А то был один из таких вечеров. Спокойный, тихий, но запечатлевшийся в памяти.
— Хэй, сегодня уже прохладнее, Роджер, старый ты ловелас, вынеси мой кафтан! — Но-но, загреба ведь полная! Солнце напекло, а ты — кафтан! — Месье Ковелье, присаживайтесь, сегодня у нас тёмный ром из Восточных стран, вы оцените! Мужчина присел на указанную ему бочку, накрытую светлым тряпьем, и закурил свою бриаровую трубку, скрестив ноги и откинувшись чуть назад. Морской бриз освежал и остужал, лицо было приятно оглажено мягкими прикосновениями ветерка, словно поглаживания нежными дамскими пальчиками. Солёный воздух щекотал при вдохе и свежестью распылялся внутри. Рядом грузно и неуклюже опустилось тело, шумно и тяжко вздохнув. Серые глаза скосились на парня, что уложил одну ногу на колено другой, сложив на ней свои руки. Лицо его было немного измучено и помято, но глаза заметно сияли в ожидании чего-то. Он покачался в стороны, что-то напевая, а после спросил: — Месье Ковелье, вы и сегодня не расскажите ничего? — молчание в ответ. Он пытался заглянуть в лицо мужчины, что было скрыто тенью не покидающей его головы треуголки. — Но ваши рассказы такие необычные! И увлекательные! Никто более не сможет поведать так, как учитель! — В вас говорит не молодой и статный господин, а неотесанный юнец, который отлынивает от своих обязанностей, Эдмонд, — ровно и суховато ответил мужчина, однако уголок его гуд всё же приподнялся, словно в легкой насмешке. Парень немного вспыхнул и скривил губы, вернув себе ровную осанку и уставившись прямо. Что-то пробубнив себе под нос, он огляделся и, не найдя нужного человека, вновь обратился к учителю: — Отец вновь будет занят этим вечером? Ни минуты свободной? — Ни секунды, месье. Парень опустил голову и пожал плечами, ведь его отец человек занятой, некогда — да и негоже — адмиралу королевского авангардного флота тратить время на посиделки, или развеяться за пределами своей каюты, обставленной под кабинет в особняке. Все уже собрались в кругу, кто-то разливал терпкий напиток в серебряные рюмки, кто-то закуривал трубки и выпускал тонкие струйки дыма, смешивая запах жженых трав с морской солью, а кто-то ждал начала первого рассказа. Когда Эдмонду протянули рюмку с темной жидкостью, воздух наполнился резким запахом мелассы и спирта, немного карамели и винограда, а ещё древесины, он не отказался, пригубив напиток. Губы обожгло, языка коснулась кислинка и пряная горечь, граничащая со сладостью, которая растворялась в этих кислых нотках. Он, безусловно, пил алкоголь, предпочитая лучшие вина из провинций с их мягким и медленно опьяняющим дурманом, но этот ром был воистину крепок и неописуем. Короткий глоток ударил в голову, в глазах на миг заплыло, а лицо обдало жаром. Послышался приглушенный смешок сбоку, а после кто-то громко заговорил: — Гм, друзья мои, начну, извольте, первым. Вынашивал я эту мыслю весь день, как бы господам её преподнести, — начал невысокий мужчина с бакенбардами в бордовом плаще. «Просим, Реми, просим», — послышалось со всех сторон галдёж, и мужчина, кашлянув, начал свой рассказ. Эдмонд поначалу был заинтересован, и если со слов «когда я был молод, а матушка моя ещё посещала балы» он вовлекся в историю, то после «шторм настиг нас посреди тихой ночи, я встретил её на берегу» быстро потерял интерес. Очередной рассказ об очередной выплавке в море, где, как всегда, случаются штормы, и погода-проказница любит поиграть со своими гостями, стоит им настигнуть одно из её чад, и где моряки или охотники встречают нечеловеческих красавиц, которых герои в конце бросают ради жертвы. Море манит своей таинственностью и необузданностью, а мужчин, как говорит адмирал Ревиаль, манит непостижимость и неукротимость. Астрономов манят далёкие звёзды и планеты в недосягаемости человека, которые пока не несут в себе ни вреда, ни пользы, а лишь являются увлечением и наукой исследований. Музыканты живут в мире нот и мелодий, передают свои эмоции языков инструментов и звуков, поэты вкладывают душу и чувства в свои сонеты, дабы донести до народа свою философию и глубокий смысл строк, или просто сюжет о неудачной и трагичной любви с соседской мадемуазель. И ни упоминания какого-нибудь чуда, опасного существа, морского Кракена из глубин посреди тьмы, спасения целого флота одним юнгой посредством его отваги и смекалки. Но пока Эдмонд думал об этом, Реми успел закончить и даже испустить тяжелый и многозначительный вздох, сопровождаемый хлопками с двух сторон по его плечам и негромкими, но оживленными обсуждениями. Учитель безмолвствовал, лишь покуривал и выдыхал белую, словно танцующую восточный танец в воздухе, струйку дыма. Он постучал каблуком сапога по дощатой поверхности и задумчиво оглянулся на заскучавшего ученика. Покрутив пальцами, словно поглаживая, он опустил свою трубку и протянул: — Господа, слышали ли вы о зове океана? — стоило зазвучать низкому и бархатному голосу, как обсуждение прекратилось, и даже молодой господин встрепенулся и с расширенными глазами разглядывал наставника. Он сделал паузу, зная, как завлечь слушателя, и продолжил: — Налейте-ка мне, смочить горло, да, всё, благодарю. Гм, рассказал мне это отец, служивший в кордебаталии при Короле, когда они возвращались с набега на Австрию. Об этом походе наслышаны все, но отец говорил тогда вовсе не о нем. Когда они переплывали часть у Каспия, стоял густой туман… Настолько тихая и черная гладь, что постукивание волн не доходил до ушей, а отражение судна сливалось с водой. Мёртвая тишина. Даже воздух казался несвежим и морским, а каким-то ветхим, застоялым, тяжелым. Люди на корабле не спали уже вторые сутки, а некоторые и три дня подряд встречали рассветы, проводя с небосвода круглолицую и бледную спутницу Луну. Туман окутывал и проникал в разум, заставляя расслабиться и лечь прямо на палубе, сомкнуть глаз и на миг очутиться дома, в объятиях жены или на солнышке в саду. И только высокий и строгий мужчина тучного телосложения стоял на носу судна, пытаясь вглядеться в эту бледную стенку. Лишь очертания небольших и мокрых скал иногда вырисовывались взору, всё остальное — неизвестность. Он не знает, сколько они здесь, но выбираться надо в скорейшем времени. И только мужчина отошёл от края, как послышалсявсплеск.
Он тут же вернулся и склонился к воде, но даже своего отражения разглядеть не смог. Но он точно слышал…всплеск.
Да, именно, только уже с другой стороны, и он тут же подбежал к другому краю. Всё тот же туман, все те же скалы и силуэт. На камне изогнутого вида был виден темный стан, размером чуть больше человека. Первое, что пришло в голову: существа из рассказов попутчиков, те самые, которые не являлись животными, но были наделены своеобразным разумом. Его нижняя часть, где, предположительно, были ноги, покачивалась и плескала воду. Стоило ему приглядеться, и первым, что бросилось в глаза, стала копна влажных и длинных волос. И если женщин их королевства украшали кудри цвета пшеницы или воронова крыла, то это был цвет морских водорослей, цвет изумруда или мха. Определенно, силуэт принадлежал женщине, вот только цвет кожи, возможно, из-за тумана или долгого пребывания в такой местности, был не приятного молочного или золотистого оттенка, а скорее болезненно-серый. Как у мертвецов. Она не издавала ни звука, лишь плавно покачивала своими ножками, что были словно обтянуты какой-то посверкивающей тканью, и смотрела в упор на мужчину. Корабль как раз проплывал мимо этих скал, и буквально через два метра он проплывет мимо этой скалы. Но мужчина не спешит окликать её, ибо он наслышан о всяких странностях, а тем более они сейчас не на своей территории. Ловушки ждут повсюду, и если ты их заметил, лучше изучить и временно не подавать виду, оставаясь начеку. Стоило ему взглянуть на неё, как внутри всё сковало холодной цепью, а на лице застыло выражение шока, а после — страха. Безусловно, его черты можно было бы назвать красивыми, оттенок был почти прозрачен, острые и высокие скулы и большие глаза. Вот только именно глаза наводили ужас и вводили в оцепенение: они были белы, без единого пятнышка, и немигающее уставились на мужчину. Нет, они впились в него и словно желали вытянуть саму жизнь, высосать каждое чувство и поглотить в этих белесых омутах. Он отшатнулся, и она среагировала мгновенно: поднялась небольшая волна, изящно выгнулся длинный хвост с прозрачными плавниками, словно вуаль дамы на ветру, и вот за перила палубы схватилась бледная, длинная и тонкая рука, покрытая темной и прозрачной чешуей. Лицо оказалось перед ним, а морской воздух, смешанный с аурой безжизненности, тоски и соленого бриза окутал мужчину. Он почувствовал брызги и влагу на лице, но тело не слушалось более, ибо сдвинуться с места ему было не под силу. Ноги и руки словно одеревенели, а глупое и испуганное выражение так и застыло на круглом и побледневшем как поганка лице. Щеку обожгло ледяным холодом, пока до мужчины дошло, что это было прикосновение тонких пальцев. Сердце в груди замерло, руки вспотели, но эти глаза не давали ни упасть, ни потерять сознание, гипнотизируя человека. Пальцы прошлись от щеки до подбородка, остановившись там, а после медленно, играючи обвили шею мужчины. Ему показалось, что сам воздух застыл, а шея скована ледяными тонкими цепями. Его рука машинально схватилась за тонкую и бледную руку существа, сжимая её и царапаясь этими острыми и мелкими чешуйками, отчего все движения мгновенно замерли, а веки с бледными глазными яблоками раскрылись шире. Выражение лица существа якобы сделалось заинтересованным, и он даже чуть склонил свою голову боку, наблюдая за своей игрушкой, даже издала какой-то звук, похожий не то на мурлыканье, не то на воркование. Именно так сейчас ощущал себя человек в руках этой твари. Он потянул свою руку к кинжалу на своем поясе, но его движение было замечено, и реакция последовала незамедлительная: всё тело покачнулось, его притянули к себе, хватка на шее стала сильнее, а лицо обдало холодным дыханием. Дыханием самой Смерти. Слуха достиг звонкий и мелодичный смех, словно перелив колокольчиков или хрусталей, прежде чем губ коснулось что-то гладкое и влажное. В ушах зазвенело, глаза заслезились и единственное, что было перед ними — два бледных омута, посверкивающих, как жемчуга на дне морском. Всё внутри словно засыхало, замирало и прокалывалось мелкими иглами, а мир начал окрашиваться в фиолетовый и серый. Прежде чем всё погрузилось в кромешную темноту, а тело обрело легкость и пустоту, до ушей мужчины донесся громкий возглас и обрывочное «капитан!»… — Отец очнулся тогда, когда они уже выплыли из этого места. Было солнечно, никакого тумана, а через несколько лье они добрались до берега союзников. После проверки в лазарете лекари не обнаружили ничего, что могло бы угрожать жизни. Однако следы на шее — синие пятна россыпью на коже — остались клеймом на всю жизнь, и каждую ночь, словно в приступе, он просыпался от ощущения удушья во сне. Мужчина замолк. Его голос на протяжении всего рассказа оставался монотонным, а после курения он приобрел низкую хрипотцу. Все слушали его, ощущая каждое сказанное слово словно наяву, кто-то даже неосознанно потянулся к горлу и потер его. Молодой господин был зачарован этой историей, он даже старался дышать тише, а образы ярко вырисовывались в сознании. Ах, воистину, его учитель умеет удивить и скрасить вечер! — Позже у отца начались приступы, и лучшие лекари королевства выявили у него проблемы не то с сердцем, не то с лёгкими. А тот случай был списан отцом на уже тогдашние первые симптомы болезни, — учитель добавил это задумчивым тоном, повернув голову в сторону бледной и яркой луне, всматриваясь в неё и словно что-то выискивая. Круглолицая спутница моряков была сегодня особенно яркой и даже казалась ещё бледнее. — Учитель! Учитель Ковелье! — быстрыми шагами Эдмонд нагнал мужчину, который направлялся в сторону каюты. Тот устало обернулся к нему, и даже его всегда казавшиеся далекими и проницательными глаза потухли. Он кивнул своему протеже, готовый выслушать. — Почему «зов океана»? — Гм? — мужчина не сразу понял, но когда осознал, то хмыкнул и отвел взгляд в сторону. — Ах, это… Видите ли, молодой господин, я не упомянул об этом… Каждый раз, стоило отцу отплыть от суши, — а вам известно, что это занимало большую часть его жизни — его сопровождал этот звонкий и тихий смех. Смех существа, что вот-вот овладеет чем-то желанным. Отец описал его как смех безумного, уже не человека. Эдмонд замолк и решил более не задавать вопросов, хотя они были и требовали ещё немного ответов от этого мужчины. Он опустил свои изумрудные глаза в пол, разглядывая в задумчивости коричневые и высокие сапоги, как вдруг на его макушку опустилась тяжелая рука. Его волосы были немного влажными и завились ещё больше, а рука словно пригладила непослушные пряди. «Доброй ночи, Эдмонд». Парень остался стоять один, но сон его давно покинул, оставив разум бодрствовать и предоставив молодого человека самому себе. Свет в каюте отца горел, но смысла наведываться к нему сейчас не было, как этим днём. Только, может, следующим утром, дабы передать все те исполненные задания и пожелать «доброго дня». «Существо… конечно, возможно, что капитану тогда это только померещилось, учитывая все те обстоятельства, но слова учителя после немного искажали картину. Не мог же капитан, не будь он в здравии, выполнять свой ещё столько лет», — мысли крутились в голове, а чернота деревянного потолка поглощала, не давая разуму очистить себя и отдаться сновидениям. Он уже взрослый молодой человек, сын адмирала, старший сын и брат матери и двух сестер, не будет же он теперь верить во всяких существ из сказок для детворы. Но… но что-то не отпускает. После того вечера мысли об этом не давали покоя, постоянно закрадываясь в уголки сознания и все больше поглощая его. На самом деле, такие явления не были в новинку в этом мире. Встреча с нечеловеческими существами, которые должны встречаться только в былинах и легендах, была, безусловно, ошеломляющая, но не считалась вот уже несколько десятилетий отклонением в их жизни. Просто это бывает редко, а чаще потому, что чаще всего большинство, кто попал в число избранных, не могли поведать остальным об этом. Кто-то рассказывал и о кракене, что потопил не одно судно, зашедшее на его территорию, и теперь там, где он обитает, находится кладбище кораблей. И были повести о чарующих голосом и опьяняющие ароматом нимф, одурманивающие путников или охотников и заманивающие в их «веточное логово наслаждений». Говорят, что наслаждения и сладость этих нимф доводят до исступления, а жизненные силы своих жертв они будут высасывать до последнего вздоха последних. Может, это потому, что сюжет данной истории был принцу не знаком и отличался от прочих, а может именно то, что рассказывал это месье Ковелье и всё, сказанное им, всегда несёт в себе далёкий смысл и некую глубину?..Кажется, люстра слегка покачнулась.
Сна ни в одном глазу, как юноша не крутился и не мял простыни. Ладно, попробуем воспроизвести этот образ. Женский силуэт, сероватая кожа, волосы цвета мокрой травы, или оттенка бирюзы, кораллов. Почему-то ему кажется, что такие тоже бывают. Красивое лицо с острыми чертами, пухлыми губами, лишенных прелестного розоватого, живого оттенка, и большие глаза… Юноша встрепенулся и распахнул глаза, почувствовав, как сердце участило свой ритм. Почему-то именно глаза вызывали такую реакцию, стоило представить их и попытаться заглянуть. Сев на постели, он понял, что заснуть не получается, к тому же стало жарковато. Он подошел к столу, взял свою записную книгу, но ни желания, ни идей пока что не было, дабы заполнить пустующие страницы. Проветриться бы. На задней палубе было тихо, сумерки, полная луна — единственный источник света. Подставив лицо студеному бризу и свежему воздуху, молодой человек оперся на перила и устремил взгляд в ночное небо. Он не знает, сколько времени прошло, пока он высматривал мелкую россыпь звезд на небосводе, когда до слуха донеслось легкое и равномерное постукивание. Можно было не придавать этому значения, но стук был периодическим и словно приближался с другого конца судна, словно кто-то постукивает по стенкам. Эдмонд опустил взгляд в черную гладь океана, которая лишь слегка мерцала отражения луны высоко в небе, и не смог разглядеть абсолютно ничего. «Кажется, я начинаю бредить… — пронеслось в его голове, и Эдмонд усмехнулся своим мыслям. — Но разве я не всегда такой?». Он прикрыл глаза, а когда открыл, перед ним была всё та же чернота, словно уголь, легкие волны покачивались и шептались про себя, и что-то выплыло на поверхность, уставилось на него немигающим и посверкивающим взглядом.Мне спутницей была луна, Бледна, красива, далека; Но что теперь мне есть в луне? Во снах моих их стало две…
— Ах! — он пошатнутся и едва не споткнулся о выступ. Тело пробил озноб, стило осознанию вторично ударить в голову. Это… что? Только что! — Господь милостивый, неужто впрямь помутился я рассудком… Он оглянулся, но трепет внутри сковал его, а сила духа или страха — в таких ситуациях не определишь, что тобой движет — заставила подойти и убедиться, помутился ли разум, или месье Ковелье никогда не рассказывает небылицы. Шаг не ощутим, но ноги отяжелели, спина и руки вспотели, и прохладный воздух прошелся по ним, остужая. Рука коснулась деревянного перила, голова не может опуститься, но взгляд всё же скосился. Ничего. Испустив вздох облегчения, Эдмонд потер переносицу и ощутил напряжение в глазах. Кажется, даже ветер похолодел и потяжелел одновременно. «Пойду-ка я к себе…» — с этой мыслью он опустил руку и хотел было отойти, но взгляд вновь зацепился на что-то на угольной и волнистой поверхности. Лицо. Пепельное, красивое, обрамленное темными и вьющимися прядями, и с белесыми большими глазами, словно диски полных лун. Тело среагировало быстрее разума, всё вокруг вихрем пронеслось в глаза, а юноша уже с размаху открыл дверь своей каюты. Её жар медленно окутывал студеное на свежем и прохладном ветру тело, но бледное лицо и распахнутые глаза ещё не спешили спадать, а учащенное сердцебиение теперь гулом стоит в ушах. — Нет, в самом деле, это всё… Ром. Да, ром, крепкий такой. Нужно просто немедля лечь. «Процесс лёгкого похмелья сходит труднее тяжелого» — так говорит адмирал, и то верно. Эдмонд прошел до кровати, скинул сапоги и плюхнулся на неё. Он был с своем ночном кафтане, а посему просто накрылся и закрыл глаза, пытаясь успокоиться и согреться. Но этот чертов образ! Стоило опустить веки, как чужое присутствие ощущалось рядом, и прохлада проходила по спине из ниоткуда. Он заснул с легким ознобом, сам не понимая, когда погрузился в Царство Морфея, но сквозь дрёму до его слуха донесся приглушенный девичий смех, что звонок колокольчиков растворился в воздухе. Весь следующий день прошёл обыденно и непримечательно. Единственное, что заметил Ковелье, было странное поведение ученика: некая отстраненность от происходящего, вид, словно он ждет чего-то. Брался за книги, листал и откладывал; брал в руки свою записную книжку, перелистывал и клал на стол, отодвигая и разглядывая. Глаза его бегали, взгляд всё время возвращался в воду, которая сегодня была слегка мутная и серая, отражая облачное небо. Он с детства был таким, увлеченный чем-то своим, что понять его мог не каждый и не сразу, ведь что есть нормальное поведение и общество среди людей? А ещё сегодня он носил с собой эту книжку для личных записей с наблюдений, которые особо не поощрялись в кругу. Адмирал старался изменить его взгляды, пробудить качества, достойные его сына, да и любого мужчины в целом, пытался вывести сына в общество подобных людей, доверяя теории, что окружение делает людей. — Месье Ковелье, встречались ли ранее людям подобные существа? Мужчина оторвался от созерцания карты на деревянном столе и поглядел на подошедшего юношу. Вид у того был серьёзный и озабоченный чем-то, видимо, он действительно заинтересовался этой историей. Учитель вспомнил себя в юном возрасте, когда и сам начал увлекаться этими существами и даже проводил исследования. Он оглядел юношу и задумчиво всмотрелся в серое небо и спокойную морскую гладь. Ковелье задумчиво протянул: «Затишье…» — после этого закрыл атлас и ответил ученику: — Именно эти — неизвестно, однако подобные, однозначно, встречались. Взять в пример прелестных мавок из мифов славянских народов, или сирен из Древней Греции, на которых была ниспослана кара богов и их чарующий дар пения. — Вот как, — протянул Эдмонд, устремив задумчивый взгляд в бескрайние и покачивающиеся волны. — Капитан пытался найти… её? — Нет, он желал забыть тот день, — серые глаза прищурились, — и, молодой господин, мой отец давно уже не состоит при этом звании, нет нужды памятовать об этом. — Дедушка всегда говорит: бывших званий и титулов не бывает, — поклонившись, Эдмонд направился в свою каюту. За спиной послышался смешок и тихое, растворимое в шёпоте морских волн: «Может быть». Поморосил мелкий дождь, после чего поднялась вечерняя легкая свежесть и прохлада, облака и мелкие тучки на небе рассеялись, сделав его иссиня-черным и ясным, что даже можно было разглядеть сверкающие точки звезд и светлые полосы. Он стоял на том же месте, подол плаща был подхвачен ветром и парил над полом, покачиваясь в такт. Можно было бы сказать, что прелестный юноша наслаждается пейзажем ночного океана, вдыхая морской бриз, слегка кисловатый и щекочущий при вздохе. Если бы не его побледневшее лицо, поджатые в тонкую струну губы и посверкивающие глаза, зрачок которых лихорадочно вращался по окружности, явно избегая угольной глади. Он не знает, что сейчас делает, что двигает, какая нечистая сила или хворь напала и отравила его, но вот он здесь, стоит и ждёт чего-то, лихорадочно сжимая пальцы и ощущая сливающийся с холодом жар по телу. Но вот он здесь; сбежать? забыть? спрятаться? А потом вспоминать с позором, чувством гадкого стыда, ведь все твои мечты и наблюдения будут пустыми и растворяться. Мама предупреждала, что стоит остерегаться того, о чём не ведаешь и что может быть опасным, отец же твердил о некой гордости и самопожертвовании, которые помогают людям становиться лучше. Он медленно опустил глаза, стараясь почти не шевелиться и сжимая рукоять своей шпаги. Холодный металл немного отрезвлял его и внушал какое-то чувство безопасности. Момент — пустота и чернота. Мерцание и перелив отблеска луны по глади. Он склонился ближе и испустил долгий вздох, но внутри натянутая струна еще не ослабла, а ещё какое-то чувство… словно не так, не хватает, легкое разочарование и неудовлетворение. Прикрыв глаза и выровняв дыхание, Эдмонд что-то прошептал про себя. Когда зеленые глаза вновь заблестели под легким светом, зрачки сузились, а юноша почувствовал уже знакомое оцепенение и скованность в конечностях. На него уставилась пара белых глаз, заглядывая точно в глаза и точно пожирая . Он отшатнулся, а существо в воде выплыло ещё на немного, так, чтобы было видно тонкую шею и острые чешуйчатые плечи, и склонило лицо вбок, словно заинтересовавшись действиями человека. Он попытался взять себя в руки и выровнять сбившееся дыхание, словно весь кислород сейчас покинет его тело, и вновь взглянул на неё. Десять, пятнадцать, тридцать… Минута. Никакой реакции кроме странного шепота и тихого пения, похожее на урчание от этого существа. Он вглядывался в черты, стараясь обходить — тщетно — эти два омута, что так были похожи на луну. Оно тоже рассматривало его, пока только сменив положение головы и, кажется, подплыв поближе. — Эм… — из уст вырвалось неосознанно, а когда он понял, то было поздно — существо среагировало и выровнялось, впившись в него еще более расширенными глазами. — А, это… Ты меня понимаешь? Как глупо! Что ты творишь? Светские беседы вздумал здесь вести?! Волосы на затылке пошевелились, в ушах вновь нарастал звон страха, а тело медленно тяжелело. Но существо — скорее, женского пола — пока так и осталось рассматривать его, лишь моргнув своими глазами и подплыв ближе. Он сделал шаг назад, крепко схватив оружие и чувствуя панику. Пока до ушей не дошло тихое… пение. Пение? Нет, скорее легкий напев, лишь мелодия, как колыбельная матерей, которая должна была успокоить и убаюкать чадо. Гул спал, сердце начало постепенно сбавлять свой ритм, а дрожь унималась, возвращая телу его привычное тепло. Эдмонд понял, что пело это создание, но его губы были сомкнуты, а глаза открыты и в упор следили за ним. Но стало немного спокойнее. «Чары? Она сирена? Или Мавка?». Почувствовав, что объект успокоился, пение прекратилось, а она подплыла ближе к нему. Он зачарованно разглядывал: темно-фиолетовые волосы, с которых струилась вода и которые поблескивали от влаги, кожа была оттенка бледной синевы с легким пеплом в свете, а некоторые участки — скулы, плечи, ключицы — покрывала не то пурпурная, не то розовая чешуя. Личико имело очертания юной девы, что только познает прелести и трудности взрослой жизни. Пленительно.Твой образ разум помутит, Он в сердце трепет пробудит; Я скован, осквернен, мне нет спасения, Но сладость быть узником сея забвения.
— Ах, — вновь вырвалось из уст юноши, но он не смог сдержать этого вздоха, — вы… право, понимаете ли меня? Это ли существо было описано капитаном Ковелье? Вероятно, но почему же она не приближается и не нападает? Словно выжидает или покорно ждет действий от самого молодого человека. Он понял, что речью она не наделена, лишь этот странный звук будет служить ему ответом. Но этого хватало. Корабль медленно плыл по течению, она — за ним, изредка покачивая своим, как Эдмонд успел заметить, длинным и изящным рыбьим хвостом, чешуя которого переливалась от сиреневого до цвета сливы. Она не пыталась приблизиться к нему, прыгнуть или напугать, нет, всего лишь наблюдала этими глазами и склоняла голову, изредка погружаясь на мгновение в воду. Когда она сделал так в первый раз, оставив рябь на воде, Эдмонд замер и отчего-то бросился к перилам, вглядываясь в угольную гладь, но теперь там было видно изящное и плавное движение длинного и посверкивающего хвоста. Ночь была глубокая и ясная, но короткая, ибо сезон благоволит солнцу и его времени, по сему парень не заметил, как небо окрасилось в сизый оттенок, а в небе прорезались бледные полосы. Он, сам не зная, зачем и как, начал что-то рассказывать и обсуждать, словно вел незаурядную беседу с другом, который молчаливо выслушивал его. Даже упомянул о рассказе Ковелье, на что русалка лишь махнула хвостом и словно по-своему фыркнула на него. Тогда он, кажется, слегка улыбнулся и был чему-то рад. Просто так. Он вспоминал о том, как разные охотники на мистических существ, которые были не то людьми, не то животными, веяли о своих поимках и подвигах среди народа, говоря о прекрасных нимфах болот и ужасных клудде, облик которых был отвратителен и неописуем. Но кто знает, обитают ли эти существа с ними на одной земле или просто выползают из людских голов на потеху народу. Эдмонд знает одно: он стал той малой частью, которая смело может заявлять, что рассудок его не помутился. Нормально ли, когда темное и холодное время суток становится желанным? Ты предпочитаешь поскорее увидеть на небе россыпь бледных звезд вокруг их взрослой сестры, нежели яркую и светлую круглолицую даму, что греет своими лучистыми объятиями? Когда состояние некого возбуждения, воодушевления, озабоченности становятся спутниками на весь день, пока объект не будет перед взором и ты можешь наслаждаться его образом и присутствием, пускай на расстоянии? Это помешательство? Болезнь? Бред больного? Уже значения не имеет, ежели можно слышать легкое урчание из воды, тихий напев шелеста листьев или ручейка, всплеск хвостом и покачивание головой. Она подплыла на следующий вечер ближе, всё так же не отводила на него взгляда, изредка моргая и меняя положение. Единственное, что узнал юноша из этой встречи — нежелание посторонних и света, даже простой свечи. «Ох, прошу простить, — Эдмонд взял с собой подсвечник, ибо эта ночь была темнее, и небо усеяно тяжелыми облаками. Стоило свечение легко показаться, как существо зашипело и со всплеском погрузилось в воду, возмущенно взмахнув хвостом». Потом случай с одним из подчиненных отца, что вышел на свежий воздух покурить. При вопросе, что молодой господин делает в сей поздний час, да ещё при параде, — на нём был не ночной кафтан, а пиджак, брюки и плащ, а волосы были причесаны и собраны в низкий хвост с обрамляющими чуть побледневшее, вероятно, от прохлады лицо — Эдмонд глупо посмеялся и сказал, что думается при свете луны ему легче, когда тишина и темнота. — Я увлечен этим, но отец твердит, что поэзия и искусство — удел не нашей крови. А я ведь дома сохранил несколько сонетов, а с собой взял книжонку и вписываю туда всякое, — этой ночью слегка штормило, но они свернули на Юго-Запад, и вскоре океан поутих, а туча так и не ниспослала свои мелкие капли. Он расхаживал по палубе из стороны в сторону, размахивая руками, и говорил о несправедливости, о непонимании и прочем, о чем часто говорят молодые люди, когда во взрослом обществе их порицают и пытаются направить на путь истинный, ссылаясь на свой опыт и знание того, что им известно лучше. Рассказывает ей о себе, словно жалуясь, а она машет хвостом и изредка моргает, но словно слушает его. Может, сочувствует. В следующий раз он принесет свои записи.…ей неприятен свет, кроме свечения луны, а ещё посторонние движения и звуки. Не ведаю, понимает ли она мою речь, но реакция пока осталась прежней, лишь легкие покачивания головой и взмахи хвостом. А ещё периодическое погружение в воду, видимо, для поддержания баланса влаги. И голос у ней пленителен, пускай она не размыкает губ, ибо после пения мой сон стал крепок и спокоен. Вот только какое-то чувство внутри…
Сегодня она подплыла ближе, и даже коснулась корабля рукой. Рука у неё была тонкая и длинная, а ещё с плеча до кисти покрыта тонкой и прозрачной чешуей, что при движениях плавно покачивается, подобно вуали. При любом издаваемом ею звуке, её губы остаются плотно замкнуты, не знаю, как это описать… А ещё у нее красивый хвост и волосы очень длинные и волнистые, наверное, мягкие. Вот только глаза по-прежнему…
Тихое пение сопровождало их и рассеивалось в ропоте воды, разносясь шепотом и шипением волн.
Одинокая лодка остановилась посреди бескрайнего океана, освещаемая лишь мягким свечением луны и одиноким фонарем, чей мягким отблеск заставляет воду блистать, как мерцание звезд. Он чуть наклонился к воде, она вынырнула и устремила взгляд бледных глаз на него. Вблизи они посверкивали и отдавали желтизной, а ещё были похожи не то на луны, не то на жемчужины. Они смерили насквозь и заглядывали в душу, было сложно отвести взгляд. Они следили за каждым движением, считали каждый вздох. Ее кожа действительно казалась прозрачной с оттенком синевы, гладкая и местами чешуйчатая, она посверкивала от влаги и по ней скатывались мелкие кристаллики воды. Лицо… необычно-красивое. Примесь аристократичности, изящности и дикой красоты. Она поднялась ещё выше, обнажая острые плечи, ключицы и грудь, покрытую своеобразной серой вуалью из каких-то нитей и чешуи. Он что-то прошептал, вырвалось из груди вместе со вздохом. Она склонила голову, по своей привычке, в бок и наблюдала, как он коснулся ее руки, которая покоилась на бортике лодки, словно раскачивая её. Всего-то несколько ночей создали некую зависимость. Это не должно быть так; неправильно.Но нет у чувств моих рассудка, Они вольны, крылаты и больны; Мне говорили, что дело это — шутка; Да будет так, коль шутки им грешны.
Он очнулся, словно от туманного сна, когда щеки коснулось что-то холодное, влажное и немного острое. От неё веяло какой-то безжизненной прохладой, а лодка немного скривилась под тяжелым весом хвоста. Краем глаза он заметил движение в воде — мелкие рыбки кружились вокруг лодки и сверкали самоцветами, постепенно набирая темп, создавая некий цветной водоворот в воде. Вокруг из ниоткуда возник легкий туман, не густой, но отчего-то тяжелый. Он касается сверкающей цветами драгоценных камней глади, ощущая холодную воду, поглаживающую ладонь. Каждое прикосновение волны было похоже на кроткий поцелуй, что некой дрожью проходил от пальцев по всему телу. Рядом колыхал темно-фиолетовый хвост, покачивающий лодку. Он только заметил, что её не было на поверхности, а вокруг царила мертвящая тишина. Как вдруг мир переворачивается, а перед глазами уже не синяя и нежная морская гладь, а угольная чернота и леденящий до костей холод. То, что должно быть небом, мгновенно размывается и чернеет, а по нему расползается кровавое пятно. Рядом хвост тяжело тянет вниз что-то большое и бьет хвостом, желая потопить. Лишь пара светящихся в этой тьме глаза, сверкающих хищным взглядом и желанием, что в нескольких сантиметрах от его лица, и приглушенное, тихое пение, баюкающее своим мурлыканьем и шепотом. Глаза обжигает, тело не слушается и немеет мгновенно, а душа грозится покинуть хозяина и улететь в заоблачные дали. Он желает что-то сказать, но рот и легкие набиваются водой, а воздух испускается мелкими пузырями. Она оцарапала кожу на щеке длинными и черными когтями, опустилась до шеи и слегка сжала ею, имитируя удушье, словно цепи скрутили внутренности. Губы обожгло, что-то влажное скользнуло внутрь и стало солено, мокро, душно. Он задыхался. Схватился за что-то, пытался управлять окаменевшими ногами, но скользкий и длинный хвост медленно обвил его, душа и одновременно поглаживая. Она заглядывала в его изумрудные глаза, зрачки которых были сужены и выражали немой ужас и грань безумия.Боль пронзила область груди. Сдавила и неприятно обожгла.
Она отстранилась и пронзила его, словно наблюдая реакцию. На мгновение, лишь секунду, это прекрасное лицо показалось опечаленным и отчего-то горестным, а глаза потухли. Уши пронзил невыносимый гул и писк со всех сторон, вода забеспокоилась и даже почернела ещё больше. Её губы зашевелились и открылись, когда она вновь приблизилась к его лицу. Воздуха катастрофически не хватало, перед глазами все темнело и мерцало, тело обмякло, а разум бился до последнего. У него был с собой кинжал, он вспомнил, когда рукоять коснулась бока сквозь мокрую ткань. Но всё казалось бессмысленным, а её губы накрывали посиневшие губы юноши, вытягивая саму жизнь. Изумрудные глаза потухли, веки отяжелели, кожа сморщилась и посинела. Но она не выпускала его. Отстранившись, вновь коснулась ладонью щеки, но уже не было того тепла, гладкой и свежей кожи. Хвост ослабил хватку, а руки схватили лицо и медленно огладили. Уголки губ опустились, а глаза сверкнули, но не хищным безумством или злостью, а чем-то горьким и жалким. Темная туча вокруг сгущается, голоса отрезвляют и приносят некий дискомфорт и гнев. Ей не нравится. Она хвостом приближает его ближе и вновь цепляется, царапаясь и впиваясь губами и языком. Но уже не так. Внутри бешено что-то разжигается и разрядами проникает в кожу. Его тело то грозится всплыть, то тянется на самое дно, в черноту и бездну. Она тянет вниз. Их окружают. Множество хвостов создают вихрь и тянутся к телу, но она не позволяет, сдавив себе горло и посылая грозные рыки. Почему внутри что-то давит, она теряется и закрывает лицо руками, немо крича и содрогая тихую черную гладь. Хрупкое тело медленно опускается, а темные волосы волнами колыхаются в воде. Тело юноши так и осталось плотно укутано в изящном и длинном хвосте, медленно погружавшимся в беспроглядную бездну.Проливной дождь толстой стеной окутал судно, приближающееся к берегу. Серые, громоздкие тучи висели над головами, а бескрайний океан бушевал и резкими волнами кидался вперед. Бескрайние дали остались позади, только рев океана и слезы туч достигали людей.