Милая Офелия

Скажи, кто твой Бог? За тебя ли умер Иисус на Голгофе? Омыл ли он своей кровью грехи твоих предков из праха и пепла? Мы вопрошаем: кто твой Бог? Каррарский мрамор на ощупь всегда безукоризненно гладок, солнечный свет отражается от его кипенно-белой поверхности, утопая в зеленовато-серых прожилках. Он всегда холодный, отрезвляющий, замораживающий вдоль по позвоночнику до самого сердца. Или до того места, которое люди всегда стараются чем-нибудь заполнить. Она хорошо запомнила, как об этой странной пустоте говорил протестантский пастор, проповедь которого она посетила с отцом еще в детстве. Возможно, из-за того, что это случилось лишь однажды. Он говорил так страстно, что голос его дрожал от эмоций. Вещал о том, что человек рождается на свет несовершенным, в нем отсутствует один важный фрагмент, последний кусочек паззла, который и нужно отыскать в своей земной жизни. Это то путешествие, ради которого каждый и пришел в этот мир. Эта пустота всегда кровоточит, как незаживающая стигма. Но некоторые не чувствуют ее, они боятся сводящей с ума боли, они утопают в повседневности как в детском бассейне, где всегда чувствуешь дно. Эти люди надевают доспехи из невежества и светской беседы, чтобы скрыть свою пустоту от других и себя. Пастор говорил, что каждый сам решает, что делать со своей болью. Одни наполняют пустоту властью, другие уходят в иллюзорные миры, кто-то выжигает ее алкоголем. Так много способов. Но единственное, чему должен научиться человек – любви и милосердию, так он сказал. Однако, он так и не упомянул, что это ложь. Каррарский мрамор в ее ванной неизменен. Он константа. И Хлое чертовски хочется походить на него. Ведь она просчиталась. Начала путь, который никогда не должен был привести к чему-то хорошему. Лишь выпотрошил ее, вывернул кости наизнанку, разрезал плоть и стал одним пульсирующим комком боли, разрушающим остатки того, кем она была. Да и была ли она? Было ли все то реальностью или она бредила наяву? Хлоя никогда не верила в Бога. Ни в Иисуса, ни в ангелов, ни в Деву Марию. Все это было красивой, эфемерной сказкой, заставляющей слабых пугливых овец думать, что у них есть пастух, ведущий и защищающий их. По нерушимому праву рождения Хлоя видела с высоты статуса, что их вели лишь пастушьи собаки, которых они слушали с открытыми ртами. Пастор цитировал Библию, произнося: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли», а Хлоя сделала эти строки своим кредо. Все вокруг – люди, пусть и поделенные на сорта. И уж точно, не совпадением было то, что она наверху. Наверху всегда было холодно, а также слишком мало кислорода, от которого мутнело в глазах. Среди черных пик, укрытых снежной шапкой, она видела мертвецов, что были здесь до нее и останутся после, навсегда брошенные на вершине и ставшие звездами, точками на карте. И она умела здесь жить, полузамерзшая с пустотой, что истекала кровью и гноем, раздираемая ледяными ветрами. Она прикладывала компрессы из бриллиантов и дышала ароматами Живанши. Они словно лидокаин, заставляли отступать гнетущее чувство. Делали ее на время живой и цельной. Но после наступало привыкание. Хлоя увеличивала дозу. Но в один день смысл проповеди дошел до нее. В тот день она увидела свою Богиню. Отважную девочку в красной маске, что парила словно волшебный западный ветер. Она возлюбила всех вокруг, распространяя свою доброту и милосердие, словно пророк, омывающий ноги своих учеников. Люди отвечали на ее любовь так отчаянно и ярко, что этот свет слепил Хлою, парализуя своим прекрасным сиянием, словно затягивая разорванную плоть ее души. Безусловная любовь. Она охватила сознание. Хлоя все старалась осмыслить это чувство, понять, как описать его, разобрать на составные части и повторить. К своему возрасту она свыклась с мыслью, что ей не дано постичь это чувство. В ее семье узы заменялись центурионом, а дни рождения эквивалентны каратам. Этот обменный курс она выучила буквально с пеленок. Хлоя верила, что чудесная Леди пришла в этот мир, чтобы помогать заблудшим. Единственное идеальное существо, полностью цельное и первозданно прекрасное в своем совершенстве. Она любила всех, и все любили ее. Это казалось столь естественным и очевидно правильным. Как же раньше Хлоя не заметила, что пастор был прав. Насколько позволяло ее сердце, вырубленное из желтого алмаза, она обожала свою Богиню. Старательно лепила любовь, вытачивая каждую линию с величайшей тщательностью. Она хотела быть ею, дышать с ней одним воздухом и помочь всем, чем только могла. Новое чувство не утоляло боль, оно мелкими стежками красных нитей сшивало пустоту, рождая причудливые узоры, которые вились и росли словно дикие цветы, заполняя легкостью. Свет теперь не исчезал в темных провалах, а оседал каплями на тонких листьях. С этим мерцающим светом она могла совершать невозможное. Он оберегал ее и защищал от злости, ненависти и всего того, что могло отравить ее душу. Она была не одна. В какой-то момент тьма отступила навсегда. А из света ее души Богиня создала артефакт. Хоть и на время, но Хлоя могла притронуться к святыне и ощутить благодать прекрасной Леди. Стать ей другом, быть с ней наравне, разделить бремя геройства и сделать этот мир лучше. Созидать, как и подобает человеку. Отдать всю себя служению высшей цели, как благородный рыцарь, идущий с верой в Иерусалим. Она верила, молилась на пунцовых коленях, своей Богине. Приносила дары, воспевала ее деяния и несла ее Мудрость людям. Осмеянная юродивая Хлоя несла свет, что подарила ей чудесная Леди. Хлоя старалась быть полезной. В одиночку она стоила трех героев, она почти смогла победить Маюру. Леди держала ее за руку и улыбалась. Хлое нужно больше стараться, чтобы Богиня даровала ей свою благодать. Ведь обещания Бражника так иллюзорны, смехотворны. Он – зло, которое одолеет Спасительница, а кроме нее, никто Хлое не нужен. Пусть злодей сплетает ядовитые речи об уникальности, одаренности Пчелы, ведь она знает, что это неправда. Леди дарит ей свою доброту, пусть Хлоя лишь дешевая банальность. Богиня всегда говорит ей об этом. Ведь Пчела не может усмирить свою нетерпимость. Она старается и верит, что ее усилия будут заметны. Нужно лишь доказать свою полезность. Чем сильнее Пчела молится, тем быстрее и болезненнее вскрываются швы. А цветы засыхают, рассыпаются и возвращаются лишь пеплом в ее душу. Леди все не приходит. Хлоя падает, рассыпается на осколки, истирается в бриллиантовую пыль, и растворяется в своем же отражении. Каррарский мрамор, на котором она лежит, словно на погребальном ложе, стерпит все ее слезы. Так было всегда. Но Хлоя не плачет. Ее выворачивает на белоснежные плиты от боли, разочарования, отчаяния. Они сплетаются в тугие канаты, разрывающие ее изнутри. Ей хочется расцарапать глаза, чтобы навсегда ослепнуть и не видеть, ибо она прозрела. Теперь она видела, что чудесная Леди была гнилой. Ее лживая праведность так расходилась с деяниями, которые творила она, когда камеры затухали, и люди расходились по сторонам. Пчела не заметила, что уверовала в Иуду, в его искаженное отражение. - Идол твой ложный, милая Офелия, - Бражник смотрел на нее сверху вниз. – Она не ответит на твои мольбы. Она знала, что он не врет. Врала лишь Пчела и лишь себе. Ведь она была так ослеплена великолепием Богини, что не заметила, откуда исходил свет, который спасал ее. Хлоя опустошила себя. Отдала всю свою любовь Леди. Она горела так ярко, что выгорела дотла. Оставив после себя клокочущую ярость, кипевшую на кладбище ее души. Тот пастор наврал. Любовь не спасет. - Я возведу тебя на трон, Королева, а ты уничтожишь старого бога, - предлагает сделку Бражник. Хлоя соглашается. Огонь омывает ее как священные воды. Обнажая боль, которая становится ее доспехами. Ненависть, что идеально ложится в руку, как лучший в мире меч. Даже, если ей суждено умереть, то для своего идола она станет сверхновой, что пламенем расплавит божка до основания, разорвет на тысячи кровавых частей. Королева Талисманов ждет героев, напевая себе под нос: «Милая Офелия, Когда проливается молодая кровь И нарушаются клятвы, Уходи, уходи прочь». Скажи, кто твой Бог? За тебя ли умер Иисус на Голгофе? Омыл ли он своей кровью грехи твоих предков из праха и пепла? Мы вопрошаем: кто твой Бог?