных ручках и подлокотниках кресла. Джокер затягивается. Желтоватый яд оседает на дёснах и успокаивает расшалившиеся нервы. Мысли начинают течь ровнее, отголоски галлюцинаций отпускают окончательно.
Джокер сидит в полной тишине, курит, стряхивает пепел на пол, не заботясь о чистоплюйстве. Город под ногами вьётся змеей, живёт, не боясь умереть в мгновение ока. Люди выходят на работу, целуют друг друга на прощание, желают хорошего дня. И пусть Готэм сер и уныл, но в нём кипит жизнь не только преступных жил. Мужчина выдыхает переработанный сгусток воздуха кольцами, облизывает губы и размазывает пальцами помаду. Солнце иногда выглядывает из-за облаков расфокусированным белым мячом. Джокер хмыкает. Сплошное уродство.
А вдруг все его домыслы — плод его больного воображения. Джокер чувствует ком паники у трахеи и усиленно пытается его проглотить, не то, чтобы поближе к сердцу, а чтобы он не отвлекал от новой игры, в которой его что-то втянуло. Джокеру не у кого спросить совета насчёт своего безумства. Он не может с уверенностью утверждать, что кроличья нора, в которую он рухнул и до сих пор падает, не является плодом лекарств, наркотического забвения.
Бэтмен может и не ждёт его вовсе.
Дым виеватыми узорами застывает в пространстве пустого кабинета. Джокер смотрит сквозь него в панорамное окно — о, да, у идеального бизнесмена окно должно быть именно таким, — и хочет очутиться где-нибудь над свинцовым полотном. Обнимать северо-восточный ветер, позабыть о желании уничтожать всё ради коллективного веселья, и ощутить себя по-настоящему счастливым. Его окрестили психически-нестабильным люди без дипломов, даже без фальшивых, которые было бы в пору пустить на филькины грамоты. Джокер искренне считает себя нормальным, и не важно, что понятие «нормальный» существенно растяжимо, вплоть до размеров диаметра земного шара.
То, что он смотрит на вселенную под микроскопом другого угла, не делает его мандрапупом. Он просто видит её иначе, из-за чего и сталкивается с непринятием окружающих. С непринятием Бэтмена, который
никогда не хочет его слушать и слышать. Джокер проводит рукой по волосам, запрокидывает ноги на стол и дёргает носком ботинка в такт неслышимой мелодии.
За окном проносится тень. Джокер резко оборачивается и успевает только на мгновение зацепить кончик чёрного плаща. Он падает со стула, стараясь как можно быстрее покинуть кабинет и добраться до пожарной лестницы. Бэтмен ждёт его на крыше. Краем глаза Джокер замечает время на часах. Половина четвёртого. В груди как никогда тепло и сладко. Он не вдаётся в обман. Бэтмен, его Бэтмен, ждёт его по-настоящему.
Он спотыкается о собственные ноги и почти вываливается из-за двери, падая в твёрдую грудь Бэтмена под келаровой бронёй. Облака покрываются трещинами, и рыжее солнце клонится к горизонту. Осенью темнеет всегда раньше, а значит и Бэтмен просыпается с первыми исчезающими лучами.
— Бэтси, ха-ха, надеюсь, сегодня ты не умрёшь так тупо? — Джокер цепляется за его плечи и прижимается всем телом, мелко трясясь. Бэтмен предсказуемо молчит, но он не отталкивает его с отвращением, как сделал бы раньше. Только осторожно берет под руки и ведёт к краю крыши. — Не обижайся на моё едкое замечание, мышонок. На правду не обижаются.
Джокер боится смерти и не стыдится этого, но перед Бэтменом показывать свою трусость ему бы явно не хотелось. Его прижимают чуточку крепче положенного, и у Джокера перехватывает дыхание. Нет, к чёрту временные петли, к чёрту весь идиотизм. Ему всё это снится. Он в коме, под фторфеназином толчёным внутривенно, потому что в реальности Бэтмен с ним никогда не поступит так, как ему бы хотелось. Джокер гремит смехом словно громом, предвещает бурю и истерику. Если это сон, он не хочет просыпаться, пусть мозг и дальше подкидывает ему один и тот же день. Пусть он ведётся на рассказы Шляпника и бежит вслед за кроликом с моноклем, проваливается в кроличью нору. Всё что угодно, лишь бы Бэтмен обнимал его также, пока они перешагивают крыши.
Они останавливаются у больших горгулий на окраине города. К тому моменту, как они в полной тишине добираются до тверди под стопами, солнце меньше чем на половину выглядывает из-за Готэм-Ривер, а среди сумрачных небес прослеживаются обрезки синевы.
— И куда ты привёл меня, Бэтси? Это не слишком-то похоже на Аркхэм, — Джокер нетерпеливо постукивает ногой и закусывает облезлые губы, по краям которых стёрлась помада. Это настолько не похоже на их привычный танец, что его все конечности неприятно покалывает. Странное чувство в груди душит корнями и шипами, будто капканом. Джокер откашливается и требовательно смотрит на ночного мстителя. Тот чего-то выжидает. Сумерки тёмно-розовыми лучами скользят по его маске, и когда край солнечного диска исчезает окончательно, Бэтмен снимает маску и садится на край крыши.
Джокер не сторонник безмолвия, но он не находит едких слов, чтобы разогнать молекулы в воздухе. Он осторожно садится рядом, словно пугливый дикий зверёк, в любой момент ожидает удара, но ничего не происходит. Бэтмен смотрит на закат в облике Брюса Уэйна. Ветерок легонько треплет короткие прядки чёрных жёстких волос, сам он подставляет лицо дуновению и прикрывает голубые глаза,
доверяя Джокеру и тому, что он ничего не сделает.
— Ты тоже застрял в кроличьей норе, да? — Джокер стукает его кулаком в плечо. Понимающе спрашивает: — Сколько одних и тех же дней ты прожил?
— На двести третьем я сбился со счёта, — Брюс моргает и смотрит всё также вдаль. — Но было достаточно и после. Ты умирал. Чтобы я ни делал, ты умирал. От моих рук. Когда я стал осознавать, что застрял, я пытался контролировать это. Я пытался связаться с Флэшем. Я пытался всё исправить. Ты звал Бэтмена. Я не мог объяснить, почему он не придёт.
— Ха-ха, забавно, я видел всё то же самое. Только умирал каждый раз ты. Хочешь, расскажу тебе самые запомнившиеся мне случаи? — Джокер смеется, после чего нагло кладёт голову на соседнее плечо. Брюс не противится, беззлобно рычит «воздержусь», и от этого так хорошо. Говорить просто так, как кто-то на одной баррикаде. — Когда ты понял, что мы можем выйти на одну линию?
— Однажды вместо требуемых оранжевых лилий я забрал анемоны, — серьёзно говорит Брюс, и у Джокера сердце пропускает удар. Он отстраняется и смотрит на него с непривычной долей разумности. — Я не счёл это случайностью.
— Не думал, что богачи разбираются в цветах, — Джокер елейно смеется. Его смех сквозит в каждой букве, в каждом слоге, и эмоциональное опустошение приносит подобие долгожданного покоя. — Или это ты такой особенный?
— Ты называешь меня фетишистом в костюме летучей мыши, Джокер. И после этого ты задаёшь мне подобные вопросы? — Брюс улыбается самую малость краешком губ, и только тогда Джокер видит в нём обычного человека без супергеройских примочек.
— Я отказываюсь выбираться из этого дерьма, Бэтси. Я узнал, что у тебя есть чувство юмора!
Сначала ему думается, что, на почве перегревшейся и замученной черепушки, ему кажется, и уши ему лгут. Но он прислушивается и слышит смех. Тихий, глухой, клокочущий в рёбрах, но самый настоящий. Джокер тыкает в Брюса пальцем и ощущает живое тепло. Такое тепло не может быть миражом воспалённого сознания.
Машины гудят, выезжая на загородную трассу. Каменные изваяния по соседству беспристрастно сторожат сон мирных жителей. Джокер чувствует неловкое прикосновение к своему запястью, но не видит кольца наручников. Темнеет. В груди мерно бьётся ободранное сердце, исправно исполняя функцию живого мотора. Над магистралью один за другим зажигаются фонари.
— Ты помнишь, как мы встретились в первый раз? — Джокер болтает ногами, как школьник на качелях на старой скрипучей детской площадке, будя близстоящие дома протяжным писком не смазанных петель. Бэтмен качает головой в знак согласия. — Я не про то, что было до Эйс-Кемикал. Я про то, что было после.
— Ты пытался уничтожить жителей Готэма, — с упрёком произносит Брюс. Меж бровей залегают морщины. — Из-за тебя около месяца не могли решить проблему с обеспечением воды.
— Десять лет прошло, а ты помнишь! Сколько тогда тебе лет было, мышонок? Двадцать восемь? — Джокер улыбается. — «Один за другим услышат мой зов, и падёт вслед за мной этот город грехов», Бэтси. Тогда я был ещё совсем, хе-хе,
зелёным. А ты тогда даже самодовольно лыбился, как сейчас помню: достаёшь ты такой детонатор и на пафосе изрекаешь: «Я не допущу этого». На мой вполне закономерный вопрос «Как» ты растягиваешься в самоуверенной улыбке и говоришь: «Вот так». А потом взрываешь виадук. Кстати если так подумать, то ты мог убить меня, и это было бы правильным. Но ты не стал. Хоть ты и вечно затираешь про свой кодекс, убивать плохо, бла-бла-бла, но я был создан для тебя. Не только тобой, не забирай себе всю славу. Сам Готэм создал меня тебе. Отвратительные обстоятельства, вынудившие меня надеть злополучный красный колпак, и прекрасное имя, предложенное мне в день премьеры моего шоу.
— Ты решил предаться ностальгии? — всё больше мрачнеет Брюс, напряженно вертит маску в руках. Джокер пожимает плечами и карикатурно сменяет выражения лица.
— Имей уважение к десяти годам нашей страстной любви, Бэтси!
— Это не любовь, Джокер, — отрицает Брюс как-то по-обидному снисходительно. Джокер морщится, будто бы съел нечто ужасно кислое. — Ты не способен любить кого-то так же сильно, как себя самого.
— Ох, что я слышу, Бэтси вспоминает случай пятилетней давности? И ты мне что-то пищишь про ностальгию? — Джокер закрывает глаза, а потом заискивающе приоткрывает один, опирается на свои руки и пристально следит за лицом Брюса. — Харли вмешалась в наш танец, вот и получила по заслугам. Даже своровала мой гениальный план! Ах, Бэтси, ты бы знал, как сильно я хотел тебя убить тогда! Унизить, уничтожить, разбить тебе сердце: вырвать и скомкать собственными руками. А эта дрянь влезла в самый неподходящий момент. Из всей сцены я могу выделить только то, что ты тогда назвал меня пирожком.
— Тебя это выбесило.
— Но ты назвал меня пирожком! — Джокер всплескивает руками и чуть не летит вперед, навстречу асфальту, но Брюс вовремя его подхватывает за край пальто. И крепко стискивает в руках, тянет на себя и обнимает за плечо. Джокер замирает. Он не слышит чужого сердцебиения из-за грудной пластины, но брошенный на него взгляд Брюса задевает какую-то внутреннюю струну, от звучания которой невыносимо больно.
— Осторожнее, — предупреждает Брюс, отпуская его. Джокер не хочет отстраняться, но приходится, иначе сказка превратится в тыкву. Он мнётся несколько секунд, напуганный собственным внезапным желанием, после чего тихо говорит:
— Спасибо.
Бэтмен смотрит на него как на незнакомца. Джокер усмехается и перебирает плечами. Сидеть на высоте зябко. Плащ падает ему на другое плечо, и Джокер благодарно в него кутается, подтягивает колени к подбородку и припадает обратно к плечу мужчины. Протеста не следует, и Джокер позволяет себе расслабиться.
— Два года назад я понял, что если убью тебя, то мне никогда не будет так хорошо. Сломанные тобой кости, сорванные козни, поездки в Аркхэм на твоей тачке. Я подумал, что если ты будешь мёртв, то этого всего больше не будет. Хотя, между нами говоря, (Бэтси, ты ведь умеешь хранить секретики?), это не убавило моей жажды уморительного веселья и твоей крови. Но я желал, чтобы всё это было только нашим. И ничьим больше.
Бэтмен позволяет Джокеру говорить так много, что ему даже слегка неловко. У него пересыхает в горле, хочется пить и язык шевелится всё ленивее и ленивее, замедляя темп его речи. Но он заставляет себя говорить: не каждый день Бэтмен его не затыкает, а ловит своими мышиными ушками каждое его слово. Напряжение и страхи отступают. Бэтмен рядом, а значит всё будет хорошо.
— Барбара оправилась, — Брюс кладёт на его макушку руку, Джокер ощутимо вздрагивает. — Она не встанет с инвалидного кресла, но она оправилась. Гордон тоже. Знаешь, ты ведь мог убить их, но ты этого не сделал.
— Потому что у меня не было цели их убивать, — Джокер ластится под руку, надо брать, пока дают столь много. — Я лишь хотел, чтобы они меня поняли.
— А я до сих пор хочу помочь тебе, Джокер.
Джокер резко отстраняется и рывком вскакивает на ноги, уходя подальше от края крыши. Он уходит за одну из статую и сгибается пополам, мучимый приступом тошноты. Желчь подступает к горлу, перед глазами всё плывёт. Он падает в кислоту. Его кожу выедает. Волосы щиплет.
— Даже после того, как год назад я убил твою малиновку? — беззвучно вопрошает Джокер, и вопрос повисает в воздухе.
«Да», — Джокер вздрагивает и оборачивается. Бэтмен отходит назад, но ухо ещё чувствует жгучее прикосновение раскалённого воздуха. Лучше бы Джокер сошел с ума, был бы овощем и не мог связать единого предложения, чем видел этот нежный взгляд и обеспокоенное лицо Брюса Уэйна. Это отличается от взгляда Харли, наполненной щенячьей преданностью. Брюс самодостаточен и не пойдёт на поводу его прихотей. И вера его в лучшее, в светлое людях, глупая, как и он сам. Именно Брюс должен был разочароваться в обществе, когда Томаса и Марту застрелили в лоб. Не кто-то другой, а именно он, в одночасье потерявший семью и уютный очаг, теплом взращивающий ценный общественный слиток. Вместо этого Брюс загорелся идеей исправить то, что не поддаётся починке.
— Бэтси, из нас двоих безумен только ты, — Джокер шатко шаркает назад, пытаясь понять, куда ему бежать и где скрыться. — Бэтси, если выбор за мной, я не куплюсь на пустые обещания. Я знаю, Бэтси, что выход из этой это… Я должен захотеть убить тебя. Я должен собственными руками прикончить тебя, пока я осознаю тебя как Бэтмена. И тогда я останусь разбитым напополам, ведь ты, моя вторая половина, моё безумство, сгинешь в ад. Если ты умрёшь, то у меня не будет мотивации. И я сломаюсь. Я больше не буду
Джокером.
Во взаимных взглядах разгорается нешуточная борьба. Джокер силится отыскать хоть какой-нибудь признак лжи. Что-нибудь, что выдаст иллюзорность этого выдуманного мира с головой. Но ветер треплет одежду и волосы, с неба начинает мелко моросить дождь по щекам, а Брюс стоит напротив и не пытается его остановить.
— Если это тебе поможет, — хрипло говорит Брюс. Джокер ударяет его по лицу кулаком и валит на пол. Он бьёт так сильно, что у самого хрустят костяшки, а кожа легко стёсывается. У Брюса быстро ломается нос и кровь стекает через скулы. Мужчина совершенно не сопротивляется, даже тогда, когда Джокер хватает его за грудки и притягивает его к себе в слепой ярости.
— Мне ничто не поможет, Бэтмен! Я нормальный! Мне не нужна помощь! Спасибо, дорогуша, благодаря твоему вшивому благородству я, наконец, сумею увидеть завтрашний день! Я всажу нож тебе в грудь, а затем растяну на твоих губах вечную улыбку!
Джокер врёт вполне осознанно. Он пытается поверить в свою ложь, надеясь, что тогда она обратится правдой. Его сломанная душа мечтает об этом как о небесной мане, которая могла бы спасти его от голода. Он слишком долго бродит по пустыне, и лететь на огонь безмозглым мотыльком нет сил — крылья сгорели на подлёте.
У него есть выбор. У него есть шанс вырваться, Брюс предлагает ему билет в жизнь. Брюс видел его умирающим, и ему было от этого плохо. Джокер спрашивает себя и мир «почему», но ни одна сволочь не решает поделиться с ним ответом. Если он согласится идти дальше с Бэтменом рука об руку, то всё кончится как в сказках — долго и счастливо. Джокер не верит в сказки. Джокер не питает слабостей. Его заботит только он сам и, процентов на двадцать, особая связь с самой главной занозой в его заднице.
— Я ненавижу тебя, Бэтмен, — шипит он, когда замечает крошечную веточку плюща у входа в кроличью нору. Бэтмен находит в себе силы улыбнуться. Протягивает ладонь в верх и ерошит волосы Джокера, будто послушной собаке, принёсшей хозяину утреннюю газету с хорошими новостями. Гонцов всегда вознаграждали.
— Джокер, позволь мне помочь тебе, — просит Бэтмен, аккуратно стучась в его сердце. Один удар, шепчет внутренний дьявол. Один удар ножом, пока Бэтмен перед ним совершенно беззащитен. Один удар, и ты свободен, тысячеликий Джокер, придумавший себе столько историй рождения.
«Бэтси! Самопожертвование никому не приносит счастье! Теперь-то ты это понял?», — пытается сорваться с губ, пластинка слегка потрескалась, винил — хрупкий материал. Граммофон воет рваными звуками, словно стоны с придыханием. Джокер заносит нож, не ощущая руки в своих волосах. Бэтмен никогда не будет одержим им настолько, насколько одержим Джокер. Невыносимо.
Он любит не только себя. Он может любить и его.
Он любит его, как никого не любил за всю свою жизнь.
Кроличья нора затягивает его в свои сети, обещая запустить день по новой и стереть всё, чтобы начать с чистого листа, а четыре, не заляпанного чернильными кляксами, похожими на летучих мышей, бьющихся в стёкла по ошибке из-за высокочастотного эха. «Даже после того, как год назад я убил твою малиновку?»
Он проваливается в иллюзорный мир, не чувствуя под собой чужих бёдер. Без Бэтмена не будет Джокера, без Джокера не будет Бэтмена, потому что они — одно целое, расколотое сердце на двое. Красная нить обвязывает не мизинцы, а что-то спрятанное гораздо глубже. Джокер видит, как дрожит занесённый нож. Брюс медленно закрывает глаза, добровольно отдавая свою судьбу ему в руки. Мир растапливается на составные части, на воду, дарующую и отнимающую жизнь, когда в ней яд.
— Слишком поздно, Бэтси, — всхлипывает Джокер. — Ты опоздал.
Нож входит резко и глубоко с дотошной аккуратностью напротив его позвонков. Джокер давит сильнее, чтобы металлический привкус мгновенно поднимался от лёгких к губам и окрашивал улыбку вместо гранатовой помады. Воспоминания без формы просачиваются сквозь замок, наружу всем тем, что хочет их узреть. Поломанный клоун, элемент вышедшей из строя энтропии.
Джокер протягивает ещё бьющееся сердце Бэтмену.
— Оставь его в твоём идеальном механизме. Только так ты защитишь себя от меня.
Бэтмену нет места в его одиночестве, которое Джокер нёс на себе годами. Он проваливается под толщу воды, глаза закрываются, он харкает кровью. Будущее не предопределено, он не надеется быть разбуженным, когда встанет солнце. Ноги сломаны, бежать некуда. Если Джокер не может принять Бэтмена, то он хотя бы освободит его от себя.
Джокер падает вперед, на Брюса, смазанно прикасаясь искусанными губами к шершавым Брюса. Первый поцелуй между ними оказался односторонним, со вкусом железа и горечи. Бездна заглядывает внутрь и входит без приглашения. Джокеру сносит голову, могло бы снести, если бы он не выбрал смерть.
Тик-так, тикают часы над ухом. Джокер хрипит из последних сил:
— Я ненавижу тебя, Бэтмен. — и вода облизывала бы берег в такт его фразе.
Он не чувствует ничего. Совсем ничего.
5:36
Солнце встаёт, разгоняя утренний туман после ночного дождя. Над Готэмом впервые за несколько месяцев чистое небо без облаков. Оранжевое солнце приветствует жителей и заряжает энергией бодрости на будущий день. Исправно функционирует мэрия, на площадке детского дома играют ребятишки. Мистер Браун подрезает цветы в вазах, чтобы те как можно дольше сохраняли свою свежесть. С календаря отрывает листок пятое ноября, заменяя его на шестое. Вторник сменяется средой, на душе у всего Готэма словно горит свет.
Джокер открывает глаза. Его ничто не раздражает, ему не холодно, он даже не совсем понимает, где он. В глаза бьёт рассвет. Сзади кто-то прижимает его крепкими руками к чужому телу, остатки кошмара растворяются в подкорке мозга.
В кроличьей норе был запасной выход.
Ему так хорошо.
fin
