I kept going.

На поляне, подле дома Я стоял, как вкопанный. Столь любимая истома В глубине закопана. Я не помнил чувств всех этих, Я погряз в пучине лжи. Лишь не гревший тело ветер, Дополнял колосья ржи, Что безрадостно глядели, Потеряли свой окрас, В голове моей осели, Видел словно в первый раз. Охладел я к милой вовсе, Нет той радости внутри. Охладел и к миру после, Что кричал мне: «Посмотри, Мой добрый друг! Сколько жил, не понимая? Что другие есть вокруг, Люди тебя окружают! Ты ее боготворил, В ней души не чаял, Но вот время не любил, Был в любви ты опечален.» Я задумался на миг, Вняв слова приятеля. Взглядом тучным я поник. Жизнь смысл утратила. Вдруг сорвался с места я, Подбежал к шкафу. Совладание храня, Взял прогнившую веревку. Вот он — роковой момент. Тень от табурета. Я, решившись сделать шаг, Вижу вдруг прадеда. Томно дышит, осуждает, Смотрит и молчит, А потом как начинает, Басом говорит: «Ты конечно можешь, милый, Но зачем тогда Бог давал тебе те силы, Чтоб идти через года?» Я в истерике ответил: «Нет там никого! Бог — легенда, сказка, Ею бредят, Чье мышление узко!» Все внезапно гаснет, И исчезает дед, А я с петлей на шее Встречаю вновь рассвет. И нет тут больше поля, И нет колосьев ржи, Лишь осознанье горя. Я продолжаю жить!