***
Первое время, когда Деку вернулся домой к матери, друзья постоянно находились рядом, пытались как-то справиться с горем, поддержать, подбодрить. Тошинори приезжал раз в неделю или чуть больше, звонил, убеждал в том, что Изуку всё равно для него сродни сыну и он никогда его не оставит, но… грусть Яги была неоспорима, ему было горько почти так же, как и Мидории, если не больше. Инко, несмотря на состояние сына, явно теперь была более спокойна, ведь больше её мальчик не будет рисковать своей жизнью. А, собственно, жизнь Деку потеряла все краски, не помогало даже общение с Каччаном и Тодороки. — Изуку, как ты себя чувствуешь? — Нормально. Шото поджимает губы, задумчиво вглядываясь в веснушчатое лицо, не смотрящее в его сторону. Потом переводит взгляд на Бакуго, опирающегося спиной о стену у окна. Тот только раздражённо рыкает, выказывая недовольство этой ситуацией, смотрит этим надменным взглядом, мол: «Давай, сделай что-нибудь, ты же у нас тут самый умный, блять, нашёлся». Деку не общается с ними больше. Не так, как раньше. — Изуку… — Тодороки кладёт свою руку на его плечо, но её тут же одергивают. — Не надо. Мидория вздыхает и качает головой. — Чёртов Деку… Шото кидает недовольный взгляд в сторону Кацуки, напряжённо хмуря брови. В ответ тот лишь замолкает и отворачивается. Деку не обращает внимания ни на их перепалку, ни на их слова, просто сидит, смотрит в пустоту и молчит, словно ждёт, когда они уже уйдут и оставят его одного. Но, ни Бакуго, ни Тодороки не хочется оставлять беспомощного сейчас наследника силы «Один за всех». Факт того, что все одноклассники переживали за зеленоволосого, был неоспорим, однако никто из них не волновался так сильно, как эти двое. Один — ужасно импульсивный и горячий, другой — холодный и рассудительный, но оба безнадёжно не умеющие проявлять свои эмоции. — У меня дела сегодня… — безучастно проговорил Мидория, кинув на друзей быстрый взгляд, не выражающий ничего. — Думаю, вам уже пора. Бакуго почти кидается на Деку с кулаками, но Тодороки толкает его раскрытой ладонью в грудь, не давая сделать необдуманных вещей. Они несколько секунд смотрят друг другу в глаза, словно сражаясь этими взглядами, пока Кацуки молча не отворачивается и не выходит из комнаты. Шото же снова предпринимает попытку как-то помочь Изуку, но натыкается на стену, что тот выстроил, чтобы отгородиться ото всех. Посему сыну Старателя не остаётся ничего, кроме как попрощаться и тоже уйти.***
— Деку просто чёртов ублюдочный идиот! — рычит Каччан, когда они вместе с Тодороки идут обратно в Академию. — Да чтоб он… Шото же молчит, давая блондину выговориться, выплеснуть все эти переживания, которые он умеет выдавать только в подобной форме или с помощью драки. Сам же юноша испытывает щемящую тоску в груди из-за того, что происходит с Мидорией, но никак не может это выразить, вытащить изнутри, оно разрастается и не даёт дышать, становится больно. — Тц… — шипит Тодороки в какой-то момент, прерывая тем самым трехступенчатые оскорбления в сторону Деку из уст Кацуки. Бакуго останавливается, тем самым вынуждая затормозить и Шото. — Что? Не нравится? Так какого чёрта ты молчишь, Половинчатый? Хоть что-то скажи, хоть как-то покажи, что тебе не всё равно. Тодороки исподлобья глядит на блондина, чувствуя лишь желание подраться. Каччан, не смотря на всю свою спесь, оказался вправду хорошим другом и человеком, просто с таким вот характером, но иногда он был невыносим, потому, что не понимал очевидных вещей, будучи погруженным в свои бушующие эмоции, просто не замечал, что другим тоже тяжело, но они переживают это иначе. Однако ему хватило нескольких секунд, чтобы понять, что он перешёл грань. Кацуки прошипел сквозь зубы, прикрывая глаза, осознавая, что говорит совершенно глупые вещи. — Прости. Извинения от Бакуго можно было услышать так же редко, как от немого стихи, но иногда это все же случалось, тогда, когда никто другой не находился рядом и подрывник мог ни в коем разе не пятнать своё положение. В основном, подобное было лишь для них двоих: Мидории и Тодороки. Ведь незадолго до того, как Деку потерял свои силы, кое-что в их дружбе изменилось…***
-…поэтому решение этого задания делается вот так, — спокойно рассказывал Тодороки под сосредоточенным взглядом Мидории. Изуку, Шото и Кацуки сидели в общажной комнате последнего, делая уроки и просто общаясь. Конечно, в основном, это всё проводилось для того, чтобы помочь Мидории, в последнее время достаточно сильно отстающему из-за сильных нагрузок во время тренировок с Всемогущим. Тодороки очень терпеливо всё объяснял, показывал и помогал, Деку слушал, запоминал и очень старался, Кацуки же, давно всё сделавший, грубо шутил, мешал или скучающе игрался с маленькими взрывами у себя на ладонях. В целом, такое было обычным раскладом вещей, все уже привыкли проводить время подобным образом, однако чем больше дней они вот так находились втроём, тем напряжённее становилась атмосфера между ребятами. Словно что-то шло не так, как должно, но никто из них не понимал что. — Вам еще не надоело? — скучающе спросил Каччан, бесцеремонно положив свою голову на плечо Деку, и заглянул в учебник. От этого действия зеленоволосого почему-то передёрнуло, отчего Бакуго тут же отстранился, непривычно, никак не реагируя и не потешаясь. Ему будто было немного… обидно? Тодороки тихо хмыкнул, наблюдая за этой картиной, а потом покачал головой. Лицо Мидории немного заалело. — Не надоело. Если не можешь усидеть на месте, как гиперактивный малыш, можешь пойти проветриться, — спокойно ответил Шото. Бакуго закатил глаза, а потом показал другу неприличный жест, который, впрочем, был проигнорирован. Мидория неловко усмехнулся. — Может, правда стоит немного отвлечься от учёбы…? Поиграть в приставку или просто поболтать? Тодороки только молча кивнул, закрывая учебник и убирая его в сторону. Каччан оживился, садясь рядом с ребятами и потирая руки в нетерпении. — Спорим, я уделаю вас обоих в игре? — Мечтай, — отозвался Шото. После этого они засели за игру, где нужно было друг с другом сражаться. Сначала Каччан дрался с Деку, который держался не очень хорошо и, в итоге, на середине игры геймпад у него забрал Тодороки. Шото выиграл, чем вызвал недовольное бурчание со стороны блондина, который тут же потерял интерес к игре, обосновав это тем, что друзья играют нечестно, да и вообще всё подстроено, да и он просто поддавался этим двум дуракам. Шото и Деку сыграли пару раундов и сошлись на 1:1, пока Каччан всё время громко комментировал, что и как им надо делать, чтобы не быть лохами, впрочем, его не особо слушали. После этого уроки доделывать не хотелось, поэтому решением стало посмотреть какой-нибудь фильм. Вечерело, и это как-никак подходило под настроение. Спустя час просмотра какого-то супергеройского кино, Деку заснул на плече у Тодороки, его безмятежное лицо освещал лишь экран телевизора. — Уснул, — тихо проговорил Шото в какой-то момент, привлекая внимания Кацуки, но когда встретился взглядом с блондином, то понял, что тот неотрывно глядел на них двоих. Сердце пропустило удар. Взгляд Бакуго был не таким, как всегда, в нем читалось что-то теплое, невероятное греющее, а не стандартно испепеляющее в духе подрывника. Тодороки облизнул губы. — Что? — спросил он. Бакуго не ответил, теперь его взгляд был направлен на гетерохромные глаза напротив. — Кацуки…? — Я хочу тебя поцеловать. Он говорил тихо, но Шото показалось, что эти слова звучали из невероятно громких динамиков и их слышал весь мир. Лицо юноши тут же отразилось удивлением, его брови сдвинулись друг к другу в легком напряжении. — Ты хочешь что? — его голос почему-то стал ниже. — Поцеловать тебя, придурок Половинчатый, мне тебе что, десять раз повторить? Тодороки посмотрел на него пристально, а потом перевел взгляд на Мидорию, кивая, словно бы спрашивая: «Тебя не смущает?». — И его тоже. Эта фраза дошла до Шото не сразу, он долго не мог понять, что именно имел в виду Бакуго, потому что все эти слова шокировали. Поцеловать? И Мидорию тоже? Как такое вообще возможно? Что это значит? — Я не понимаю, — честно ответил Тодороки и взгляд его в этот раз выглядел растерянным. — Я тоже не понимаю, — покачал головой Каччан в ответ. — Просто хочу. Шото сглотнул, отводя взгляд, не зная, что можно ответить в такой ситуации, ни одного действительно подходящего слова в голове просто не находилось, а в груди все истерически металось, не давая понять, что именно он испытывает сейчас. Но, прежде чем Тодороки успел как-то отреагировать, блондин бросил: — Забудь. И ушел, оставив Деку и Шото в собственной комнате одних. Это был первый раз, когда они поняли, что в их дружбе не все нормально.***
— Завтра вы выходите на стажировку в геройские агентства, так что советую поскорее подать заявления, чтобы… Тодороки смотрел в окно, совершенно не слушая слова Айзавы, полностью погрузившись в свои мысли. Это был первый раз, когда их отправляли на стажировку без Деку, и оттого внутри всё переворачивалось. Казалось, будто зеленоволосый не просто вышел из геройской игры, а умер, ведь уже давно о нём даже не было разговоров. Все шло своим чередом, приемника Всемогущего сейчас знали лишь как воспоминание, все двигались вперёд, но он не мог. Это казалось таким неправильным, таким ужасным и несправедливым, но ничего поделать было попросту нельзя. С тех пор, как Мидория перестал учиться в Юэй, прошло несколько месяцев, ребята ездили к старому однокласснику всё реже и реже, и сейчас, наверное, единственными, кто так же стабильно посещал Деку, остались только они с Бакуго. И то последний тоже стал пренебрегать этой формальной обязанностью, хоть Шото и понимал почему. Изуку совершенно отдалился от всех, кто с ним был. От одноклассников, от Всемогущего, от матери и, что самое поражающее, от них с Каччаном. Деку стал совсем безучастен к жизни, словно потерял какой-либо интерес к происходящему и просто всё время сидел дома, ничем не занимаясь. В последнюю их встречу, Мидория даже накричал на него и Кацуки, говоря, что не хочет их видеть, правда, после этого извинился по СМС, но сказал, что сейчас пока хочет действительно побыть один. Это терзало душу. После урока Тодороки шёл по коридору школы, прекрасно зная, что стажировку будет проходить у отца. В последнее время их отношения порядком наладились и они даже могли общаться без очевидного напряжения, но всё-таки еще были друг другу чужими. Именно в момент, когда Шото собирался позвонить Энджи, к нему подошёл Бакуго. — На стажировку к бате пойдёшь? — бесцеремонно спросил он, на что получил в ответ кивок головы, — Ха, ничего другого и не ожидал. Тодороки пожал плечами, продолжая идти туда, куда шёл, пока Кацуки следовал за ним. — Но я по любому лучше отстажируюсь, чем ты, Половинчатый, — продолжил блондин. Шото перевёл взгляд с пола, к которому доселе он был прикован, на Каччана, смотря тому в глаза с непониманием. — Ты что-то от меня хотел? После того, как Мидория стал отдаляться от них двоих, между Бакуго и Тодороки тоже возникла пропасть. Словно зеленоволосый был тем связующим звеном, что держал их всех в гармонии, а когда тот стал таким безутешным и безучастным, они перестали находить общий язык и вообще проводить вместе столько времени, как раньше. — Велика честь, чтобы я от тебя что-то хотел, придурок! — завёлся Кацуки. — Тогда я пойду, — отмахнулся Шото, чувствуя раздражение внутри, ведь в большей степени именно Бакуго перестал с ним общаться, проводя большую часть времени с Киришимой и прочими ребятами. Они оказались в безлюдном коридоре, когда Каччан вдруг прижал сына Старателя к стене, схватив за грудки и злобно глядя в гетерохромные глаза, не выражающие никаких эмоций. — Ударить хочешь? Давай, — отозвался Тодороки, устало вздыхая. Но вместо ожидаемой пощёчины или чего-то подобного, он получил грубый поцелуй, на кои только и был способен подрывник. Шото даже опешил от такого, не сразу отвечая, потому что уже даже почти забыл какого это — целоваться с Бакуго, но потом вдруг оттаял, словно зарядившись теплом своей огненной стороны, ответил, ухватываясь ладонью за блондинистые волосы на чужом затылке. Они целовались исступленно и жадно, кусаясь, стараясь перенять инициативу, и оттого было лишь приятнее, лишь горячее. — Идиот, — прохрипел Тодороки, стирая с уголка губы выступившую кровь от слишком яростных нападков Каччана, когда юноши оторвались друг от друга, — Не нужно было устраивать этих попыток поговорить, если хотел ты совсем не разговоров. — Ты меня осудить хочешь, что болтаю с тобой мало? Я девчонка, что ли, нежная, чтобы трёп твой слушать? — почти смеялся Бакуго. — Ты прекрасно понимаешь, о чём я. И я не сказал, что против того, чтобы ты делал подобное. Они смотрели друг на друга так, словно не виделись сотню лет. Играя роли обычных школьников и «что-то вроде друзей» для всех остальных, без Мидории слишком погрузившись в это и забыв то, как раньше ночами согревали друг друга, прижимаясь всем телом, целуя до синяков, которые потом приходилось списывать на драки, трогая не только кожу партнера, но и его душу. И вместе с ними был и Деку, они были втроем, умирая от чувств друг к другу и совершенно не понимая, как вообще возможно любить кого-то одного из них или не любить вообще.***
Это было в один из вечеров, когда они делали вместе домашку, только вот Деку в то время сильно простудился и на какое-то время уехал домой к матери, которая настояла, что хочет лечить сына дома. После той сцены под просмотром кино, Тодороки и Кацуки чувствовали себя весьма неуютно в этой атмосфере, однако по привычке всё-таки решили сидеть над заданиями вместе. Почти всё время ребята провели молча и, когда всё было уже закончено, Шото встал и уже собирался уйти, но его остановил голос Бакуго, сказавший что-то вроде: — Мы можем поговорить? Для подрывника подобное поведение было необычным. Он редко любил разглагольствовать о чём-либо, обычно сразу рвался драться или бросался оскорблениями, но в этот раз его голос показывал, что блондин абсолютно серьёзен. Тодороки сел рядом с ним, выжидающе посмотрев в глаза. — Я… — начал Каччан как-то не очень уверенно, но потом честно признался, — Я не знаю, что со мной происходит, Половинчатый. Совсем не понимаю. — Что ты имеешь в виду? Объясни, — сын Старателя, пусть и примерно понимал суть этого разговора, однако совершенно точно не знал, как именно эту ситуацию видит сам Бакуго, посему не спешил делать выводов. — Да чёрт тебя дери, придурок, — яростно выпалил Кацуки. — Разговоры это не мое, не умею я. Не умею объяснять! Шото помедлил с ответом, видя, как подрывник теряется и совершенно не понимает как себя вести, а потом, тяжело вздохнув, выдал: — Тогда объясни, как умеешь. Некоторое время после этого они сидели молча, никто не решался предпринять попытки сделать хотя бы что-то. Кацуки смотрел в пол, Тодороки — на Кацуки. И это длилось невыносимо долго, слово время остановилось и эта ситуация поставила всё в такой идиотский тупик, из которого уже не выбраться, и только Шото хотел что-то сказать, как вдруг чужие руки потянулись к нему в неуверенном жесте, а потом притянули к себе, медленно, робко, так непривычно для Каччана. — Ладно, — произнес тот совсем рядом с губами Тодороки, прежде чем поцеловать их. Они оба помнили этот первый поцелуй совсем плохо. Словно из-за переизбытка эмоций всё стёрлось из памяти, однако Тодороки всегда вспоминал, как чувствовал внутри секундное недоумение, а потом разливающееся тепло, а Кацуки вспоминал жгучий жар паники и невероятное облегчение, когда ему стали отвечать. Но то, как потом Каччан прижал Шото к полу, как агрессивно покрывал поцелуями-укусами его шею, руками блуждая по чужому телу, оба парня помнили очень хорошо. Как одежда стала лишней и от неё избавились, как неловко было видеть друг друга в таком виде, но при всём этом — так желанно. Как всё закончилось лишь прикосновениями и робкими ласками, изучающими, ничем большим, ничем действительно серьёзным, но притом до ужаса серьёзным для них обоих. Это всё осталось в памяти очень чётко…***
Когда Тодороки поговорил с отцом о стажировке, они с Каччаном направились в комнату оного, не особо распыляясь на разговоры. Юноши сели на пол, скрепив пальцы и просто вот так сидя, смотря в никуда, и словно пытаясь наверстать отсутствие друг друга рядом. Пусть они и были подростками, которые сильно подвержены гормонам и секс для них раньше был очень частой системой примирения и попыткой показать, как каждый друг по другу скучал. Но сейчас, после всех этих событий, когда много месяцев им приходилось быть такими одинокими, что Кацуки, что Шото, просто хотелось этого тихого единства, понимания, что у тебя есть человек, которого ты любишь, и который любит тебя, что сможет облегчить всё это хоть немного. Да, им не хватало рядом Мидории, но ведь всё самое невероятное между ними началось даже без того зеленоволосого мальчика, значит, они всё ещё могли оставаться возлюбленными. — Я скучал, — тихий голос Бакуго прозвучал где-то в районе шеи Тодороки, опаляя кожу горячим дыханием. Слышать подобное от Кацуки было чем-то невероятным даже для него. Потому что до этого момента никогда подрывник не проявлял такого даже близко. Пусть и ему было тяжело, пусть и он любил их с Деку невероятно сильно, всё же блондин не был тем, кто говорил о чувствах или хотя бы близко ходил к чему-то откровенному и романтичному. — Я тоже, Кацуки, — ответил ему Тодороки, осторожно кладя руку на светловолосую макушку и начиная почёсывать ее, чувствуя, как под ладонью Кацуки расслабляется. Обычно всё такое милое, чувственное, откровенное и «сопливое», как говорил Бакуго, проявлял Мидория, тем самым балансируя все эти отношения, в которых Шото всегда был холоден как лёд, а Бакуго огненным взрывом. Однако в этот раз им показалось, что, возможно, у них получится и самим быть немного более открытыми друг для друга…***
Вскоре Мидория перестал выходить на связь, а, по приходу к нему домой, Инко говорила, что сын не хочет больше общаться с кем-либо из героев, потому, что это для него слишком тяжело. Бакуго и Тодороки, каждый по своему, были убиты этой ситуацией, совершенно потерявшись в жизни, однако как могли, старались помогать друг другу. Это получалось сложно, они часто ругались и не понимали, как вообще Изуку мог найти к ним подход, как мог создавать этот треклятый баланс между ними. Но со временем становилось легче, со временем характеры сглаживались, юноши притирались друг к другу всё больше, начиная понимать, как именно строить нормальные отношения. Месяца летели один за другим, после — года. Вскоре Юэй была позади, они начали серьезную работу про-героями, стараясь из-за всех сил, чтобы добиться высот. Расходились, рассорившись настолько, что и видеть друг друга не могли, но потом сходились, понимая, что не могут друг без друга, что любят, что нуждаются. От Мидории не было вестей, да и в принципе, через год после его отстранения, они с Инко уехали, ничего никому не сказав и даже Всемогущий не знал, где теперь бывший-будущий символ мира. Но, даже не смотря на то, что прошло много лет, в сердцах Кацуки и Тодороки всё ещё жила невероятная любовь к зеленоволосому мальчишке. Любовь и тупая, режущая боль. — Я дома. Тодороки вернулся с очередной долгой миссии, которая затянулась на несколько недель, в которые он даже толком не мог позвонить или написать Кацуки, полностью занятый делом. По подсчётам, пусть в точности которых Шото не был уверен, ведь мог напутать из-за загруженности, сейчас Бакуго должен был находиться в их квартирке, в которой они обитали уже пару лет, после того, как решили съехаться. Однако его встретила тишина, от которой на душе стало как-то погано. Бросать любимого человека так надолго всегда было тяжко. Сын Старателя снял верхнюю одежду, переобулся, оставил вещи, которые сейчас не хотелось разбирать, в прихожей, прошел внутрь, в гостиную, с теплотой глядя на уже родной интерьер дома. На кофейном столике лежала записка, которую Шото заметил почти сразу же, так же быстро он и взял её тонкими пальцами, вчитываясь в текст. «Вызвали в офис, приеду вечером». На губах Тодороки появилась почти незримая улыбка. Не смотря на то, что Бакуго очевидно был немного в обиде, ведь эта миссия подвернулась слишком неожиданно, обломав их совместные выходные, но мужчина всё-таки позаботился о том, чтобы оставить записку для него. Это невероятно грело душу. Остаток дня до вечера Шото пытался отдохнуть, особенно ничего не делая, а, когда отправился на кухню, желая что-то приготовить (пусть и умел крайне посредственно), обнаружил, что Кацуки и об этом позаботился, пусть и подписав на контейнерах с едой: «Я ненавижу тебя, придурок, подавись». Стоит заметить, что та самая еда, которой он должен был подавиться, по словам возлюбленного, была вкусной. Шото задремал ещё до момента, когда Бакуго вернулся домой, поэтому проснулся оттого, что его волосы поглаживают, немного грубоватыми движениями. На лице Каччана отражалось спокойствие. Эмоция, которую раньше действительно редко можно было заметить у него, однако, возможно с возрастом, или блондин просто открылся, это стало более частым явлением. — Прости, я заснул… — сонно протянул Тодороки, заглядывая в глаза подрывника. Тот тут же нахмурил брови и показательно оскалился. — Даже дождаться не смог, придурок, — звучало совершенно беззлобно. — Прости, — рассмеялся Тодороки, вдруг притягивая мужчину за затылок к себе и лениво целуя. Сначала Бакуго сопротивлялся, больше из вредности, чем действительно, но потом успокоился, просто целуя в ответ. Спустя некоторое время они оторвались друг от друга, и по выражению их лиц можно было понять, что оба теперь довольны. Они вместе и у них есть время, чтобы провести его вдвоём. — Еда была вкусной, — заметил Шото, — К твоему сожалению, я не подавился и ещё жив. — К сожалению, — повторил Бакуго, как будто одного раза не хватало, — Как работа? Тодороки устало вздохнул. — Выматывает. Но всё хорошо, мы поймали этого злодея и сейчас восстанавливают последствия его преступлений. Момо осталась помогать. Кацуки кивнул, больше не спрашивая ничего. В том, что им приходилось часто сталкиваться на работе со старыми одноклассниками, не было чего-то неожиданного, ведь, в конце концов, все они стали про-героями и поэтому такое не являлось редкостью. Тодороки долгое время работал в компании вместе с отцом, всё больше и больше работы принимая на себя, потому что старик, словно так и хотел передать всё это дело ему, а Шото и не противился. Бакуго с Киришимой же основали свое агентство, всё ещё являясь лучшими друзьями и решив, что они не хотят ходить под командованием кого-то, а хотят управлять сами. Некоторые из одноклассников даже присоединились к ним, что не могло не радовать. Одной из них была Мина, ставшая не так давно женой Киришимы и буквально заставившая Тодороки с Бакуго прийти на их свадьбу в качестве пары, хотя герои не любили афишировать свою личную жизнь, но, так как там были только свои, всё-таки согласились на это безумие. Забавно то, что это была не последняя пара, организовавшаяся в 1А, Иида и Урарака не так давно представили миру своего первенца, да и между некоторыми другими ребятами явно что-то проскакивало, но большинство всё-таки не афишировали это. Единственный ученик их класса, кого никто уже много лет не видел, был Мидория. О нем вспоминали иногда, в каких-то разговорах мельком, пожалуй, лишь только Каччан и Шото часто о нём думали, но перестали говорить об этом, понимая, что это портит отношения между ними двумя, снова, будто порождая какую-то пропасть, которую и так было невероятно трудно преодолеть в прошлом. — А как у вас дела в агентстве? — спросил Тодороки чуть позже, — Почему вдруг вызвали? — Злодей есть один, у которого явно с головой какие-то проблемы, — отмахнулся Бакуго, — Расследуем это дело уже давно, не было никаких результатов, но вот появились новые подробности. — Что за злодей? И что за подробности? Кацуки вздохнул. — Ставит эксперименты на людях, как когда-то это делал Чисаки. Однако есть в этом деле много странностей. Он охотится на учеников нашей академии, а по некоторым сведениям, сам являлся её учеником. Тодороки нахмурился, обдумывая слова Бакуго. Всё это действительно было достаточно странным и будто притянутым за уши. — Кто-то не достиг высот и решил отыграться на тех, у кого получилось или получается? — Может быть. А может, и нет. Честно? Мне плевать, не хочу сейчас об этой херне разговаривать, и так весь мозг этим забит. Может, давай чем-то нормальным займемся, а? Шото усмехнулся, смотря на злобное выражение лица рядом. — Сам начал о работе говорить. — Ой, не начинай, Половинчатый. Я тут вежливым пытаюсь быть, идиот ты конченный, а ты тут мне претензии еще предъявляешь? Давно тебя не подрывали, да? В ответ на это он получил лишь ехидную улыбку возлюбленного.***
На одной из очередных миссий Кацуки было неспокойно. Что-то внутри будто противилось всему происходящему, предчувствуя неладное, но он списывал это на усталость, раздраженность или что-нибудь еще, игнорируя эти мысли. Они долгое время выслеживали того загадочного злодея и, наконец, у них начало что-то получатся. Им с Киришимой пришлось разделиться, контролируя два выхода из здания, чтобы точно уследить за тем, как этот тип появится, но уже несколько часов все было безрезультатно, Бакуго даже наскучила эта история. Казалось, этот злодей вообще не появится, но спустя еще час ожидания, тот всё-таки вышел, быстрым шагом смываясь и Кацуки тут же последовал за ним, даже не успевая сообщить Киришиме по связи, потому что человек двигался слишком резво. Всё ничего, но нужно было найти убежище этого идиота, поэтому приходилось следить. Они петляли некоторое время по улицам, пока вдруг подрывник не потерял типа из виду. Некоторое время Кацуки пытался понять, куда делся злодей, пока вдруг к его лицу не приложили тряпку, пахнущую химикатами. Мужчина попытался вырваться, врезать нападающему, но тут же бессильно упал, теряя сознание. Он очнулся в незнакомом месте, прикованный к койке. В глазах всё предательски плыло, посему рассмотреть местность не получалось, тело не слушалось, тошнило. Бакуго моргнул пару раз, тяжело дыша, пытаясь хоть как-то взять ситуацию под контроль. Когда картинка стала чёткой, мужчина хотел было рвануть из-за всех сил, но сверху над ним появилась фигура с таким знакомым веснушчатым лицом и зелеными кудряшками… Тодороки в бешенстве, он кричит на Киришиму без остановки, совершенно не замечая, что ведёт себя сейчас точь-в-точь, как Кацуки. Зато вот Эйджиро видит в друге поведение подрывника и понимает, насколько же сильно они близки. На той последней их миссии Бакуго пропал, а Киришима не смог найти его и с тех пор все находились в напряжении по поводу местоположения бывшего одноклассника. Конечно, Шото волновался больше всех, поэтому сразу приехал в их агентство, чтобы устроить скандал Красному бунтарю. — Шото, успоко… — Я не могу успокоиться, не могу. Вы каким-то дурацким образом проебали Кацуки. Почему на миссию вообще пошли вдвоем? Гордые? Супер крутые? Это не шутки, Эйджиро. Киришима был согласен, но, в основном, вся проблема была в Бакуго, который решил, что они и сами справятся и убедил в этом напарника. Тодороки понимал это тоже, но всё же не мог успокоиться, думая о том, что, чёрт возьми, Эйджиро должен был отговорить его от этой идиотской затеи. — Представь, если бы Мина пропала без вести по чьей-либо вине. — Прости, Шото… Пожалуйста, прости, просто Кацуки… — Знаю. Беспросветный дурак. Знаю, но не легче от этого. Внутри Тодороки разрасталось ужасное чувство, которое, к его ужасу, уже было однажды. Чувство, как тогда, когда он потерял Мидорию. Безвыходное, болезненное и страшное, от которого хотелось забиться в угол и просто умереть. Только вот Деку сам ушел из их жизней, а Бакуго, скорее всего, был в лапах злодея или вообще мёртв… Шото со всей силы ударил рукой по столу. Невыносимо. Поиски Каччана начались в тот же день, им помогали многие старые одноклассники, бывшие учителя и старые товарищи. На удивление, не смотря на то, каким агрессивным был подрывник, многие относились к нему очень хорошо, а к Шото — тем более. Даже отец нехотя, но помогал. Он относился к отношениям сына с предубеждением, но не лез, чтобы не разрушать семейные отношения снова. Дни шли, а Кацуки как будто след простыл. С каждыми прибавляющимися сутками Шото все больше рвало на части изнутри, он начал уже мириться с тем, что потеряет и Каччана тоже, ведь, однажды такое должно было случиться, они все-таки герои… Ему позвонили, сообщив координаты и сказав, что Бакуго убьют, если сын Старателя придет не один.***
Старый заброшенный дом казался совсем пустым, словно здесь и не было ни злодея, ни Кацуки Бакуго, ни вообще кого-то живого. Однако Тодороки шел вперед, осторожно, обдумывая, как действовать в случае внезапного нападения. Пока вдруг не оказался в одной из комнат, где увидел Каччана, прикованного к ржавой койке. Мозг отключился, сердце заныло, и Шото бросился к мужчине, нервно дотрагиваясь до его лица и чувствуя, что не может нормально дышать. Кацуки был в отключке, на его щеке была свежая ссадина, но, в целом, он не пострадал. Шото сел на пол, держась руками за ржавые бортики, ощущая невероятное облегчение и попросту переизбыток эмоций. «Живой! Живой!» — крутилось в голове, отчаянно кричало так, что мужчина на мгновение перестал что-либо слышать, поэтому не понял, что в комнату вошёл ещё кто-то, пока не услышал голос. — Какое воссоединение… Как мило, Шото. Тодороки подскочил на ноги, поворачиваясь в сторону, откуда шёл голос, а потом обомлел, широко распахивая глаза от удивления. — М-мидория? Перед ним стоял повзрослевший Деку, такой, каким тот и должен был бы быть, будучи героем номер один, но… гораздо более худой, с впалыми щеками и тонкими руками, почему-то потемневшими волосами, ставшими более тёмно-зелёного цвета. Отвлёкшись на это, а потом, зацепившись взглядом за такие знакомые черты лица, Тодороки даже не понял, что его бывший возлюбленный одет и ведёт себя так, как злодей. Деку рассмеялся. — Каччан тоже так на меня смотрел. Удивлённо, перепугано, а потом разозлился. А раньше вы любили меня, — его голос был тихим и пугающим, словно это говорил сумасшедший, — Но зачем двум героям беспричудный никчемный человечишка, правда? В голове Шото творился хаос. Он даже не мог осмыслить слова, сказанные Мидорией, не понимал их из-за накатившего шока. — Столько лет прошло, — неуверенно заговорил Тодороки, — Где ты был? Почему ты… — Я был не нужен вам, — рявкнул Изуку, — Я тащил вас назад, поэтому ушёл. А вы и смирились спокойно. Шото сделал шаг навстречу к Мидории, но тот сделал жест рукой, дающий понять, что не нужно. — Что ты такое несёшь, Изуку? Мы всегда в тебе нуждались, мы всегда любили тебя. Деку снова рассмеялся. Злобно, бешено, в нем не осталось ничего от прошлого зеленоволосого мальчишки, который был бесконечно добрым. — Нет. Иначе не отпустили бы так легко. — Но ты сам нас… — Потому что понимал, что буду мешать. Потому что вы бы не смогли так легко стать про-героями, зная, что это меня ранит. Зная, что это была мечта всей моей жизни. Шото не ответил, чем вызвал смешок со стороны Мидории и этот взгляд, говорящий: «Ты же знаешь, что я прав». — Мы бы… мы бы справились с этим, придумали бы что-то, смогли бы… — начал судорожно говорить Шото, но его перебили. — Заткнись, я не хочу слушать это. Мы здесь не за этим. Деку подошел ближе, смотря в гетерохромные глаза таким хищным и озлобленным взглядом, что сын Старателя отступил. Это позабавило злодея. — Боишься? — Нет. Просто не хочу верить, что ты стал таким. Тодороки было некуда больше отступать, его спина столкнулась с кушеткой, на которой лежал Каччан. Мидория оказался совсем рядом, отчего можно было даже почувствовать его дыхание. Шото стало не по себе. Словно рядом стоял призрак человека давно умершего, о ком он столько времени скорбел, а теперь ему просто чудилось. — Изуку… — протянул мужчина дрожащим голосом. Ему словно снова было пятнадцать, словно они все втроём всё так же учились в Юэй, делали вместе уроки, целовались и смеялись так звонко…***
— Шото! Ай, Шото! Подожди, — Мидория громко смеялся оттого, как Тодороки безжалостно щекотал его, повалив на пол. Бакуго лениво смотрел на них, лёжа на кровати и свесив голову вниз. В последнее время Изуку часто отвлекался от домашки, когда они делали её вот так вот втроём, потому что его мысли витали в каких-то облаках романтики, поэтому Шото решил защекотать бедолагу, зная, как Мидория боится щекотки. Каччан вообще уже минут двадцать назад был отправлен на кровать в качестве наказания за попытки совращения Деку, который и без того находился на волне отнюдь не учебы, а Кацуки это забавило и хотелось посмотреть сколько всё-таки зеленоволосый продержится. Их отношения втроём уже длились несколько месяцев, упорно скрываемые ото всех за стенами комнаты подрывника. Последний, кстати, даже злился, что они всё время зависают именно у него, но, впрочем, скоро забил и смирился, ему дали понять, что к Мидории в комнату запросто может завалиться куча народа без причины, а к Тодороки иногда очень не вовремя приходит отец, которого не звали. К Каччану же никто, желавший жить и быть здоровым, не приходил без повода, а без стука подавно. — Мидория, тебе надо быть более собранным, — улыбнулся Шото уголками губ, а потом мягко поцеловал веснушчатую щеку. — П-прости, Шото. — Просто кто-то хочет не учится, а трах… Кацуки прилетело учебником по голове, на что он недовольно заворчал, сверля взглядом Тодороки и показывая неприличный жест, на что сын Старателя поцеловал пальцы подрывника. Изуку же залился веселым смехом, смотря на этих двоих. Спустя несколько секунд двое одноклассников тоже начали смеяться. В груди было так тепло и хорошо, словно весь мир расцвел тысячью красок, доселе невиданных никогда. Им было так хорошо вместе, так легко и спокойно. Они дополняли друг друга, составляя невероятно гармоничное трио. Каждый нашёл своё место.***
— Изуку, давай поговорим? — Шото отчаянно искал в глазах напротив что-то от того человека, которого когда-то всей душой любил, но натыкался на совершенно дикий взгляд кого-то до ужаса незнакомого, — Всё ещё можно исправить. Он не был уверен в своих же словах, но говорил автоматически. Ведь так же обычно делают в книгах и фильмах, когда ситуация становится предельно хреновой. Но дерьмо в том, что в жизни так не работает. — Конечно, Шото. Мидория подходит совсем близко и всаживает Тодороки нож куда-то в живот, отчего последний вскрикивает и пытается оттолкнуть злодея, но тот сам отшвыривает раненого в угол. — Герои номер один и номер два, — оскалился Изуку, — Как вам живется с мыслью, что вы отняли МОЁ место? В его речи чётко выделилось это «Моё», в котором было столько желчи и злости, что Тодороки стало жутко. Мидория погряз в собственных мыслях, не замечая того, в кого его это превратило. Он, словно обиженный ребёнок, пытался отомстить тем, кто когда-то из-за всех сил пытался ему помочь, но Деку сам же не дал этого сделать. — Ты же знаешь, что мы этого не хотели, — болезненно простонал Шото, — Изуку, мы бы никогда не бросили тебя! — Мне плевать, — злодей почти рычал, как дикое животное, — Я убью вас. Тодороки сплюнул скопившуюся во рту кровь и попытался подняться, но его тут же откинули обратно. Слабость пронзала тело слишком сильно для простой раны. Нож явно не был обычным. — Он пропитан ядом, — засмеялся Мидория, — Этот яд постепенно убивает тех, у кого есть причуда, мне понадобилось много лет, чтобы его создать. Шото поднял на зеленоволосого взгляд, полный печали, по его щеке покатилась одинокая слеза, которую он тут же смахнул окровавленной рукой, оставляя на лице красный след. Боль от того, что стало с Мидорией, пронзала тело так же сильно, как и ножевое ранение, если не сильнее. И ведь, отчасти, они с Бакуго были виноваты. Возможно, могли сделать больше, сказать что-то более действенное, повлиять как-то на друга и любимого, но они были детьми. Не умели правильно, не знали, что им делать, вот и упустили Деку. — Ты сам вырыл себе могилу, — прохрипел Тодороки, поднимаясь на ноги, и, резким движением вытаскивая нож из тела, болезненно корчась, заморозил рану своей силой и встал в боевую стойку. Сейчас, когда эмоции и шок от встречи с Мидорией прошли, сын Старателя стал думать лишь об одном, самом важном сейчас — спасти Бакуго, человека, который столько лет был рядом, человека, которого он любил. Пусть Деку всё равно не был безразличен Шото, пусть Шото и думал, что его вина в том, что случилось с наследником силы «Один за всех», всё-таки есть, но сейчас нельзя было думать об этом. Его рука выпустила ледяные копья в сторону Изуку, однако тот увернулся. Из-за яда контролировать силу становилось очень сложно. — Нападаешь на меня, Шото? Ха, неужели прошла твоя любовь? Сын Старателя атаковал снова, теперь огнем, но снова промахнулся. Реакция у Мидории осталась такой же хорошей, как раньше. Однако силы у него больше не было, а это значило, что в ответ он не будет нападать, по крайней мере, не с помощью причуды. Бакуго на кушетке слабо заметался и взгляды двух бывших одноклассников сразу обратились к нему, а потом вернулись друг к другу. «Успеть быстрее него!» — скомандовал внутренний голос и Тодороки рванулся к Кацуки, быстро сжигая ремни, удерживающие подрывника. Мидория тут же ударил Шото под дых, отчего последний скорчился. Однако Бакуго, пришедший в себя, успел в этот момент подорвать место рядом с Деку, которого отбросило в сторону ударной волной. — С-спасибо… — простонал Шото. — Заткнись и береги силы, — прикрикнул на него подрывник, поднимаясь на ноги и становясь перед Тодороки, тем самым защищая его собой. Взгляд гетерохромных глаз остановился на руке Каччана, где виднелись следы от игл, которые раньше он почему-то не заметил. Это значило лишь то, что яд отравлял тела обоих про-героев, и их время стремительно уходило, ведь никто из них не знал, сколько времени нужно, чтобы это вещество убило их. «Я люблю вас, Каччан, Шото», — прозвенел голос Деку в голове Кацуки, когда он смотрел в сторону Мидории, пытающегося подняться на ноги. Он поморщился, качая головой, пытаясь прогнать из головы эти мысли, а потом подошел к зеленоволосому, хватая его за грудки и глядя в глаза. — Что ещё выкинешь, ублюдок? Деку рассмеялся ему в лицо. — Какая уже разница. Вы оба сдохнете, значит, мне больше и не нужно ничего делать. Кацуки ударом подорвал Изуку так, что тот пробил собой стену. Злодей предпринял попытку подняться, но не смог даже поднять руку, а в его взгляде читалось, что это конец. Бакуго посмотрел на обессиленное тело когда-то очень любимого человека, но долго смотреть не мог, не имел сил, как и на то, чтобы попросту убить Мидорию. — Ты как? — кивнул он Шото, переводя взгляд на того и с ужасом отмечая кровоточащую рану. — Все х-хорошо, — отозвался возлюбленный, — Нужно позвонить Кириши… И в этот момент Тодороки потерял сознание, в последнюю секунду замечая, что Каччан успел поймать его. В крайний момент, видя обеспокоенное выражение лица и слыша слова, которые не мог понять, но по интонации понимал, что подрывник перепуган и в полном отчаянии. Однако сил, чтобы не отключиться, у Шото просто не было.***
Следующие три месяца Тодороки был в коме. Пусть с тем, чтобы вывести яд из организмов героев, проблем сильно много не оказалось, но рана, которую получил мужчина, была слишком тяжелой. Его состояние было плохим, и никто не мог сказать очнется ли мужчина вообще. Деку посадили в тюрьму, в которой он умер спустя месяц пребывания там. Оказалось, что вещество для убийства «причудных» делалось из его собственной крови, посредством проведения множества экспериментов, которые, в конце концов, разрушили его тело и привели к летальному исходу. На похоронах Мидории было много людей, однако Кацуки не разговаривал ни с кем. Ему казалось, что в этой ситуации начнут обвинять его, потому что он был одним из самых близких друзей зеленоволосого. Или сам блондин винил себя в этой истории… Он, если честно, сам не понимал. Последующие месяца для Бакуго были пыткой. Из-за смерти бывшего любовника, с которым даже не удалось поговорить после его поимки, ведь тот пресекал любой контакт, в душе зияла дыра, а так же огромная злоба, разрывающая изнутри. Злоба на себя, за то, что не смог предотвратить это, злоба на Мидорию, из-за того, что сделал то, что сделал, злоба на всех остальных в этом чёртовом мире. А из-за того, что Шото не просыпался, хотелось умереть самому. Почти всё время Кацуки проводил с семьей, чтобы как-то убить тоску и боль, чтобы как-то отвлечься и не крушить всё вокруг себя, потому, что в шкафу в квартире полно вещей Половинчатого. Чтобы не выть ночами от того, что все выражают соболезнования, куда бы он ни шёл. — Тебе домой не пора, дружище? — спросил как-то Киришима, когда они поздним вечером сидели за бумажками в агентстве. Бакуго откинулся назад в кресле, смотря в потолок. — Домой? — он истерично хохотнул, — Я понимаю, когда ты приходишь домой, видишь там Мину, и тебе становится легче жить, счастливее. Но я прихожу домой и вижу только то, что напоминает о человеке, который может никогда ко мне не вернуться. Эйджиро сглотнул, жалея о том, что случайно начал подобную тему. — Всё будет… хорошо, — протянул красноволосый немного неуверенно, — Просто тебе нужно отдыхать, чтобы Шото, когда он очнется, увидел тебя полным сил и энергии… Бакуго бросил на него напряжённый взгляд, отчего Киришима тут же смолк, понимая, что не стоит чего-то подобное говорить. Он быстро собрался, попрощался с Кацуки и ушёл, посчитав, что лучше оставить его одного. — Ненавижу… — простонал Бакуго, закрывая ладонями лицо, — Ненавижу чёртового Мидорию, чёртового Тодороки, себя ненавижу, блять! Он движением руки швырнул со стола все бумаги на пол, тяжело дыша и скалясь от нарастающей внутри истерики. Бакуго не был значением фразы: «сопливо-ванильный мальчик, который ноет чуть что из-за своих пидорских чувств», которую говорил он сам, но всё же и камнем не был. Кацуки чувствовал, много, сильно, больно, ужасающе страшно. И даже сейчас, повзрослев, став более открытым и спокойным, не мог выражать все эти эмоции, не мог просто выговориться, выплакаться, выкричаться. Даже когда он рвал и метал, это не помогало, ничего не помогало. Только Тодороки спасал его, только Тодороки мог действительно всё понять. — Чёртов Половинчатый придурок, — рыкнул Бакуго, оседая в кресле совершенно обессилено и погрязая в болезненной тишине, что стояла вокруг. Спустя десять минут тишину сломает телефонный звонок. Бакуго выругается, возьмет трубку, думая, что это связано с чем-то по поводу работы, а потом всё внутри него рухнет от слов в трубке: «Пациент Тодороки Шото пришёл в себя».