Я умираю каждую ночь

В детстве Минцзюэ всегда казалось, что главой клана станет его младший брат. Он был хорош во всем, за что бы ни брался, тогда как самого Минцзюэ преследовали неудачи. Он злился, крушил все вокруг, но это не прекращалось. Даже сражения, за которыми ему так нравилось наблюдать со стороны, оказались далеко не такими прекрасными, как он думал. Нет, азарт сражения, как и предполагалось, кружил ему голову, заставляя забыть обо всем... Когда ему везло. Злой рок преследовал Не Минцзюэ, сколько он себя помнил. Старейшины шептались, что это из-за плохого знака — недошитой игрушки, подаренной ему матерью. Так это было или нет, Минцзюэ не знал, даже игрушку не помнил (да и мать, впрочем) — знал лишь, что даже если нет, никто все равно не сможет ничего изменить. Он злился на смешки ровесников за своей спиной, злился на брата, которому не нужно было заботиться о том, чтобы не упасть затылком на острый камень и не умереть от непереносимости самой обычной приправы в самом обычном завтраке. Хуайсан никогда бы не понял боль от того, что старшие боятся доверить оружие, уверенные в том, что ребенок навредит себе, а не противнику. Не понял бы, что значит видеть жалость в глазах отца. Он не мог узнать, что значит то острое ощущение бессилия, когда точно знаешь, что делать и как двигаться, но проигрываешь, споткнувшись на ровном месте или наступив на полы ханьфу. Он не порвал защитную подвеску, зачарованную сдерживать удары лютых мертвецов, зацепившись за ветку волосами, в которые она была вплетена. Он не понимал. И побеждал Минцзюэ в каждом их тренировочном бою. Апогеем стала первая ночная охота. Старейшины решили, что настоящая угроза жизни раскроет дремлющий (разумеется, отсутствовать он в наследнике Не не мог) талант сражений. Отец бы остановил их, не послал наследника, пока у него нет детей. Отца не стало полгода назад. Кто знает, правда ли Вэнь Жохань его убил? Минцзюэ хотелось кричать им в лицо: да я каждый день на грани жизни и смерти! И где он, ваш талант?! Пустая трата времени. Он огляделся. Брата нигде не было. А чего он ждал? Что А-Сан пожелает ему удачи? Ха, было бы смешно. Желать удачи неудачнику — что может быть глупее? В полночь адепты вышли из Нечистой Юдоли. Рядом с Минцзюэ шел наставник, пробуждая в нем глухое пока еще раздражение. Если они боялись, что он помрет от падения на землю, зачем взяли с собой туда, где будут враги куда опасней коряг под ногами? Посмеяться над наследником, неспособным удержаться на ногах? Раздражение привычно перерастало в гнев, выражаемый исключительно сжатыми чуть сильнее кулаками. Они правы, даже если так. Он никчемен. Ничтожество, по нелепой случайности родившееся у его родителей вместо нормального наследника. Хуайсан есть, и то хлеб. Впереди показался лес. Освещаемый голубым мерцанием талисманов, он выглядел немного жутко. Минцзюэ помотал головой. Он здесь, чтобы сражаться. Страх неуместен. Собрав волю в кулак, он вслед за остальными адептами пошел в сторону деревьев. Разбившись на тройки, они зашли в лес. Как только они углубились в чащу достаточно, чтобы не слышать голосов других адептов, Минцзюэ почувствовал удар по шее. И рухнул на землю, как подкошенный. "А ты уверен, что его гули не съедят?" — послышался полный сомнения голос одного из его спутников. "То ж гули, мы причем?" — с презрением отозвался второй. Ушли они после этого обмена фразами или остались, чтобы насладиться его беспомощностью, Минцзюэ не знал — сознание покинуло его. Пришел в себя он, по ощущениям, через пару минут, по небу — через пару часов. Глухо металась в сердце злость, болела и кружилась голова, немного подташнивало. Минцзюэ, пошатываясь, встал, отряхнул одежды (не то чтобы это сильно помогло) и побрел к опушке леса, где должны были находиться наставники и закончившие охоту ученики. Он не мог задерживать их, так что, похоже, он будет единственным адептом, оставшимся без добычи. Хотя вряд ли они не предполагали такой исход. Вдруг в груди Минцзюэ появилось чувство, определения которому он дать не мог. И тем не менее, повинуясь ему, отпрыгнул влево, чтобы увидеть, как спустя мгновение зубы лютого мертвеца смыкаются там, где он только что стоял. Оглянувшись по сторонам, он увидел чуть поодаль еще троих лютых мертвецов, медленно приближавшихся к нему вместе с первым, тем, что чуть не убил его. Вот и все. Даже если бы он смог справиться с одним лютым (а он очень в этом сомневался), четверо точно его убьют. Это конец. С этими мыслями он достал из ножен саблю. И мир преобразился. Стало вдруг так смешно от своих переживаний. Убьют? Пусть попробуют! Пусть погибнет, но врагов заберет с собой! Сабля пела, отбивая атаки мертвецов, а Минцзюэ весело смеялся, сражаясь с противниками, на которых и адепт постарше не пошел бы в одиночку. Будто чувствуя, откуда придет атака, он раз за разом не давал мертвецам добраться до себя. Вот упал один, пронзенный сталью Бася. Осталось лишь трое. Смертоносный танец продолжался... Еще через час обеспокоенные долгим отсутствием наследника заклинатели нашли на небольшой поляне трупы четырех лютых мертвецов, энергией злобы от которых до сих пор фонило до жути, обнаженную и испачканную в гнили Бася, а чуть поодаль — ее владельца. Уничтожив трупы и соорудив носилки для наследника, адепты поспешили обратно в Нечистую Юдоль. Очнувшись на следующее утро в своих покоях, Минцзюэ тут же был атакован расспросами целителя о том, как смог победить четырех лютых мертвецов, превосходивших его в силе даже поодиночке. Рассказывая о внезапно пробудившемся в бою чутье, что будто напрямую говорило ему, куда придется атака, Минцзюэ так и не заметил гримасу боли, на мгновение исказившую черты лица младшего брата, пришедшего навестить его. Шло время. Минцзюэ становился все сильнее, и никто теперь не смел называть его неудачником. Вот только... Его брат изменился. Раньше с легкостью побеждавший, давивший интеллектом, заражавший боевым духом, теперь он словно избегал боя. Минцзюэ, живший схваткой и видевший, как раньше сражался его дорогой брат, пытался заставить его, звал на тренировки, нападал исподтишка, хоть и было мерзко. Все становилось только хуже. Хуайсан, лучший боец, надежда клана... проигрывал. И ладно бы только ему! Он проигрывал даже своим сверстникам! Он... просто перестал стремиться к победе, перестал прикладывать усилия, думать во время боя, двигался механически, будто кукла. Оружие заменили веера, азартный оскал — виноватые улыбки, прозвище "Надежда клана" — смешки "неудачник", стихавшие только при приближении Минцзюэ. Словно мир мстил Минцзюэ за нежелание умирать. Он смотрел на своего брата и видел незнакомца. Он пытался пробудить то упоение боем и стремление к победе, что горело в нем самом, и испытывал глухую ярость, раз за разом терпя неудачу. А брат ускользал словно тень, все сильнее закрываясь от него, отшатываясь от попыток прикоснуться, оправдываясь на еще не прозвучавшие обвинения. И Минцзюэ смирился. Если брат не хочет сражаться — его самого хватит защитить их обоих.