Право Эмильена

Прошедший сезон Мартена здорово переломал. Хорошо хоть, не в буквальном смысле. С тех пор, как завершили спортивную карьеру два его главных, лучших и любимых соперника, Фуркад словно сам себя на трассе потерял, словно вместе с Эмилем и Антоном ушли силы, скорость, точность стрельбы. Одна гордость осталась. И как же тяжко пришлось этой гордости в ту несчастную зиму 18/19. Одна провальная гонка за другой, один потерянный пьедестал за другим. Многократный олимпийский чемпион, обладатель такого количества медалей Кубка мира, что они все вместе весят, наверное, как сам Фуркад, – в этот раз он провёл свой самый ужасный и бесславный сезон. И финальной точкой в нём стала мужская эстафета чемпионата мира. Тренерский штаб до последнего верил в великого Мартена, похожего сейчас на бледную тень самого себя прошлых лет, команда и вся страна смотрели на него с надеждой, и сам он, цепляясь за последнюю возможность, старался изо всех сил. Почти привёз бронзовую медаль. Почти-почти. Он не гнался за золотом, куда ему, вконец ослабевшему, тягаться с Йоханнесом. Не гнался даже за серебром, хотя посоперничать с Германией и особенно с нервным Бенедиктом Доллем возможности были. Сейчас он хотел только сохранить позиции Франции и довезти до финиша добытую ребятами бронзу. И все шансы на бронзу ещё держались до последнего рубежа, до роковой стойки, когда на пять мишеней не хватило восьми патронов, и за несколько минут до пьедестала почёта Франция получила два неожиданных и позорных штрафных круга. Гордость умирала, но не сдавалась. Билась в агонии, грызла себя зубами. Кто угодно другой пережил бы провальный сезон с куда большим спокойствием, пусть разочарованием, но не отчаянием. А Мартен не мог. Он – Мартен Фуркад. Он многолетний бессменный лидер команды, абсолютный рекордсмен среди всех французских спортсменов на Олимпийских Играх. Сколько лет подряд он один вывозил свою страну к медалям и почестям, когда сокомандники не могли ничего показать. Он так привык быть лучшим и единственным! И в один сезон от его «лучшести» остались одни лохмотья. Непонятно, почему, непонятно, что теперь с этим делать. А главное – как теперь выстраивать отношения с партнёрами по сборной. Ореол исключительности и незаменимости потух, как перегоревшая лампочка, и в наступивших сумерках оказалось, что никто особо-то не пылает желанием дружить с Фуркадом. Все когда-то испытали на себе и его заносчивость, и грубость, и нетерпимость характера – все те недостатки, право на которые он объяснял себе собственным статусом в команде. Да, в сборной все равны, но он – равнее прочих. И теперь, поверженный и бесконечно растерянный и одинокий, злой на себя, он наблюдал, как набирают силу его партнёры – Кентен, Симон, даже недавний юниор Эмильен, совсем зелёный, но уже с амбициями выше крыши. И великий Фуркад им теперь был не нужен. Болото горя и гнева засасывало Мартена всё глубже. Он страстно искал точку опоры, человека, или идею, или хоть проблеск озарения, за что можно было бы зацепиться, перевернуть всё, переиграть, выбраться из этой ямы без дна. Завершить карьеру вот так, на самом дне, после семи лет царствования? Нет. А что, если и следующий сезон окажется провальным? И у проклятых норвежцев будет в два раза больше поводов втихаря глумиться над ним? И где найти силы продолжать тренироваться дальше, если результатом изнурительных тренировок стало бесконечное унижение на Кубке и чемпионате мира, затянувшееся на несколько месяцев? *** - Как будто раньше был робот и вдруг стал человек, - доверительно сообщил Кентен Йоханнесу в начале марта 2020 года, когда близился к концу очередной сезон. И новость эта слегка порадовала Йоханнеса-человека и немало озадачила Йоханнеса-биатлониста. Фуркад в ипостаси машины-убийцы его не пугал. Такого Фуркада он влёгкую раскатал прошлым годом и справился бы и в этом году, даже с учётом своего январского «прогула» по семейным обстоятельствам. А вот Фуркад, спустившийся с небес на землю, – уже реальная угроза второму норвежскому Большому хрустальному глобусу. Его зацикленность на собственном наилучшем результате – его же слабое место. Пока он думает, что он должен быть лучше всех, и пытается выжать из себя подходящий мыслям результат – его можно брать голыми руками. Как только перестанет концентрироваться на этом, тут-то и кранты рыжему норвежскому котику. - Ты в порядке? – Симон встревожено склонился над Мартеном, лежавшим носом в снегу за финишной чертой. Уж до того это было непривычное и даже пугающее зрелище, что мимо пройти он не смог. Никогда ещё Мартен не падал от усталости, завершив гонку, и тем более не лежал целых десять секунд, тяжело отдыхиваясь. - Ага, - сипло ответил Мартен, - устал. Щас, щас встану, только передохну. Симон, всё ещё изумлённый, больше приставать с расспросами не стал, только молча отстегнул своему сокоманднику лыжи, давая отдых ногам. И ушёл, невольно оглядываясь. А дальше поводов для изумления становилось всё больше и больше. Это Фуркад всю ночь просидел с Фабьеном Клодом, утешая его и сопереживая. Бедный парень перед самым стартом индивидуальной гонки в Поклюке узнал о гибели отца. Эта гонка внезапно принесла ему бронзовую награду, первое серьёзное достижение в спортивной карьере, но на подиуме он стоял, едва сдерживая слёзы. Это Фуркад после каждого своего финиша не уходил к сервисёрам, а дожидался ребят из своей сборной, чтобы каждого поприветствовать, обнять, отцепить лыжи. Это было так на него не похоже, что не только французы, но и другие биатлонисты с изумлением перешёптывались между собой, не узнавая высокомерного Мартена. И, наконец, апофеозом преображения стала гонка преследования чемпионата мира в итальянской Антерсельве. Мартен не смог заехать на пьедестал, уступив медали более сильным оппонентам, но этого, кажется, даже никто не заметил. Важно было другое. Финишировав четвёртым, с самым обидным местом, он широко улыбнулся и бросился обнимать победителя – в край ошалевшего Эмильена, который в 24 года привёз своё первое золото чемпионата мира, неожиданное и потому вдвойне офигенное. Он ещё соображал, как так получилось, что кошмар всех биатлонистов Йоханнес Бё отстал от него на какую-то секунду, - как на него уже набросился счастливый Фуркад, облапал, заорал поздравления и закончил тем, что на виду всех камер от полноты чувств поцеловал его за ушком. - Что ты такое, и куда ты дел нашего Мартена? – смеясь, спросил подъехавший Фийон-Майе. - А что не так? – улыбнулся Фуркад. - Да просто. Никогда ещё не видел, чтобы ты кого-то так няшил. Все единороги на свете только что захлебнулись радугой. Эмильен, который так и стоял, уткнувшись головой Мартену в плечо, усмехнулся. Он-то всё знал. *** Великому французскому биатлонисту настолько очевидно стало легче, что это бы не заметил только слепой. Он улыбался, он с огромным удовольствием откатывал гонки одну за другой, снова выходя в лидеры Кубка, и однажды даже позволил себе такие эмоции, которых от него вовсе никто ожидать не мог, – расплакался во время интервью, сразу после золотого финиша французской эстафеты на чемпионате мира. Год назад он своими руками убил последнюю надежду Франции на медаль – а сегодня стал участником победной гонки, тем более важной и драгоценной для каждого её участника и каждого француза, что почти двадцать долгих лет Франция не могла завоевать золото в мужской эстафете ЧМ. Сегодня это золото было в руках, как неуловимая синяя птица, и Мартен, отвернувшись от камеры, вытирал глаза, слишком потрясённый, чтобы сохранять равнодушие. Инициативу перехватил Эмильен, болтавшийся неподалёку, и, хотя сам был не меньше взволнован, сумел ответить на все вопросы и хорошо закончить интервью. - Рассказывай давай, что у вас там творится с Мартеном, - насел на парня весь тренерский штаб, едва отгремели первые эмоции. - А что? – герой пасьюта удивлённо вскинул брови. - Хочешь сказать, ничего нет? Прям совсем ничего? А ваши нежности на весь мир – это случайность? - Какие нежности? Венсан открыл инстаграм, пролистал фотки вниз и вывел на экран недавний пост Эмильена – умильные объятия с Мартеном и безмолвное сердечко, которое орало погромче иных слов. Жаклен усмехнулся. Вспомнил, что ещё за пару-тройку месяцев до этого опубликовал фото самого себя, уставшего, с головой на плече Фуркада. А некоторые фото даже не решился выкладывать, опасаясь справедливых подозрений со стороны жены Мартена и многочисленных поклонников. Ну что им объяснять? В этот раз щекотливый разговор удалось замять. И то только потому, что в поле зрения явился Его Величество король французского биатлона, сграбастал Эмильена и объявил всем, что им обоим нужно срочно уходить по делам. Тренеры только молча переглянулись, закатывая глаза. Но эти двое уже столько медалей привезли за один сезон, что, пожалуй, на некоторые вещи в их исполнении можно было бы и закрыть глаза. - Ты чё творишь? – смеялся Эмильен, когда они оба, заперевшись в номере, валялись на единственной кровати, служившей им местом ночлега. – Нас уже собственная команда подозревает! - Пусть подозревает, сколько влезет. Норги же как-то пережили Эмиля с Тарькой, и эти никуда не денутся. - Расскажи? - Что? - Про Эмиля и Тарьея. Рассказывать было много чего. Два сумасшедших норвежца подарили миру миллион шедевральных гонок и примерно столько же гигабайт компромата на себя. И Мартен, усмехаясь, рассказывал одну историю за другой. Эмильен, слушал его, не перебивая и улыбаясь. Он искренне радовался, видя весёлого, расслабленного Фуркада, который чуть ли не впервые в жизни чувствовал себя спокойно и довольно. Впервые не завидовал норвежцам, не боялся показаться слабым, не был роботом, а всего лишь человеком, как и сказал Кентен. Это быстро заметили поклонники, друзья по команде, родные. Исчезла внутренняя напряжённость, какая-то скрытая злоба, то ли на себя, то ли на Йоханнеса, не поймёшь, ушло высокомерие. Он снова был равным среди прочих, но на этот раз не равнее и не лучше других, а такой же, как и все. И от этого ему было бесконечно легко и радостно. *** - Ладно, отстаньте, расскажу, - улыбнулся Эмильен, сдаваясь под напором объединённых усилий Кентена и Симона. Оба француза желали знать, что за волшебная перемена произошла с их лидером и как в этом всём замешан молодой Жаклен, на которого Фуркад так очевидно надышаться не может, что какие только мысли уже ни пришли в голову на этот счёт! И Эмильен рассказал. Мартен Фуркад всегда был его кумиром, вдохновением и образцом для подражания. Каждый его Большой хрустальный глобус Эмильен встречал с восторгом и упоением. И мучительно тяжело переживал прошлый неудачный сезон своего божества. Но только он один из всей сборной, включая и тренерский штаб, и сервисёров, смог уловить связь между уходом из биатлона Свендсена и Шипулина, между нежной привязанностью друг к другу братишек Бё и отвратительным характером Мартена, вкупе с его провальным прошлым годом. А уловив, сделал правильные выводы. Сильному человеку нужен кто-то, к чьим ногам можно сложить эту силу. Шипулин, обласканный всей российской командой, от недостатка внимания не страдал никогда. Эмиль и Тарьей, едва познакомившись, тут же утонули друг в друге, не оставляя никому шансов вклиниться между ними. И даже когда Эмиль завершил карьеру, он со спокойной душой оставил Тарьея в медвежьих объятиях его брата. Вот уж кто-кто, а Йоханнес Тарьея действительно любил, и его успехам радовался больше, чем своим, и год за годом мотивировал брата продолжать катать. А у Фуркада не было никого. Даже с собственным братом он долгое время не мог найти общий язык. Расстраивался, завидовал, мучился и постепенно отдалялся даже от друзей, не находя ни в ком родственной души. Одиночество привело к высокомерию, высокомерие взрастило семена гордыни, и в финале прошедшего сезона Мартен очнулся ещё более несчастным и отверженным, чем когда-либо. И вот тут появился Эмильен. Уже участник взрослой сборной Франции, он так тяжело переживал неудачи Фуркада, что готов был собственную винтовку сломать, хотя она и не была ни в чём виновата. Если у Мартена ничего не получается, то он, Эмильен, тоже не будет больше заниматься биатлоном. Потом, на остывшую голову, он подумал получше и нашёл более удачное решение. Если растоптанному королю нужна опора и поддержка, он должен получить это. И чем скорее, тем лучше. Всё межсезонье Эмильен преданным хвостиком таскался за Мартеном, хвалил его прошлые успехи, восторгался его многочисленными победами, организовывал совместные тренировки и командные игры на свежем воздухе и без конца просил Фуркада поделиться своим опытом, научить игре в большой биатлон, показать своё настоящее мастерство. - И Мартен оттаял, - подытожил Фийон-Майе. – Это, значит, его и спасло. Эта часть рассказа не была для него новостью, он и сам на летних сборах часто замечал, как Эмильен вьётся вокруг бывшего лидера команды, ластится к нему, что щенок, ни на шаг не отходит. Признаться, тогда он ещё не верил, что Жаклен действительно хочет поддержать Фуркада, думал, что у недавнего юниора какие-то свои шкурные интересы. Но чем дальше, тем больше он убеждался, что Эмильен искренен. И начавшийся сезон это только подтвердил. Мартен въехал в него улыбающийся, свободный, помолодевший – и с Эмильеном в обнимку. Осенью он сказал тренерам, что берёт парня на воспитание, будет его учить хитростям на трассе и стрельбище и объяснит все премудрости финишного створа. Воспитание, как все очень быстро заметили, стало приносить плоды буквально сразу же. Сначала Эмильен обыграл непобедимого Йоханнеса, закрыв ему калитку перед самым финишем и не давая обойти себя. Потом раскатал Тарьея, выиграв у него бронзу масс-старта и доведя норвежца до слёз. Дьявольская тактика Фуркада от бега вприпрыжку в последнюю горку и до победного рывка на финише всё отчётливее просматривалась в каждом движении Жаклена, и вот уже самые сильные сборные заговорили потихоньку о новом Фуркаде. А ему было всё равно, о чём там говорят. Он становился сильнее и уже пробовал на вкус серьёзные победы. Мартен радовался за него заметно больше, чем за всех остальных ребят в команде, больше, чем за себя, хотя уже вёз сам себе очередной глобус. Отношения наставник-ученик переросли себя ещё летом, теперь они больше напоминали такую мимимишную дружбу, от которой даже бесстыжие норвежцы засмущались бы. У Мартена теперь был тот самый человек, которого он искал много лет – чтобы родная душа, чтобы ближе собственного брата, чтобы ничего не бояться и откровенно обожать, зная наверняка, что всё взаимно. А Эмильен, получив не только лучшего на свете наставника, но и искреннего друга, сиял на весь мир такой счастливой улыбкой, что норвежское солнце едва не плавилось от досады. *** Кто бы мог подумать, что ранее угрюмого и самовлюблённого французского лидера теперь можно запросто спихнуть сонного на пол номера и заорать над ухом, что тренировка уже вот-вот начнётся, – и получить в ответ не матерную головомойку, а довольное фырканье. Кто бы мог подумать, что можно, бесстрашно глядя ему в глаза, заявить, что он не побежит спринт первым из всей сборной, ибо нехрен тут, дай дорогу молодым, и отжевать право первого старта себе. Кто в каком дичайшем сне мог увидеть, что вчерашний юниор позволяет себе указывать «великому и ужасному» Фуркаду, где и как тот недоработал на тренировке, а Мартен в ответ только пыхтит и делает вид, что сердится. Но так как талант пантомимы у него так себе, в его сердитость никто не верит. Эмильену можно всё. Он теперь как любимый кот в хозяйском доме. «Я его ненавижу», говорит Мартен после очередной выходки своего друга-воспитанника, но перевоспитывать что-то не торопится. Да и Жаклен старается почаще быть трудолюбивым и послушным паинькой, хотя ему это очень сложно. Он заслужил своё право представлять Францию на Кубке мира, право называться чемпионом, лучшим среди сильнейших, и право быть для Мартена Фуркада самым необходимым человеком. И эта последняя победа пока ещё слишком сильно кружит ему голову и опьяняет терпким вкусом радости.