Строчками

На улице – весна. Ручьи, лужи… Грязь. На календаре - середина зимы. В универе – запара, долги, зачеты. У Эни все руки в царапинах, погрызенный карандаш и круги под глазами. Она читает стихи вслух в пустой квартире, и ей в ответ звучит эхо. Эни читает себе чужие стихи, чтобы хоть как-то заполнить пустоту внутри. Выхватывает отдельные фразы и все ищет в них то, чего не может найти ни в чужом, ни в своем. Нечто, что все время выпадает, все время… мимо. Это сидит внутри, в это молчаливой пустоте, и, видимо, не хочет звучать. « Этот февраль не оставит мне шанса выжить» Ветер треплет волосы, и кончики пальцев будто покрыты инеем. Эни … все равно. Река в их городе никогда не замерзает полностью – мелкая рябь бесконечно бежит по темной глади, затягивает, уносит ее куда-то очень далеко. Смотреть не хочется. На воду, на облака, - в никуда. Прикрыть глаза – и чувствовать. Кажется, что если пропустить через себя этот ветер, пропитанный весной, то она на самом деле войдет в нее. Поместит вовнутрь – куда-то в район солнечного сплетения, прямо между ребер, - большое и теплое солнце. И эта далекая звезда согреет, подарит веру, вернет потерянную цель. Весна не приходит. «Дети уходят из города к чертовой матери. Дети уходят из города каждый март» Эни очень хочет уйти. Ей чудится в этом запах свободы, счастья. Дорога под ногами, и все проблемы – к чертовой матери. Эни уже уходила однажды. Меняла города, скрывалась от мира в лесах, исчезала из жизни молча – не спросив ни о чем. Не думала даже – помнят ли о ней. Эни уходила к чертовой матери, но то ли она больше не была ребенком, то ли направление выбирала не то, а может и вовсе просто не дошла. Но она уходила к чертовой матери, а находила столько же боли, что и там, откуда она ушла. Эни сама есть боль, и бежать ей некуда. «Знаешь, я не хотела быть сильной. Просто сердце зачем-то болело. Улыбаюсь обманчиво мило. Вру, конечно. Я очень хотела». Эни знает строки наизусть и понимает, что может читать их честно – про себя. Это то, чего она так хотела несколько лет назад – быть сильной. Теперь Эни не умеет быть слабой, смотрит на протянутую руку, как на змею, и справляется сама. Эни выкована из стали. Она не воет от боли, кусает губы до крови, но идет вперед, потому что должна. Эни не имеет права на остановку и отдых, на жалость и на помощь. Она справится или умрет. Выбор прост. Эни не знает, чего в итоге хочет сильнее - победить в этой гонке или окончить ее. Эни… бесконечно устала бежать. «Ну зачем тебе эти боль, и сомнения, и тоска. Ну оставь, ну пожалуйста, мне оставь…!» Люди тянутся к Эни, делают шаг вперед, но она старательно отступает и перечитывает усталые строки своих же стихов. Странно, как складывается, - раньше они были о ком-то, о чем-то, к кому-то неведомому и далекому, а теперь пришло время, когда Эни знает, кому. Пришло время, когда она читает свои стихи, как чужие и они правда наполняют собой ее внутренности. Изломанные, агрессивные, потому что «я ранена, - давай же, подходи», потому что «мне больно – не трогай меня». Потому что « я предупреждала, и мне плевать, если ты не поверил». Эни смеется хрипло, крутит между пальцами сигарету – потому что, ну пошло оно все, пошло оно все к черту! Курит, давясь горьким дымом, и пьет из горла дешевый портвейн. Мерзкий вкус остается на языке. Плевать. Под ногами, - не так уж и высоко лететь то, - ледяная вода, из которой не выплыть, весенний ветер разносит над рекой ее смех, и где-то на берегу, встречая рассвет, поют птицы. Эни, конечно, не собирается прыгать вниз. А впрочем… Ей все равно.