"...I fell asleep amid the flowers..."

Серебряные струны дрожат, рождая все новые и новые звуки, пальцы скользят от лада к ладу, воссоздавая все новые и новые картины. Перелив - светотень, короткий звон - резкий мазок. Неслышно пустельга опускается на покрытую старым мхом ветвь. Она чувствует новую, доселе нигде не звучавшую трель, она прислушивается. Ее сердце начинает биться чаще. Магнолия в цвету. Под ее сенью - творец. В его руках - кисть. Его краски - серебро, сплавленное в семь разномастных струн, а холстом ему служат души, в коих всегда есть такие же серебряные струны, и, знаешь, они тоже могут играть. Стоит только захотеть. Может быть, сегодня его слушает только хищная птица на замшелом суку, но важно ли это? По посеревшему от прошедших мимо лет камню стены ползет вьюн. Сегодня и он в цвету, сегодня стена покрыта зеленым мягким ковром, а на ковре розовые узоры. Полупрозрачные цветы обвивают каменные кружева оконных проемов, заглядывают внутрь, скрываются за деревянной рамой. На земле, меж кустиков голубого ириса, сидит творец. И для него есть лишь эта поздняя, свежая, живая весна. Едва прохладный ветер с реки щекочет его шею, теплое солнце играет с ветром, золотит смольные пряди. Над его головой ясная, некогда лазурно-голубая высь, но теперь, когда день на исходе, небо окрашивается в особенно чувственный оранжевый цвет. В его мире нет лишних шумов, только светотени, только лепет гуляющего меж трав ветерка, только тихое, еле уловимое бормотание реки, только дыхание его собственной души глубоко внутри. Кажется, ей хочется наружу. Тот, кто услышал бы скрип резного дормеза сейчас, стук его колес по неровным булыжникам мощеной дороги, тот просто никогда не творил. Может быть, писал стихи в стол, но явно не создавал ничего по-настоящему нового. Того, кто умеет рождать новые чувства, не может отвлечь какая-то бытовая скупость повседневной жизни. Тот, кто давал жизнь новым эмоциям, не услышал бы ни этого, ни шума праздной болтовни, ни ржания коней, ни шелеста кринолина. Ничего бы он не услышал, кроме души мира, гармонии, природы. Ничего, кроме пения птиц, шепота листвы, журчания вод, спустившихся к нам с самых высоких вершин. Творец вспоминает. Он помнит, как таял в его ладонях снег. Помнит, как черными следами на пальцах сыпался пепел. Помнит, как застывала кипящая кровь, образуя черную корку. Помнит, как рыдал в пустоту, не поднимая глаз к усыпанному созвездиями небу. Помнит, как ожил, помнит теплую речную воду, помнит едва-едва натянутые струны. А еще он помнит чужое тепло. Длинные пальцы, острые локти, покатые плечи, белую шею и угловатый подбородок. Неуклюжие улыбки и смех с терпким фруктовым вином. И, может быть, старую флейту. Да, кажется, была и флейта тоже. Он вспоминает. Он сидел под кустом магнолии. Магнолия была в цвету.