Ноль Овна: Сны Веры Павловны

      Проснулся Вий уже отравленным меланхолией. Он ещё не знал отчего, но заметил, что и природа тоже захандрила с утра, обложилась пухлыми белыми тучами. Из окна, оставленного на ночь открытым, дуло теперь неприветливо, тепло вытягивалось через него наружу — даже под одеялом было зябко. Но настоящую причину своей тоски Вий понял, когда спустился в столовую, где увидел Тёму. Тот сидел, устроившись со своими бумагами на краешке огромного обеденного стола. Перед ним светил экраном ноут, среди карандашей и исписанных листов пряталась тарелка с надкусанным тостом и чашка с остывшим чаем. Тёма выглядел очень домашним в коричневой вязанной кофте (явно папиной) и овчинных чунях на ногах (тоже очевидно отцовских). Вий в очередной раз поймал себя на том, что смотрит на Тёму с нежностью. Что его умиляют тёмины круглые ушки, и аккуратная линия среза тонких светлых волос над воротником, и образцовая строгая осанка, и сползшие на кончик носа очки. За Тёмой хотелось ухаживать, хотелось приготовить ему нормальный завтрак, стряхнуть крошки от тоста с его кофты и поцеловать — желательно так, чтобы он забыл о работе и захотел бы продолжения.       Вчера Вий оставил Тёму думать над своим щедрым предложением по поводу соблазнения папы и ушёл спать один. Он был более чем уверен, что Тёма откажется от этого плана, потому что сразу услышал его отклик на свои слова. И это было похоже на эхо в комнате с мягкими стенами. Он, собственно, затем и предложил, чтобы убедиться, что тёмино чувство к неведомому Жану давно выцвело. Просто Тёмушка ещё сам об этом не знал и по привычке обмирал при мысли о том человеке, каким патрон давно уже не является. Иначе он бы с самого начала сходил по папе с ума. А этого не наблюдалось, пока он не вспомнил Жана и чужое чувство не отравило его мозг.       Пользуясь тем, что Тёма его не замечает, Вий некоторое время стоял на лестнице и вздыхал. Почти все варианты развития их отношений вели в тупик имени Германа Розена. Но Розена хотя бы без особого труда всегда можно было легко уломать перепихнуться, а трепетный Тёма, если выберет не его, и близко к себе с такими намерениями не подпустит. Что же делать-то? Отступиться совсем или попытаться заполучить Тёмушку в единоличное пользование?       Артемий Иванович приметил Вия, только когда тот чиркнул спичкой, чтобы зажечь газ и сварить себе кофе.       — Привет. — Тёма робко улыбнулся, не зная, как расценивать хмурый виев вид. — Я тут решил свести воедино всё, что нам известно по твоей проблеме.       — Моей проблеме?! — Вий подождал, пока осядет пена и перелил кофе в чашку. — По-моему, фокус давно уже сместился, и мы теперь решаем твои проблемы, мышонок. — Вий сел напротив, куда бумажный прибой не докатился и, где было место, чтобы поставить чашку.       — Нет у меня никакой проблемы, — сухо ответил Артемий Иванович и опустил взгляд, принимаясь нервно черкать на полях составляемой им аналитической записки. — Ты просто не знаешь.       — Не знаю чего? — обозлился Вий. Раздражало, что этот тихоня дерзает огрызаться в своём очевидно безнадёжном положении.       — Прошлого, — лаконично ответил Артемий Иванович. И нервно поправил очки.       — Мышенька, да я как бы за этим к тебе и пришёл, чтобы про прошлое-то узнать! — желчно напомнил Вий елейно-ласковым голосом.       — Ты не за этим пришёл, — твёрдо возразил Артемий Иванович, прожигая взглядом дырку в столе.       Вий даже чашку до рта не донёс.       — Вот как? Любопытно. И за чем же, по твоему мнению, я пришёл? — Он сделал над собой усилие, выдохнул и чинно сделал глоток кофе.       — Вскрыть меня, — просто ответил Артемий Иванович. И отважился посмотреть Вию в лицо.       В этот раз Вий не совершил прежней ошибки и продолжал смаковать свой кофе, несмотря на поднявшуюся внутри бурю всех оттенков злости.       — Лапочка, — сдержанно начал он, отставляя опустевшую чашку в сторону, — давай не будем валить всё в одну кучу. — Он сцепил свои длинные паучьи пальцы на обтянутом чёрной джинсой колене. — Первое: ты мне действительно нравишься. Это мой личный интерес. Второе: твой отец позвал меня исключительно ради окучивания попов. Так что совсем не по твою душу я пришёл. А если я тебя, как ты выразился, и вскрыл, то причиной тому пункт первый. Потому что твои закидоны мешают мне тебя заполучить. И только в приложении к тебе меня интересуют Жан, придурошный сосед и твоё драгоценное прошлое. Третье: волею главы Ордена ты временно мой куратор. И это формальная причина, по которой мы заперты здесь вдвоём и копаемся в прошлом, как я понимаю теперь, нашего братства. Из всего вышесказанного следует один жирный вывод: я пользуюсь сложившейся ситуацией в личных целях. Если ты этого не видишь, то исключительно в силу врождённого мазохистского стремления толковать любые проявления внимания не в свою пользу.       Артемий Иванович задумчиво хрустнул тостом, который потянул с тарелки, зачарованно внимая виевой речи. Ничего эротичней аналитических выкладок в таком блестящем хладнокровно-агрессивном исполнении он представить себе не мог. Вий с удивлением прислушался к его мыслям и удовлетворенно хмыкнул. Он рассеянно заглянул в пустую чашку с кофейной гущей на дне и встал, чтобы вымыть её.       — Могу поделиться своими выводами, — спешно проглатывая пережёванный тост, бросил ему в спину Артемий Иванович.       — Валяй. — Вий не повернулся, пока не вымыл тщательно за собой всю посуду и не поставил её сушиться. Но Артемию Ивановичу так было даже легче говорить, чем под внимательным виевым взглядом.       — Я бы начал с того времени, как ты был подростком. Ты сказал, что тебя принуждали вспомнить. Вопрос — зачем?       Вий пожал плечами. Он в этот момент как раз встряхивал над мойкой чашку.       — Уверяли, что от этого зависит моя жизнь. Буквально причём.       — И что ты вспомнил?       Вий вернулся за стол, сел в этот раз к Тёме поближе.       — Я вспомнил, что был страшным и ужасным доном Висенте и погубил бедняжку Бергера.       — Каким же образом? — Артемий Иванович сам не ожидал, что упоминание Бергера отзовётся в нём ревностью. Судя по взгляду, которым зацепил его после этой мысли Вий, тот тоже удивился и очень заинтересовался.       — Я сделал карту, в которой назначил его жертвой.       — Ты сделал карту? — осторожно переспросил Артемий Иванович.       Но Вий и сам уже понял, как странно это прозвучало.       — В воспоминании это было обозначено абсолютно недвусмысленно, — хмуро подтвердил он. — У меня там даже телескоп был, чтобы на звёзды смотреть. Более того, я вспомнил, что и нынешнюю свою карту я тоже сделал сам. Я даже её… правил. Чтобы выжить в этот раз. Как меня заверили мои тогдашние кураторы.       — Так ты литератор? — сделал единственно возможный вывод Артемий Иванович.       Вий мрачно похлопал себя по карманам, вытащил пачку сигарет и, не спрашивая разрешения, закурил.       — Нет, — промычал он, сжимая зубами сигарету, — никогда этим не занимался.       Артемий Иванович поморщился, разгоняя рукой дым, но скандалить не стал.       — Фантасмагория какая-то, — пробормотал он. — Особенно если учесть, что твою нынешнюю карту делал Розен. И… знаешь что?       — Что? — Вий затягивался так глубоко и так часто, как будто без никотина мог погибнуть.       — Должен тебе сказать, что всего этого не было. Я читал эту историю в литераторском архиве. И запомнил её потому, что она слишком сильно похожа на мою.       — Не было?       — Не было. — Артемий Иванович упрямо кивнул. — Я, как ты понимаешь, знаю своё прошлое только по архивным документам. Почти… Поэтому внимательно изучил свои дела. История дона Висенте показалась мне похожей на глюк. Как будто кто-то специально переврал мою собственную. Я потому и решил, что литераторские истории это аллегория.       — И какова же твоя история? — прищурился сквозь плотный дым Вий.       Артемий Иванович похолодел, потом его бросило в жар. Он низко опустил голову, хотя его пылающие щёки было не скрыть. Нервно ломая пальцы, он думал про себя: как, как рассказать постороннему о том благоговении, что вызывал у него Жан? Это было абсолютно невинное чувство, почти религиозное. Жан был для него богом, да. Тёма из прошлого готов был на всё, лишь бы быть с ним рядом. Он с готовностью выполнял любую работу, бегал с поручениями, и был счастлив, когда Жан снисходил до разговоров с ним. Хотя почему снисходил? Жан был очень добр. Видя интерес мальчика к науке, он давал ему книги, заботился о том, чтобы знания его носили системный характер. Тёма знал, что Жан приглядывался к нему, проверял, насколько тот способен к учению. К сожалению, это было дикое время, когда учение было роскошью. Тёма рыдал, когда жизнь заставила их расстаться. Но он был всего лишь мальчиком-слугой и не смел ослушаться своих родителей. Почему, почему не Жан его отец?!       — Ясно, — флегматично сказал Вий и затушил сигарету о тёмино блюдце. — Только больше похоже на воспоминание, чем на сведения из архивного дела.       — Да, это воспоминание. Ты ведь уже знаешь, что я вспомнил Жана. Давно. Жан пожалел меня и стал моим отцом, чтобы в этот раз защитить меня от всего. Я так мечтал, что когда-нибудь смогу учиться столько, сколько захочу. Только учиться, только читать и больше ни на что не отвлекаться.       — М-да… будьте осторожны со своими желаниями. — Вий устало потёр ладонями лицо.       — Я потому и сказал тебе, что никакой проблемы нет. Всего лишь… некоторые побочные эффекты. — Артемию Ивановичу было стыдно смотреть Вию в глаза, и он так и сидел, потупившись.       Вий покрутил в пальцах попавшийся под руку карандаш, бесстрастно оглядел Тёму.       — Я бы согласился с тобой, Тёмушка, если бы не одно обстоятельство.       — Какое? — убито спросил Артемий Иванович.       — Мальчик из истории про дона Висенте похож на тебя как две капли воды — и тогда, и сейчас. Хотя вы даже не родственники. А ведь Бергер не глюк. Понимаешь? И я тоже вполне себе реален. Так же как и твой Жан. Так что не сходятся концы с концами. — Вий помолчал, постучал пальцами по столу. — Я предлагаю, знаешь что?       — Что? — Артемий Иванович всё-таки решился украдкой посмотреть на Вия и очень смутился, встретившись с ним взглядом.       — Предлагаю заманить сюда Розена, запереть его в подвале и пытать, пока он нам всё не расскажет.       — Очень смешно. — Артемий Иванович глянул на Вия с укором.       — Обхохочешься, — невозмутимо согласился Вий. — Только я не шучу. Розен единственный, кто знает всё, и кого я могу заставить говорить. Пытать, к примеру, твоего отца я не готов. Так ты в деле?

***

      Они брели по краю свекольного поля уже наверное полчаса. Вместо тропинки была ужасно неудобная колея, которую автомобили выдавили в некогда влажной земле. Теперь грязь окаменела, и приходилось хромать по глубоким рытвинам, проклиная бездорожье.       Идея прогулки принадлежала Вию. Выкурив — на этот раз неспешно — ещё пару сигарет подряд, он вдруг очнулся от задумчивости и велел Тёме одеваться. Лично проследил, чтобы Тёма надел под куртку свитер, который закрывал бы горло, и убедился, что у куртки есть капюшон. Дождь уже принимался накрапывать пару раз, стало ещё прохладней — выходить из дома в такую погоду совсем не хотелось, но у Вия явно была цель. Хотя Тёме он ничего не объяснил — взял его за руку и повёл за собой как ребёнка.       За калиткой Вий постоял, огляделся с прищуром, прикинул что-то про себя и решительно потянул Тёму в ту сторону, где виднелись в отдалении крыши других домов. Насколько это далеко Артемий Иванович оценил только после утомительного марш-броска по пересечённой местности. Своими длинными ногами Вий шагал очень широко и Тёмушка едва поспевал за ним, чувствуя себя мультяшным Пятачком, который подскакивает-торопится сзади.       Вий наконец заметил тёмины страдания, остановился.       — Устал? Хочешь, понесу? — Он улыбнулся своей змеиной полуулыбочкой.       Дождавшись, пока измученный Тёма поравняется с ним, Вий по-свойски притянул его к себе за талию, как будто собирался с ним танцевать.       — С ума сошёл? Увидят. — Артемий Иванович испугался по-настоящему и попытался освободиться, но виевы руки были словно из железа.       — И что? Дом подожгут? — Вместо того чтобы одуматься, Вий поцеловал Тёму чувственно и сладко.       Артемий Иванович сразу размяк — аж самому противно стало. И тут же понял, что Вий влияет на него абсолютно так же, как и отец — превращает в одну секунду в безмозглое, восторженное, безмятежно-счастливое существо. Только Вий милосердно включает свой внутренний супермагнит лишь время от времени, а отцовское излучение постоянно и устойчиво, как жар солнца или притяжение чёрной дыры.       Вий внимательно и даже как-то сочувственно выслушал эти мысли, погладил тёмину скулу пальцем, задевая очки.       — А противно-то тебе отчего? — спросил он серьёзно.       Артемий Иванович вздрогнул и заметался мыслью, не находя ответа.       — Не нравится быть зависимым и слабым?       Под огненным виевым взглядом Артемий Иванович непроизвольно съёживался как горящий листок бумаги.       — Наверное. Никогда не думал об этом.       — Тём, эта проблема решается элементарно. — Вий склонился к самому тёминому лицу и заворковал интимно, — Я, видишь ли, универсал, и мне абсолютно пофиг сверху быть или снизу. От меня не убудет, если ты меня трахнешь.       Артемий Иванович беспомощно заморгал за стёклами очков, помидорным цветом щёк красноречиво обозначая своё смущение.       — Спасибо.       Он не придумал, что ещё можно ответить на столь откровенное и щедрое предложение, сделанное в поле под пасмурным белым небом, с которого сеялся периодически мелкий дождик, осыпая стеклистой росой свекольную ботву, ткань куртки и виевы волосы. Прозвучало это так нелепо, что через секунду оба расхохотались.       — Куда мы идём? — отсмеявшись, рискнул спросить Артемий Иванович.       — В прошлое! — с мрачным пафосом ответил Вий. Он снова взял Тёму за руку и повёл дальше — на этот раз неторопливо, чтобы Тёме не приходилось бежать за ним вприпрыжку.       — Чьё прошлое? — Артемий Иванович ухватился за эту возможность поговорить, чтобы вернуть себе утраченное душевное равновесие.       — Моё. Видишь ли, ещё когда мы сюда ехали, я понял, что места знакомые. Хочу проверить, не ошибся ли я. — Вий просканировал взглядом пространство, словно примечал, нет ли засады или погони.       — Ты вспомнил что-то из прошлых жизней? — Артемий Иванович шмыгнул носом.       Он редко выходил на улицу — только в магазин, да на работу. А в последнее время, пока жил у отца, и в этом не было необходимости. Так что с непривычки он ужасно замёрз — и руки были как ледышки, и кончик носа покраснел от холода.       — Нет. — Вий достал из кармана платок и протянул Тёме. — Из юности. — Он подождал, пока тот вытрет нос, и продолжил, шагая всё также размеренно, хотя наверное ему было нелегко так медленно тащиться. — Помнишь, я рассказывал тебе про моих первых кураторов? Так вот они где-то рядом живут. Я никогда своим ходом сюда не добирался, но уверен, что это здесь.       — А зачем нам туда?       — Нам нужен Розен. Но ни я, ни ты не сможем его сюда заманить.       — Так ты не шутил?! — Потрясённый Артемий Иванович даже остановился. — Про пытки?       — Нет. И сейчас не шучу. — Вий тоже остановился, разглядывая повёрнутый фасадом к лесу дом в глубине участка. — По-моему, мы пришли куда надо, — прикинул он. — И кажется, хозяева дома.       Вий прибавил шагу и потащил Тёму вдоль забора, уже не слишком заботясь о том, как он за ним поспевает. Скоро они вышли на подъездную дорогу, которая заканчивалась как раз возле нужного им дома — дальше тянулись поля, через которые они прошли, а впереди темнел пасмурной зеленью лес. На дорогу выходили ворота, рядом с которыми нашлась и калитка. Вий уверенно нашарил с внутренней стороны засов, отодвинул его и толкнул дверцу, пропуская Тёму вперёд.       — Был здесь когда-нибудь? — внимательно наблюдая за тёминой реакцией, как бы между прочим спросил он.       Тёма разглядывал широкую дорожку из битых плиток, летнюю кухню в окружении старых яблонь, уже отцветшие пионы у крыльца и отрицательно мотал головой. Здесь он никогда не был. Отец в принципе не ходил по гостям. Это к нему все приезжали. Или даже он сам вывозил нужных людей на природу. А Тёмушка всегда был при папе. Даже Матвей в детстве сначала заходил за ним и уже вдвоём они убегали строить тот самый шалаш, для чего как-то и стащили из поленницы топор.       — Ба! Какие люди! Шойфет, ты?! — Баритон, которым их окликнули из глубины сада, был таким густым, звучным и таким утробным, как рычание льва. Артемия Ивановича пробрало до печёнок. Во всяком случае он вздрогнул так, что едва не подпрыгнул, и отголоски этой дрожи отозвались как раз таки в печени, где и затухли ещё очень нескоро.       Человек, который к ним приближался и внешне был похож на льва — огромный, вальяжный, с густой длинной гривой совершенно седых волос.       — Кто это с тобой? — Он вырос перед испуганным Тёмой как скала, и разглядев, кто же это в гости пожаловал, опустил ему на макушку свою огромную и тяжёлую лапу. — Вон оно что, — покачал он головой. — Артёмка, значит. Ну, добро пожаловать, Артемий Иванович. — Он потрепал Тёмушку по волосам, но с таким выражением лица, как будто жалел. Потом повернулся к Вию и снова благодушнейшим образом разулыбался. — Что ты как не родной, Ромашка? Обнять не хочешь меня?       — Хочу, Викентий Сигизмундович, — ухмыльнулся Вий и раскрыл объятия.       Артемий Иванович подивился про себя диковинному имени хозяина, но пока Вий со вкусом с этим самым Викентием Сигизмундовичем обнимался, быстро вспомнил и его дело, и его карту. Радзинский был маститым литератором. Неудивительно, что он никогда не появлялся в конторе — что такому мэтру там делать? Вот и не виделись никогда, хотя, как выясняется, давно были соседями.       — Не прогоните? — Вий явно играл наглого и разболтанного подростка, каким и был в те времена, когда судьба впервые их с Радзинским свела. Похоже, он пытался надавить на те рычажки, которые включают ностальгию, но по тому, как усмехался в ответ Радзинский, было ясно, что фишка не прокатила.       — Как можно! Я гостям всегда рад! — патетически восклицал Викентий Сигизмундович. — Особенно таким. Могу я узнать, какими судьбами? — Он с лёгким поклоном пригласил их следовать к дому.       — У нас проблемы, — лаконично ответил Вий.       — У вас? — Радзинский оглянулся на Тёму, который смиренно шёл чуть позади, как восточная жена. — Странно, что у вас они общие. — Он поднялся по лестнице и отворил перед гостями дверь.       — Так получилось, — пожал плечами Вий, шагая вслед за Тёмой в сени.       — Любопытно. — Радзинский плотно прикрыл входную дверь и махнул в сторону комнаты, где вкусно потрескивал в печи огонь. — Вы раздевайтесь, устраивайтесь. Я пойду Колю предупрежу.       Артемий Иванович, почуяв волну тепла, блаженно прикрыл глаза. Он так и стоял, оттаивал, пока Вий стаскивал с него куртку. Кружку с чаем он принял от него как священный напиток и долго грел об неё ладони, прежде чем сделал первый глоток.       — Здесь хорошо, — выдохнул он, усаживаясь за широкий дощатый стол на лавку, покрытую вытертой овчиной.       — Нравится? — Вий подвинул к нему блюдечко с мёдом.       — Очень. Здесь так уютно, как в корзинке с котятами.       Из-за маленьких окон в комнате было темновато. Особенно в такой пасмурный день. Но в эту полутьму хотелось прятаться, кутаться, дремать в ней.       — Что ты собираешься ему рассказать? — черпая ложечкой мёд, полюбопытствовал Артемий Иванович.       — Всё. Я собираюсь рассказать ему всё, — твёрдо ответил Вий. В полумраке был виден только его хищный профиль и блеск глаз, которые сверкали как будто из глубины пещеры. — Кроме того, я очень надеюсь кое-кого здесь встретить. Или застать. Кого-то, кто знает не меньше Розена…       Договорить он не успел, потому что стукнула дверь, и в комнату шагнул Бергер — румяный, счастливый, пахнущий летом и дождём. Он растерянно похлопал ресницами, зацепился взглядом за Тёму и выдавил приличествующую случаю радушную улыбку.       — Привет.       — Здравствуй. — Артемий Иванович поправил пальцем очки и поспешно отвёл глаза, делая вил, что увлечён чаепитием. Он и сам не ожидал, что при виде Бергера в сердце его снова вонзит когти ревность. А что повод для неё есть, можно было не сомневаться, поскольку Вий мгновенно преобразился и принялся источать такую дикую сексуальность, что у Артемия Ивановича закружилась голова.       — Здравствуй, лапочка, — сладеньким голоском пропел Бергеру Вий. И Артемий Иванович не удержался — глянул на него с укором. Но Вий не смутился, накрыл тёмину руку своей и крепко её сжал. — Ты очень кстати, лапуля, — зловеще заверил Бергера Вий. — Проходи. Выпьем чаю, поговорим.