трупы поют

Гарри с детства уяснил одну простую вещь: с людьми тяжело, люди требуют к себе индивидуального подхода, требуют соответствовать установкам и стандартам, испокон веков заданным в обществе. Будь милым с одноклассниками, Гарри, подхалимничай учителям и старшим по званию (получается, почти всем), занимайся саморазвитием, встречайся с девушкой, работай на благо страны и школы. Ничего из вышеперечисленного четырнадцатилетнего Гарри Поттера, искалеченного подростка с поломанной психикой, не привлекало от слова совсем. Спустя пять лет стало только хуже. Друзьями, чтобы прямо настоящими и на долгие года, вчерашний выпускник так и не обзавёлся. Конечно, была отзывчивая Гермиона Грейнджер — отличница и активистка. Некоторые считали её высокомерной и нудной, неспособной поддержать разговор о чём-то, кроме учёбы. Гарри же никогда не относился к числу этих узколобых баранов, не видящих дальше собственного носа. Безусловно, Гермиону трудно назвать лёгкой на подъём хохотушкой, как ту же Джинни Уизли, но и занудой она абсолютно точно не была. Её волнистые пушистые волосы отчего-то бросались в глаза с любого конца школы, а однажды Гарри на мгновение подумал, что влюбился. Вот что бывает, когда все остальные относятся к тебе, как к пустому месту. Гермиона была милой и доброй. Она действительно переживала о комфорте каждого из коллектива, поэтому до последнего не оставляла попыток внедрить замкнутого Гарри хотя бы в свою компанию, состоящую ни много ни мало из неё и рыжего Рона Уизли. Какое-то время Гарри делал с ними школьные проекты, разговаривал в буфете и улыбался, чувствуя себя почти хорошо. Правда, когда он, позабыв о реакции нормальных людей, рассказал, как на днях отец поругался с клиентами, желающими кремировать любимую дочь сегодня, а не завтра, как положено, быстро понял, насколько всё неправильно. Гермиона и Рон уставились на него как на душевнобольного, чудом сбежавшего из психушки, и нервно переглянулись. В этот же момент Гарри до крови прикусил внутреннюю сторону щеки и решил прервать с ними всякое общение. С настоящими друзьями, коими Гермиона и Рон вырисовывались в обозримой перспективе, нельзя быть собой. Нельзя рассказывать о жизни, после школы методично протекающей в крематории отца; нельзя делиться забавными случаями, происходящими на любой работе, включая их; нельзя делать себя ещё страннее в глазах единственных людей, относившихся к нему с добротой. Какое-то время Гермиона и Рон пытались его вернуть, но непробиваемый Гарри уходил от разговоров, молчал и смотрел куда угодно, только не в печальные глаза несостоявшейся подруги. А однажды спускался по лестнице и случайно услышал: — Ну что ты расстраиваешься, — Рон по-свойски пихнул безутешную Грейнджер в плечо, — Гарри всегда был странным, с закидонами… оно и неудивительно. Я слышал, его отец буквально живёт в крематории, а мать погибла. Причём непонятно, при каких обстоятельствах, представляешь? Бедный парень, не хотел бы я… Дальше Гарри не слушал, лишь прибавил шаг, переходя на бег, и, оттолкнув Рона плечом, торопливо спустился. В тот день в крематорий он не пошёл, а долго гулял по пустынным осенним улицам, пинал рыхлые листья и в миллионный раз думал, какого чёрта с ним не так. Продрогнув до костей, в миллионный раз решил — всё. — А, Гарри, с возвращением, сынок, как прошёл день? — Джеймс Поттер взлохматил свои неприбранные, торчащие во все стороны волосы, и улыбнулся с ноткой безумия, которая появилась на его симпатичном молодом лице сразу после трагичной кончины Лили. — Всё хорошо, пап, как всегда, — негромко ответил Гарри, прежде чем уйти в свою комнату. С отцом вне крематория они почти не общались. Только там Джеймс уделял призрачное внимание единственному сыну, правда, внимание это заключалось в принеси, подай, иди нафиг, не мешай. Так что Гарри давно не удивлялся, почему уродился насколько замкнутым, отчуждённым и странным. После детского сочинения на тему «кем я хочу стать, когда вырасту», в котором Гарри написал о том, как мечтает стать красиво разложившимся трупом, его откровенно сторонились. Джеймс Поттер скончался летом. В день выпуска Гарри из осточертелой ненавистной школы. Отстрелявшись на обязательном для всех выпускников собрании, счастливый впервые за многое время, Гарри едва не вприпрыжку спешил домой. Отец обещал что-то вроде праздничного ужина по случаю такого события, бывавшего раз в жизни. Гарри не знал, чего ожидать, но сам факт до неприличия радовал. Ему девятнадцать, и за это время душа не успела окостенеть до конца, пусть процесс, несомненно, давно пошёл. И ускорился, когда, ворвавшись домой, Гарри увидел не праздничный торт, приготовленный в честь его долгожданного выпуска, а посиневшего отца, безвольно колыхающегося в петле. На столе одиноко лежала записка с лаконичным «кремируй меня» и стопка денег на первое время. Организацию похорон девятнадцатилетний Гарри полностью взял на себя. Потому что кто, кроме него? Это были вторые похороны, на которых он побывал. Сначала мать, теперь отец. Гарри догадывался: Джеймс не мог продолжать существовать без своей дорогой Лили, единственный ребёнок и тот не стал помехой в осуществлении задуманного. Слёз, высохших в далёком детстве, не было. Процесс кремации прошёл без сучка и без задоринки. В фильмах родственники предпочитают забирать урны себе, желая быть ближе к любимым или развеять их прах в значимом месте, в реальности многие так и остаются на кладбище, чуть поодаль от захороненных друзей и товарищей. Там, вдоль стены, тянутся ряды ниш с урнами самых разных эпох и стилей: побогаче и поскромнее. Джеймса поставили рядом с Лили, потому что, пусть загробной жизни не бывает, хоть где-то они навсегда останутся вместе. На церемонию прощания пришли немногие. В основном коллеги по работе, несколько давних друзей и даже один лучший со школьного времени — удивительно, но у Джеймса он был. Положив одинокую лилию с поникшими лепестками аккурат на нишу рядом с урной, Гарри несколько раз моргнул сухими глазами, будто не веря, что в металлическом сосуде действительно лежит его отец, и хотел было развернуться, как почувствовал на плече тяжёлую руку. Обернулся, встречаясь с тяжёлым взглядом Сириуса Блэка — того самого единственного лучшего друга. — Я слышал, ты только школу закончил. — Да, сэр, — вздохнул Гарри, аккуратно сбрасывая его ладонь. — Чем планируешь заниматься? — Понятия не имею, сэр. Сириус смерил его оценивающим взглядом, что-то прикидывая, помолчал пару минут, а когда Гарри нацелился вновь предпринять попытку уйти, наконец сказал: — Хочешь пойти в могильщики? Ты, вроде, физически неплохо развит, быстро привыкнешь. Гарри опустил голову, никак не реагируя. — Подумай над моим предложением, другого такого может не быть. Да и куда тебе ещё?.. — смерил до дрожи понимающим взглядом. Так Гарри плотно связал свою жизнь со смертью.

***

В бригаде их работало четверо, и едва ли Гарри знал имя хоть одного из «товарищей по долгу». В могильщики идут не от хорошей жизни и бескрайнего желания общаться. Во время исполнения очередного заказа они, как правило, молчат, работая руками и прерывисто выдыхая. Наверное, именно такая жизнь и подходила нелюдимому Гарри с самого начала. Обязанности просты — вырыть могилу, встретить клиентов, а когда гроб опущен — закидать землёй. Работают в униформе, все, как один, сильные, подкачанные и молчаливые, глаза на горюющих, льющих свои слёзы родственников и близких не поднимают. Первое время было сложно, потом, с каждым днём, всё легче. В один момент Гарри просто научился отключаться, выполнять обязанности на автомате и ничего не чувствовать. Домой он приходил изнемождённым, быстро принимал душ и падал на кровать в своей такой же маленькой неуютной комнате с низкими потолками, забываясь беспокойным прерывистым сном. Так дни сменялись неделями, а недели — годами. И не то чтобы Гарри стремился что-то изменить.

***

Поздним вечером на кладбище особенно неуютно. Подобного мнения придерживается любой здравомыслящий человек, конечно, если он не числится в рядах представителей субкультур, давно обросших крайне сомнительной репутацией. Гарри готом или, того хуже, сатанистом никогда не был, однако всё равно входил в редкое число психов, предпочитающих мирному вечеру перед телевизором прогулки между надгробий и крестов. В полумраке опускающегося на город сумрака всё казалось невероятным. Гарри, кажется, даже преисполнялся особой силой, мрачно проникающей в его тело. В эти моменты он снимал очки, цепляя их за дужку к вороту униформы, и, заложив руки за спину, ходил вдоль ровных рядов одинаковых могил, напоминая призрака. Иногда просто ходил, а иногда вчитывался в надписи и эпитафии на надгробиях, задумываясь, каким при жизни был тот или иной человек. В один из таких «рейдов», когда камень коварно попал под крепкую подошву, Гарри чертыхнулся и остановился, отпинывая его в сторону. Взгляд невольно упал на могилу, привлекшую внимание лишь сейчас. По ощущениям, Гарри работал так долго, что знал кладбище, как свои пять пальцев, но почему-то раньше никогда не замечал, насколько элитное захоронение здесь присутствует. Возвышаясь над остальными, оно будто издевалось, намекая на прекрасное финансовое благополучие покойника. Был лучшим при жизни — остаётся им после смерти. Гарри беззвучно усмехнулся. У него никогда не было ненависти к богачам, как у того же Рона, считавшего их всех заносчивыми и высокомерными. Возможно, причиной тому была бедность его собственной семьи, возможно, что-то другое. Не то чтобы Гарри серьёзно думал об этом. Прищурившись, желая получше рассмотреть интересное захоронение, он коснулся рукой холодного камня. Но тут же вскинул голову и разогнул спину, на каком-то интуитивном уровне ощущая поблизости чьё-то присутствие. Там, где пару минут назад абсолютно точно никого не было, стоял высокий белобрысый парень, показавшийся Гарри смутно знакомым. Торопливо нацепив очки, он широкими шагами двинулся в его сторону, руки спрятав в карманы пальто. — Ты чего здесь делаешь в такой час? — поразился Гарри. Меланхолично смотря вдаль, парень вздрогнул как будто от неожиданности и перевёл взгляд холодных глаз. Какое-то время молчал, внимательно оценивая Гарри с ног до головы, и, наконец, процедил: — Я всегда здесь был. — Странно, что я тебя не заметил, — Гарри пожал плечами, признавая: первый раз он настолько глубоко погрузился в свои мысли и не заметил постороннего на кладбище, ощущающемся им как на ладони. — У тебя здесь кто-то захоронен? Парень посмотрел на него взглядом, полным убийственной иронии, и высокомерно фыркнул, отворачиваясь. — Не тупи, придурок. — Ну да, конечно, у тебя кто-то захоронен, иначе ты не был бы здесь, — смущённо пробормотал Гарри, после школы растерявший последние навыки социализации. Возведя к небу прозрачно-серые глаза с голубыми вкраплениями, словно краску развели водой, парень цокнул и сложил руки на груди: — Как идиотом был, так и остался. Гарри удивлённо приоткрыл рот, не понимая теперь вообще ничего. — Мы знакомы? — Судьба уберегла меня от контакта с тобой, — неопределённо ответил он и вдруг печально улыбнулся бледными, почти синими губами, — жаль, что не уберегла от другого… — Э-эм, может, тебе стоит пойти домой? Выглядишь не очень. Тот зябко передёрнул плечами, пропуская сквозь длинные пальцы отливающие белым золотом блондинистые волосы. Гарри был уверен, что на ощупь они наверняка шелковистые и мягкие. — Я не могу вернуться домой. Ни сейчас, ни когда-либо. — Ты говоришь загадками, — пожаловался Гарри. — Просто кто-то слишком тупой, — парень ехидно покосился на него, будто знал Гарри сто лет, и махнул рукой вглубь кладбища, — давай просто погуляем? — не дожидаясь ответа, сам пошёл вперёд, заложив руки за спину. Гарри осталось лишь последовать его примеру.

***

Осень закончилась быстрее, чем Гарри успел сменить лёгкое пальто на утеплённую куртку. Со странным парнем, так и не назвавшим своего имени, Гарри встречался ежедневно. Даже в дни законных выходных, когда охранник, пропуская его через ворота, смотрел как на полоумного и за спиной крутил пальцем у виска. Новый друг (Гарри надеялся, что может называть его подобным образом хотя бы у себя в голове) оказался пусть донельзя противным и вредным, но умным и интересным собеседником. Не искушённый иным общением, Гарри был покорён в самое сердце. В отличие от Гермионы с Роном, слишком неподходящих ему в своей правильности, парень таким не был. По большей части слушатель, он с интересом внимал истории Гарри, качал головой и часто моргал странными глазами с длинными чёрными ресницами, отбрасывающими тени на его впалые щёки, не краснеющие даже в самые сильные промозглые ветра. Однажды Гарри пошутил, что он, возможно, пользуется пудрой, на что парень смерил его нечитаемым взглядом и отвернулся, словно обидевшись. Встречались исключительно на кладбище, и пусть Гарри думал предпринять попытку перенести их «свидания» в более благоприятные условия, рта никогда не открывал. Не хватало решимости. Возможно, его собеседнику нравится именно такое общение — среди крестов и могил. Расходились у ворот, и каждый чёртов раз, когда парень вплотную приближался к нему, неловко обнимая и прощаясь, охранник со своего поста отворачивался и раздосадовано качал головой, режа Гарри узкими заплывшими глазами. Несколько раз Гарри оборачивался, желая проводить друга взглядом, но того никогда не оказывалось в поле зрения, словно телепортацию давно изобрели и ввели в обиход. Это одновременно настораживало и зачаровывало. К источнику заработка друг отнёсся спокойно. Лишь загадочно улыбнулся и сказал, что давно знает, и вообще, нося униформу, глупо признаваться в подобном с таким лицом, будто это сродни расчленению детей. У Гарри словно камень с души свалился. Это первый раз, когда на него не посмотрели с отвращением и осуждением одновременно, когда не посоветовали задуматься о смене деятельности или вовсе проверить голову. Гарри ещё не чувствовал себя влюблённым на двести процентов из ста. Да, его восхищала искренность Гермионы и доброта Рона, но даже они меркли рядом с новым другом, принимающим его, Гарри, таким, какой он есть и всегда будет. С пронизывающими до мурашек историями, неприбранными волосами, напоминавшими воронье гнездо, и нелепыми очками, мерзко съезжающими на кончик носа. Лишь одно из раза в раз смущало Гарри — смотря на блондина, вопрос о имени которого витал в воздухе с самого начала, но не был озвучен, он словно пытался высмотреть в нём кого-то ещё. Кого-то отдалённо знакомого и далёкого, кого-то… давно покинувшего его и этот мир.

***

— Звонил босс, и это, — Майкл почесал лысый затылок, с трудом формируя слова в предложения (Гарри подозревал, что он страдает слабоумием). — И? — раздражённо поторопил Оскар, страдающий от вспышек агрессии. — Сказал, что клиенты попали в аварию, — он осмотрел коллег расфокусированным взглядом светло-голубых глаз, — церемония переносится на завтра. Гарри с тоской покосился на свежевырытую могилу, а потом на пасмурное небо, прикинув, насколько сильно дождь размоет землю и сколько придётся работать завтра в сырости и холоде, чтобы обратно придать яме презентабельный вид и не разочаровать заказчиков, которым и без их ямы проблем хватает. — Тогда до завтра? — подал голос Майлз, дружески хлопнув Гарри по плечу. Это был среднего роста улыбчивый парень лет двадцати трёх из ряда тех людей, про которых говорят «в любую дырку без мыла». Гарри он нравился. Наглый и резкий, невыразимо напоминающий нового друга, он заговаривал о всякой ерунде и приглашал выпить, будто не замечая, как слова летят в пустоту и не усваиваются. Гарри оставалось лишь гадать, какая нелёгкая привела его, не обделённого качествами, ценными в их обществе, на мрачное кладбище. Наверное, ему бы подошла работа бармена или типа того. За размышлениями об этом Гарри не заметил, как формально распрощался с остальными коллегами и двинулся внутрь кладбища, подпинывая мелкие камешки. Ветер пронизывал до костей, будто желая содрать кожу, и Гарри сунул руки в карманы, выдыхая ртом поток тёплого воздуха. Сегодня необычайно холодно, немудрено, что на дорогах образовался гололёд. С его помощью попасть в аварию — раз плюнуть. Остановившись напротив могилы, рассмотреть которую у Гарри в прошлый раз не получилось, он коснулся рукой холодного лба, убирая чёлку. Придёт ли парень в этот обрушившийся на их город холод? Любой в здравом уме послал бы Гарри нахер со своими прогулками. Он снова посмотрел на захоронение и красивые витиеватые буквы, складывающиеся в имя и фамилию. — Эй, что ты делаешь? — к нему быстрым шагом приблизился давний знакомый, и Гарри охватило дежавю вместе с накатившей дрожью, медленно пробравшей все тело от пальцев ног до кончиков волос. — Работал, — ответил он, рассматривая друга, как всегда одетого не по погоде в свой любимый приталенный костюм, который нормальные люди достают то ли на свадьбу, то ли на похороны, — знаешь, ты мне кого-то напоминаешь, но я никак не могу вспомнить, кого… Парень смерил его взглядом из любимого арсенала «господи, ну что за идиот». — Вспомни, Поттер, вспомни, — сделал шаг ближе и выдохнул в самое лицо. Вот только Гарри ничего не почувствовал и не увидел. Ни тепла его дыхания, ни быстро развеявшегося облака. Ничего. Лишь посиневшие губы и впалые, пронизывающие насквозь серые глаза. — Ты не человек, — тихо прошелестел Гарри, с трудом удерживая за плечами волну осознания, в любой момент готовую захлестнуть его с головой. — Тепло, — парень сложил губы в тяжёлую улыбку и скосил взгляд куда-то в сторону. Проследив траекторию, Гарри в ужасе содрогнулся. Волна захлестнула, смывая и унося дальше и дальше. Перед глазами, сменяя друг друга, замелькали воспоминания, словно ему не принадлежавшие, словно отобранные у другого человека и помещённые в его побитую черепную коробку. Издевательские комментарии, чередуемые с заинтересованными долгими взглядами; усмешка на розоватых губах и серые глаза, хитро поглядывающие из-под блондинистых прядей. Драко Малфой. Его одноклассник, не дающий несчастному Гарри и шагу ступить без своего ехидного комментария. Наглый, заносчивый и противный, но вместе с этим вовсе не такой простой и поверхностный. Скрывающий то, что Гарри так и не узнал, потому что в один момент Драко Малфоя просто не стало. То ли несчастный случай, то ли передозировка, то ли самоубийство. Истинной версии не знал никто. Первую неделю школа на ушах стояла. Даже Гарри дёргали, выпытывая, не его ли отец занимается кремацией единственного наследника многомиллионного состояния Малфоев. По итогу Драко банально по-человечески захоронили, и если первое время Гарри с неподдельной тоской косился на его пустующую парту, сожалея, как много не успел узнать и спросить, то потом попросту забыл. О стройной фигуре, вышагивающей по коридору, как по красной дорожке; по обидным обзывательствам и толчкам в плечо. Как будто всего этого никогда и не существовало в его пресной бесполезной жизни. И вот Драко Малфой стоит перед ним. Мёртвый, но между тем невероятно живой. — Как это… как это произошло? — прошептал Гарри, бегая по лицу напротив судорожным расфокусированным взглядом. — Произошло что? — Драко переступил с ноги на ногу, выглядя ошеломляюще неуверенно. — Если тебя интересует, меня пришил конкурент отца. Из-за бизнеса. Денег. Много чего, на самом деле. Не то чтобы я не желаю просвещать тебя во все семейные подробности, но нужно ли оно сейчас? И замолчал. Гарри медленно кивнул. — Почему я забыл тебя? Почему все забыли? Почему ты здесь? Драко опустил голову, комкая пальцами край пиджака. — Сразу после похорон сюда пришёл странный мужчина. Я не знаю, что он делал, то есть я, конечно, видел, но как будто не своими глазами, как будто кто-то просто отдал мне эти воспоминания… — Драко вдруг затрясся и охватил себя за плечи, отчаянно пытаясь успокоиться, — потом я оказался здесь и уже знал, что обо мне забыли все, кроме родителей. Беспомощно хлопая глазами, Гарри внимал его рассказу и всё больше отказывался верить в происходящее. Призраки, алхимики… не может быть, чтобы это существовало на самом деле. Но ведь Малфой… мёртвый Малфой, испортивший ему большую часть школьных лет, стоит сейчас перед ним и неуверенно перебирает пальцы, кусая неестественно бледные губы. Такие бывают только у покойников. И как Гарри, работающий с ними изо дня в день, не сообразил сразу? — Почему только я вижу тебя? — Я догадываюсь… пойдём. И схватил его под локоть, утаскивая обратно по тропинке. С трудом передвигая окоченевшие от холодного ужаса ноги, Гарри уставился на идеально ровную спину, ухватывая за хвост одну-единственную мысль: интересно, как он, чувствующий прикосновения то ли призрака, то ли восставшего покойника, выглядит со стороны? Как местный сумасшедший, ведущий задушевные разговоры сам с собой? Или ещё хуже? — Мы пришли. Увидев перед собой свежую яму, над которой некоторое время назад трудился он бок о бок с товарищами, Гарри замер, каким-то внутренним радаром улавливая, что от него требуется. К горлу подкатила тошнота. — Мне страшно, я не хочу… — судорожно обернулся он к Драко, на что тот лишь жестоко усмехнулся, и это не была усмешка превосходства, лишь искренняя издёвка над последней фразой. — Не обманывай себя. Ты знаешь… чувствуешь, тебе здесь не место. Как, возможно, было и мне. На другой стороне… лучше. Дождь начал накрапывать, слишком быстро перерастая в ливень. Стащив очки и сунув их во внутренний карман куртки, Гарри прищурился, вглядываясь в темноту вырытой им же ямы. Ладонь обожгло холодом. Драко крепко сжал её в своей. — Ну же, Гарри, помоги мне, помоги себе. — Откуда ты знаешь, что там лучше? — не поднимая глаз, спросил он, громко сглатывая. — Я видел. Одним глазком. Тебе понравится. Обещаю. — Ладно. Последнее, что почувствовал Гарри — сильный толчок в спину. А последнее, что увидел — землю, сыпящуюся на него сверху. После не было ничего.