Пазл

К Денису и его присутствию в своей жизни как единственного человека, которого стоит слушать и слышать и прислушиваться, Артём привык давным-давно, и вряд ли мир в состоянии отвесить ему пертурбаций, которые заставят изменить мнение. Мимо Артёма слишком многое пролетает как белый шум — сознательный выбор, конечно, он не жалуется, а наоборот. Если белый шум не фильтровать, он сам сойдёт с ума, но должны же быть исключения. Его исключение и его крест зовут Денис. — Тебя не бесит причёска эта, — Артём неосознанно проводит рукой по собственной бритой макушке, вспоминая мотькину дурацкую пежню. Отрастил, тоже блин. Денис фыркает и поворачивается к нему вполоборота, будто напрямую смотреть на Артёма неприятно: — Честное слово, меньше всего здесь меня бесит его причёска. На том, что именно после этих денисовых слов он начинает всё время пялится Мотьке на голову, Артём ловит себя не сразу, но достаточно быстро, он же как-никак ещё не перешёл в состояние полной профнепригодности. Мотька кладёт перед ним документацию, а у Артёма в голове — интересно, тяжело ли мыть такую копну. Мотька ставит на стол кофе, и Артём демонстративно выебывается на тему, нет ли в чашке волос. Он, конечно, уверен, что нет, потому что Мотька ответственный, даже чересчур. У него небось и пежня не просто так, а под контролем. Вслух этого Артём, конечно, не скажет, как и прозвища "Мотька" тоже. Про себя зовёт парня Мотькой, вслух — Матюш, подай-принеси-сбегай, в делах и телефонных контактах он Матвей. Один раз Артём случайно касается ладонью верхушки мотькиной копны и потом снова весь день тянется провести рукой по собственной башке. Как будто след ощущения иначе не исчезнет. Он же даже не заметил, что почувствовал, откуда там быть каким-то следам и воспоминаниям. Откуда ему вообще что-то чувствовать. — А тебя не бесит, что он чихает от крепкого алкоголя? — ненароком спрашивает Денис, разливая из круглого темного горлышка джемисон по двум стаканам. Артём почти вскидывается — познания, блин, у друга, и когда это успели до такой степени спеться. Он, понятное дело, ни про какие мотькины алкогольные привычки и знать не знал. Денис отмахивается от логичного вопроса. Артём цедит свою порцию и рассеянно думает, оседает ли запах алкоголя на тупорылых кудряшках, когда Мотька пьёт. — Спаиваешь мне сотрудников, — говорит он скорее задумчиво, чем с предполагавшимся в голове наездом. — Мудак. — Должен же кто-то хоть такусенькую толику участия к Матюшке проявлять, — Денис защипывает воздух пальцами, демонстрируя сколь малую толику участия бессмысленно ожидать от самого Артёма. Артём к нему привык — не значит, что Денис ему всегда приятен. Большую часть времени, наверное, наоборот. Наверное. Если смотреть на поверхность и не пытаться копнуть глубже, то всё так. А если пытаться копнуть глубже — Артёму ли не знать, что копать плохая идея. Хорошая ли идея продолжать на рабочем месте в рабочее время думать, чем пахнут кудряшки — пежня, мысленно поправляет себя Артём, честное слово, Стрелецкий, лучше остановись на варианте с пежнёй — это вопрос, безусловно, философско-дискуссионного характера. Дискутировать, впрочем, не с кем, кроме самого себя, да и рабочее время-пространство в случае Артёма (а потому и Мотьки) понятие растяжимое. Если они как бы работают, но Мотька при этом сидит за столом в одном пледе, то это в рамках рабочего хронотопа или уже вне его? У Артёма ответа нет. Тупорылые кудряшки на осознанную ощупь жёсткие, а на запах как жвачка. Мотька, ты же вроде большой мальчик уже. Совершеннолетний по меркам любых стран и даже со СНИЛС. Артём зарывается прямо в центр густой копны сначала ладонью, потом лицом, потом — чмокает Мотьку в лохматую макушку. Чёртова пежня. Чёртов Денис, нашёлся тоже исключительный. У Мотьки полный изумления и немого вопроса взгляд, когда он закатывает глаза наверх, пытаясь поймать ими лицо Артёма. Мол, шеф, ты совсем крышей поехал, что ли, ты чего. Не осуждает, скорее сочувствует. И губы доверчивые такие, приоткрытые в шоке. Артём наклоняется и тыкается в них своими, сухими и обкусанными. Поцелуй выходит смазанным, потому что они оба очевидно не понимают, что делают и хотят ли вообще целоваться, а если хотят — то почему вдруг сейчас. Артём смотрит на выглядывающие из распахнутого одеяльного кокона тонкие ключицы и, честно говоря, хочет повторить. С губами, и с ключицами, и по кудряшкам снова тоже. — Кажется, помешал. А на пороге стоит Денис — обычный такой Денис, никаких отклонений от нормы, даже в жилетке и ворот рубашки расстегнут всего на одну пуговицу. Человек, который Артёму всю жизнь поломал своими замечаниями про не бесящую причёску и алкогольные чихи. Может быть, и до этого тоже — чем-то другим. Всем собой, например. Мотька, казалось бы, должен был напугаться, но Артём к нему сейчас так близко, что считать эмоции — проще простого, и ни йоты испуга в нём нет, даже сердечко не заколотилось. По крайней мере, не больше, чем когда Артём вообще полез к кудряшкам. Стреляет только глазами от одного к другому и, мало ли, никак догадывается, что начальник бы сам не додумался до всего этого вот. Раз уж у них с Денисом есть какие-то свои секреты от Артёма, почему бы Мотьке не понимать и про Артёма с Денисом больше, чем следует. — Сегодня я здесь лишний, — констатирует Денис и собирается уходить обратно в свою нормальную, как его нормальные костюмы, жизнь, но Артём окликает: — Когда это ты мне был лишним? Ломаться — так сразу безвозвратно. — Мне тоже, — спешно добавляет Мотька и весь подбирается прям в своем одеяле. — Ага. Я, того, могу пойти. — Сиди, — Артём его придерживает за голое угловатое плечо и вздыхает. — Куда ты пойдешь, дурак. Денис садится прямо на стол и расстёгивает ещё одну пуговицу на белой рубашке. Воротник достаточно свободно расходится в стороны, чтобы можно было спрятать лицо у него в изгибе плеча, схватившись одной рукой за денисову спину. Артёму хорошо. Другой рукой он неловко гладит Мотьку по пежне и спускается почесать его пальцами за ухом. Ещё лучше. Вот так — самое правильное, как будто наконец-то пазл запутанной и невнятной жизни Артёма Стрелецкого сложился воедино. Кажется, на самом деле, что и не только для него, судя по тому, как Мотька головой своей кудрявой, лохматой и глупой ложится Денису на коленки. Теперь Денис его тоже чешет за ухом и даже гладит по кончику носа. — Хорошо я ему объяснил, что он тебя недооценивает, да, Матюш? — негромко смеётся Денис, и Артём кусает его за загривок. Реально спелись без него, глаз да глаз. Мотька вытряхивается из одеяла не без чужой помощи, Денис не даёт Артёму прикоснуться ни к единой пуговице на своей одежде ("А пришивать потом кто будет, тоже Матвей?"), и футболка самого Артёма падает куда-то под стол. Следующая волна поцелуев с Мотькой такая же неловкая, как их первая попытка, но более удачная всё равно — наверное, потому что они оба таки уяснили, что хотят, конечно, зачем это скрывать. И с Денисом тоже хотят не меньше, Артём его притягивает к себе, а потом вполголоса ругается на колючую щетину чужих щёк. Мотька пробует губами Дениса по подбородку и, наглец, мотает головой: ему не колко. — Я только, — Мотька чуть краснеет и жмёт сам себя за коленку, хорошую такую, круглую коленку. Пежня его немножко покачивается. — Я никогда ещё не пробовал. Ну, то есть, с девчонками было несколько раз. В школе ещё. А так не было. У Артёма по привычке наготове сразу набор колких язвочек буквально про каждое произнесённое Мотькой слово в этой эмоциональной тираде, но Денис (мудак!) быстро закрывает ему рот рукой, вот ведь скорость реакции. — Ну и не бойся, — говорит он и кладёт руку Мотьке на коленку поверх ладони самого Мотьки. — Всё будет нормально, мы втроём (Денис снова смеётся и сжимает мотькину коленку — успел же первый добраться), знаешь, немного одинаковые в каком-то смысле. В некотором. — У тебя кинк на связывание, Денис, — мстительно заявляет Артём, как только Денис убирает руку от его рта. — И я даже могу объяснить, почему. Мотька смеётся, голый весь такой, невозможный, со своими щеками, кудряшками и тощей спиной. Хочется его любить ужасно. Дениса, какой бы он ни был сволочью, тоже хочется. Очень символично, сука, что в итоге при перемещении на более мягкие, чем стол, поверхности Артём как-то и оказывается зажат между ними обоими — как связующее звено для этих непохожих и незаметно для него самого успевших сойтись друг с другом людей. Сколько бы ни болтал про лишних, но Денис его офис знает чуть ли не лучше, чем Артём, вот и сейчас — сам всё находит, сам надевает презерватив, сам в него входит сзади, и Артёму остаётся только закрыть глаза и упереться лбом Мотьке в худое бедро. Очень правильно, очень хорошо, Мотька проводит кончиками пальцев ему по затылку и шее до самого позвоночника, а он кусает Мотьку во всё то же бедро. Кусает, лижет, берёт потом в рот сочащуюся возбуждённую головку члена. По завершении активных действий Мотька сползает на пол рядом с диваном и так там и сидит. Денис свешивается поцеловать его в кудряшки. Ну да, он же первый додумался, что они нисколько не бесят. — Щас я встану, — бормочет Артём, — и налью выпить. Умираю как хочется. — Да ты лежи, — Мотька пихается головой вверх и попадает ему в ребро. — Старый же, отдыхай. Я сам налью. Артём смотрит поверх денисовой головы как голый Мотька без тени смущения шлёпает к шкафу со всё той же початой бутылкой. Тупорылые кудряшки. Тупорылый Денис. Артём никогда не был таким счастливым.