Люблю тебя до смерти

      Лиса простонала, громко, неприлично грязно протянула имя Чонгука, вжимаясь сильнее разгорячёнными бедрами в рельефный торс, крепко обхватывая его ногами. Такой жест ещё больше раззадорил парня, опьяненного чарами рыжеволосой чертовки; он задрал и так бессовестно короткое красное платье с открытой спиной, плотно облегающее подтянутое тело. Он погладил острые выступающие ребра, тонкий, карамельный животик, спускаясь ниже.       Голову дурманило, сносило башню. Манобан была готова мурчать, взрываться искрами удовольствия прямо здесь, на гребаной кухонной стойке, поэтому она, тяжело дыша, сильнее хваталась за шею парня, случайно впиваясь в мягкую кожу длинными алыми ноготками. Чонгук тихо прошипел, но лишь укусил девушку за вытянутую шею и тонкие, чётко выраженные ключицы, оставляя свою фиолетовую метку, а после зализал раненое место, совсем как щенок, покрывая поцелуями, входя в истошно желающее разрядки тело, извивающееся под его напором, одним рывком, до упора.       — Блядь, — запрокинув в наслаждении голову, прогнувшись в спине, крикнула девушка, проводя ладонью по загорелому телу парня и обхватывая широкие, накаченные плечи.       Его нос нежно блуждал по шее в поисках того самого чувствительного места, а бёдра, как бешеные, с каждым толчком сильнее вбивались в податливую плоть, прижимая её к холодной столешнице, выбивая с каждым разом крик, мольбу не прекращать, ни за что не останавливаться. Да, он и не сможет; Чонгук, словно зверь, вцепившийся в жертву, терзающий до последнего вздоха, не намерен отпускать девушку пока не удостоверится, что доставил ей удовольствие, о котором та не скоро забудет, заставляя в накрывших с головой эмоциях стонать только его имя. Мужская рука перемещается на то и дело вздымающийся и опускающийся молочный бугорок, сжимая его, точно до синяков, после играя до кромешной боли, оттягивая затвердевший сосок, затем, как с засосом, мягко целует, переместив руку на другую грудь, также нуждающуюся в ласке, пока этой занимался шершавый язык, доводя девушку до исступления.       Кнут и пряник — он всегда прекрасно знал, в чем нуждалась Лиса. Чонгук ломал её, а потом опять строил, крошил, собирал воедино, уничтожал, создавал обратно, с любовью, трепетом, словно касался чего-то ценного, важного, желанного. Заставлял кричать, сжимая до боли, а после дарил одуряющее наслаждение, побуждая хотеть его всем существом, до тягучей влажности между ног.       — Чонгук, я… — томно шептала девушка.       — Я тоже, — он отстранился, чтобы словить такой же затуманенный взгляд. Мягкие алые губы, сладкие, как леденец, тут же были накрыты его пухлыми губами, ловящими срывающийся протяжный стон. Поцелуй был резким, дерзким, терзающим, покалывающим на кончиках пальцев, когда чужой язык исследовал, изучал рот, а после невесомо касался их. Он всегда так делал: боль, разрывающая на части, а за ней нежность, залечивающая раны, даже те что были прежде. Чонгук совмещал в себе всё и сразу, жалил, а Лиса, всегда подставляя ещё нетронутую частичку, ведь знала: он излечит, исцелит, прогонит мысли, усмирит внутренних демонов, принимая обличье греха и прощения.       Он был тем, кто жёстоко трахал Лису на кухне, в прихожей, примерочной торгового центра, но также — и тем, кто приносил по утрам кофе, готовил ужин, желал хорошего дня, знал девушку вдоволь и поперек, начиная с любимого автора романов, заканчивая напитком. Но в каждой бочке мёда есть ложка дегтя, и в этой, казалось бы, идеальной истории она тоже имелась: имя ей Пак Чимин, невыносимо заносчивый, эгоистичный парень Лисы, которому было на всё плевать, включая свою девушку.       Этот мудак не давал жить спокойно; иногда Чонгук хотел убить этого парня или хотя бы избить до полусмерти, за то, как тот относился к Лисе. А она продолжала его оправдывать, каждый грёбаный раз закрывая глаза на его ублюдский характер, ублюдское поведение; закрывая глаза на измены этого ублюдка, которому нужен только секс и унижать его маленькую, беззащитную девочку. И Чонгука до боли в груди, до скрипа зубов бесило то, что Лиса не решалась бросить парня, наконец закончить токсичные отношения, однако она поступала, как этот ублюдок: в тайне наслаждалась интрижкой. Внутри с каждым днём всё сильнее разжигалась злость, тем не менее он понимал, Манобан не может иначе. Ей нравилось грубо заниматься любовью, а делать это в тайне заводило намного больше. Но дело даже не в этом: боль, за ней ласки — вот что нравилось девушке. Она была чёртовой мазохистской до мозга костей, позволяя Чимину морально изводить себя, разрезать нервы, вызывать всхлипы, кристальные капельки на невинных карамельных глазах, а Чонгуку — сжигать физически, проникать под кожу разъедая внутренности превращая ту в горстку пепла.       Всё, чего он хотел, — это Лису. Целиком. Без заносчивого Пак Чимина, и сегодня он получит желаемое.       Юница отстранилась, тяжело дыша и всё ещё держась за сильные плечи. Взгляд после накрывшего экстаза туманило, в нем бегали бесы, взрывались цветы фейерверков. Она осторожно посмотрела на парня, который спустя минуту, отдышавшись, отстранился, подобрал с пола небрежно брошенные боксеры, натягивая их вместе с джинсами, в которые тут же была засунута белая рубашка. Лиса решила не отставать от парня, поднимая кружевные трусики, отброшенные в сторону в порыве страсти, надела их, поправляя подол платья, и направилась в ванную, хлопая дверью.       С серебристо-зеркальной поверхности на неё посмотрела рыжеволосая девушка, чья причёска-пучок сейчас напоминала птичье гнездо. Вытянув пару невидимок, Манобан распустила волосы, позволяя вьющимся локонам спокойно опустится на хрупкие плечи, слегка прикрывая их, вспомнив, как сильные руки зарывались в волосы, вдыхая их аромат, из-за чего несколько прядок выбилось, и вообще незамысловатая конструкция грозилась развалиться. Она взяла расчёску, медленно расчёсывая пряди, приводя себя в человеческий вид, пока взгляд блуждал по телу, груди, шее цепляясь за багровое пятно: «Какого хрена? — лоб нахмурился, да так что появилась небольшая складка; она фыркнула, придвигаясь ближе к зеркалу, дабы хорошенько рассмотреть засос. — Чонгук, убью!» — крикнула она, выбегая из ванны, видя, как виновник сего инцидента спокойно расхаживал по кухне, поедая взятое из стеклянной пиалы последнее яблоко.       — Что случилось? — невинно хлопнул глазками парень, откусывая спелый фрукт, который слегка зашипел, выпуская соки.       — Что случилось? — передразнивает Лиса со злостью в голосе, повышая свой тон ещё на одну октаву. — Ты спрашиваешь, что случилось? А то ты не в курсе. Смотри, — отодвинула волосы в сторону, демонстрируя тонкую шею и тыча длинным пальцем в красноватое пятно.       Парень лишь демонстративно пожал плечами, мол понятия не имею, о чем ты говоришь, и продолжил жевать яблоко.       — Чонгук, — устало прошипела молодая особа, потирая висок. — Мы же договаривались: никаких засосов, — она перешла на шепот, как будто кто-то может их услышать или подслушивать. — Что если Чимин увидит?       Чона передернуло лишь от одного упоминания этого имени, но парень уже всё для себя решил: он хочет быть единственным.       — Расстанься с ним, — сказал он приказным тоном, выбрасывая ненужный предмет в мусор.       — Что? — не веря своим ушам, переспрашивает девушка; она же не ослышалась? С каких пор Чонгук решает, что ей делать со своими отношениями? Она-то в его не лезет, не спрашивает, с кем тот спит, помимо неё, несмотря на то, что это ей совсем не безразлично. — Зачем?       Не разрывая зрительного контакта, парень неспешно приблизился к отступающей на несколько шагов девушке, а дальше — холодная стена, которую почувствовала молочная кожа спины. Манобан не отводила взгляда, по телу пробежала стая мурашек. Неожиданно быстро оказавшись перед ее лицом, он разместил свои руки по обе стороны от женского тела, зажимая её в своего рода объятья, но на самом же деле, как самый настоящий хищник, ловя жертву.       Его изящный носик тут же оказался зарыт в волосы, вдыхая, наслаждался ароматом привычного кокосового шампуня, а ноги — между ее ног. Он плотно прижимался телом к ней, словно пытался стать одной частичкой целого; руки в спокойном ритме поглаживали тонкую талию. Девушка прикрыла глаза, наслаждаясь моментом, и упёрлась обеими руками в сильную грудь.       — Я хочу быть твоим парнем, — горячее дыхание на ухо. — Хочу занимать все твои мысли, всегда быть рядом и не так как сейчас: мне этого мало, чертовски мало, — легко прикусил мочку уха, проходясь влажным языком по раковине. — Лалиса, я хочу тебя полностью, без остатков, больше не желаю делить тебя с Чимином. Я абсолютно серьезен, — глаза девушки распахнулись от услышанного. Сейчас парень рассмеётся, скажет, что всё это глупая, неуместная шутка. Но взгляд Чонгука говорил об обратном. Он сделал шаг назад, чтобы получше разглядеть лицо напротив, понять, какие мысли в данный момент обдумывала эта рыжеволосая головка. Чонгук ловко взял хрупкую, слегка подрагивающую от напряжения между ними ладошку в свою руку, оставляя мягкий, невесомый поцелуй на тыльной стороне ладони, место которой тут же начинает пылать невидимым огнем. Не выпуская руки, он ловким движением скрестил пальцы в замок. — Лиса, прошу, скажи хоть что-нибудь.       Карамельные радужки намокли, слезы обжигали, норовясь вот-вот хлынуть потоком из девичьих глаз. Она сглотнула вязкую слюну, комом застрявшую в горле. Чонгук не делал ей предложение руки и сердца, лишь предложил встречаться, но почему от этого жеста легкая эйфория охватила всё тело, а в груди предательски разливалась лава, плавя душу силой слов. Она крепче сжала ладонь, пытаясь таким образом передать, что у неё на уме, старалась дать знать, что сказанное ранее её сильно тронуло, но она не могла ответить, не знала, что именно, ведь мысли в хаотичном беспорядке бились об черепушку.       — Но Чимин, — тихо начала девушка. Слыша это, парень тут же выпустил ее ладонь, от злости несильно ударяя кулаком по стене возле девичьей головы.       — Ты его не любишь, прекрати себе лгать. Чимин мудак, ты сама это прекрасно знаешь. Он только пользуется тобой, Лиса, — его губы напротив её, секунда до соприкосновения, девушка спокойно прикрыла глаза в ожидании, но момент наслаждения двух любовников прервался звонкой трелью в дверь.       Манобан, как хозяйка дома, направилась открыть дверь, но, увидев в глазок визитёра, глаза нервно забегали, и она пулей влетела назад в комнату.       — Это Чимин, — тихо шикнула. — Скорее, прячься, на втором этаже, — она быстро схватила парня за руку, повела вверх по лестнице, заталкивая в одну из комнат.       Чон свёл брови, ему это осточертело. Стоит только белобрысому появится на горизонте, как его передвигают на второй план. О чем он минуту ранее с ней говорил? Какого его динамят? Почему она опять бежит к этому мудиле, несмотря на, то как им хорошо вместе. Проглотив обиду и прислонившись затылком к стене, нервно сжимая и разжимая кулаки, он думал, как убедить девушку, заставить раскрыть глаза, ведь больше всего на свете Чонгук хотел, чтобы его хрупкая Лиса была только с ним, без Чимина между ними.       Манобан же в это время беспокойно оббежала половину дома: сначала зашла в свою комнату, недолго порывшись в массивном комоде из красной древесины, выудила оттуда небольшой платок, с причудливыми закорючками, который красивым бантом повязала на тонкую шею скрывая засос, после чего отправилась открывать дверь, в которую с полминуты раздраженно барабанили.       — Привет, — мило улыбнулась девушка, завидев своего парня, и отошла в сторону, позволяя ему пройти дальше.       — Ты долго. Разве не слышала, что я звонил? — Чимин вальяжно прошел внутрь, по пути скидывая обувь. Парень был пьян, и Лиса сразу это заметила по ощутимому запаху перегара, слегка заплетающемуся языку, да и встречи в другом, трезвом состоянии, происходили намного реже, настолько что их можно было посчитать по пальцам. — Держи, это тебе, — он протянул охапку цветов, а именно бледно белых роз. Беда заключалась в том, что цветы не выглядели, как полноценный букет из магазина, больше напоминали наспех собранные сорняки. Концы стеблей были неровно подрезаны, словно оборваны, создавая более-менее приемлемый вид, а на одном бутоне красовался небольшой листочек, который, не выдержав изучающий взгляд, вальсирующим движение опустился на деревянный пол.       "Растения с чьей-то лужайки", — сделала заключительный вывод девушка, пока парень, пошатываясь, прошёл дальше. Она только и успела стянуть с него потёртую джинсовую куртку. В пригороде люди друг друга знаю, а слухи распространяются со скоростью света, поэтому, сомнений нет, завтра утром вся округа узнает чью лужайку обесчестил Пак. Однако розы на её улице и ближайших, примыкающих к ней, никто не выращивал, где Чимин раздобыл их?       Зайдя на кухню, она застала Чимина, хаотично роющегося в шкафчиках. Не тратя времени зря, рыжеволосая достала вазу из нижней тумбы, набрала воды, ставя в неё цветы, и пристроила ту на столе. В это время вечерний гость продолжал, шурша, осматривать полки.       — О, — заторможено прозвучал басистый голос, хозяин которого вертел в руках коричневый пакетик. — Какао. Давай попьем? Ставь чайник, — загромыхал он, вытаскивая кружки.       Лалиса послушно сделала то, о чем просили, и пока чайник закипал на газу, в ней закипало волнение. Белоснежные зубки нервно покусывали кончик наманикюренного алого ноготка, миндальные глазки бегали. Мысль о том, что Чонгук тоже находился в доме, была несколько волнующей, но в то же время пугающе будоражащей. На краткий миг она думала о том, что их тайный роман могут раскрыть. Казалось, вот шанс быть счастливой с Чоном, рассказать всё Чимину — он наверняка сможет понять — однако холодная хватка словно железной руки, пульсацией в груди, сковывала поток рискованных действий: предчувствуя неприятности, не давала сделать это.       Чайник вскипел, свистя, выпустил пар; блондин щёлкнул пальцами перед девичьим лицом: — Ты что уснула? — цокнул языком, разливая воду по кружкам.       Лиса была настолько в раздумьях, что совсем не заметила, как её резко усадили за стол. Чимин хоть и пьян, но функция соображать на удивление работала. Девушка сделала глоток приторной обжигающей жидкости и недовольно скривилась: слишком сладко. В то время Пак наслаждался каждым глотком, растягивая удовольствие, при этом заедая какао крекерами, таинственно появившимися на кухне из Ниоткуда. Изящная рука потянулась к упаковке, и девушка взяла сразу несколько печенюшек, тщательно пережевывая, стараясь приглушить противно-слащавый привкус на языке. Она не знала, сколько времени вот так сидела в тишине, с полной кружкой какао, думая о своём; не знала, сколько ещё бы просидела, если бы не вздрогнула от того, что её шею и ключицы начали покрывать поцелуями.       — Чимин, — тихо выдохнула, поднимаясь, отодвигая стул в сторону, полностью разворачиваясь к нему, — не надо, — посмотрела на серую футболку, на его грудь, на плечи, но только не на глаза. Эти пустые омуты засасывали, но сейчас нужно быть непреклонной.       — Ты какая-то вялая сегодня, детка, — переходя на подбородок, оставляя на коже свой мокрый след, шептал он в пухлые губки. — Ничего, я подниму тебе настроение, — вжавшись в хрупкое тело всей своей тушкой, заставил Лису отступить, а край стола врезаться в молочную кожу, от чего девушка поморщилась. Парень развернул её лицо к себе, резким поцелуем впиваясь в губы и сминая их. Скрип ногтей о ровную деревянную поверхность, а за ним лёгкий толчок в плечи, не заставивший парня остановиться. Девушке пришлось ответить на целомудренный поцелуй. Но стоило только парню отстранится…       — Чимин, прошу, давай не сегодня, — совсем неслышно произнесла она, стыдливо опустив голову.       Пак скривился, но отступать не собирался, а, наоборот, ещё больше прижался: так, чтобы девушка смогла ощутить его возбуждённое достоинство: — Детка, ты мне нужна.       Она всегда детка, когда нужна ему — точнее его члену — а во все остальное время её просто не существует. Лиса сильнее, до покраснения кожи сжала край стола, устало поднимая взгляд к потолку, лишь бы не видеть его лицо, разрешая парню шарить руками по изгибам её стройного тела, стянуть платье, отбрасывая его в сторону, сжимать небольшую грудь вместе с бюстгальтером, неприятно тереться жесткой тканью штанов о голую кожу ног.       Чимин подхватил девушку под плечи, сажая на стол, не отрываясь от её лица, покрывая его короткими едкими поцелуями. Кружка с жидкостью, которая всё это время стояла на столе, от всей этой суматохи, шатнувшись, упала, разливая по гладкой поверхности остатки какао, коих было немало. Шоколадная лужица стремительно расползлась по столу, и первые, самые быстрые капельки стали опускаться на пол, что молодых людей совершенно не беспокоило. Они даже не обратили должного внимания на вакханалию, происходящую за спинами. Девушка положила руки на мужские плечи, снова поднимая голову вверх. Внутри что-то больно щипало, разливаясь горечью в горле, казалось, вот-вот она заплачет. — Чимин… — повторила попытку ещё раз.       Но он не слышал. Шершавые ладони уже поглаживали худые женские ноги, медленно приближаясь к внутренней части бедра, выбивая из легких рваный выдох, пока холодная мужская рука стягивала трусики. Парню надоел этот стрёмный шарфик на шее его девушки. Решение пришло быстро: он избавится от него, оголит женскую шею, покроет каждый миллиметр поцелуями, а потом перейдет к более желанным частям тела. Стоило только его зубкам крепко сжать край ткани и потянуть её на себя, распуская всю незамысловатую конструкцию, как девушка ойкнула, а Чимин, собиравшийся вернуться к делу, вдруг застыл.       — Это что блядь такое? — хрипя, спросил он. — Я спрашиваю, это что, блядь, нафиг такое? — повысив голос до крика, вторил с неотступающей хрипотой. Пришлось прочистить горло, злобно хмыкнуть, отступив на пару шагов. — Ты грязная шлюха, Лиса. Я всегда это знал.       — Я могу объяснить, — слишком поздно и слишком тихо проговорила девушка.       Пак ничего больше не говорил, его глаза горели, а на лице нарисовалась ухмылка, как у охотника, который загнал дичь в ловушку, такая сумасшедшая, будто принадлежащая не ему, а психопату из фильмов про маньяков. Парень быстрым движением стянул с себя футболку, после чего расстегнул ремень, приспуская чёрные штаны вместе с боксерами. Девушка с опаской поглядывала на него.       — Чимин, не надо, — она попыталась встать и уйти, но сильная, цепкая хватка не дала этого сделать. Её тряпкой оттолкнули, кинули, прижимая к столу, резко разворачивая. Парень расстегнул лифчик, больно задевая кожу. Её грудь, соски и живот тут же испачкались в отвратительно липкой воде, которой раньше было какао. Попытка встать и оттолкнуть его от себя была остановлена крепкой, накаченной рукой, которая захватила её собственные тонкие руки в цепкий замок, задирая их выше головы на столе, принуждая девушку выгнутся в неудобной позе, глухо заскулив.       Разгоряченный, твердый член Чимина тёрся между её ягодиц, а затем одним рывком, без подготовки, вошел в неё, вырывая из легких крик. Глаза Лисы жгло от слёз обиды. Она знала, что парень не отличался покорной верностью, он неисправимый лжец. Каждый раз, каждый гребаный раз, когда тот говорил, что занят, Манобан видела его, широко улыбающегося, в центре города с очередной девушкой; когда говорил, что заболел, друзья отмечали его на фотографиях, на которых он держал бутылку соджу, а его язык хозяйственно находился во рту незнакомой горячей брюнетки. Она не спрашивала, боялась остаться одна. А потом в жизни появился Чонгук. Пак не прекращал ходить налево, и девушка подумала: чем она хуже? Один раз поддалась порыву страсти, переспав с Чоном, и больше не смогла остановиться — предполагала, что между ними с Чимином некая негласная договорённость. Он держал её рядом, а она, глупая, боялась уйти, до этих пор. Но когда решилась, всё обернулось не лучшим образом.       Пак умело пользовался людьми, и Лиса не стала исключением, ведь по натуре своей всегда была наивной дурой, считала, что лучше быть несчастной в отношениях, чем одинокой.       Чимин жестко вбивался в изящное девичье тело, выбивая только сдавленные крики вперемешку со всхлипами, а ледяная пряжка ремня била по чувствительной коже ягодиц. Он с периодичной паузой безжалостно шлёпал её по заднице, тянул за волосы, заставляя смотреть вперед; только глаза закрывала пелена слез, в которой размытый интерьер собственной кухни казался чужим. Лисе нравилось жёстко, нравилась боль, только больше не нравилось, когда это делал Чимин, умело причиняя не только физическую боль, но и душевную, разъедая всю сущность, словно ядовитое снадобье.       — П…Прекрати, — кряхтела молодая особа после очередного сильного удара.       — Хватит ныть, — мучительно сжав тоненькую шею, продолжил: — Сучка, с другими трахаешься, а при мне невинность строишь.       В глазах до этого плясали размытые пятна, а после того, как горло сдавили, перекрывая такой необходимый поток кислорода, будто шланг с водой, темнота ползком, кляксообразными пятнами начала заполнять пространство, а легкие — выталкивать хрипы и кашель.Он душил, убивал, но не так, как Чонгук: без надежды на спасение, на исцеление, желал уничтожить всё, что не по нраву, стереть с лица земли.       В один момент девушка перестала издавать явные звуки, только неслышный скрежет и, казалось бы, могла вовсе отключится, потеряв сознание, если бы что-то, а вернее кто-то не оторвал от неё парня.       Чонгук, широко замахнувшись, сжав пальцы в кулак, с силой ударил Чимина по лицу, которым тот так гордился, а главное — очаровывал девушек. Тот отшатнулся, хватаясь за челюсть, чтобы проверить, всё ли в порядке, языком провёл по стенке щеки, ощущая нарастающий металлический привкус: кажется выбили один из ровненьких зубов. Сплюнув половинку зуба с небольшим количеством крови, не теряя ни минуты, он, будто озверев, с ухмылкой сумасшедшего бросился на парня в ответ. Удар в живот выбил весь воздух из легких. Следующий — куда-то в голову, и Чонгук хотел заблокировать удар, только не успел. Проворным движение ноги его повалили на пол, предоставляя противнику лучший расклад для атаки. Так и произошло: спустя мгновение, точно град, удар за ударом. Всё его тело покрывалось ссадинами — Чимина было не остановить.       Манобан оклемалась не сразу. Взгляд стал яснее и четче спустя только секунд двадцать. Она, схватилась за горло, кашляла в попытке снова начать нормально дышать; голова гудела, а тело затекло. Девушка ужаснулась, увидев, как Чона беспощадно избивали; сердце замерло. Что же делать? Ответ пришёл быстро, хоть и не сразу: одно движение — помутнение рассудка, и рука нащупала пустую хрупкую пиалу; другое, пошатывающее — в сторону драки — Чимин ничего не замечал, был занят, в бешеном темпе нанося увечья любовнику. Это на руку Лисе. Третье — смертельное — предмет, точно стрела, полетел в голову Пака. Тыдыщь! Мужское тело с грохотом упало на светлый ламинат. Треснувшая черепушка дала знать тоненькой вытекающей бордовой струйкой, что с нее хватит; красная жидкость неслышно опустилась на пол, покрывая собой его поверхность и превращаясь в небольшую лужицу.       Лиса дрожала, ноги были ватные, совсем не слушались от шока и отказывались выполнять свои функции, как и голова. Девица упала на колени, запуская ледяные дрожащие пальцы в волосы, часто дыша, будто от этого станет лучше. Она отчаянно пыталась сохранить трезвость ума, несмотря на то, что её трясло, будто при минусовой температуре.       Быстрее всего сообразил Чонгук, поднявшись на ноги, кряхтел. Он изрядно пострадал: губа разбита, шла кровь, волосы в беспорядке, лицо красное, туманный взгляд, разодранная кожа, царапина над правой бровью, синяки по всему телу и один, огромный — на щеке. Пошатываясь, он приблизился к телу Чимина, обошёл его, присаживаясь на корточки, и потянул к нему руку, пытаясь нащупать пульс, пока взгляд метался по комнате, застывая на розах в вазе.       «Ты такой уёбок, Пак Чимин, ебаный уёбок. Красная помада, красное платье — так трудно понять, что её любимый цвет красный?» — подумал про себя.       В один момент глаза вместе со зрачками расширились, когда до сознания дошло то, что они только что натворили. Он повернулся к испуганной, до сих пор дрожащей, Манобан, сидящей на полу, и со скрежетом на душе произнёс: — Он мертв.       Лиса хотела избавиться от Чимина. Что ж ей удалось.       А дальше? Дальше всё, как в каком-то дешевом фильме: девушка впопыхах привела себя в порядок. Чонгук знал, как всё исправить, утешая себя: мир переживёт без такого человека, станет чище без Пак Чимина.       В покрове беспроглядной тихой ночи двое любовников на заднем дворе маленького домика, беспокойно оглядываясь, вырыли глубокую темную яму, в самый раз для человеческого тела. И в эту чёрную пустоту полетели бледно-белые розы, за ними — потертая джинсовая куртка, а потом — Пак Чимин, чья усмешка безжизненная, холодная; глаза омуты блёклые, точно пустые, навечно вынуждены смотреть в одну точку, ничего не видя.       Двое молча перегляделись; холодный ветер пробрался под одежду, кожа замёрзла. Только парень на дне ямы этого больше не чувствовал: ни холод, ни голод, ни даже то, как его тело засыпали землёй; как по нему начали ползать муравьи, черви и другие жители грязи, среди которых ему теперь придётся гнить.             Семь месяцев спустя.       Карамельные простыни смяты, Лиса и Чонгук нежатся в тёплых лучах утреннего солнца, они уж е давно проснулись, однако желания вылезать с постели напрочь отсутствует. Им нравилось наслаждаться компанией друг друга. Ноги переплетены, девичья голова лежала на сильной мужской груди, которая время от времени в спокойном темпе вздымалась и опускалась. Его руки крепче прижимали девушку к себе, выводя на бедрах незамысловатые рисунки; она смеялась, утыкаясь в шею и оставляя на ней легкий поцелуй.       — Ты вставать собираешься? — хихикая, спросила она, приподнимаясь на локтях, а затем соблазнительно сползая с кровати точно кошка.       — Еще десять минуток, — протянул Чон, переворачиваясь на другой бок, держа девушку за руку, но она легко её выпустила, после чего неспешно сняла со спинки огромной двухспальной кровати, которою они купили вместе, голубоватый, мягкий халат, надевая на себя, скрывая в нем прекрасное тело, из-за чего парень по-детски надул губки бантиком.       — Ладно, валяйся, а я пойду нам что-нибудь приготовлю, — босиком ступила по холодному полу, потихоньку передвигаясь по комнате. Будучи в дверной проеме, её головку посетила одна мысль. Девушка обернулась с довольной ухмылкой, чмокая, послала своему парню воздушный поцелуй. Тот, приподнявшись на кровати и смяв оделяло, поймал его, а после приложил к пухлым губам, прикрыв глаза; это выглядело вовсе не невинно и немного смутило Лису. — Получишь настоящий когда спустишься вниз, — сказала соблазнительно, облизывая губы, после исчезла за закрывающейся дверью, направляясь на кухню.       День был приятный, солнышко ярко светило, запуская свои лучи сквозь большое окно, выходящее на задний дворик. Девушка спокойно подошла к длинной кухонной стойке, набирая себе в кружку воды, и выпила.       С тех пор, как пропал Пак Чимин, прошло много времени; удивительно, что его почти никто не ищет, не интересуется, куда тот пропал: его друзья почему-то уверенны, что он уехал куда-нибудь за границу, развлекаться с очередной девушкой, разрывая с ними все связи. Но им, кажется, на самом деле всегда было всё равно на то, что происходило в жизни парня, они заняты собой. Вывод один: неважнецкие они друзья. А родителей он отроду не знал, поэтому так произошло. Никто не знал, о том, что в тот вечер Пак был у Манобан. Разуметься, кроме трех людей, один из которых никогда никому не сможет об этом рассказать.       Взгляд юной особы блуждал по кухне, после перешёл на окно, а затем на вид, который перед ней открылся. В одно мгновение глаза расширились от шока, а рука выпустила стакан с водой, который от жестокого столкновения с полом разлетелся на мелкие прозрачные осколки, расплескав остатки жидкости; в ушах неприятно гудело, голова потяжелела.       — Я пришел за своим поцелуем, — довольно бросил Чонгук, уверенным шагом и с широкой улыбкой заходя в комнату, но, заметив обеспокоенную, застывшую на месте девушку, спросил: — Что случилось?       Проследил за её пугливым взглядом, в том направлении, куда указывал длинный пальчик, дабы заметить причину её испуга, жалобного взгляда и перекосившегося лица. Среднего размера золотистый забор, небольшой участок земли, рассчитанный под маленький сад и то самое место, под который зарыт их общий секрет. Ничего необычного, вот только на «том самом месте» что-то было: что-то неумолимо цвело, хотя никто из них никогда ничего там не садил. И этим загадочным, неизвестным «чем-то», являлся совсем маленький, новый, тёмно-зелёный кустик, пускающий ровные, грациозные ветви в разные стороны, демонстрируя заострённые шипы, смотрел ввысь, точно стремился к солнцу, с одним, пока единственным белоснежным, точно бледно-белым бутоном розы.