Ноль Овна: Сны Веры Павловны

      — Что ты ему пообещал? — строго спросил Артемий Иванович, как только они с Вием остались наедине.       Случилось это в огороде, куда Радзинский послал гостей надёргать зелени для салата. Артемий Иванович был от этого поручения не в восторге, но ухватился за возможность допросить Вия без свидетелей. Втягивая мёрзнущие руки в рукава, он аккуратно ступал между грядок, стараясь не пачкать землёй и так уже убитые походом по полям туфли.       — Не бери в голову, Тём, — снисходительно отмахнулся от него Вий. Он бросил в корзинку пучок лука и огляделся в поисках остальной травы. — Это сельдерей что ли? — Он отщипнул резной листик, пожевал, сплюнул. — Ну его! Он, конечно, полезный, но не особо вкусный. Или ты любишь? — вопросительно глянул он на Тёму.       — Ты мне голову не морочь. — В голосе Артемия Ивановича появились стальные ноты. — Ты ещё должен мне объяснение насчёт своего статуса. Наследник Радзинского! Ничего себе новость! Ты же сказал, что Сыны избавились от тебя, когда поняли, что им нужен только Бергер.       — А перед этим объявили наследником. Я сам не думал, что это всё ещё в силе. — Вий уложил в корзинку пышный пучок укропа и потряс перемазанными мокрой землёй руками. Огляделся снова, примерился и перепрыгнул, едва не поскользнувшись, на другую межу, поближе к кудрявым кустикам салата, щедро осыпанным стекляшками дождевой мороси. — Радзинский вполне мог усыновить меня шутейно. Он, знаешь ли, такой балагур, такой затейник! — Вий послал Тёме дежурную американскую улыбку. — Хотя я помню, что Бергер тогда весьма драматично предсказывал слияние двух линий и разоблачал планы патрона через меня прибрать к рукам восточное братство.       Артемий Иванович нервно поправил сбрызнутые дождём очки. Это было очень похоже на отца. Позволить чужим кураторам «ошибиться» и забрать к себе юного «чёрного» Шойфета, чтобы он стал своим в восточном братстве и смог вернуться туда через двадцать лет с целью дерзкого рейдерского захвата — это было вполне по-рашидовски.       — Это ужасно, Ром. — Голос Артемия Ивановича дрогнул. — Ты же понимаешь, что так нельзя…       — А как можно, мой благородный мышонок? — Во взгляде Вия вспыхнуло издевательское восхищение. Он подошёл поближе и, не глядя, швырнул в корзину пружинисто приземлившийся на кучу зелени салат. — Наплевать на устав, по которому Орден сопровождает только частные задачи, и в промышленных масштабах корректировать карты таким образом, чтобы их обладатели становились общественно значимыми личностями — так можно? Связать потом все эти карты между собой, чтобы творить через них историю, можно? Ты не участвовал в этом, Тём?       Артемий Иванович взгляда не отвёл, но смотрел затравленно и виновато. По молодости он ещё спорил с отцом о неэтичности подобных проектов. Потом просто закрывал глаза на эту сторону деятельности родного чёрного братства. Теперь он вполне проникся масштабом задачи и готов был признать, что в некоторых случаях подобные манипуляции и оправданы, и разумны. Что они служат благу человечества. Он не совсем понимал, как отец в принципе мог править и связывать чужие карты, ведь он же… ас? Хотя, если учитывать, что отец ещё и прошлое своё во всех подробностях помнил, то ответ напрашивался сам собой. Не мог Артемий Иванович не знать и о давнем конфликте с литераторами по этому поводу, которые считали, что в историю вмешиваться преступно, потому что её пишем не мы и не здесь. «А они и там», — с иронией добавлял всегда отец.       — Я ненавижу людей, Тём, — снова заговорил Вий, настойчиво гипнотизируя Артемия Ивановича своим жутким тяжёлым взглядом. — Честно и искренне ненавижу. Но в то же самое время мне их ужасно жаль. Я хочу им помочь, чтобы они не были такими невыносимо жалкими. Хочу загнать их в нужную колею, по которой они доползут к простору и свету. Неважно чем загнать: пинками, угрозами, электрошоком или обманом. В этом есть доля разумного эгоизма. Потому что я часть вселенского организма. И я хочу, чтобы организм этот был здоров. И не по грязи бы меня валял, а уверенно и бережно устремлял к совершенству.       Артемий Иванович в замешательстве шмыгнул покрасневшим от холода носом и потянул из кармана платок, чтобы вдумчиво им утереться.       — Если ты ещё не понял, то речь о религии, Тём, — снисходительно подсказал Вий. — Мы с твоим отцом очень религиозные люди! — Он коротко расхохотался и пару раз всхрюкнул в рукав, которым прикрылся от сурового тёминого взгляда. — В общем, если я что-то делаю, то не для себя. Надеюсь, теперь ты понимаешь, что, о чём бы я ни договорился с Радзинским, и братству, и твоему отцу это только на руку.       — А Радзинскому и Аверину? — всё ещё неодобрительно поинтересовался Артемий Иванович. — Если это выгодно нам, значит, невыгодно им?       Вий отодвинул ногой корзинку, вытер руки о джинсы и достал сигаретную пачку, тускло блеснувшую буквой, тиснёную синей фольгой.       — Радзинский с Авериным по сути занимаются тем же, чем и мы. Только специфика их интересов поуже и поэлитарней. Им плевать на человечество. Они пестуют идею исключительно личного духовного роста. Для тех, кто «дозрел», «достиг порога». И если ты непредвзято посмотришь на ситуацию, Тём, ты вынужден будешь признать, что их обособленное от нас существование внутренне нелогично. Они должны быть с нами, работать на нашу общую задачу. Им самим тогда станет проще, потому что не надо будет думать о внешнем. Ведь мы же освободим их от всех хлопот. Уверяю тебя, мы будем их любить, ценить и заслуженно именовать элитой нашего братства. Так что все противоречия тут только мнимые. Мы намного ближе друг другу, чем кажется. Поэтому я считаю их своими, считаю нашими братьями. А это значит, что наша выгода это и их выгода. Понимаешь?       Вий вдруг передумал курить, спрятал сигареты в карман и подошёл очень, очень близко — так, что дыхание его щекотно коснулось лица. Он скользнул зачарованным взглядом по тёминым губам, согнутым пальцем осторожно, чтобы не испачкать землёй, погладил Тёму по щеке. — Ты любить-то меня не передумал? — интимно понизив голос, неожиданно спросил он.       Парализованный виевым чувственным гипнозом, Тёма сумел только хрипло прошептать «нет» практически ему в губы, потому что Вий уже наклонился, чтобы поцеловать. И оказалось, что рот у него неожиданно горячий, и руки тёплые. Так что Тёма распластелинился и даже забылся, хотя обычно на чужой и потенциально опасной территории расслабиться не мог. Они целовались в каком-то параллельном мире, на краю земли. Дальше были только дикие, непролазные леса с зубрами, медведями, рысями и зловеще ухающими совами. Там была территория сказки. По нехоженым тропам шныряла нечисть, а в самой глуши, у границы болот, поджав под себя мосластые курьи ножки, дремала избушка Бабы Яги, давно уже не чуявшей человечьего запаха.       Артемий Иванович внезапно сообразил, что впервые думает не стихами, а, хоть и художественной, но прозой. Эта мысль отрезвила его своей странностью. Он вздрогнул и отстранился.       — Так о чём вы договорились с Радзинским? — облизываясь, хмуро припомнил он.       — Всё-таки гены не спрячешь, — делая вид, что любуется тёминым гневом, с умилением сказал Вий. — Рашидовская порода…       — О чём? — упрямо допытывался Артемий Иванович. Ему было обидно, что позволил сбить себя с толку самым банальным способом из всех возможных.       Конечно, опасным он при этом не выглядел. Но властность таки проклёвывалась. Чувствовалось некое тяжёлое ядро, которое создавало силовое поле, притягивающее и подавляющее собеседника. Другое дело, что обычно вся эта сила была направлена внутрь. Лишь изредка прорывалась она наружу, отливаясь в убийственные, как пули, слова. В эти моменты Вий Тёмушку боготворил. Именно такого Тёму он хотел и любил. Но где тот Тёма?       Эти мысли омрачили виево настроение. Он поскучнел и выпустил Тёму из объятий, вздыхая.       — Я пообещал ему украсть одну вещь. У нашего общего знакомого.       — Что?! Это, по-твоему, нормально? — Артемий Иванович задышал припадочно и сразу все взрослые слова растерял. — Так… нечестно! — пролепетал он беспомощно. Сдёрнул очки, поглядел на забрызганные стёкла и нацепил их обратно, так и не протерев.       — Только не говори, что считал меня честным, — усмехнулся Вий и снова потянул к Тёме руки. — Ты ведь слишком хорошо понимаешь, что папа мне ещё и не такое поручает. Да?       Артемий Иванович шагнул назад.       — Могу только догадываться.       Вий вздохнул и глянул на непреклонного Артемия Ивановича исподлобья.       — Мышуня, ты ведь понимаешь, что с такой нежной и трепетной душой наследником нашего патрона можешь стать вовсе не ты?       — А кто? Ты? — Артемий Иванович спросил это спокойным тоном, хотя сердце его забилось как перед рискованным прыжком чуть ли ни в горле.       Вий молчал слишком долго. С лицом его стремительно происходила та же метаморфоза, что уже поразила однажды Артемия Ивановича: жизнь зримо уходила из него, интерес, страсть — всё то, что делало Вия притягательным, превращалось в мёртвую маску, трескалось и осыпалось. Взгляд погас. Вий стал казаться очень старым, очень уставшим и ещё более зловещим, чем всегда, в своём равнодушии колдуном.       — Тём, что бы ты выбрал: умереть или стать таким как все?       Это был дикий вопрос. Отвечать на него явно не следовало. Нужно было развернуться и убежать. Причём направиться в город, в родную контору — пешком, на попутках, главное, чтобы подальше отсюда и побыстрей. Странным образом в этом мысленном бегстве содержался однозначный ответ. Что такое он, Тёма, без отца, без архива, без братства? Как безо всего этого жить? Зачем? Поэтому Артемий Иванович треснувшим голосом выговорил:       — Я давно уже выбрал. — «Когда выбрал Жана», — мысленно добавил он.       — Верно. Не забывай этого, Тём. И мир всегда будет разноцветным. И всему будет место и оправдание.       Вий хладнокровно следил за тёмушкиными душевными метаниями. Он прекрасно знал, что романтичному Тёме претила папина беспринципность, и «справедливость» было тем волшебным словом, которое включало у Тёмы протестный сценарий. Не единожды Вий дёргал за эту ниточку, поощряя Тёму молчаливо саботировать папины распоряжения. Но он также знал, что Тёма конформист, и умеет себя убедить в том, что папа свят, а значит, прав. Поэтому не сильно беспокоился за тёмину психику, признаваясь в преступном и заставляя принять это как должное.       Артемий Иванович в этот момент думал совсем о другом. Он чувствовал себя оглушённым. Как человек, которого вырыли из-под обломков. Он почему-то зациклился на страшной мысли, не значил ли его ответ, что он только что выбрал смерть? И что за этим последует? Почему он не промолчал? Зачем ответил?       — Что ты должен украсть? — бесцветно поинтересовался он у стряхнувшего динозаврий облик Вия.       Тот неожиданно рассмеялся.       — Не бойся, Тём. Это совсем не та кража, ради которой нужно лезть в форточку или вскрывать сейфы. Этого предмета нет в реальности. Но он есть там, куда может отвести нас Бергер.       — Нас? — Тёма немного ожил. — Я тоже смогу с вами пойти?       — Вот сейчас и узнаем. — Вий прищурился, наблюдая чьё-то приближение за тёминой спиной. Он резко сграбастал Тёму одной рукой и крепко прижал к своему жёсткому пружинистому телу.       Артемий Иванович слишком ярко вспомнил, как ощущается это змеиное гибкое тело без одежды. Усилием воли он заставил себя смириться с тем, что хочет Вия и даже сам его робко приобнял за плечо — спрятал под мягкий кожаный воротник пальцы. Он уже догадался, что сейчас услышит голос Бергера. Извернулся, чтобы поглядеть на дорожку. В паре шагов от них в самом деле стоял Кирилл. Он как-то нормально, серьёзно, без истерических ноток или вежливой ненависти предложил:       — Поговорим?       И поправил очки. Не как Артемий Иванович — пальцем по переносице, а взявшись двумя пальцами за оправу.       Вий огляделся в поисках места, где они могли бы присесть, и потянул Тёму за собой к беседке под старой высокой елью. Там оказалось сухо, пахло деревом, хвоей и дождём. На некрашеном столе шуршали на ветру засохшие ромашки, воткнутые кем-то в щель между серыми досками.       Вий усадил Тёму с подветренной стороны, а сам сел напротив, подняв воротник и сунув руки в карманы. Вальяжно вытянул ноги под столом, выудил из пачки сигарету, прикурил. Бергер сел рядом с Тёмой. Он тоже не хотел дышать дымом.       — Говори. — Вий затянулся так, что чуть ли не половина сигареты осыпалась пеплом после этой затяжки. Он жадно разглядывал едва ли не впервые сидевших перед ним бок о бок двойников и с удивлением понимал, что не так уж они и похожи.       — Я хочу сам посмотреть на этого Розенберга, — сразу признался Бергер. — Я бы решил, что ты его просто придумал, если бы не странный ответ на твой прошлый вопрос.       — Ты про то двойное дело, где вы с Розеном под одной обложкой?       — Про него, — вздохнул Бергер. Он оглянулся на Тёму. — Готов? — Дождался решительного кивка. — Если потеряешься, зови папу. Он тебя отовсюду достанет.       Тёму согрело это утверждение. Он скромно потупился, а когда поднял взгляд, увидел заваленный гранками стол. Из-под кипы бумаг, исчерканных правкой, торчал уголок брошюры. Тёма потянул за него и на свет показался голубой символ Урана на желтоватой картонной обложке. «Жан, — с нежностью произнёс про себя Тёма, — Жан». Он запрятал брошюру обратно и, дрогнув, вскинулся на стук входной двери. Перед ним стояли два незнакомых господина: высокий, в пижонском клетчатом костюме и светлом пальто блондин, с холодным как у мраморных ангелов взглядом, и смуглый горбоносый прелат — длинный и тонкий как змея и столь же очевидно опасный. Блондин, смеясь, принялся встряхивать зонт и стягивать карамельного цвета перчатки. За всей этой суетой он умело скрывал свою льдистую сущность. Вся его живость была колкой и жгучей, как попавший в рукав снег, который искрится на солнце и радует глаз, но под лупой превращается в горку мёртвых кристаллов.       — Вы к мистеру Смиту? — Тёма почтительно привстал из-за стола. — Он будет после обеда.       Прелат смотрел на него как-то жутко: ощупывал взглядом почти осязаемо, жадно изучал лицо, как будто наглядеться не мог после долгой разлуки. Пока его беспричинно радостный спутник оживлённо ахал по поводу неудачного визита, он подошёл неприлично близко и цепкими пальцами ухватил Тёму за подбородок.       — Как тебя зовут, мальчик? — Голос у прелата был глухой и негромкий. Наверняка в его присутствии все почтительно замолкали и ловили каждое его слово.       — Том. — Тёма старался не моргать и не дышать, понимая, что взгляд отводить нельзя и пытаться освободиться тоже не стоит.       — Томас, — повторил за ним прелат. — Фома, именуемый близнец.       — У меня нет братьев… — начал было Тёма, но прелат неодобрительно покачал головой и желание говорить снова пропало.       — Том, — душевно произнёс прелат, поглаживая пальцем уголок губ мальчика, — Мистер Смит должен был оставить для меня одну книжицу. С голубым рогатым кружком на обложке. Ты знаешь где она?       Тёма всего на мгновенье метнулся взглядом к уголку брошюры, надёжно спрятанной под ворохом бумаг, но этого движения хватило, чтобы прелат заметил и выхватил книжечку из-под завала. Он, не вглядываясь, словно колоду карт отщёлкал страницы пальцем и спрятал брошюру в карман своего чёрного пальто.       — Спасибо, Том. Передай мистеру Смиту мою благодарность. А это тебе. — Он стряхнул с руки чёрные агатовые чётки и сам обмотал их вокруг тоненького тёминого запястья. — До встречи, мой милый. — Священник погладил мальчика по голове и неожиданно нежно приложился губами к его лбу.       Тёма долго глядел на закрывшуюся за посетителями дверь и всё не решался сесть обратно на стул. Он робко коснулся тяжёлых чёток, тряхнул ими. Круглые бусины глухо стукнулись друг о друга, серебряный крестик тускло блеснул пасмурной каплей. И вдруг руку выкрутило, словно запястье стянули раскалённым жгутом. Тёма попытался крикнуть и проснулся.       Запястье сжимал Вий — очень сильно, до синяков. Другой рукой он лупил Тёму по щекам. За плечом его стоял Бергер и, морщась после каждого удара, уговаривал:       — Хватит, Ром! Хватит! Ну?       — Вернулся? — Вий рывком потянул Тёму на себя, помогая сесть, и принялся обцеловывать и оглаживать горящие от пощёчин тёмины щёки.       Бергер деликатно отвернулся.       — Какой ты у меня, оказывается, чудесный мышонок, — бормотал Вий, поглаживая уголок тёминых губ.       До Тёмы наконец медленно начало доходить. Он скосил глаза и убедился, что из кармана виевой куртки торчит старая брошюра, потрёпанная так изрядно, будто ей уже не меньше ста лет.       — Вы с Радзинским в расчёте? — Тёма с досадой отметил, что задушено и беспомощно мямлит, хотя следовало бы строго и холодно потребовать ответа. Ведь получается, что заказанную Радзинским вещь Вий украл у него.       — Скажем так, аренду мы оплатили, — улыбнулся душевно Вий. — А с Кириллом Александровичем ещё не закончили. Надо бы получше рассмотреть герра Розенберга. И я бы не отказался снова встретиться с милым мальчиком по имени Том.       — Педофил, — беззлобно огрызнулся Артемий Иванович. Он слишком устал, чтобы устраивать сцены.       Вий улыбнулся непривычно широко, обнажая подозрительно белые для курильщика зубы.       — Зато твой Жан явно образец добродетели. Лично я бы перед таким влюблённым мышонком не устоял!