1
— Мой мальчик, я пригласил тебя, чтобы поговорить о твоём будущем после Лаик. Дикон кивнул и приготовился слушать. Эр Август был серьёзен и взволнован. Пожалуй, даже напуган, но что могло напугать его? Разговор о будущем… Неужели что-то случилось дома, что-то, что требует присутствия в Надоре герцога Окделла? Кансилльер собрался с мыслями, откашлялся и заговорил: — Уже завтра выпускники Лаик предстанут перед талигойским дворянством. Ты, как я знаю, находишься в списке лучших унаров? — Да! — какая гордость переполняет сердце! Дик вскинул голову, тут же смутился и признался: — Я четвёртый, хотя, по правде говоря, должен быть шестым, но… — Это хорошо, — одобрил эр Август. Пожевал губами, отводя взгляд, и резко закончил: — И плохо. Очень плохо. Клянусь Честью, Дикон, я никогда не мог подумать, насколько плохо может сложиться твоя судьба… — Но… — Ричард не смог продолжить. Горло сжал непрошенный страх, как в приступе надорской лихорадки. Воображение сдавалось, уже представленные картины блекли, потому что ни одна из них не смогла бы так напугать эра Штанцлера. — Но… что… что? — Мужайся, мальчик мой, — печально произнёс кансилльер. — Мужайся, потому что… Впрочем, я расскажу тебе всё по порядку. Ты уже знаешь, что многие не желали бы видеть сына Эгмонта Окделла в живых или, по крайней мере, в столице? Дик кивнул, справляясь с дыханием. Эр Август с тревогой посмотрел на него, но продолжил говорить: — Вчера на Совете Меча Квентин Дорак запретил Людям Чести брать тебя в оруженосцы. Точнее, намекнул, что будет крайне недоволен иным исходом, но в случае кардинала это одно и то же. Признаться, я предполагал такой вариант, хоть и надеялся на лучшее… Но случилось непоправимое. Ты знаешь что-нибудь о Ренато Алве? — Алва? Ренато? — это имя, произнесённое с отвращением и едва ли не ужасом не говорило Дику ничего. Матушка упоминала лишь Ворона, причём так, словно он был единственным в мире. — Нет, я слышал только о Рокэ Алве. Это ведь не он? — О нет, — лицо кансилльера исказила натянутая улыбка. — Нет. Это его младший брат. Брат-близнец. Вижу, тебе о нём не рассказывали… Что ж, не удивительно. Мирабелла всегда была набожной и благочестивой женщиной, а то, что творит этот человек… В приличном обществе мы предпочитаем избегать разговоров о его отвратительных выходках и бесконечных попытках оскорбить Людей Чести. Мне претит пересказывать тебе эти гнусности, но… — Эр Август, — перебил Дикон, сжимая кулаки. — Прошу вас, расскажите. Вы бы не стали просто так… А если мне нужно это знать, я выдержу. Что бы там ни было. — Что ж, — эр Штанцлер тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла. — Уверен, Рокэ Алву тебе описывали как порождение Заката… Не скажу, что это далеко от истины, но в сравнении с младшим братом он почти кажется приятным человеком. Всё-таки Ворон — глава фамилии и имеет представления об ответственности, о самых банальных правилах приличия. У него есть… Пусть не Честь, но некие принципы, которые он не нарушает открыто. У его брата нет даже этого. Представь себе ребёнка, Ричард. Злого избалованного ребёнка, привыкшего к безнаказанности и немедленному исполнению всех желаний. Добавь бесстыдство, наглость, изощрённую жестокость — и получишь блёклый портрет этого человека. Я не пытаюсь тебя напугать, но ты должен знать, с чем можешь столкнуться. Рокэ Алва — равнодушный и безжалостный убийца, однако он всё же воин. Ренато Алва — шут. Дешевый фигляр с неистребимой жаждой внимания, без колебаний использующий влияние своей семьи и собственные пистолеты против любого, кто осмелится счесть его фанфаронство неуместным… — Эр Август, — собственный голос звучал хрипло. — Почему вы предупреждаете меня об этом… человеке? — Потому что он был на Совете Меча, — просто и обречённо сказал кансилльер, — и слышал слова кардинала. А такие приказы для него — как красный платок для взбешённого быка. Я молюсь лишь об одном — чтобы к завтрашнему дню эта идея ему наскучила…2
На Фабиановой площади было жарко, полуденное солнце безжалостно пекло непокрытую макушку, и голова у Дика раскалывалась от духоты и страха. Ночью он почти не спал — то метался по унарской келье в лихорадочном возбуждении, то падал в постель, но не мог сомкнуть глаз. В сознании кружились ужасающие образы будущего. Эр Штанцлер искренне старался уберечь юношу от подробностей грязи и бесстыдства младшего Алвы, но есть вещи, которые невозможно замолчать. Ричард совершенно ясно понимал, что пропал. Слабая надежда, высказанная вчера кансильером, пропала тем же вечером, и предчувствие собственного конца становилось тем сильнее, чем больше Людей Чести выбирали себе оруженосцев — не его. Ги Ариго взял Феншо, Килеан-ур-Ломбах — кошкиного Эстебана, гордо надувающегося сейчас за креслом своего эра… Дикон до боли в глазах косился на галерею, где восседало талигойское дворянство, и захлёбывался отчаянием. Неужели… его не спасут? Ведь все на совете видели Алву, все поняли, что он сделает! Они ведь знают, что это значит! Неужели… Нет, конечно, нет. Вставать на пути Дорака и Алвы — что старшего, что младшего — это верная смерть для всякого, будь он даже королём. Ричард не желал подобной участи никому и не согласился бы принять такую жертву, но сейчас, стоя как на казни и пытаясь разглядеть галерею, где терялись в тенях две фигуры в чёрно-синем, едва мог сдержать слёзы. Снова ударил гонг. Герольд в очередной раз провозгласил, что доблестные молодые дворяне предлагают свою службу Талигу — и тут сердце проткнула длинная игла. Дик дёрнулся, вскинул голову, когда чужой вальяжный, чуть хрипловатый голос произнёс его имя: — Ричард Окделл. Я, Ренато Алва, маркиз Алвасете, принимаю вашу службу, вашу шпагу, — а потом, после краткой заминки, со смешком, — и вашу Честь. Это всё-таки случилось. Дикон застыл, почти ничего не видя, не понимая, лишь чувствуя, как горят щёки и дрожит всё тело. Наверное — наверняка! — можно было отказаться, но даже вдохнуть едва удавалось, не то что возразить. Его подтолкнули в спину, и Дик пошёл — чуть спотыкаясь, медленно, как во сне. Ещё один смешок хлестнул пощёчиной, заставил распрямиться, ускорить шаг. Он почти взбежал по лесенке, ухватившись за перила лишь в самом конце, и склонился перед своим — Создатель, своим эром!!! — разглядывая его. Ренато Алва сидел по левую руку от брата, и сейчас их сходство было очевидно так же, как и громадные различия. Оба — Ричард не мог отрицать этого, даже ненавидя и боясь, — были красивы. Но красота Ворона казалась отточенно-мраморной — молочно-белая кожа, резкие черты, строгий колет и кошачье равнодушие превращали его в нечеловечески прекрасную Закатную Тварь. Ренато же напоминал куклу, которую Айрис когда-то давно подарил отец, а она вскоре от скуки забросила в сундуки и забыла. У той тоже было гладкое фарфоровое личико, капризный излом пухлых губ и жеманно-высокомерное выражение стеклянных глаз. Впрочем, глаза у Алвы оказались отнюдь не стеклянными, наоборот — яркими, небесно-синими и необычайно выразительными. Сейчас в них стояла пугающая насмешка, и Дик снова стушевался, пряча взгляд и пытаясь понять, что же ещё его смутило. Потом понял. И ещё понял, что лучше бы не понимал. Ренато Алва был одет… В платье. Нет, конечно, это был камзол, он распахивался от бёдер, открывая длинные (и бесцеремонно вытянутые) ноги в кюлотах и кавалерийских сапогах, но… Но отчётливое подражание корсету… вырез-декольте, столь глубокий, что на женщине был бы абсолютно непристойным… пена кружев на нём, коротких рукавах, подоле… До ошарашенного Ричарда не сразу дошло, что Алва уже что-то ему сказал. Чуть позже — что сам он уже отвечает. А спустя ещё мгновение Дикон с ужасом осознал, что именно отвечает. —…бой маркиза Алвасете — мой бой, его честь — моя честь, его жизнь — моя жизнь. Да покарает меня Создатель, если я нарушу клятву. Да будет моя шпага сломана, а имя предано позору… Проклятье! Нужно было не зубрить эту клятву! Нужно ошибиться, запнуться, сделать что угодно, лишь бы не заканчивать! Пока ещё можно отказаться — но язык слишком хорошо знал, что должен произнести. На обещании «следовать за ним и служить ему» голос надломился, и «он не отпустит меня» Ричард прошептал едва слышно, боясь, что вот-вот разрыдается. Эр протянул ему руку для поцелуя, Ричард безвольно прижался губами к тошнотворно нежной коже и даже не успел отшатнуться, когда эта ладонь скользнула к его лицу, огладила щёку и скулу, царапнув длинными ногтями, — и тут же пропала. Маркиз зевнул и чуть мотнул головой. Дик, подчиняясь безмолвному приказу, встал за спинкой кресла, не видя ничего, всем существом чувствуя изучающие и презрительные взгляды. Начинались три года его Заката.3
Время едва-едва текло, как смола, и Дикон вяз в нём, словно какое-то насекомое. Голос герольда, тихие шепотки собравшихся на галерее дворян, далёкое пчелиное гудение города за пределами площади — всё это, казалось, утратило чёткость, поблёкло, замылилось до полной однородности. Ясным остался лишь шум крови в ушах — громкий, как рокот камнепада. В висках пульсировало. Мысли забились куда-то в угол. Взгляд вяло перетекал с досок помоста на собственные пыльные сапоги и обратно. Это было глупо. Дик медленно поднял тяжёлую голову и уставился на карниз галереи, украшенный чёрно-белыми флажками. Голова, возражая против подобного обращения, закружилась, опора под ногами зашаталась, куда-то опрокидываясь, и он вцепился во то, что первым попалось под руки, лишь бы устоять. Из-за чего это? Из-за усталости? Должно быть, так. Он не спал с прошлой ночи, на завтраке ему кусок в горло не лез... Кому бы полез? Перед глазами наконец прояснилось. Ричард опустил взгляд — и осознал, что держится за спинку кресла своего... своего эра. Потому что оно оказалось рядом. Потому что... Так теперь будет всегда. Теперь Дик обязан всегда находиться рядом с ним. Прислуживать ему, водить его коня за уздцы, подавать ему шпагу и пистолеты... Закрывать глаза на отвратительное хамство? Молча выслушивать оскорбления? Не иметь возможности отстоять честь, бросить вызов? Что, если теперь вся мерзкая репутация семьи Алва будет связана с ним? О нем будут думать как о человеке, связанным с Вороном, связанным с... Посмешищем... Все странные намёки эра Августа теперь обретали смысл. Создатель, он же согласился. Он принёс клятву. Он — оруженосец Ренато Алвы. Теперь каждый раз, когда будут говорить о нем, это всегда будет разговором об Алве. Алва, Алва, Алва... Алва, запрокинув голову и приподняв брови, глядел прямо ему в глаза. Дик дёрнулся, отшатнулся, с ужасом соображая: он что, говорил всё это вслух? Всё дворянство Талига теперь смотрит на него, как на сумасшедшего?.. Секундная паника отпустила, и Дик понял — нет, внимание ему уделяет только его... Эр. Остальные предпочитают наблюдать за королём, перебирающим какие-то бумаги. Дикон уставился в ту же сторону, лишь бы не встречаться глазами с синим насмешливым взглядом, и... Он прежде не видел королеву, но женщина, сидящая рядом с Фердинандом, не могла быть никем иным. Молодая, хрупкая, в пышном чёрно-белом платье, совершенно не подходящем ей, как не подходит цветку доспех, и с огромной (наверняка тяжёлой) причёской, она казалась столь же чужой здесь, как и он сам. Их обоих словно выхватили из ровного течения жизни и... И теперь Катарина Оллар смотрела на него с грустной — и одновременно полной какой-то тёплой надежды улыбкой. Ричард неуверенно улыбнулся в ответ. Она тут же посерьёзнела, едва заметно качнула головой. Очертила одними губами: «Отвернитесь». Дик спохватился, вспыхнул и резко отвёл взгляд. По счастью, кажется, никто не заметил их переглядываний. Фердинанд наконец подписал документ, заверяющий всё, что произошло сегодня. Дворяне зашевелились, заговорили громче, Рокэ Алва взлетел на ноги и, отвесив королю изящный поклон, стремительно направился к боковой лестнице. Ренато Алва поднялся тоже, и Дикону не оставалось ничего, кроме как проследовать за своим господином. Они спустились к коновязи, и тут маркиз Алвасете окликнул брата — на кэналлийском, по-звериному перекатывая «р». — Hermanito, recuérdame, todavía tienes esas medicinas de morisse? — Por que? — коротко отозвался Ворон, принимая из рук слуги повод смоляного мориска, злобно косящего на людей глазом. Ричард, уже отвязавший Баловника, чувствовал, как жмётся в сторону конь, стараясь отодвинуться от ночного кошмара, и полностью его понимал. Вот только помочь ничем не мог. — Este idiota esta a punto de caerse del agotamiento nervioso, — живо разъяснил эр, запрыгивая в седло. У него самого конь был светло-золотистым, с белой гривой и хвостом, щегольски заплетёнными в косички. — No quiero que muera el primer día. Será mejor que lo curemos. Дик, из всего разговора разобравший только «идиота», сжал зубы. Ну конечно, простого человеческого уважения от Алва ждать глупее некуда! Над ним будут насмехаться, а он даже ответить не сумеет, раз оскорблять его явно решили на языке дикарей и пиратов. Наверняка «идиот» — ещё самое безобидное из прозвучавшего, за остальное впору вызывать на дуэль!.. — А просто вино тебя чем не устраивает? — деланно удивился Первый Маршал, переходя на талиг. Дикон смотрел лишь на собственные руки, вцепившиеся в уздечку, но откуда-то знал, какое сейчас у старшего Алвы выражение лица. Издевательски вздёрнутая бровь, ледяные глаза, усмешка, приподнимающая уголки рта. А младший наверняка… — Ричард, ты напиваться умеешь? Дик, ошарашенный неожиданным вопросом, вскинул взгляд. Ренато Алва смотрел ему в лицо, чуть сощурившись, и, кажется, действительно дожидался ответа, так что он неуверенно покачал головой. Эр, кривляясь, фыркнул и развёл руками, поворачиваясь к брату. — Вот поэтому! Видно же, он чего-то нормального в жизни не пробовал. Откуда бы?.. Дикон прикусил губу, сдерживая резкий ответ, несколько раз глубоко вдохнул. Голова неожиданно закружилась, перед глазами заплясали чёрные мушки. Он с трудом удержался в седле, а придя в себя, обнаружил, что оба Алва внимательно наблюдают за ним. Ворон тут же отвернулся и направил своё вороное чудовище прочь с площади, зато его брат задержался. Подъехал вплотную, нарушая все предписания этикета, цапнул за подбородок, вгляделся в глаза. Дик отшатнулся, вновь едва не упав, — и его, как ни странно, отпустили. Всего-то придержали за воротник. Эр разжал пальцы почти сразу же, даже прежде, чем Ричард успел возмутиться, кивнул каким-то своим мыслям и коротко бросил: — Постарайся не свалиться по дороге. Здесь не так уж и далеко.4
Дорога и впрямь оказалась короткой. Алва ехали впереди, выбирая путь и негромко о чём-то переговариваясь, а Дик тащился за ними бье в тридцати — отчасти потому что Баловнику было тяжеловато идти вровень с морисками, отчасти потому что приближаться к своему новому господину совершенно не хотелось. В голове крутилась мысль потеряться — извилистые улочки Олларии с их неожиданными поворотами вполне для этого подходили — но… Но это будет позор. Герцог Окделл, удирающий от эра, как заяц, спустя всего четверть часа после того, как принёс этому эру клятву? Бесчестие! Да после такого его ни в одном доме не примут — даже друзья отца! Надо было отказаться! Надо было… А сейчас уже поздно. Сейчас остаётся лишь держаться. Нельзя сломаться. Это будет кошмар — но он не позволит издеваться над собой. Он… Да, он вызовет их на дуэль, если придётся! Это тоже бесчестно, однако достойнее, чем сбегать. Матушка бы одобрила… Если бы вообще не отреклась от него за то, что он присягнул убийце… нет, брату убийцы своего отца. Это ведь всё ещё бесчестно, да? Или уже меньше? Или дело уже в том, что за человек сам Ренато? Или?.. За всеми этими мыслями Дик совершенно не запоминал, куда они движутся, и очнулся, только когда перед ними распахнулись массивные ворота, украшенные воронами. Внутри оказался особняк. Приземистый и длинный, уходящий флигелями куда-то вглубь выгретого двора, он напоминал чёрную гадюку, развалившуюся на солнцепёке. Сновали слуги; их движение, впрочем, остановилось, когда Алва прогарцевали к крыльцу, вынуждая Ричарда следовать за собой. Кэналлийцы — он уже узнавал эту южную смуглость и резкие черты — смотрели. Прямо, не отводя глаз. Отвратительно нагло. Дома никто бы не посмел так, но здесь… Дик растерялся. Это словно было в порядке вещей? Никого из Алва это не смущало, никто из челяди не собирался спохватываться и склонять голову — и лишь он сам торчал посреди двора огородным пугалом, возмущённо открыв рот. Это… «Bienvenido, soberanos», — чуть вразнобой прозвучало несколько голосов. Дикон не заметил, кто это был, — именно в этот момент за спиной с глухим стуком сомкнулись створки ворот, заставив его дёрнуться и обернуться. Ворон коротко ответил, спрыгнув на землю и передав поводья одному из слуг. Младший Алва присоединился к нему, живо объясняя что-то (в быстрой порыкивающей речи определённо прозвучало «Ричард»), и Дику не осталось ничего иного, кроме как последовать их примеру. Земля оказалась неожиданно неустойчивой, а ноги — слабыми. Он пошатнулся. Повис, впившись пальцами в седло и нащупывая опору. Перед глазами сгустилась чернота, звуки стали гулкими, словно слышались со дна колодца. Спустя несколько секунд, когда омерзительная слабость отступила, Дикон осознал, что уже не цепляется за упряжь — его ведут. Ведут, приобнимая за плечи, крепко придерживая. В нос ударил резкий запах специй и чего-то масляного, от него в голове прояснилось достаточно, чтобы ей крутить — и Дик, покосившись влево, обнаружил там темноволосую макушку и белый профиль собственного эра. Ренато Алва споро протащил его в холл и поволок к лестнице, ведущей на второй этаж. — Отпустите! — возмутился Ричард, пытаясь сбросить держащую руку. Эр притормозил, чуть отстранился, скользнув по нему взглядом вниз-вверх, и объявил: — Если я тебя отпущу, ты рухнешь. Если ты рухнешь, нам придётся нести тебя наверх. А мой брат, можешь поверить, непременно тебя уронит пару раз. Ворон, уже взлетевший на вершину лестницы, обернулся и молча смерил их нечитаемым взглядом. Дикон запнулся, захлопнул рот и решил выбрать меньшее из зол: руку Ренато Алвы на плече, а не взгляд Рокэ Алвы, пробирающий холодом до печёнок. Все в целях стратегии, разумеется. Раз он на вражеской территории, мыслить стоит… Стоит… Нет, он не стоит, он… падает? Куда делся пол?.. — Приблизительно об этом я и говорю, — его подтолкнули вперёд и, не выпуская, помогли нащупать перила. — Вашу руку, герцог… Опираемся сюда, идем туда… И не забывай ноги поднимать, эй! Дик оскалился, собираясь ответить достойно — и на эти насмешки, и на навязчивую опеку, и на обращение («герцог»! вспомнил! на секунду!), — но ступеньки под ногами слишком сильно шатались. Падать с них не хотелось, пришлось сосредоточиться на шагах. Полированные перила под ладонью были надёжными, цепляясь за них, получилось взобраться наверх — и его тут же потащили куда-то дальше. Он не разбирал дороги — в этом особняке было сумрачно, всё вокруг сливалось в единое чёрно-коричнево-синее пятно… Как тут вообще могут жить люди? Не дом, а гнездо… гнездо… летучих мышей, вот! Они-то слепые, им свет не нужен!.. Какой-то кусок черноты (дверь, кажется?..) кинулся ему прямо наперерез. Ричард напрягся, готовясь к столкновению, но дверь (да, точно дверь) всего лишь открылась, потому что эр успел дёрнуть ручку на себя. Внутри оказалась какая-то просторная тёмная комната. Окна здесь были, но полузакрытые тонкими синими шторами, так что проникающих с улицы солнечных лучей не хватало, чтобы различить обстановку. Дик успел разглядеть лишь большой неразожжённый камин и пару кресел рядом, прежде чем в одно из них его толкнули. Кресло тихо скрипнуло. Дикон хором с ним взбулькнул от возмущения и принялся вставать. — Ты его не потерял, — ровно и холодно сказали за спиной, позвякивая стеклом. Эр весело откликнулся: — Жалеешь? — Жалею, — признал невидимый Ворон. — Забери, оно готово. — Gracias! — и прямо перед Диком (почти поднявшимся, почти, почти!..) образовался младший Алва. Ричард от неожиданности плюхнулся обратно и заморгал. — Держи, — в руки ему всунули хрустальный бокал, почти до краёв полный красного вина. — И выпей. Не залпом только, понемногу. — Зачем? — Ричард перевëл пустой взгляд с блестящего в узком солнечном луче бокала на эра, глаза которого, в свою очередь, слегка мерцали. Оказавшиеся в тени, они утратили свою синеву и сейчас были такими же темными, как тихо плещущееся о стенки бокала вино. Практически поэтическое сходство вызвало в затылке сильную боль, и Дик поморщился. — Зачем? — брови эра взлетели вверх, а лицо приняло вопросительное выражение. И так небольшой запас мыслей из головы вылетел. У него что-то спрашивают? Чего-то хотят? — А? — хронологическая связь событий была герцогом Окделлом окончательно утрачена. Маркиз Алвасете все ещё ждал определённого ответа на какой-то вопрос, сидя в кресле в нескольких бье от Дика и покачивая ногой. Взгляд зацепился за идеально чистые носки его сапог. Оставшаяся комната уплыла на второй план, монотонные движения убаюкивали. Резко вернувшаяся на место реальность принесла сразу две новости одновременно. Первое — Дик почти выпустил бокал из ослабевших рук, второе — сейчас этот бокал находился уже в руках у Рокэ Алвы, а Рокэ Алва находился в удивительной от него, Дика, близости и смотрел уничижительно. — Если вам интересно возникновение культуры виноделия, я с удовольствием вас просвещу как-нибудь на днях, а сегодня можете это выпить просто в целях оздоровления, — успевшее надоесть вино сунули обратно в ладони и стремительно ушагали в противоположный конец комнаты. Отчеканенная с холодной вежливостью речь звенела в памяти каждым словом, но особых объяснений происходящему не давала. Оздоровления? Он здоров! Дикон глянул на вино так, будто это оно распускало о нем неподобающие слухи. Рядом прозвучал короткий смешок, и Дик ещё сильнее вскинулся. — Чудесная речь, краткая, но содержательная, спасибо, братец. А ты пей, если не хочешь свалиться в обморок, — маркиз снисходительно кивнул на кубок, который Дик вертел в руках уже минут пять. — Не хочу, — теперь его совсем ясно хотелось бросить если не в лицо эру, так на пол. Почему его вообще так настойчиво пытаются напоить? Что в этом вине?.. — Здраво, здраво, весьма, так пей! — Ренато скорчил милую рожицу, и Дик понял, что смысл его слов бессовестно игнорируется. Как этому человеку хватает наглости делать вид, что он о нем заботится? — Не то не хочу! — в порыве возмущения Ричард резко выпрямился в кресле — и пространство вокруг внезапно стало на пару тонов темнее, чем было. Через несколько секунд он проморгался и снова вызывающе посмотрел на эра. Тот в ответ скорчил скучающую мину и перевëл взгляд на потолок. — У вас, молодой человек, удивительно скудный словарный запас, тоскливо слушать. — Да как вы смеете... — Мы смеем всë. Дик дëрнулся от этих слов, прозвучавших над самым ухом. Рокэ Алва, как и его близнец, плевать хотел на предписания этикета — навис над креслом, бесшумно подкравшись со спины. — Можете себе представить, какой вой поднимется, если вы умрете в тот же день, когда мой брат привёл вас в этот дом? — он склонился так, что чëрные пряди соскользнули с плеч вниз, шëлком обрамив белое лицо. Дик замер, заворожëнный тëмным взглядом и зловещими нотами в хрипловатом голосе, не в силах смотреть куда-то ещё. — Тем более что травить кого-то под своей же крышей — верх безвкусицы. Выпейте это как дань нашим традициям, закрепите клятву оруженосца — и можете идти, более не задержим. Ворон распрямился и пропал из поля зрения. Дикон перевëл взгляд на бокал, чуть подрагивающий в руке. Звучало логично, особенно про смерть... то есть про нелогичность смерти, то есть... тьфу ты! Никто не собирается его травить! Это просто вино — а он трусит, как... как ребёнок! Он твёрже ухватил бокал, дёрнул к лицу и залпом выпил, запоздало поморщившись от горького привкуса каких-то трав. В любом случае, они уже оказались в желудке, выплёвывать было поздно. Дикон собирался встать, сказать что-то — кажется, что-то вроде: «Довольны? Прощайте!» — но вдруг понял, что не может. Язык не подчинялся, голова стала тяжёлой и закружилась. Ноги обмякли. Сердце ударило как-то неправильно, и Ричард лишь спустя несколько секунд сообразил: оно замедлилось. Пульс, раньше заходившийся в галопе, перешёл на шаг. Всё тело накрыла тяжёлая, густая волна расслабления, и всех сил Дика хватило только на то, чтобы сползти в кресле пониже и не уронить бокал, а взгромоздить его на подлокотник. — Он не может идти, — сказал эр так, словно Ричарда в комнате не было. — Ты сколько ему насыпал, чудовище? — Сколько ему нужно, — безмятежно отозвалось чудовище. — Спроси лучше, когда он в последний раз ел. — Ричард? — Я не... Дик не договорил — входная дверь с негромким скрипом открылась, и внутрь просочился немолодой кэналлиец с подносом в руках. Резко запахло едой: свежим хлебом и мясом; это взбодрило, хоть и не сильно. Дикон распрямился и уставился на слугу. — Сыр, ветчина и булочки, соберано, — отрапортовал тот, внимательно разглядывая Дикона в ответ. — Gracias, — Ворон махнул рукой в сторону прикаминного столика. — Юноша, знакомьтесь. Этого во всех отношениях достойного человека зовут Хуан. Можете обращаться к нему по всем вопросам, по которым не захотите обращаться к нам — а вы, подозреваю, вообще не захотите. Хуан, это герцог Ричард Окделл, с сегодняшнего дня — оруженосец моего любимого брата. Он будет жить здесь ближайшие три года. Si no se escapa antes. — Дор Рикардо, — слуга поклонился, и Дику померещилась едва заметная улыбка. — Соберанос... — Иди, — отмахнулся Ренато. — А ты ешь, для кого принесли? Сейчас вина ещё налью... — Из тебя получается неправильный господин, — насмешливо заметил Ворон. — Был, есть и буду неправильный! Не завидуй. Надо было первым успевать! Дик, окончательно уставший и обескураженный всем этим, неуверенно потянулся вперёд, взял с подноса булочку и засунул в рот. Она оказалась мягкой и тёплой, почти мгновенно растаяла на языке — и Ричард ухватил следующую. А потом — ещё одну. Потом — настороженно отпил из возвращённого кубка. Эр, вернувший бокал, развалился в соседнем кресле и молча уставился на Дикона, по-птичьи склонив голову набок. Дик уставился в ответ с немым вопросом. Ренато Алва приподнял брови. Дик нахмурился и задвигал челюстями — очередной кусок булки почему-то не глотался. Эр, не отводя взгляд, подцепил с подноса кусок ветчины и отправил в рот. Дикон моргнул, глядя, как чужие губы на мгновение обхватывают кончики холёных пальцев. Нахмурился сильнее. Дотянулся до ломтя сыра, откусил. Еда, кажется, наконец-таки провалилась в желудок, потому что нахлынуло сытое умиротворение — и становилось тем сильнее, чем дольше он жевал. Маркиз Алвасете сощурился и довольно улыбнулся. Ричард прикончил сыр и уже собирался сообщить ему, что ничего забавного тут нет, но вместо этого лишь широко зевнул. — Какая прелесть, — насмешливо сказали сбоку. Рокэ Алва взгромоздился на письменный стол, плеснул себе в кубок вина из непонятно откуда появившегося высокого графина. — Querido, el sol todavia esta alto, — укоризненно протянул эр, оценивающе оглядев посудину. — Seguramente, — герцог Алва отсалютовал бокалом и довольно отпил, вытянув ноги. Дик машинально отхлебнул тоже. Покатал на языке, ощущая терпкий, густой вкус. Вино точно было дорогим и старым, какого не водилось дома — Окделлы никогда не гнались за роскошью, это недостойно... Он глотнул. Тепло густой волной разошлось от груди до кончиков пальцев. Пульс в них ощущался медленным и размеренным. Уставшее тело приятно гудело. Глаза слипались. Почему-то не было сил даже говорить. Сил не хватало ни на что, кроме как дышать и смотреть на пляшущие в золотом солнечном луче пылинки... Хотя и смотреть становилось всё тяжелее. А ведь сейчас едва ли... два пополудни? Он не должен хотеть спать. Так не должно было быть. Так не может быть, это неправильно... — Что... — язык не слушался, ворочаясь слишком медленно. — Что вы... м... не... пд... пдлили?.. — Я вам отвечу, юноша, когда вы будете способны произнести этот вопрос внятно, — сказал Ворон — и превратился в чёрный водопад, напевно журчащий колыбельные на каком-то незнакомом наречии.