Ноль Овна: Сны Веры Павловны

      Руднев снова был умилительно-элегантен. Предпенсионный возраст не лишил его магнетической привлекательности. Вий только посмеивался, глядя, как дамы сворачивают себе шеи и сталкиваются друг с другом, засмотревшись на рокового красавца.       − Ты человеческие жертвы приносишь подземным богам, чтобы сохранить себе молодость или просто седину закрашиваешь? — Вий на ходу затушил окурок о стену и шагнул в автоматически разъехавшиеся двери головного офиса.       − Просто я уже умер, Роман Аркадьич, − ехидно ответил господин адвокат. — Вечность отличный консервант − рекомендую.       − Ты это уже говорил. — Вий раздражённо огляделся по сторонам, приметил парочку знакомых и любезно махнул им издалека.       − А ничего с тех пор не изменилось, − ядовито выцедил Руднев. — Живее с тех пор я не стал.       − Не забивай мне голову аллегориями, − отмахнулся Вий, сворачивая к стеклянной галерее, ведущей к старому зданию. — Ты вон женился, детишек вырастил. Мертвецу такое не под силу.       − А ты не путай потустороннюю жизнь и эту, Роман Аркадьич. Тогда, глядишь, и литератор из тебя получится настоящий.       Вий резко остановился и схватил Руднева за рукав. Спасибо, что не за горло. Взгляд у Вия был вполне горлохватательный.       − И ты ещё удивляешься тому, что через пять минут разговора тебя хочется убить? — зловеще прошипел он.       Господин адвокат не менее зловеще зашипел в ответ и стряхнул его руку, брезгливо расправляя непочтительно смятую ткань. Но в уголок возле лестницы за Вием шагнул.       − Чего тебе, Роман Аркадьич? Про литераторов услышать захотелось?       − А ты как думал? — злобненько улыбнулся ему Вий. — Давай, выкладывай, пока мы не дошли до литераторского логова, что мне ещё нужно знать про этих пидарасов.       Руднев осуждающе качнул головой.       − Сам-то ты кто?       − Я — уникум, − снисходительно растолковал Вий. — Так что там с настоящими литераторами? И чем они отличаются от ненастоящих, вроде меня?       Руднев, прищурившись, посмотрел вдаль, потом неспешно и как бы задумчиво перевёл взгляд на Вия и обаятельно ему улыбнулся.       − Настоящий литератор, Рома, никогда не путает реальностей. Хотя живёт одновременно во всех. А ещё: он их творит. Они не рождаются в нём, только оседают на его фильтрах, но он создаёт из этой иномирной пыли образы, чтобы показать невидимое плотскому миру, который не способен видеть абстракций.       − Хочешь сказать, у меня не хватает воображения?       − Тебе не хватает проводника — твёрдого элемента, вокруг которого твоё воображение могло бы кристаллизоваться во что-то осязаемое. Поэтому ты всю жизнь и цепляешься то за Розена, то за Бергера, то за Тёмушку Рашидова. И с Рашидовым тебе наконец повезло.       Вий помолчал, мрачно разглядывая взявшегося поправлять свой костюм Руднева: тот походил в этот момент на птичку, которая чистит пёрышки.       − До сих пор ревнуешь к нему патрона? Но ведь Тёмка не виноват, что он сын Рашидова.       − Неужели? — Руднев невинно похлопал ресницами.       − Ты ненормальный, − со вздохом констатировал Вий.       − На себя посмотри, − огрызнулся Руднев, закончив прихорашиваться и встряхнув напоследок глянцевыми чёрными волосами.       − И откуда ты всё это знаешь? — подозрительно прищурился Вий. — Ты же не литератор.       Руднев поджал губы и окинул Вия жалостливым взглядом.       − Рома, твоя наивность не перестаёт меня поражать. Меня воспитывал и учил патрон, а он знает всё, что касается ордена.       − Мало ли! Ты меня тоже должен был всему научить! — неожиданно разозлился Вий. — Но ни хрена не сделал!       − Да, я плохой, − съехидничал Руднев. — Только мы давно в расчёте: я не выполнил своих обязательств, ты меня за это убил.       − Да сколько можно! — взорвался Вий. — Кому ты сдался, чтобы тебя убивать?! Тебя затянула карта. Вот того, кто её сделал, и благодари. Кстати, а кто делал тебе карту? — Вий остыл также неожиданно, как и психанул, и тон мгновенно сменил на учтивый и светский.       − Патрон, − с достоинством ответил господин адвокат. — Карту мне сделал патрон.       − Иван Семёныч? — начиная мелко сотрясаться от беззвучного пока смеха, переспросил Вий. — Сам, лично, сделал тебе карту? А виноват всё равно я? — Тут Вий не выдержал и заржал, схватившись за живот и согнувшись пополам. — Ты как влюблённая барышня, Андрей Константиныч, − подвывая и подхрюкивая, выдавил он из себя между этими нечленораздельными звуками. — Он изменяет, бьёт и держит в чёрном теле, но всё равно хороший!..       − Дурак, − оскорблённо огрызнулся Руднев и легонько пнул Вия по голени. — Тебе не понять. Это наши с ним отношения.       − Да, да! — с восторгом закивал Вий. — Классика абьюза! — Он вытер выступившие на глазах слёзы и, облегчённо вздохнув, с умилением глянул на господина адвоката. — Такая любовь заслуживает звона колоколов и свадебного торта. Можешь снова попытать счастья. Ты же теперь опять с нами, возможность подкатить к патрону есть.       − Какой же ты идиот, − презрительно скривился Руднев. — Надеюсь, ты хотя бы услышал, что я сказал насчёт проводника: без него ты слепоглухонемой парализованный гений. Ладно, пошли. Ты интеллектуалом никогда не был, не стоит и сейчас пытаться им стать.       − Слышь, Константиныч, − хамски тормознул его Вий, снова хватая Руднева за пиджак и наслаждаясь его раздражённым шипением. — А почему про Сынов ничего в дневнике Веры Павловны не было: ни про тебя, ни про Аверина, ни про Радзинского? Бергер был, а всех остальных не было.       Руднев смерил Вия таким взглядом, как будто тот при нём только что раздавил и съел таракана.       − Потому что наша история в другом томе, Роман Аркадьич.       − А вот с этого места поподробней. — Вий заметно напрягся и за галстук подтянул Руднева поближе. Тот разъярился и с леденящим кровь шипением отхлестал Виеву руку так, будто пощёчин ей надавал.       Пока он поправлял свой пижонский галстук, Вий напряжённо ждал и раздумывал.       − Ну? — мрачно поторопил он господина адвоката. — Вера Павловна у литераторов на кабальном договоре что ли? В год по тому выдаёт?       Руднев наконец успокоился насчёт своего внешнего вида и с недоверчивым прищуром уставился на Вия.       − Ты так и не понял? Ты считаешь, что всё это Розеновская помощница сочиняет?       − А кто? — нежно и ласково уточнил Вий, взглядом при этом обещая господину адвокату быструю смерть от асфиксии.       − Розен, − как что-то очевидное сообщил Руднев. − Герман Розен, я имею в виду, не Лев Евгеньич. «Вера Павловна» − это, можно сказать, его литературный псевдоним, − пояснил он, заметив бесконечное торможение во взгляде собеседника.       − Откуда инфа? — напряжённо продолжил допрашивать Вий.       Руднев вздохнул, повёл плечами, выправляя осанку до царственной прямоты, и сцепил руки на животе.       − Мы же выяснили, что Розен чужую карту на нашу наложил. И прошлое, которое досталось Тёмушке Рашидову, это жизненный опыт некой Анны Николаевны — провинциальной, влюблённой старой девы. Никакой Веры Павловны в дневнике ни разу не упоминалось. А Розеновская помощница, которую все мы знаем, одна из нас. Значит, она не могла быть той самой Анютой. Так же, как ни один из нас − не она. Это, надеюсь, понятно? — Руднев помолчал, созерцая, как Вий таращится на него взглядом мороженой рыбы, и решил, что требуется повторить ещё раз, почётче. — Для каждого из нас эта история чужая, а Вера Павловна одна из нас. Она не может быть Анютой. Розен сам сказал, что взял её карту и наложил на нашу общую гипербиографию.       − Вот сволота! — неверяще выдохнул Вий. — И стрелки на свою помощницу перевёл!       − Думаю, что это как раз совпадение и псевдоним Розен позаимствовал у Чернышевского. Очень по энергетике к ситуации подходит.       Вий нервно потянул из кармана сигаретную пачку, но быстро опомнился и пихнул её обратно. Помотал головой.       − Повышаю тебя до действительного тайного советника, Андрей Константинович. — Он одобрительно хлопнул Руднева по спине. — Каким бы я сейчас выглядел лохом, если бы не твои разъяснения — страшно подумать! Только… я слышал, что наша Вера тоже что-то там пишет. Что?       Руднев равнодушно пожал плечами.       − Что-то лирическое о природе и женственной стороне бытия. Очень поэтичные тексты. Викентий Сигизмундович как-то зачитывал за ужином.       − Я бы тоже хотел это почитать, − задумчиво протянул Вий.       − Это как раз не проблема, Роман Аркадьич, − усмехнулся Руднев. И достал свой смартфон.       «Лес — это запахи. Лес — это звуки. И янтарные глянцевые листья. И малахитовые тенистые чащи: недоступные, как хозяйские комнаты, куда гостей не приглашают. И сухие мхи, плотной замшевой перчаткой обтянувшие стволы. И суета в траве, от которой нам — только шорох. И потенькиванье, пересвистывание, щебет, смысла которых не понимаем: как на восточном базаре, куда пришёл поглазеть на другую жизнь. Это тоненькая тропинка, которую переползают узловатые корни. Это вросший в землю поваленный ствол, который лес почти уже переварил муравьями и мхами. Это зыбкие озёрные поляны, где травы волнуются словно воды. И это солнце: нитями, слепящими зеркальными витражами, круглым оком небесного маяка…»       − Ясно. — Вий вернул гаджет Рудневу. Видно было, что он подавлен: очень нехарактерное состояние для Вия, всегда готового убивать и делать это с улыбкой. — А третья карта? Розен сказал, что наложил две карты.       − Ну очевидно же, что это карта того философа, в которого была влюблена Анюта. Я так полагаю, что ему пришлось втиснуть Анну Николаевну в этого правдолюбца. Видишь ли, − Руднев неожиданно оживился и даже взгляд его загорелся вдохновением, − если мы хотим, чтобы два человека в земной жизни стали парой, Луна и Венера в карте мужчины должны соответствовать карте женщины. И если, допустим, она слишком яркая, её нужно приглушить: например, поместить её Солнце во включённый знак и в такой дом, где она вынуждена будет проявляться в материнских для партнёра рамках. Словом, натянуть карту его матери на её собственную: или впихнуть, если не лезет, или как-то разбросать по гороскопу и прикрыть слабые места декором. Иначе общей судьбы не будет. И проживая с партнёром эту карту, женщина меняет его Луну и его Венеру. Потому что внутри она остаётся собой, другой. Понимаешь?       Руднев остановился, осознав, что Вий как-то уж очень изумлённо на него смотрит и слишком долго молчит.       − Луну, говоришь? — откликнулся Вий на его выразительный взгляд и прокашлялся. — Мы заняты в этой жизни тем, что меняем чью-то Луну?       − Получает, так, да. Это самый распространённый способ трансформации настроек — взаимодействие. Чужая настройка заразна, понимаешь?       − Хорошо. — Вий явно думал о чём-то своём и отвечал рассеянно. − Но если карта женщины на самом деле несовместима с картой партнёра, то как быть с её Солнцем, которое настоящего партнёра описывает?       − Солнце женщины, как я уже сказал, можно в таком случае спрятать во включённый знак, а в седьмой дом поместить планету, которая будет правильно описывать того партнёра, с которым заключается договор. То есть он будет не Солнцем. Солнцем в таком случае она будет сама для себя.       Руднев поискал на озадаченном Виевом лице признаки осмысления, не нашёл и раздражённо спросил:       − Ферштейн?       Вий поднял на него полный философского смирения взгляд, деликатно приобнял Андрея Константиновича за плечи и потянул в сторону вотчины литераторов. Руднев в замешательстве последовал за ним, с недоумением искоса поглядывая на выдающийся, горбатый Виев нос. Тот заметил беспокойство господина адвоката, ободряюще похлопал его по спине и, уже открывая высокие филёнчатые двери литераторского архива, задумчиво изрёк:       − Знаешь, что я понял? «Книгу Иова» написали литераторы…