Письмо возлюбленному

«Дорогой друг! Кажется, у меня этот самый комплекс…» Строчка, написанная мгновением ранее, тут же оказалась перечёркнута и тщательно замалёвана, так, чтобы ни одна живая душа не смогла распознать, какие же слова скрывались в начале письма. «Это было бы слишком очевидно» – пробормотал Родерих себе под нос, нахмурившись, и отложил перьевую ручку. В голове появлялись совершенно неподходящие моменту мысли, в том числе и те, от которых у обычного человека волосы на голове дыбом вставали. Нужно было обязательно написать это злосчастное письмо, однако дело едва ли сдвинулось с мёртвой точки. Австрия с тоской посмотрел на мусорную корзину под столом, уже доверху наполненную смятыми листками бумаги – варианты, показавшиеся ему абсолютно неудачными и неуместными, он беспощадно мял и выбрасывал. «В последнее время мне кажется, что…» – что? Что он влюбился без памяти в смертного? Как быстро этот человек сможет понять, что чувствует Родерих? И сможет ли? О да, разумеется, он сможет, этот гениальный знаток душ человеческих, ведь Эдельштайну ничто человеческое не чуждо, пусть он и является воплощением. Но об этом никому знать не обязательно. «… мне кажется, что я нездоров. Меня обуревают противоречивые чувства, которые я едва сдерживаю. Боюсь, в этот раз я вынужден обратиться к Вам уже не как друг, а как…» – влюбленный в тебя дурак! Родерих фыркнул, прогоняя навязчивую мысль. Небольшая капля сорвалась с наконечника пера и села прямо на слово «нездоров». Он врал сам себе и любимому человеку, говоря, что нездоров. Может, нужно было заменить слово на «влюблён»? Нет, нет, он точно догадается. Или всё же?.. «Мой дорогой друг! В последнее время у меня возникают странные мысли, порождающие не менее странные чувства. Мне кажется, что я влюблён, не так давно, но, видимо, уже бесповоротно. Я боюсь, что это может оказаться болезнью, болезнью душевной, такой манящей и такой страшной одновременно. Я не рассчитываю на взаимность своих чувств и всё понимаю, мы с тем человеком слишком разные, и, вероятно, судьба не позволит остаться нам вместе. Я очень хотел бы встретиться с Вами…» – прямо сейчас! – «… чтобы обсудить эту проблему. Возможно, Вы, как профессионал, сможете помочь мне облегчить эту ношу». Ручка выпала из ослабевших пальцев. Родерих откинулся на спинку кресла, стянул с носа очки, чуть ли не бросив их на стол, и закрыл лицо руками. В голове было пусто, так, будто кто-то вылизал все мысли оттуда дочиста и даже не подавился ими. Что ещё написать или как исправить уже написанное, он не знал, не имел ни малейшего понятия! Может, к чёрту? Может, само пройдёт? Время лечит, и австриец знал это как никто другой. Потери близких людей и воплощений успели слегка затереться, покрыться корочкой, как покрывается ранее кровоточащая рана. Только пока не стоит её сдирать, окунаясь с головой в собственные чувства. Оголится, а потом ещё долго будет заживать, причиняя боль при малейшем прикосновении. Впрочем, когда это его останавливало? Внезапный в наступившей тишине стук в дверь заставил Австрию вздрогнуть. Кто мог прийти к нему в… пять вечера? Да кто угодно, впрочем. Родерих, потянувшись, встал и, схватив со стола очки, тут же водружая их на нос, направился к двери. Стук, тем временем, повторился, давая Эдельштайну знать, что тот довольно нерасторопен. Повернув ключ и открыв дверь, Родерих поднял взгляд. – Ох, герр Ф**?.. Да, конечно, заходите… – австриец нервно сглотнул и поспешно посторонился. – Будете кофе? Пока гость раздевался и осматривался, хотя и был в доме Австрии не впервые, Родерих прошёл в небольшую кухню и принялся за приготовление кофе на двоих. Руки слегка тряслись от волнения, и, когда кофе, наконец, был готов и разлит по чашкам, Эдельштайн направился на поиски своего друга. Обнаружил австриец его в своей комнате. Мужчина стоял перед письменным столом и внимательно вчитывался в незаконченное письмо, которое Родерих так неосторожно оставил на столе. Поднос с чашками с кофе едва не выпал из мгновенно ослабевших рук, рот австрийца слегка приоткрылся, а фиалковые глаза широко распахнулись от обилия эмоций, мгновенно затопивших все жалкие остатки рациональных мыслей в голове. «Чёрт, он это прочитал. Он. Это. Прочитал!» – набатом било у Эдельштайна в области сердца, отдаваясь глухим гулом между висков. Поднос мгновенно оказался на столе, рядом со злосчастным письмом. – Родерих, с Вами всё в порядке? Кажется, кому-то пора завязывать с кофе, – мужчина усмехнулся, взгляд его, однако, остался серьёзным и внимательно изучал Австрию. Пара шагов, и они стоят почти вплотную друг к другу. Родерих смотрит известному учёному в глаза и тонет в них, неосознанно подаваясь вперёд. Тень удивления на лице мужчины, после которого австриец отходит на шаг и качает пару раз головой. – Да, я в порядке, просто… устал. – Чужие губы оказываются на его собственных столь внезапно, что Австрия просто не успевает среагировать – остаётся лишь поддаться тому, чего так долго желал, насладиться моментом и надолго запомнить это. – Это не болезнь, Родерих. Ничего патологического в этом нет, но, если хотите, я могу прописать Вам курс терапии. Можно и на дому. – Учёный улыбается уголками рта, а вокруг глаз появляются морщинки, и Эдельштайн наконец осознаёт, что тот всё понял. – Я согласен. – Такой шанс просто нельзя упускать и, пусть Австрия понимает, что рано или поздно это закончится, ему не хочется обрывать эту связующую ниточку. Так и не завершённое письмо летит в мусорную корзину. – Что же, давайте не будем позволять остыть нашему кофе. – Лёгкая улыбка служит ему ответом, и австриец чувствует, что терапия, кажется, уже начала давать свои плоды.