Leithist?

      Прозрачный дым сигарет тянется вверх из открытого окна, время от времени его подхватывают легкие порывы ветра, что гуляет на высоте среди многоэтажных домов. Дымок растворяется в танце с весенним, но все еще прохладным воздухом. Маттиас делает еще одну затяжку и пристально наблюдает за тем, как синеватый дым поднимается вверх, застилая скучный пейзаж, и исчезает.       Во дворе сработала сигнализация автомобиля. Где-то неподалеку гулко залаял пес. Маттиас опустил голову, но увидел только то, как мигают оранжевые огоньки на одном из множества авто, а через пару секунд кто-то услышал вой своей машины и отключил сигнал.       Потушив сигарету в пепельнице на подоконнике, Матти закрыл окно, спасая себя от холода, и, развернувшись, прижался к стеклу затылком. Он вдруг заметил какое-то шевеление в углу под потолком и пригляделся пристальнее. Там ползал паучок, успевший соорудить себе небольшое пристанище в виде домика из паутин. Но Маттиас, кроме взгляда, не обратил никакого внимания на живое существо, которое он явно не приглашал в свой дом.       Это была не первая встретившаяся ему паутинка. Книжные полки в квартире также пылились, укрываясь плотным сероватым одеялом, которое давно никто не протирал. Помутневшие оконные стекла слабо сдерживали солнечный свет, проникавший в дом, в особенности с наступлением весны, но у них это плохо получалось. Поэтому Маттиас задергивал плотные шторы и практически никогда не открывал их. Солнечный свет не приносил ему никакой радости, как и все остальное в его жизни.       «Так больше не может продолжаться», говорил он себе каждый день, а потом одевался, ехал на скучную работу, возвращался в свой скучный дом, смотрел скучные передачи по ТВ и засыпал, чтобы проснуться и повторить кон. Каждый день, снова и снова, одни и те же лица, одни и те же действия. Он мог закрыть глаза и четко увидеть, как он снова запирает дверь от квартиры, как прикладывает бумаги к принтеру и ждет, когда они отсканируются, как заходит в автобус и садится практически на одно и то же место...       Но сегодня, сегодня что-то все же екнуло у него в сердце. Возможно, весна и яркое солнце на улице, с которым ему пришлось встретиться, одарило его витамином и разбудило в нем какие-то старые, тоже запылившиеся чувства. Маттиас только недавно вернулся с работы и успел только раздеться и покурить, но уже снова одевался, чтобы уйти обратно.       Ноги вели его сами, он и не знал, куда. Идти ему тоже было некуда, но он был не против даже просто пройтись, прогуляться. Кутаясь в пальто и снова выкуривая сигарету, он старался обходить заледеневшие дорожки, а где не получалось, шел медленно, поскальзываясь на своих худых ботинках.       С наступлением темноты снова подморозило, и теперь, когда сигарету он выкурил, изо рта его шел пар, который растворялся в воздухе еще быстрее. Маттиас не видел иного выхода, кроме как все же зайти куда-нибудь и, хотя бы погреться некоторое время. Не выбирая, он завалился в первое попавшееся заведение.       Внутри было тепло, а остальное его не волновало. Но, естественно, он осмотрелся — помещение было пустовато, но он сослался на то, что сегодня все-таки будний день и мало кто хотел бы гулять всю ночь, если завтра на работу. Приглушенный свет, кто-то сидит за отдельными столиками, кто-то скучает за барной стойкой. Это бар? Лицо Маттиаса, бледное и в то же время немного покрасневшее от холода, осветилось синим и розовым неоном, когда он зашел вглубь.       Маттиас уселся на самый край барной стойки. Ему показалось, что нехорошо сидеть в пальто в помещении, так что он его снял и сложил у себя на коленях. Бармен, заметив, что тот немного даже дрожит, предложил ему кофе, и он согласился.       Зачем вообще он вышел из дома? Что нового он хотел увидеть в этом несчастном мире? Конечно, он был бы очень рад, если бы ему вдруг кто-то открыл глаза и сказал, что счастье есть, и показал, где его искать. Только Маттиас не очень верил в то, что что-то может обрушиться ему на голову и подсказать верный путь.       — Скучаешь?       Голос из ниоткуда. Маттиас сначала поднял голову и посмотрел на бармена, думая, что это он обращается к нему, но тот был занят своими делами. Затем Маттиас повернул голову и увидел, что через один стул от него сидит молодой человек. Он сидел спиной к стойке, облокотившись на нее спиной и локтем, закинув ногу на ногу и одаривая Маттиаса озорным взглядом. Маттиас даже не нашелся, что ответить, и, видимо, молчал так долго, что незнакомец не выдержал:       — Ждешь кого-то?       Здесь Маттиас уже смог ответить, помотав головой. Тогда тот, взмахнув короткими светлыми волосами, резво пересел на стул прямо рядом с ним. Он снова уперся локтем в стойку, а голову положил на ладонь, с любопытством разглядывая мужчину.       — Тогда я посижу с тобой, угу?       Маттиас замялся. Ему было не так легко знакомиться с новыми людьми, и он никогда не знал, с чего начать. И тем более не знал, как продолжить. Ему сложно давалось понимание грани, которая отделяет просто знакомых пару минут людей от давних друзей.       — Да. Конечно, — наконец, Маттиас ответил вслух. Незнакомец не переставал пялиться на него, и он позволил себе косой взгляд, чтобы оглядеть его в ответ. На руках у того были темные обтягивающие ладонь перчатки, меховая курточка с принтом, похожим на леопардовую шерстку. Ниже разглядывать Маттиас постеснялся.       — Как тебя зовут? — голова незнакомца наклонилась еще ниже, он практически уже лежал на стойке, но его рука не подводила его и продолжала придерживать голову у виска.       — Маттиас...       — Моего друга детства звали точно так же, — незнакомец почти хихикнул, говоря это, а затем просто заулыбался, — Я Клеменс. Редко ты сюда заходишь, да? Никогда тебя не видел раньше.       — Если честно, я тут в первый раз, — Маттиас сделал глоток подостывшего кофе и стал смотреть перед собой. Он вообще выходит из дома только на работу или в магазин, если становится нечего есть. Но об этом он говорить не стал, а выразился иначе, — Я вообще редко где бываю.       — Ну и зря, — наконец, Клеменс выпрямился и немного размял плечи плавным движением, — нельзя же все время сидеть дома. Так можно пропустить все веселье.       — Какое веселье?..       — Да вообще все! Хотя сегодня, конечно, здесь тухло... вот я и решил к тебе подойти. Скрасить свой вечер разговором с приятным человеком...       Он замолчал, и Маттиас тоже не стал отвечать. Конечно, эти слова немного его смутили, но он не воспринял их на свой счет. Посчитал это за обычную вежливость и забыл уже через несколько секунд.       — Ну, Матти. Расскажи мне что-нибудь о себе, или я уйду обратно, — Клеменс кокетничал. Он смотрел на Маттиаса, постоянно склоняя голову то в одну, то в другую сторону и ждал от него какой-нибудь реакции. Ему казалось, что его новый знакомый не в духе и не хочет говорить с ним, но его это никогда не останавливало.       — А что ты хочешь услышать? Я же никуда не выбираюсь обычно. Мне нечего рассказать.       Клеменс печально промычал. Он смотрел, как Маттиас отогревается, допивая свой кофе, и улыбался. Эта молчаливость, грустный взгляд в никуда и тихие вздохи чем-то ужасно привлекали его. Даже если бы пришлось вытягивать по одному слову из Маттиаса после каждого вопроса, он был готов продолжить и сделать это.       — Ну, расскажи, какого цвета стены в твоем доме?       Маттиас задумался. Он точно не помнил, и это испугало его. Находясь постоянно дома, он не мог представить то, как выглядит его комната. Он точно помнил, что она была пустовата в плане обстановки мебелью. Будучи неуверенным в правильности ответа, Матти ответил.       — Бежевые...       — Что, в каждой комнате бежевые? Да ты врешь. У тебя, наверное, они бежевые только в спальне, салатовые на кухне, а в ванной просто белая плитка.       — Я не помню, если честно... — Маттиаса смутило собственное откровение, но Клеменс как будто бы не видел ничего такого в его ответе.       — Это хорошо. Значит, ты не пялишься целыми днями в стену, чтобы успеть запомнить такую скучную информацию... Да кто вообще помнит, какие у него стены дома? Если только они не яркие. Красные, например...       Клеменс начинал уходить куда-то в поток своих мыслей, но прервал сам себя. Он знал, что такое случается, и умел вовремя себя остановить. Маттиас снова смотрел куда-то в сторону. Он уже хотел пойти домой...       — Разве это не сумасшествие, красить стены в красный цвет?       Они долго молчали, Клеменс почти успел забыть, о чем они говорили.       — А что такого? Может, это стильно. Или если ты хочешь открыть дома бордель, то красный вполне подойдет.       — Бордель? — Маттиас вдруг улыбнулся и посмотрел на Клеменса в упор. Блондин, смахивая вьющуюся челку с лица, улыбнулся ему в ответ и закивал:       — Ну да, а что тут такого? Конечно, главное, чтобы полиция не поймала, но на этом, наверное, можно хорошо заработать. Хотя, если честно, я не поддерживаю проституцию и все такое. Это ужасно. Люди должны искать лучший выход из любой ситуации, а не самый легкий.       Маттиас засмотрелся. Клеменс пока что не останавливал себя и продолжал рассуждать, а он просто смотрел на него. На то, как одна эмоция сменяется другой, как он пытается сдержать смех от собственной шутки и у него ничего не выходит.       — ...ну что мешает попробовать найти работу? — не унимался Клеменс, — Пусть сначала дурацкую, которая даже и не понравится, но позволит немного заработать...       — Я хочу убить себя, Клеменс...       — ...и найти жилье, а потом уже можно и... что?       Клеменс замер. На секунду он подумал, что ему просто послышалось, но по виду Маттиаса он понял, что не ошибся. Между ними возникла такая тяжкая тишина, которую Клем обязан был прекратить, но он так сильно испугался, что не мог выдавить из себя ни слова. Маттиас просто сидел, свободно положив ладони на барную стойку и глядя в пустую чашку кофе.       — Я не знаю, зачем я живу.       После этих слов Маттиаса Клеменс помотал головой, будто сказал что-то сам себе и тут же пытался отрицать свои слова. Конечно, он не знал, что сказать человеку, который так открыто говорит тебе о настолько личных вещах через десять минут после знакомства. Еще через секунду он подумал, что лучшим ответом на откровение будет тоже откровение.       Вдруг он стянул перчатку с левой руки и положил ее рядом с ладонью Маттиаса. Тот подумал, что Клем пытается взять его за руку, желая поддержать, но когда он опустил взгляд на его кисть, он все понял. Его глаза расширились и взгляд забегал, после чего он посмотрел растерянно на Клеменса.       — Ты...       — Да, — Клеменс перебил его, поглаживая пальцами в перчатке свое открытое запястье, испещренное белыми поперечными шрамами, — я тоже хотел убить себя, Матти.       Маттиас не знал, что сказать, но его взгляд выражал немой вопрос, который был очевидным. Клеменс начал на него отвечать.       — Когда я учился в школе, я начал понимать, что со мной что-то не так. Лет в тринадцать-четырнадцать я стал засматриваться на одного мальчишку из параллельного класса, мне тогда казалось, что я просто хочу с ним дружить, еще ничего не понимал толком. Но потом, позже, до меня дошло, что это были мои первые чувства...       Клеменс улыбнулся. Он вспоминал это с какой-то странной сладкой ностальгией, и это легко читалось по его лицу и слышалось в голосе. Он говорил, будто убаюкивал.       — Где-то через год я решился признаться этому мальчишке, но он, конечно же, не понял меня. Рассказал всем обо мне. Сначала надо мной смеялись, просто подшучивали, а потом, становясь старше, одноклассники будто бы возненавидели меня. Могли избить или сделать еще что похуже. Я не мог рассказать родителям, почему меня презирают. Друзья отвернулись от меня тоже. Я остался один в этом мире...       Здесь Клеменс заметно погрустнел. Он остановился, чтобы сглотнуть подступивший к горлу ком и перевести дух. Дальше была самая сложная часть рассказа.       — Ну, в общем, я нашел только один выход. Поразительно, как все кажется легко и просто, когда начинаешь чувствовать резь в ранах и смотреть, как вытекает кровь. Мне казалось, что это освободит меня от всего, от всей боли, которую мне причинили за пару лет, такой, что эти годы показались мне вечностью. Но... когда я уже не мог пошевелиться и даже открыть глаза от слабости, я понял, как же сильно я хочу жить.       Клеменс гладил пальцами свои шрамы и снова начал улыбаться. Он не смотрел Матти в лицо, боясь, что из-за этого вновь могут подступить слезы. Теперь он знал, что он может сказать в попытке приободрить какого-то незнакомого парня, которого он видит сегодня впервые и который хочет лишить себя жизни.       — Сейчас я бы уже не решился сделать это снова. Я благодарен матери за то, что побеспокоилась, что я так долго не выхожу из ванной и попросила отца выломать дверь. Тогда я понял, как сильно они меня любят. Просто... не все могут сказать открыто о своей любви, и не все даже знают, как можно показать ее без слов. Я даже рассказал им о том, почему я сделал это, и они меня приняли. Не без труда, конечно...       Клеменс опять остановился, но теперь потому, что подошел бармен. Он попросил у Маттиаса разрешения забрать пустую кружку, но тот сидел, сложив руки на столе и опустив голову, и не отвечал. Клеменс махнул бармену ладонью, отвечая вместо Маттиаса.       — Теперь я хочу успеть за свою жизнь увидеть и сделать как можно больше. Этот мир наполнен красками, главное только не видеть везде один только бежевый цвет. И, вспоминая себя в то время, когда я решился на то, чтобы себя убить, я думаю, мне стало бы куда легче, если бы кто-то просто обнял меня...       Клеменс коснулся плеча Маттиаса и почувствовал, что оно мелко дрожит. Тот, ничего не сказав, поднял голову, повернул заплаканное лицо к Клему и потянулся руками. Клеменс обнял его. Он улыбался, чувствуя, как Матти снова содрогается от рыданий. Маттиас и подумать не мог, что выйдя вот так, в холодную весеннюю ночь, встретит кого-то, кто поймет его.       Клеменс был терпелив. Он только поглаживал Маттиаса по спине, позволяя ему, наверное, выплакать все, что в нем накопилось за долгое время молчания. Когда его плач стих, Клеменс подумал, что теперь ему стоит попробовать отвлечь его немного, ведь от сильных и долгих рыданий можно устать.       — Ты о чем-нибудь мечтаешь, Матти?..       Тот не сразу ответил. Маттиасу нужно было как следует отдышаться, чтобы он смог снова говорить. Он осторожно отстранился, но не сильно. Теперь они сидели друг к другу лицом и наклонившись, так, что почти касались лбами. Маттиас вдруг закивал, вытирая пальцами под носом.       — Я хочу работать в театре. Или, может быть, сценаристом... Мне очень нравится сочинять пьесы...       — Может, тогда стоит попробовать? Показать свои работы... Уверен, что в тебе таится настоящее сокровище театрального искусства.       — Нет, нет... они такие глупые, и вообще, они никому не будут интересны.       Клеменс смело пригладил волосы Маттиаса назад и наклонился ниже, заставляя того посмотреть в его глаза.       — Не принижай себя. Ты никогда не сможешь трезво оценить самого себя. Нужно, чтобы кто-то другой посмотрел... Например, я. Хочешь, я почитаю их для начала?              Они прощались на улице. Маттиас попросил разрешения обняться еще раз, и Клеменс с радостью позволил. Они обнимались, вновь освещенные мерцающей неоновой вывеской маленького то ли клуба, то ли бара, где им посчастливилось встретиться.       — Завтра я тебе позвоню. И напиши мне, когда доберешься до дома. Все-таки, я еще переживаю за тебя... — Клеменс смутился, но не подал виду. Наоборот, он выставил себя гордо, вздернув подбородок к окончанию фразы. Матти кивнул и улыбнулся.       — Спасибо тебе, — Маттиас смотрел на то, как Клеменс постепенно уходит, делая шаги спиной вперед, чтобы не отворачиваться от него.       — Успеешь еще отблагодарить, — Клем, помахав рукой, все-таки развернулся, но, не сделав и двух шагов, посмотрел на Матти снова, — И еще!       Маттиас, начавший уходить, обернулся тоже. Клеменс заулыбался:       — Позвони маме.       

***

      Навязчиво яркое солнце было готово просто выжечь глаза каждому, кто повернется лицом в его сторону. Клеменс цокнул, но ничего не мог поделать – он сидел на лавочке, которая как раз была повернута в сторону огненного шара на небе. Ему приходилось прятать глаза ладонью, чтобы видеть хоть что-то перед собой. Он рассматривал, как через щели в каменной кладке пробивается трава и, кажется, даже бутоны миниатюрных цветов.       — Скучаешь? — голос из ниоткуда. Оказалось, рядом с ним на лавочке кто-то уже сидит. Клеменс довольно улыбнулся, продолжая прятать лицо ладонью и нарочито молчать, ожидая продолжения от своего соседа.       — Ждешь кого-то? — человек придвинулся ближе. Клеменс наиграно закатил глаза и снова цокнул, убирая руку от лица на колено.       — Ну, вообще-то жду, — он и сам теперь придвинулся ближе к тому, кто задал ему этот вопрос. Маттиас улыбался ему, после чего, наконец, закинул руку на плечо Клеменса и прижал к себе как можно крепче.       — Тогда считай, что дождался.       Клеменс не мог прекратить улыбаться. Он смотрел на Матти, который теперь тоже щурился от надоедливого солнца.       — Что будем делать сегодня? — спросил Клем, располагая ладони на чужом колене и глядя на то, как Маттиас достает из кармана солнечные очки. Разглядывая их прямоугольные стекла, необрамленные оправой, он вздыхал, потому что забыл взять свои и теперь должен был страдать, пока солнце не сядет.       Маттиас посмотрел на него уже через ярко-красные стеклышки очков и мягко улыбнулся:       — То же, что и всегда. Попробуем увидеть и сделать что-то новое.