Помнишь ли ты разорённое поле сражения, Белые сломанные крылья, бьющиеся в небесах?
Тяжёлое дыхание за спиной заставило резко обернуться. Зловещая высокая фигура стояла совсем рядом, и Шерман мог разглядеть блики от лунного света на винтовке, которую сжимали чужие руки в тёмных перчатках. Он отшатнулся и бросился было бежать прочь, но ноги словно приросли к земле. Он не мог сделать ни шага и лишь беспомощно смотрел, как враг наступал прямо на него. Жуткая маска глядела чёрными глазницами, и от этого взгляда мороз пробегал по коже. В нос била отвратительная вонь тумана, который с каждым мгновением становился лишь гуще. Шерман чувствовал себя маленьким в этой безграничной серой мгле. Потерявшимся. Слабым. Кошмарная тень подошла почти вплотную, и тогда морок, что сковал тело Шермана, наконец развеялся. Дрожащие руки знакомым, доведённым до автоматизма движением взвели курок. Сердце билось так громко, что, казалось, его можно было услышать другому человеку. Ближе. Ещё ближе. Ещё. Врагу оставалось сделать всего один шаг, когда раздался выстрел. Дым от пороха смешался с туманом, и Шерман в первые секунды ничего не видел. Затем, когда в глазах прояснилось, он разглядел лежавшего на земле солдата. Даже будучи мёртвым, он внушал дикий, парализующий страх, и Шерману пришлось перебороть себя, чтобы подойти. Руки тряслись, когда он дотронулся до маски, что скрывала лицо врага. Шерману не хотелось видеть, что было под ней, но он знал, что обязан был это сделать. Он судорожно сглотнул. Остатки храбрости покидали его, и требовались огромные усилия воли, чтобы просто быть здесь и не мчаться сломя голову подальше от проклятого места. Он не солдат. Совсем не солдат, и никогда не был им. То, что он застрял среди этого чёртова тумана — всего лишь одна большая ошибка, которая и не думала заканчиваться. Шерман закрыл глаза. Помолился, зная, что его наверняка никто не услышал — разве позволил бы Бог попасть одному из его сыновей в самый настоящий ад? А затем быстрым движением содрал маску с лица трупа. Та поддалась с противным чавкающим звуком, от которого желудок сворачивался узлом и к горлу подкатывала тошнота. Что-то закапало Шерману на штаны, но он не хотел даже думать о том, что это могло быть. Он открыл глаза, но не мог заставить себя посмотреть на распростёртое на земле тело. «Нет. Нет. Нет». Кровь стучала в висках, заглушая остальные звуки. Туман облеплял со всех сторон и словно нашептывал что-то пугающее. Грудь сдавило чем-то тяжёлым, и стало тяжело дышать. «Нет». «Нет». Шерман повернулся в сторону трупа и, глубоко вздохнув так, что закружилась голова, заставил себя посмотреть на него. В память врезалось что-то неестественное, изломанное, разорванное, слепленное из отдельных частей. Это не могло быть человеком. Просто не могло. Это было… но он больше не мог находиться здесь и думать об этом. Шерман бросился бежать, не разбирая дороги, спотыкаясь о ветки и корни. Он остановился лишь тогда, когда начал задыхаться. Его стошнило. Шерман вытер губы и попытался выпрямиться, но ноги подломились, и он упал в мокрую грязную траву. Он не сопротивлялся, не хотел вставать. Одна-единственная мысль билась в мозгу, заглушая остальные и заставляя кусать изнутри щёки до крови, лишь бы не закричать. В том, что осталось от лица солдата, он узнал самого себя. Шерман открыл глаза и резко сел. Сердце колотилось, во рту пересохло, а перед глазами словно до сих пор пробегали картинки приснившегося кошмара. Шерман глубоко и часто задышал, пытаясь успокоиться. Его потрясывало. Этот чёртов сон преследовал его уже четвёртую ночь — с самого первого дня, когда их самолёт упал в проклятой неизвестной стране. Стоило лечь и позволить уставшему за сутки телу расслабиться, как утомлённый мозг тут же захватывали пугающие образы. Он не мог отдалиться от окружавшего его ада даже во сне. — Шерман? Голос Авери неожиданно прозвучал очень близко и заставил Шермана вздрогнуть и отшатнуться. — Эй, эй, всё хорошо, это я. Авери успокаивающе поднял руки и принялся медленно подходить к другу. Шерман мгновенно залился краской: хорошо, что в темноте этого увидеть было невозможно. Хорош он, шугаться своих же товарищей по отряду. Храбрец. Шерман очень хотел, чтобы Авери ушёл, но тот уже встал напротив и теперь серьёзно смотрел на Шермана. Свет от горевшего костра бросал неровные тени на лицо Рэя, и он казался ещё бледнее, чем обычно. Шерман помнил, как Кинг назвал Авери «бледным мерзким шотландишкой», и как Рэй отбрил его словами, что цвет его кожи — признак аристократизма, в то время как «грязнота твоей рожи говорит лишь о том, что предками твоими были такие же свиньи, как и ты». Тогда это даже рассмешило Шермана, который, как и многие, терпеть не мог Кинга за его беспринципность и отсутствие морали. Как же это было давно… словно целую вечность назад, с другими людьми. — В чём дело? — Ни в чём. Шерман уткнулся взглядом в свои руки, которыми нервно теребил карман на штанах. Он старательно избегал встречаться глазами с Авери, которому не знал, что ответить. Шерман ненавидел чувствовать себя трусом, но именно им он и являлся. Им всем снились кошмары, но только, казалось, он один не мог с ними справиться. Ощущение собственной ничтожности и бесполезности неприятно грызло, подтачивало изнутри. Он не хотел говорить ни с кем об этом. — Знаешь, если бы было всё в порядке, ты бы меня не будил уже вторую ночь. Я выспаться не могу, серьёзно, мужик. — Прости. В словах Авери чувствовалась насмешка, и Шерман горько усмехнулся про себя. Какое дело было Рэю до него? Правильно, никакого. Он встал, намереваясь заменить находившегося в дозоре Вуда — ложиться спать всё равно не хотелось. Казалось, стоило лишь закрыть глаза, как кошмар бы вернулся. Шермана передёрнуло. Нет, он лучше бы простоял всю ночь без сна, чем ещё раз увидел это. Он схватил спальный мешок и быстро прошёл мимо Авери, стараясь не смотреть на него, как вдруг почувствовал прикосновение к своему запястью и остановился. — Ты куда это собрался? — Пойду Вуда сменю. Ему нужно отдохнуть. — А тебе разве нет? И вообще, сейчас очередь Коннер. Шерман промолчал. Торчавший на его пути Авери начинал злить. Ложился бы лучше спать, чем стоял здесь и мешал. Чего он хотел от него? Посмеяться? Это было бы в духе Авери, но Шерман слишком устал, чтобы реагировать на подколки. Наверное, он начал забывать, как это делается. В таком месте это было слишком легко. — Пропусти. — Нет. Шерман раздражённо вздохнул и потёр пальцами переносицу. Порой Авери бывал совершенно несносен, хоть и утверждал, что в этом заключалось его обаяние. — Чего тебе от меня нужно? Я сейчас уйду и не буду тебе мешать, а завтра поменяюсь с кем-то местами и больше тебя не побеспокою. Хорошо? Он отпихнул Авери и пошёл вперёд, не слушая ответа. Ему отчаянно хотелось побыть одному. В тишине. Без постоянного напоминания, насколько он жалок. Шерман даже не был полноправным солдатом. Радист, каким-то чудом переживший штурм базы, он был переведён в боевую часть, хоть и сопротивлялся этому, как только мог. Его так называемое «повышение» было ошибкой, за которую теперь расплачивались его друзья. Радио, механизмы — вот то, в чём Шерман был асом, но не убийства. Он до сих пор помнил первого застреленного им врага, как тот нелепо упал, взмахнув руками. Как кровь вытекала из раны в его груди, смешиваясь с грязью. Шерман никому не говорил, что тот день с периодичностью приходил к нему во снах — боялся, что никто бы его не понял. Слабакам на войне не место. Вуд охотно уступил свой пост другому, и, к счастью, Авери и не думал идти за Шерманом, так что тот смог вздохнуть свободнее. Правда, тут же закашлявшись. Мерзкий туман просачивался всюду, и его вонью пропахло всё вокруг. Страшнее всего было думать, как именно он влиял на их отряд: неслучайно противники носили противогазы. Шерман краем глаза видел, как Вуд постоянно чесал руку, а уж на лицо Моргана и смотреть не хотелось. Оно было покрыто какой-то вязкой зелёной жижей, и остальные члены отряда вольно или невольно старались держаться от него подальше. А что, если даже выбравшись из этой дыры, они будут нести внутри себя следы пребывания в ней? Шерман помотал головой, прогоняя ненужные мысли и некстати подступившую сонливость. Широко зевнул, прикрыв рот ладонью, чтобы его не услышали. Он не хотел никого будить. Остальные заслужили пару часов относительно спокойного сна — неизвестно, что ожидало завтра. Возможно, всё могло стать лишь хуже. Шерман зябко поёжился. Прохладно. Он вытянул руки к костру, стараясь согреться, как вдруг услышал за спиной чьи-то шаги. Отголоски недавнего кошмара сетью мурашек пробежались по коже, и Шерман стремительно повернулся к источнику шума. Руки сильнее сжали оружие. Сердце пропустило удар. — Не помешаю? Грёбаный Авери. Шерман выдохнул с облегчением, стараясь не показать, насколько он успел испугаться. Этот чёртов лес действовал на нервы, запутывая призрачными тенями: то и дело мерещились зловещие силуэты, которые тянули из тьмы кривые изломанные пальцы. Утром лес выглядел иначе, хотя приятного всё равно было мало. — Что ты здесь делаешь? — Я восприму это как «нет». Авери бесцеремонно уселся рядом, и Шерману пришлось подвинуться. Он больше не злился на Рэя: просто не осталось сил. Шерман пошевелил ветки в костре, и огонь разгорелся снова, разгоняя тьму. До рассвета оставалось, наверное, часа четыре, хотя в этих краях было сложно определить с точностью. — Почему ты не спишь? — Потому что кто-то должен быть в дозоре. — Сегодня очередь Коннер. — Ты это уже говорил. Авери промолчал в ответ. Шерман старался не смотреть на него, вместо этого он снова принялся тормошить палочкой костёр. Красные искры брызнули по сторонам. Он вспомнил, как около месяца назад сидел так же, в тёмном лесу, возле огня. Кристина тогда ещё боялась заснуть после страшных историй, которые ей рассказала сестра перед поездкой. Шерману пришлось её успокаивать, а после они сидели вместе, обнявшись, и смотрели на то, как пламя жадно пожирало дрова. Интересно, где она была сейчас? Что думала о своём пропавшем муже? Хотя, наверное, она и хватиться его не успела — жизнь солдата предполагала длительные отлучки. Возможно, должно было пройти ещё очень много времени, прежде чем она смогла бы понять, что с Шерманом что-то случилось. — Мне тоже снятся кошмары. Шерман успел позабыть, что не один, и голос Авери заставил его вздрогнуть. Забавно: сегодня Авери только и делал, что пугал его. Этот был очень долгий день. — Что? — Говорю, мне тоже снятся всякие неприятные вещи. Авери повернулся спиной, и Шерман не мог разглядеть выражения его лица. Откровенность обычно весёлого Рэя сбивала с толку: Шерман не знал, как реагировать. У них не принято было делиться своими чувствами, разве что только с Фраем он мог позволить себе слабость. Фрая почти все считали неумёхой и слабаком, и он страдал от этого. И даже то, что Эрнест был отличным медиком в свои двадцать лет, не могло изменить факта, что стрелял он действительно плохо. «Два лузера» — так называл их обоих Шерман, но шутка эта была совсем невесёлой. Он, как мог, старался поддерживать друга, но Фрай всё равно чувствовал себя белой вороной среди подтянутых и сильных солдат. А потом случилась эта катастрофа… после пленения Фрай совсем замкнулся в себе, и Шерман не хотел грузить его ещё и своими проблемами. Кроме Эрнеста никто особо с Шерманом не общался, поэтому неожиданное признание со стороны Авери удивляло. Шерман привык воспринимать Рэя как несгибаемое пламя — и не только из-за цвета его волос. Авери, казалось, ничего и никого не боялся, шёл напролом и выживал там, где это было практически невозможно. Среди всех новобранцев Шерман восхищался Авери больше всех, но ни за что не признался бы ему в этом. Слишком неловко. — Сочувствую. Что ещё он мог сказать? Шерман знал, насколько хреновыми могут быть кошмары. Как знал и то, что помочь он ничем не мог. Поэтому вместо ответа он подошёл к Авери и осторожно положил руку ему на плечо. Тот вздрогнул, но не отстранился. — Я… к тому, что ты не один. На нас всех давит случившееся. Даже на Моргана, хоть он из гордости никогда не признается. Авери вздохнул. Шерман не знал, что сказать, поэтому промолчал. Какое-то время они просто стояли, смотря на тёмное небо. Сквозь клубы тумана проглядывали звёзды, и, если постараться, можно было постараться найти знакомые, но Шерману не хотелось это делать. Всё равно это не помогло бы понять, где они оказались. Порой Шерман даже думал: а существовало ли это место в реальности? — Только я единственный, кто не может с этим справиться, — не выдержал Шерман. Он думал, что произнёс это достаточно тихо, но Авери всё же услышал. Внезапно повернувшись, он хмуро посмотрел на собеседника, и под его взглядом Шерману стало неуютно. Кто тянул его за язык? Авери и без того наверняка считал его слабаком. — Почему ты не говорил об этом? «Потому что не хочу, чтобы все знали, как я жалок», — подумал Шерман, но вслух не стал этого говорить. — Потому что… неважно. — Как раз важно. — Нет. Ты можешь оставить меня в покое? Прозвучало грубее, чем того хотел Шерман, но у него уже не было сил следить за своим тоном. Он очень, очень устал. Разве Авери этого не понимал? Почему он никак не мог отстать? — Нет, потому что я беспокоюсь за тебя. — Спасибо, но не стоит. Шерман отошёл от Авери и вернулся к костру. Тот не успел потухнуть, но больше не согревал. Ночь мгновенно стала холоднее, и особенно остро чувствовалось стылое, пробирающее до мурашек одиночество. Тёмное небо было слишком огромным для такого маленького человека. Шерман обнял колени и уткнулся в них лицом. Он хотел оказаться как можно дальше отсюда, где угодно, но только не здесь. — Что с тобой происходит? Шерман покачал головой, зажмурившись. Он отчаянно желал, чтобы Авери ушёл. — Шер… Стив? На плечо легла чужая рука, и Шерман сжался ещё сильнее. Почему Авери до сих пор был тут? — Не молчи. Поговори со мной. Что с тобой? — Уходи. — Я не уйду. Могу так и до утра просидеть. Так что… Молчание. —…Стив? «Пожалуйста, уйди». — Я… — Да? — Я больше не могу, — Шерман сдался. В конце концов, что он терял? Стать хуже, чем сейчас, было невозможно. — Просто… больше не могу, понимаешь? — Да, — Авери сел рядом, но Шерман даже не обернулся. Он не хотел сейчас смотреть на него. — Я ведь даже не солдат. Я — простой радист, я даже стрелять толком не умею. А теперь я… тут, убиваю людей… убиваю. Он судорожно вздохнул. Даже сейчас ему казалось, что его руки перепачканы липкой, тёплой кровью застреленных им солдат. Он пытался их отмыть, пока никто не видел, но это не помогало. Кровь оставалась, и это сводило с ума. — И это место, оно… странное. Как будто его не существует. Люди в противогазах, которые нельзя снять. Туман, который непонятно, как действует. Словно всего этого просто не должно быть… словно это всё какой-то кошмар, который никак не закончится. Авери молчал, и Шерман запоздало подумал, что не стоило заводить этот разговор, но остановиться уже не мог. Слишком долго его никто не слушал. Слишком долго это вызревало внутри, не находя выхода. — Я не должен быть здесь. Моё место — рядом с радиооборудованием, сигналами и шифрами. А не там, где я не приношу никакой пользы и только мешаюсь. Я… столько человек погибло, Авери. Почему выжил именно я, а не… а не кто-то другой, более нужный? — Стой, погоди, ты... — Сорок два, Авери. Нас было сорок два человека, а теперь осталось лишь восемь. Всего лишь восемь... Он ближе поджал колени к себе. Лихорадочное оживление, неожиданно нахлынувшее, спало, и теперь Шерман жалел, что вообще открыл рот. Зачем он рассказал обо всём Авери, как будто у него и без того было мало проблем? Малодушно решил переложить груз на плечи другого. Трус. Сейчас он особенно сильно ненавидел себя. — Стив. Шерман молчал. — Стив. Было непривычно слышать своё имя, в команде они обычно обращались друг к другу по фамилиям. «Стив» звучало странно и… неожиданно вызывало тепло в груди. Так его называли только самые близкие люди. Авери к ним не относился, но Шерману почему-то не хотелось его поправлять. — Посмотри на меня. Не дождавшись реакции, Авери, судя по звукам, поспешно поднялся со своего места и принялся нервно ходить туда-сюда. Ветки поскрипывали под его ногами, но в целом лес хранил мёртвое молчание. Даже птиц не слышно. Это место точно было проклято. — Тогда просто послушай. Я не… умею говорить складно и красиво, это у нас Вуд мастер. Но я хотел бы, чтобы ты понял одну простую вещь. В нашем отряде никто не занимает своё место просто так. И те, кто выжил, и те… кто остался. Каждый в чём-то хорош, даже Кинг, как бы мне ни было неприятно это признавать. И Фрай, который, может, сам так не думает. И ты. Даже, особенно ты, — тут Авери споткнулся на своих словах и остановился. Что-то было в его голосе, что заставило Шермана поднять голову и посмотреть на него. Что-то, что Шерман никогда не замечал. — Возможно, мы нечасто это говорим, хотя стоило бы. Но ты — классный парень, Стив. Действительно классный. И солдат хороший. Не идеальный, признаю, но хороший. Да и кому нужен этот идеал? Идеальный солдат — это тот, кто побежит убивать по приказу, не задумавшись. А не будет думать, сколько крови остаётся у него на руках. Иначе легко стать таким, как Кинг, который через трупы других перешагнёт и не поморщится. И всё равно такие люди нужны, я говорил. Только рядом обязательно должен быть такой парень, как ты. Который сохранил человечность. Авери как-то грустно, вымученно усмехнулся. — Я ведь тоже порой думаю о том, скольких убил, сколько ошибок совершил… много их, много. Возможно, это место послано нам как расплата за прошлые грехи, но, чёрт возьми, я без боя в ад не уйду. Заберу с собою столько ублюдков в масках, сколько смогу. Ты со мной, а, Шерман? Чтобы потом мог вернуться в свой Лондон и вспоминать, что, вот, воевал со мной некий Авери, ух и ушлый был дьявол, ни одна пуля его не брала. Будешь вспоминать обо мне, как вернёмся? — Буду. Шерман слабо улыбнулся. Почему-то рядом с Авери хотелось думать о возвращении именно с этой стороны: не «если», а «когда». Даже если это могло наступить нескоро. — Ну вот. И, это… оставь все эти мысли о «лучше бы выжил кто-то другой». Раз ты остался, значит, так надо. И это здорово, потому что я не знаю другого Стивена Шермана, который был бы так же крут, как ты. Ты вот знаешь? — Нет. Шерман улыбнулся уже шире. Странным образом теплело внутри, ночь больше не казалась столь холодной, а небо — огромным. Оно словно стало меньше, чувствуя, что неспящих людей под ним стало уже двое. — А теперь давай ложись спать. Я за тебя подежурю, всё равно уже выспался. — Нет, не стоит, я… — Повёлся? Ага, сейчас, буду я своим сном жертвовать. Пойду Коннер разбужу, её же очередь, а она дрыхнет бессовестно. И не выступай. Если завтра мне из-за того, что ты зевать будешь, башку прострелят, то я тебя сам убью. Понял? — Да. Шерман послушно кивнул и принялся укладываться в спальный мешок. Он мог посопротивляться, но усталость брала своё. Тем более, действительно была не его очередь. Он закрыл глаза, слушая, как Авери о чём-то переговаривался с Коннер. Их голоса долетали приглушённо, нечётко, и Шерман мог лишь догадываться, о чём именно они беседовали. Костёр уютно потрескивал рядом, согревая утомлённые мышцы. Тишина вокруг не давила, но убаюкивала. Последние слова Авери прокручивались в голове: Шерман и подумать не мог, что Рэй… такой. Ему хотелось верить, что всё сказанное Авери было правдой и что действительно он не занимал просто так место в команде. Что он был нужен. Перед тем, как заснуть, Шерман увидел перед собой знакомую рыжеволосую фигуру, но утром, проснувшись, Авери рядом он не нашёл. Днём Рэй, как обычно, нетерпеливо мчался впереди всех, рискуя собой и практически подставляясь под вражеский огонь, но вечером он снова подошёл к Шерману и молча расстелил возле него свой спальный мешок. Так было и на следующую ночь. И другую. И ту, что была после неё. Кошмары не прекратились, но теперь, просыпаясь, Шерман видел спавшего рядом Авери, и это помогало чувствовать себя лучше. Он по-прежнему не считал себя хорошим солдатом, но чужая уверенность заставляла хотеть верить в себя. Когда-нибудь этот кошмар должен был закончиться, и тогда Шерман исполнил бы своё обещание и показал бы Авери Лондон, в котором тот никогда не был. Они бы вместе прошлись по барам, заказали пива, а потом пошли на футбол, и Авери точно сорвал бы голос, болея за любимую команду. А Шерман бы улыбался, смотря на своего друга. Ужасы прошлого забылось бы, как страшный сон, о котором иногда вспоминаешь, но образ его постепенно вымывается из памяти. Теперь Шерману хотелось верить в то, что этот день обязательно наступит.Когда я думал, что сражаюсь в этой войне один, Ты был рядом со мной, на передовой. Poets of the Fall. War.