Жизнь в диссонансе

(Январь 1999) — Пить будешь? — Решил не торопить события перед ужином, Поттер? Напомнить тебе, что ты мне не нравишься? Поттер закатил глаза. — Я хотел поговорить насчет вашего содержания. Уже месяц прошел с... — Содержания? — Ага. — Поттер не сводил с него взгляда, и Драко, склонив голову, медленно поднял брови. — Содержание. Деньги, которые Министерство еженедельно выделяет вам из вашей же ячейки. Средства на жизнь. Драко нахмурился, внутри всколыхнулось раздражение. — И ты ждал целый месяц, чтобы мне об этом сообщить? — Тебе сообщили при освобождении. Это не моя обязанность. Захлопнув рот, Драко стиснул зубы. Он даже не удивился. Ненависть, окружавшая его в Министерстве, казалась живой, чужое презрение в свою очередь распаляло ярость, с которой за два с половиной года Драко сроднился. Все считали, что ему до конца дней место в Азкабане и что деяния матери не должны оправдывать сына. Драко хотелось быть таким человеком, который поставил бы их всех перед выбором, какой пришлось делать ему, и посмотрел бы, что они тогда сказали бы о трусости, храбрости и самой возможности принятия решения. Как бы встретились с человеком, который не был злым в привычном понимании, и попытались стать таким злом, чтобы сотворить добро, спасти жизнь любимых людей. Как бы жили в доме с тем злом и выжили, а не беспричинно погибли. Ему хотелось поставить их на свое место и наблюдать, узнать, что делает их частью чертова высшего блага, которое позволило бы им справиться лучше. Хотелось разобраться, что с ним не так, раз он не подошел ни одной из сторон. Но у Драко крайне редко получалось быть человеком, которым он себя видел. — Ты забыл. — Я не забывал, — огрызнулся Драко. Поттер скрестил руки. — Ладно, — казалось, он вот-вот задаст вопрос, но Поттер передумал либо решил пойти в обход: — Я заметил, что ты не получаешь содержание, так что... — он направился к левой двери, Драко пошел за ним, так и не сняв мантию. — А ты думал, мы бросаем людей без денег на произвол судьбы? Поттер обернулся — Драко вскинул бровь — и пробормотал: — Забей. Завидев голову в обрамлении буйных кудрей, Драко встал как вкопанный, проскрипев по полу подошвами. Лицо девушки закрывала книга, но образ создавался настолько грейнджеровский, что даже мысли не возникло, будто это кто-то еще. — В другой раз. Поттер прекратил якобы незаметно шарить в бумагах. — Что? — Решим вопрос в следующий раз. Драко скользнул взглядом по фиолетовой обложке, поверх которой за ним украдкой следила Грейнджер. Она обернулась к Поттеру и нерешительно опустила книгу на колени. — Я... на кухню схожу. За... водой. Очень хочется пить. Откашлявшись, Грейнджер подцепила со стола потрепанную закладку с моргающей совой, положила между страницами и, захлопнув книгу, сунула ее подмышку, а покидая комнату, успела дважды глянуть на Драко. — Спасибо, Гермиона, — негромко поблагодарил Поттер, не сводя глаз с Малфоя. Непосвященных этот пронзительный взгляд мог и запугать. Поттер убил Темного Лорда по счастливой случайности, столь редкой, что о ней впору слагать легенды. Он не был сильнее других — просто так распорядилась судьба. Благодаря конкретной цепочке событий и верному времени Поттер оказался роковой случайностью в случайном самоубийстве Темного Лорда. Поттера Драко не боялся и впечатлен не был, хотя любому — с чувством самосохранения, но без палочки — стоило бы вести себя осмотрительно. — По-прежнему имеешь что-то против маглорожденных? — Драко ответил злым взглядом, но Поттер выдерживал и не такие. — Я думал, до тебя наконец-то дойдет. Ты тупоголовее... Крэбба, Гойла, Уизли. Из груди волной поднялся гнев. — Мои проблемы с людьми возникают не из-за крови, Поттер. Для Драко конкретную проблему представлял кое-кто темноволосый и тупоголовый, а за ним стояла бо̀льшая часть мира и все, что Малфой не мог контролировать. — То есть ты не поэтому против присутствия Гермионы? — Я не про... нет. У него не было проблем с Грейнджер. Во всяком случае, не в привычном смысле. Не в том, который поддавался пониманию. Временами Драко казалось, он должен ее ненавидеть, но затем накатывало ощущение, что у него нет сил ненавидеть ее за то, чем она не должна была быть. Заучка Грейнджер раздражала, но если бы он ненавидел ее как раньше — а иногда казалось, что и сейчас следовало бы, — он не стал бы мешать Крэббу. У него внутри перемешалось слишком многое, в чем требовалось разобраться, изучить и расставить по местам. За это Драко еще не брался: не испытывал особого желания да и сомневался, что вообще когда-нибудь приступит. — Давай уже к делу, Поттер. () Уставившись на Борелли, Гермиона помотала головой, затем — еще раз. — Наркотики? — Наркотик, ага. Пока был под прикрытием, пару раз видел эффект. Забористая штука. Гермиона покачала головой. — Так. Ладно. То есть ты говоришь... Борелли выглядел удивленным не меньше Гермионы. — Информация проверенная, считай, что факт. Что такого у тебя на него есть, что ты не веришь? — Я такого не говорила. И вообще не могу это обсуждать. Значит, Гаррисон Блэк... наркоторговец? — Он не торгует. Как минимум с теми, кого я знаю и кого знают мои знакомые. Но его имя я слышал только в связке с «Эйфорией», правда, видеть его никто не видел. Так что он не мальчик на побегушках. Скорее всего, он ее изготовил. Гермиона не может придумать ни единой причины, с чего Малфою создавать наркотик, разве что возникла нужда в деньгах. Или же средство было как-то связано со всем, что уже значилось в его деле. Гермиона вытащила из стопки чистый пергамент и схватилась за перо. — «Эйфория». — Это зелье, которое вызывает... — Ага. — Около ста галлеонов за флакон, одну дозу, — сообщил Борелли. Гермиона, сидя с круглыми глазами, записала информацию. Если Малфой зарабатывал на зелье и жил в магловском мире, то с каждого флакона он имел около пятисот фунтов. — Подпольные распространители видят в «Эйфории» только одну проблему — три дозы, а дальше, сколько ни пей — все бесполезно. Гермиона подняла взгляд. — Четвертая доза не действует? — Не-а. Никаких эффектов, ни положительных, ни отрицательных. — Вообще? — спросила она, и Борелли кивнул. — Состав знаешь? — Без понятия. — Откуда ты вообще услышал о Гаррисоне Блэке? — Какой-то дилер о нем упомянул. Я был с одной группой, мы не смогли найти одного из дилеров, так что пошли кое-куда, и там кто-то про него спросил. — Он там был? — Нет. — Где это? Борелли достал из ее коробки перо, подтянул к себе пергамент и нацарапал имя с адресом. (Январь 1999) Та женщина снова появилась на кладбище, ее руки выводили в воздухе странные фигуры. Драко решил, у нее не выходят чары, но подозрительность взяла свое, и он двинулся в ее сторону. Женщина разговаривала, ветер доносил лишь неразборчивое бормотание. Драко подходил ближе, как можно легче ступая по снегу, пока не разобрал имя на надгробии. Он поглубже засунул руки в карманы. Ветер задувал в уши, оглушая таким звуком, будто сквозь него пролетало привидение кузины. Драко не был с ней знаком. Это знакомство, случившееся бы в одной из несбывшихся вероятностей его прошлого, никогда не казалось важным. Иногда он об этом жалел. Его жизнь под влиянием тысячи мелочей могла измениться и принять иное направление, нежели то, какое определила ему другая тысяча мелочей. Кузина была одной из них. Такой, что стала заметна лишь после исчезновения. Заметна ему. Не ей. Драко отвел взгляд от мелких слов, выгравированных над двумя именами, и остановил его на чужом капюшоне. () Удивление. Похоже, Гермиона впервые застала Малфоя врасплох, поэтому присудила себе маленькую победу. Он, видимо, не расслышал за спиной шагов из-за ритмичной пульсации музыки. Иначе бы удрал. Гермиона протянула ему купленный у стойки виски. Она думала попросить бренди, но побоялась, что спалится, показав, что осведомлена о его предпочтениях. Он оглядел ее, потом — бокал и, нехотя приняв угощение, всмотрелся в содержимое. Малфой скорее отставил бы его в сторону, чем выпил. Он слишком параноил, что не делало его легкой добычей, но Гермиона все равно не добавила в виски ничего лишнего. А стоило бы. — Филис, — представилась она настолько низким голосом, какого могла достичь без помощи зелья. — Похоже, ты заскучал. — Похоже, наблюдательность — не твой конек. Вспышка раздражения заставила ее поджать губы. — Но ты даже сидишь один. — Целенаправленно. Господи, ну что за свинья! Под внимательным взглядом Малфоя Гермиона постаралась прикинуться простодушной. — Лучше посидеть со мной, чем одному, я скрашу тебе компанию. — Правда, что ли? — пробормотал Драко, быстро оглядывая ее лицо. Острый взгляд, непроницаемое выражение — Гермиона нервничала все сильнее. — Что тебе нужно? Его взгляд опустился ниже ее лица, и ей дважды пришлось себя одергивать, чтобы не скрестить на груди руки. К делу так к делу. — Мой друг, — она неопределенным кивком показала за спину, — сказал, у тебя можно достать «Эйфорию». Ты же Рон Уилсон? Драко посмотрел на нее с едва заметным удивлением. То ли из-за того, что она знала о его связи с зельем, то ли потому, что назвала неверным именем. Гермиона не собиралась дожидаться, пока он ее раскроет или узнает, что ей известен настоящий псевдоним, и обернет ситуацию в свою пользу. Слишком многое оставалось нераскрытым. На мгновение Малфой будто смирился, но тут же вновь стал просчитывать варианты. Его взгляд был направлен куда не следовало, и Гермиона не собиралась это терпеть. Ему повезло, что она под прикрытием. — Так что с зельем? У Малфоя дрогнули губы, будто он сдерживал улыбку. Плохой знак. — Понятия не имею, о каком зелье ты болтаешь и почему твои друзья думают, что могут его у меня найти. Ты вроде бы хорошая девушка, Филис. Иди лучше домой. — Я не «хорошая». Какого черта? Ее как будто сравнили с собачкой, которая поймала палочку. Малфой все-таки улыбнулся, но, моргнув, Гермиона едва не упустила эту улыбку. Удерживая ее взгляд, будто долгим зрительным контактом мог убедить в своей правоте, он произнес: — Я не продаю «Эйфорию». Гермиона готова была поверить. — Чем тогда ты занимаешься? Обмениваешь ее на что-то? Вскинув левую бровь, Малфой потянулся — Гермиона напряглась — и подушечками пальцев прочертил дорожку по ее шее, наблюдая за движением большого пальца вдоль ее челюсти. Сердце забилось сильно, до боли. Она буквально закаменела, но затем он придвинулся ближе и за шею дернул ее на себя. Гермиона ладонями уперлась ему в плечи, не позволяя притянуть себя ближе, вцепилась, споря сама с собой, успокоиться или оттолкнуть его. Его палец скользнул под подбородок, приподнял, а губы замерли, едва не соприкасаясь с ее губами. Розовые, полные, по краям рта — морщинки, возникшие от смеха, на щеках — легкая небритость. — И что ты готова предложить взамен? В животе свернулось темное чувство, возникла мысль, часто ли ему случалось задавать такой вопрос. Часто ли он предлагал такое женщинам, раз так легко спросил об этом ее. Гермионе захотелось его ударить. Малфой не удивился ее разозленному виду и посмел ухмыльнуться. Он играл и этим злил только сильнее. — Я не продаю, не меняю и не поставляю «Эйфорию», — низким, размеренным голосом сообщил он. Последовало невесомое прикосновение к бедру, Малфой склонился ближе, задевая ее грудью. Гермиона тяжело выдохнула. Он чуть повернул голову, расслабляя руку, лежащую на ее шее. Мазнул губами по щеке, согревая дыханием ухо. Почти уткнувшись носом ему в шею, Гермиона зажмурилась, вдыхая его аромат. — Вижу, ты поняла, что даже маску можно узнать. Осталось сообразить, что ты выдаешь себя еще и действиями. Малфой отступил, ладонь соскользнула с шеи, а Гермиона, с секундной заминкой разобрав намек и протянув руку, качнулась за Драко. И уперлась в стену. Воздушную стену, за которой отчетливо виделся Малфой. Гермиона взглянула на него широко раскрытыми глазами и толкнула преграду сильнее. — Честное слово, «Гермиона» и само по себе то еще имечко. Ты могла стать кем угодно, а остановилась на Филис? Выбрала хотя бы... — Что? Кто? — Гермиона оглянулась: за разворачивающейся сценой наблюдали зрители, поэтому она не могла без помех снять чары. Все равно Драко успеет уйти. — Ты как ребенок, который собрался играть в «сундучки» на вечере покера. Тебе, может, и повезло, Грейнджер, но шансов не было. Она одарила его раздраженным взглядом. — Не представляю, о чем речь. Ты совсем рехнулся. Он пожал плечом. — Возможно. Но ты единственная, кто пальцем пытался проткнуть мне грудь, да и этот зазнайкин тон невозможно сымитировать. В тебе все кричит о Грейнджер, а я всегда знал тебя лучше, чем тебе казалось. — Ты путаешь, — отозвалась Гермиона, потому что не в ее правилах было сдаваться. Малфой вглядывался в нее долго, пристально, словно мысленно развеивал чары иллюзии. — Иди домой, — повторил он. Гермиона проводила его взглядом до поворота, бессмысленно сжимая в потной ладони палочку. Малфой не оглянулся. (Январь 1999) Драко поднял взгляд от мыльной пены на руках к зеркалу. Перестал хмуриться и наклонился ближе к отражению, заметив на лбу тонкую линию. Морщинка. Изучил ее, разлет бровей, небольшой шрам на правом виске и тяжелые веки в синих прожилках. Окружающую зрачки радужку, из темно-серого переходящую в серый и оттененную черным по контуру. Левый глаз то ли оказался чуть-чуть больше правого, то ли Драко так сощурился. Изучил нос от переносицы до кончика, линии скул, губ, челюсти и подбородка, морщины вокруг рта. Прорезались ли они давно, а он просто не замечал, или возникли, пока он не решался заглянуть себе в глаза в отражении? Быть может, сказались потерянный вес и заключение в тюрьме, которая и сделала его другим, скрыв промежуточные результаты. Драко должен знать о себе все: от цвета глаз, губ, кожи до последней морщинки. Его не должна пугать собственная внешность, он не должен удивляться — он должен точно знать, как выглядит. Но изменения редко кажутся постепенными — они дают о себе знать ударом под дых. Быть может, Драко сам себе придумал, что после всего случившегося должен выглядеть по-другому. Что теперь в нем должно обнаружиться нечто незнакомое, к чему нужно привыкнуть. Он выключил воду, соскользнув мокрыми пальцами с крана, и продолжил всматриваться в зеркало. () Гермиона одиннадцать раз изменила внешность, с каждой попыткой становясь все менее похожей на себя. Изо дня в день она училась новым движениям рук, новой походке, привычкам. Имитировала разные акценты, выражения лица, манеру речи. Гермиона всегда была той, кем создали ее жизни и опыт. В какой бы ситуации, перед каким бы выбором ей ни приходилось оказываться, она никогда не искала в себе другую личность. Даже с друзьями, которые, как ей думалось, видели в ней человека, которым она хотела быть. Она всегда и везде была Гермионой, кем бы ни считали ее при этом остальные. Так как же человек становился тем, кем никогда не был? (Январь 1999) Под взглядом Грейнджер Драко подавил порыв переступить с ноги на ногу и уставился на нее в ответ, на лице не дрогнул ни один мускул. Приходить раньше назначенного времени он больше не будет. — Я тебя проведу. Или ты сначала поешь? Значит, Поттер ей растрепал. Они, наверное, ничего друг от друга не утаивали. И наверняка воспринимали как тяжкое предательство тот факт, когда один из них не сообщал остальным, что отправляется в отпуск. Они полагали вполне нормальным обсуждать режим сна, проблемы с желудком или какую обувь надеть — все то, до чего другим не было никакого дела. Они представляли собой странную смесь ингредиентов, которые Драко и не подумал бы смешивать. Следить за этим варевом было бессмысленно и в то же время захватывающе, но он поостерегся бы пить получившееся зелье. И никогда бы не стал его частью. В мире, который они создали, Драко и так существовал с трудом. — Вряд ли, раз уж я здесь. Драко не разобрал, что сквозит в ее тоне, но обиды не расслышал. — Что бы ни писали в газетах, ты не настолько важная, Грейнджер. Теперь вот он ждал ответной реакции, но Грейнджер лишь скривилась. Внимание она ненавидела. Вероятно, оно мешало ей читать. — Именно. Тогда ты остаешься? Грейнджер выглядела самодовольной. Раздражающе самодовольной, начиная с наклона головы и усмешки и заканчивая выжидательным взглядом. Только лишь по этой причине Драко расстегнул мантию, и они уставились друг на друга. — Что предложишь? () Гермиона постучала пальцем по стопке листов со списком всех недавних покупателей в аптеке Гернхарта. Она знала, что, если Малфой варит зелье — так гласили слухи, да и сам он не отрицал лишь эту часть, — откуда-то же ему нужно брать ингредиенты. Гермиона начала поиски с Кента, единственного места, где вообще встретила Драко, и наконец что-то откопала. Так вышло, что возлагала надежды она на совершенно другое. Когда появился мужчина постарше, который мог приходиться молодому парню отцом, тот с облегчением отвел от нее обеспокоенный взгляд. Мужчина с ярко-голубыми глазами чуть горбился. Зайдя за прилавок, он вежливо улыбнулся: — Чем могу вам помочь? — Как вы знаете, в Министерстве требуют, чтобы аптеки отправляли списки покупателей, которым продают... — Знаю. Мы держим записи только за последний месяц. Хранить дольше ужасно неудобно. — Да, но вопрос не в этом. В ваших записях говорится, что у вас числится... — в волнении сжав губы, Гермиона заглянула в бумаги, — сотрудник по имени Рон Уилсон. — Да, да. Она вскинула брови. — Рон Уилсон? — Зелья варит. — Понятно. А он примерно такой?.. — Гермиона махнула над головой. — Блондин, бледный, с серыми глазами, шрам еще вот... — Он самый! Хороший парень, хороший зельевар. Присылает заказы совой. Предпочитает жить уединенно, ну вы понимаете. С ним какие-то проблемы? Огромные, учитывая, что Малфой не пользовался этим именем, пока Гермиона сама его не озвучила. Драко явно пытался пустить ее по ложному следу и помешать узнать про Гаррисона Блэка, пользуясь ее предположительной неосведомленностью. Умный, подлый, коварный манипулятор... Злиться было бессмысленно, Гермиона лишь подтвердила свои догадки. Пару месяцев назад она бы даже поверила, что он поселился в уединении и варит зелья для местной аптеки, чтобы было на что жить. Малфой наверняка рассчитывал, что она купится на эту байку, ведь «так хорошо ее знал». Это время прошло. — Знаете, где он живет? — Боюсь, нет. В следующий раз могу передать ему ваши кон... — Нет, не нужно. Спасибо. А, еще кое-что: сколько он у вас работает? Мужчина в первый раз отвел глаза. — Месяцев девять уж будет. — Ясно. Будь это кто другой, Гермиона заподозрила бы Империус, но Малфой, скорее всего, заплатил за ложь. Она хотела напомнить мужчине, что чревато врать сотруднику Министерства, но в этом не было особой необходимости. Рон Уилсон — это дохлый номер, и куда бы Драко ее ни вел, она не уступит. И найдет Гаррисона Блэка, не успеет он и глазом моргнуть. (Январь 1999) С грохочущим сердцем Драко остановился перед входной дверью. Если бы кто-то прорвался сквозь охранные чары, Министерство не потрудилось бы постучать. Последний раз явно об этом свидетельствовал. Кто еще мог тут взяться? Когда в дверь снова бухнули кулаком, Драко качнулся назад, оглянувшись на стоящий у выхода канделябр. Искры раздражения от отсутствия палочки распалили едва улегшийся гнев, что полыхнул внутри в полную силу. Чувствуя в пальцах покалывание, предшествующее беспалочковой магии, Драко сделал шажок к стойке с канделябром, так чтобы загородить себя дверью, когда ее откроет. Придержал створку настолько, чтобы увидеть в проеме половину лица, но и этого хватило. — Где твой домовик? — Где-то прохлаждается. Чего тебе, Поттер? Поттер поежился и растрепал шевелюру, стянув при этом капюшон. — Гермиона собиралась прийти... — гнев вспыхнул с новой силой, на секунду заглушая все звуки, — ...решили... Ну и я пришел вместо нее. — Поттер дважды моргнул. — Тебе нужно заполнить бумаги, так что я пришел, — медленно повторил тот, глядя весьма выразительно. Драко нахмурился и, сделав два шага назад, раскрыл дверь. Поттер ввалился в дом, оставляя за собой следы из снега, воды и грязи. Драко толчком захлопнул дверь, ожидая, с какой стороны Поттер подступится к разговору. Если тот явился защищать честь Грейнджер перед великим злом в лице Драко Малфоя, ему самому придется выслушать добрую сотню слов, которую Драко подготовил, уже покинув дом Поттера. Для него сойдет и вариант попроще. — Ты готов? — Что? — Ты зашел ко мне ради ссоры с Гермионой или ты собирался пойти к матери? — Я склонен верить, что это она оказалась у тебя ради ссоры со мной, — отрезал Драко. Поттер пожал плечами. — Рано или поздно это должно было случиться. Драко не понаслышке знал о том, что бывает неумолимо и неудержимо. И сомневался, что бессмысленный и беспощадный треп Грейнджер должен был случиться. Она могла оставить свое мнение и предположения при себе и отвалить. Ему и стоило так поступить. Стоило уйти, будто спор с ней того не стоил. Будто она ничего не стоила. — Малфой? — Пойдем. () Гермиона с удивлением подняла голову, когда в дверях показался Борелли, и, заглянув ему за спину, взмахом руки пригласила войти. Он закрыл дверь пинком, наверняка оставив на дереве отпечаток ботинка. Гермиона хмурым взглядом проследила за его ногой. — Ты еще занимаешься делом Блэка? — Вроде того. — Что ты нашла в моем образце «Эйфории»? Она покачала головой, обозревая заваленный горами бумаг стол. Список ингредиентов был погребен где-то там. — Горькая полынь, абиссинская смоковница — большая часть того, что используется в Эйфорийном эликсире... — Нет. Эффект от «Эйфории» похожий, но она... вызывает счастье не только в голове, но и в теле. Ты не начинаешь петь, не танцуешь, никакой активности, но... скажем прямо: эффект такой, будто изнемогаешь от экстаза. От оргазма. — Да, я догадалась по словам об экстазе, — откашлялась Гермиона, ища на пергаменте свободное место. — Тело просто поет, чувства обострены... Ну ты поняла. Действие настолько сильное, что человек в это время вообще не может ничего сделать. Удовольствие и эйфория ошеломляют. По крайней мере, если принять полную дозу. Подозреваю, в составе есть что-то незаконное, либо создатели считают, что Министерство не позволит вывести зелье в свободную продажу. Глаза Гермионы остекленели, она прекратила писать. В памяти мелькнул хвост давно забытого разговора. — Или не доверяют министерским процедурам, предпочитая их просто обходить. — Что? Она покачала головой. — В зелье нет ничего незаконного. Только вот кое-что... — Вызывает видения? — закончил Борелли, чем ее удивил. Громко вздохнув, он подтянул рукав, сверяясь с часами. — Недавно у «Эйфории» вышла бракованная партия. Или кто-то пытался создать ее сам. Эффект оказался слабее, и не обошлось без опасных побочек. Зелье вызвало жестокие видения, а состояние эйфории привело к тому, что люди решили, будто поступают правильно. И раз зелье не лишило их подвижности, они смогли действовать в соответствии с видениями. — Господи, — пробормотала Гермиона, захлопнув папку, так как места для записей внутри не осталось. Она не собиралась в ближайшее время делиться подробностями, но ситуация вышла из-под контроля. — Никто не умер. Без ранений не обошлось, но кто пострадал, не известно. В тех кругах не болтают. — Долго скрывать не выйдет. Только хуже будет. Придется всему отделу сообщить... — Партия исчезла. Лихорадочный скрип пера прекратился, план действий и информация остались недописанными. — Что? — Выкупили. По слухам, Гаррисон Блэк скупил всю партию, видимо, потому что покупатели боялись попасть на брак. Или потому что, — Борелли махнул рукой, — Отдел обеспечения магического правопорядка спустил бы на него всех собак. Одно дело, если какое-то зелье вызывает эйфорию. Если под его влиянием начинаются драки — жди мракоборцев. Гермиона, уронив перо, прижала пальцы к середине лба, где зарождалась боль. Глубоко, с дрожью вдохнула и размеренно выдохнула. — Ладно. Партия точно исчезла? — Бесследно. Поверь, зелье искали. — Ну конечно. Любыми средствами получить то, что позволит подчинить себе других и заставит их страдать. — Я постараюсь достать тебе другую дозу, но если не выйдет... — Борелли указал на ее перо, и Гермиона опустошила папку, прежде чем передать ее с пером коллеге. — Найдешь Клема по этому адресу. Белый, выглядит так, будто его нос пытается сожрать рот. Увидишь его, поймешь, о чем я. — Ты сказал, мне вряд ли продадут. — В темных кругах «плохая» репутация не значит «хорошая». — Борелли вернул ей папку. — Так что продавать станут всем, кто интересуется. Разглядывая адрес, Гермиона кивнула уходящему сослуживцу. Стараясь унять волнение, несколько раз глубоко вздохнула, убеждая себя, что беспокоиться не о чем. Ей не придется признаваться во всем отделу, когда она даже напарника своего не поставила в известность о деле. Вот только причин для беспокойства было множество, и Гермиона едва представляла, с чего начать. Схема. Ей нужна схема, разноцветные маркеры и пустая стена. (Февраль 1999) В мэноре царила тишина, которая ударяла по ушам, точно вибрацией гонга. Тем оглушительным, абсолютным безмолвием, которое опускалось на город ли, дом, человека после взрыва. Оно опустошало кости, пролетало сквозь них со свистом, делая все движения скрипучими, бессильными. Тишина сопровождала его повсюду. Драко держался подальше от мест, где в витринах висели и кружились предметы, намекающие на наличие внутри хоть сколько-нибудь темномагических товаров. Он посещал места более яркие, где и себя помнил таким же. В тех местах было шумно, но тот шум дисгармонировал с Драко, а не включал его в себя. На Драко никто не обращал внимания. Ему доставались случайные, мимолетные взгляды, будто среди всего шума он был лишь очередным звуком. Ему стало трудно ощущать себя живым, а не просто воспоминанием, за которыми он сам проводил время. Поначалу это состояние дарило ощущение свободы, а позднее — смерти. Он не жаждал внимания. Время, когда Драко его требовал, прошло. Тогда казалось, что требование оправдано, что он заслуживал уважения за один лишь факт существования. Теперь Драко всего-навсего желал, чтобы его увидели. Иногда, в тишине, он задерживал дыхание, пока не начинало жечь легкие, а инстинкты не заставляли глотнуть кислорода. Потом Драко вспоминал свои надежды. Ночи, когда проваливался в сон, дрожа от страха, совершал то, чего больше ни за что не совершит. Дни, когда был уверен, что умрет, видя трясущуюся руку отца, опущенное лицо матери и буравящий взгляд красных глаз, который промораживал до костей. От того холода до сих пор не получалось избавиться. Драко надеялся на другой шанс. На жизнь, которой будет доволен. Теперь он понятия не имел, что делать с этим шансом. Драко поднял взгляд от тарелки, встречаясь глазами с Грейнджер, веселой по непонятной ему причине. Грейнджер сохранила наивность. И иногда Драко хотелось отхватить кусок и себе, чтобы вспомнить, что значит быть ребенком. Чтобы улыбаться ветру, удивляться размаху лягушачьих лап или оттенкам грозового неба, озаренного молниями. Эта мысль побудила его покоситься на шрам Поттера. Тот символизировал нечто дикое и необузданное, превосходящее их самих, что в свою очередь превзошел Поттер. И Драко не в первый раз задумался, какого черта он здесь забыл. — Гарри, где ты взял этот шпинат? Поттер удивился: — В супермаркете. — А ощущение, что нарвал травы во дворе, — заметил Драко. — После того, как ее втоптали в грязь, — сморщилась Грейнджер. — Неудачная поставка, видимо. А вот курица очень вкусная. Грейнджер выжидательно, с надеждой посмотрела на Драко — ни разу в жизни она не глядела на него именно так. Он не мог первым разорвать зрительный контакт, пока она сама не отвернулась, и проследил за ее взглядом от себя до Поттера. — Съедобно, — пробормотал Драко. — Отлично, — проворчал Поттер. — В следующий раз готовит Малфой. — Что? — Вилка Грейнджер звякнула о тарелку. Ответ застрял у Драко в горле. Под его взглядом Грейнджер откашлялась. — Я приготовлю. — Что? — раскрыл рот Поттер. Драко ухмыльнулся. () Здание зияло разбитыми окнами, фасад обвалился, по периметру валялись осыпавшиеся кирпичи. Охранные чары оказались слабыми, ставя под сомнение наличие чего-либо ценного внутри, голые стены и редкая мебель будто старались убедить в этом же. Гермиона поверила бы, не знай она, что самое лучшее или самое худшее зачастую прячется за видимостью пустоты, созданной, чтобы проходящие мимо не заметили, отвернулись, ушли искать в другом месте. Первый этаж был полностью заброшен, с разных сторон пустого зала виднелись проходы в другие комнаты и три лестницы, одну из которых разломало напополам. По центру потолка чернела дыра, и без нее Гермиона не услышала бы хлопок двери и последовавшие шаги. Она прикинула, откуда идет звук, и скрылась в комнате у лестницы, к которой приближался человек. На полу валялся стул и обломки картины, Гермиона, вцепившись в палочку, аккуратно обошла какие-то осколки. Стены были частично разрушены, но она забилась в угол и отменила Люмос, оставшись в темноте. Ждала, стоя молча и неподвижно, пока не застонала тяжелая дверь, щелкнул замок, и только потом выбралась к лестнице. Гермиона направила палочку, чей кончик тускло светился, вниз, непрестанно оглядывая трещины в полу и окружающую темноту. Другим источником света служила тонкая полоса, пробивающаяся из-под двери. Гермиона с осторожностью обогнула дыру, поглотившую большую часть этажа. Из-за двери не доносилось ни звука, а охранные чары оказались даже проще, чем на входе. Гермиона быстро повернула ручку, не дав себе задуматься над тем, заметил ли человек за стеной, что чары сняты. Приоткрыв дверь наполовину, она с палочкой наизготовку ступила внутрь, оглядывая помещение. В крови подскочил адреналин. Вдоль стены тянулся стеллаж, заставленный рядами склянок с голубоватой смесью. Под ним были сложены две коробки с черным отпечатком «Рансон» на крышках. Гермиона едва уловила движение на периферии, как дверь захлопнулась, открыв Малфоя с выставленной палочкой. Пространство за его спиной оказалось пустым. Выражение лица Драко неуловимо поменялось, но Гермиона не поняла, чем именно, так как явная злость не угасла. Его палочка опустилась, привлекая к себе внимание, и от удивления Гермиона даже не отступила, когда Малфой на нее шагнул. Отливающая чернотой древесина, острый кончик и серебряный ободок под пальцами. Явно не боярышник, да и его палочка была короче, толще и притуплена. — Какого черта ты творишь?! — рявкнул Малфой, переключая внимание Гермионы на себя. — Тебе повезло, что чары... По мановению палочки ей в руки полетел голубоватый флакон, который он попытался перехватить в воздухе, но опоздал. Гермиона крутанулась для аппарации — Малфой рванул к ней, хватая за руку, отправляя их обоих в водоворот скручиваний и стягиваний. Ударившись ногами об пол, Гермиона споткнулась, втянула воздух. Желудок сжимался, тошнило, она сглотнула ком в горле, обычно предшествующий рвотным позывам. Малфой перехватил ее крепче, то ли удерживаясь сам, то ли удерживая их обоих, и взгляд Гермионы из обеспокоенного превратился в гневный. Драко посмел не обратить на него внимания, с изумлением оглядывая над ее головой комнату. — Зачем ты это сделал? — заорала она. — Я могла тебя расщепить! Чудо, что этого не случилось! Он просто пялился на нее как идиот, которым и был, и Гермиона, вывернув руку, схватила его за предплечье и аппарировала на близкую к Косой аллее улочку. Не стоило перемещаться в собственную квартиру, но в тот момент это место показалось единственно безопасным, куда можно было податься с «Эйфорией». Гермиона сверкнула глазами, но Малфой смотрел на нее все так же странно. Наверное, из-за того, что теперь не осталось никаких сомнений, кто она такая, пусть бы Гермиона и изменила внешность как могла. Она приложила все силы, чтобы не выделяться из тех, кому не впервой бывать в сомнительных местах, но Клем так и не продал ей зелье. — Ты не поменяла охранки. И это все, что он мог сказать? — К счастью для тебя! Иначе расщепление показалось бы сказкой. — И это скоро изменится, так что если ты хотя бы подумаешь забраться ко мне в квартиру, то... — Почему ты не поменяла чары? Гермиона по-глупому раскрыла рот, в горле застряли несформировавшиеся оправдания и слова, которым не позволено было вырваться наружу. Драко схватил ее руку и поднял над головой. Гермиона сжала пустую ладонь в кулак и врезалась в Малфоя, когда тот дернул ее на себя. Другой рукой он залез в карман ее мантии, но Гермиона вырвалась, оттолкнув его. — У меня нет... — Серые глаза сверкнули, она в ответ прищурилась, ощущая, как от его взгляда по спине пробегает дрожь. — Богом клянусь, Драко, если ты попытаешься ко мне забраться, я тебя прокляну. Малфой снова рванул ее на себя, склонил голову, своей яростью заслоняя окружающий мир. — Ты чрезвычайно все усложняешь, Грейнджер. Гермиона задрала подбородок, игнорируя странный ритм собственного сердца. — Может, расскажешь, с чего вдруг ты теперь продаешь наркотики? — выплюнула она. — Ты поэтому ушел? Чтобы... Малфой полез в другой карман ее мантии и тут же бросил на Гермиону злобный взгляд за то, что она шлепнула его по руке, — нырни достаточно глубоко, нащупал бы флакон. — Я не продаю наркотики. Разве я... — Значит, изготавливаешь! Хотя я прекрасно знаю, что ты... — Я не... — Я нашла тебя на складе с этой штукой! Все нити ведут к тебе, так что не отговаривайся! — Я не продаю ее! — Прибыль получаешь? Ты создал «Эйфорию»? Он стиснул зубы, но расслабил пальцы, сжимающие ее запястье. — Я прошу тебя не лезть, — тихо произнес Малфой. — Не слышала просьбы. Он нахмурился, большим пальцем скользнув по ее коже, вдоль линии на внутренней стороне ладони. — У тебя нет дел поважнее? Гермиона отдернула руку, отошла на три шага, пока Малфой снова за ней не потянулся. — Нет. Она ушла домой, обыскала квартиру и поменяла охранные заклинания, а потом спрятала флакон в закрывающийся на ключ ящик. Когда она вернулась в то здание, склад уже опустел. (Февраль 1999) Грейнджер фыркнула. Звук вышел таким, будто какое-то животное готовилось к нападению. — Контроль над ингредиентами позволяет предотвратить их использование во вред. Они опасны. — Не позволяет. Специалисты обычно знают, как приобрести их незаконным путем. Контроль только мешает использовать эти ингредиенты во благо. Поэтому меня удивляет, что ты... — Как ты и сказал, ингредиенты можно приобрести незаконно, хоть... — Не получится, если работать на зарегистрированную компанию или не обладать средствами, чтобы купить в обход. Министерство жаждет участвовать во всем, лишь бы люди перестали контролировать собственную жизнь. Право на использование ингредиентов у Министерства надо заслужить — а никто не должен обладать такой властью. Гермиона покачала головой. — У тебя паранойя. От контроля больше пользы. — Это они так говорят. — Когда кто-то говорит, что для тебя лучше, он не всегда ошибается. Читать Грейнджер бывало легче, чем отличить квадрат от круга. В другое время казалось, она искуснее притворяется наивной, чем действительно наивна. Ее фраза прозвучала слишком к месту, слишком явной была отсылка к его прошлому. Осознав, что сказала, Грейнджер округлила глаза, уши у нее покраснели. Драко отвел взгляд. — Но и не всегда прав. Лучше не верить никому на слово. Поэтому ты и ищешь ответы, проверяешь разные источники. — Некоторым я верю на слово. Или поступкам, которые подтверждают слова. Я доверяю. Драко откинулся на спинку, тонкие ножки стула скрипнули под его весом. — И это не оборачивалось тебе во вред? Грейнджер кивнула, покрутив рукой. — Если оборачивается, я перестаю доверять человеку. Или выясняю, что он считал себя правым и действовал из лучших побуждений. — Она пожала плечами. — Те, кому доверяешь, тоже могут врать. Или вести за собой по неверному пути. Все дело в том, как именно и с какой целью. Если бы Гарри соврал мне, стараясь обезопасить, его нельзя было бы за это упрекнуть. Если бы он повел меня по неверной дороге, потому что считал ее верной, а я бы с первого взгляда не заметила подвоха... Опять же, он не виноват. Но Гарри — хороший человек, и я его люблю. Он мой лучший друг. В детстве, скажи отец ему спрыгнуть со скалы, потому что внизу безопасно и ничего не будет, Драко послушался бы. Но сейчас он знал, что сам отец так никогда и не спрыгнул, и как бы Драко ни верил, что приземление будет успешным, он не знал наверняка. Почему после первой войны отец не изменился? Почему его не выдернуло в неизвестность, почему ничто не сломало все его убеждения? Темный Лорд умер или почти умер, а Люциус остался у власти, сохранил вес в обществе. Но по-прежнему был убийцей, человеком, который пытал и наслаждался местью. Драко знал отца другим. Мужчиной, который — несмотря на непростой характер и ожидания от сына — по-своему его любил. Драко знал, что отец ненавидит, но ни разу не видел проявлений той ненависти, пока не началась война. Ненависть стала идеей, вынудившей Драко верить тому, что ему говорят, повторять слова, смысл которых он не понимал, и закрывать глаза на способности Грейнджер. Ненависть выстилала дорогу к кажущемуся величию, стала причиной, по которой отец ему улыбался, жила в словах друзей. Она была безлична. Как слепое увлечение, вызванное зельем, а не самим человеком. Драко не мог знать того, что было известно отцу: что потребуется, чтобы стать одним из Пожирателей смерти, чтобы участвовать в войне, чтобы верить в превосходство крови. Но Люциус все равно повел его за собой, а затем не осталось даже шанса на побег — ни у кого из них. Драко был готов к неминуемой встрече со своей судьбой не лучше Поттера, но к тому времени, когда он познал, что такое ненависть настоящая, он уже стал ее воплощением. Хватит с него слушать других. Слепо доверившись и прыгнув со скалы, ты все равно упадешь на землю.