Камера напротив

      Тусклого факела едва хватает, чтобы осветить крохотную темницу, огороженную массивной решеткой. Но этого достаточно, чтобы можно было читать книги. Огромных талмудов в старинных потрепанных обложках в камере очень много, кажется, они занимают все пустое пространство, оставляя лишь два небольших закутка – жесткую деревянную койку у дальней стены и уголок у решетки под самым факелом, а так же узкую дорожку между ними. Книг много, большинство уже прочитано дважды, никто не забирает их, но охранники периодически приносят новые. В них нет ни одной о магии. – Ты говорил, что у тебя появился второй том военной истории Арнестада, – за соседней решеткой темнее, поскольку факел на такой узкий коридор только один. Но обитателю этой камеры, кажется, все равно на то, что его глаза устают быстрее. Он не настолько любит читать. Просто здесь больше нечем заняться. – Да, я уже его прочитал, – обитатель подземной библиотеки носком поношенного сапога подтягивает к себе стопку и берет верхнюю книгу. Прутья решетки врезаются в его спину, когда он опирается на них. Небольшой том отправляется в полет по каменным плитам через находящиеся у самого пола отверстия для подносов с едой. Их камеры находятся друг напротив друга, и они уже приноровились обмениваться книгами таким образом. – Кажется, тебе принесли их пару дней назад, неужели ты так быстро читаешь? – ему не видно, что происходит напротив, та темница вечно находится в полутьме из-за того, как падает свет от факела. Оттуда раздается какое-то копошение, видимо, его сосед устраивается на своем излюбленном месте для чтения. – Я прочел ее сначала, поскольку не так давно ты брал у меня первую часть, – отзывается заключенный. Он слышит тихий шорох и легко ловит вернувшуюся книгу, ту, которую отправлял раньше. Его сосед читает только то, что связано с войной и кровавыми распрями. Возможно, ему это нравится, узнавать новые методы пыток, убийств и стратегических решений, когда «одна жертва спасет миллионы». Он же читает об этом просто потому, что читает все подряд. Тяга к знаниям так никуда не исчезла, кажется, от долгого ожидания в камере лишь усилилась. – Продумываешь наперед, – смеется сосед из своей камеры и замолкает, погружаясь в книгу. Он ничего ему не отвечает, так же тихо устраиваясь в своем уголке и листая желтые из-за света факела страницы. Их темница, хоть и находится под землей и не имеет окон, совершенно сухая, хотя магии в стенах не ощущается вовсе. Заключенный уверен в обратном – эта энергия не дает ему использовать свою силу, закрывает в трех стенах за решеткой из толстых прутьев. Сколько не пытайся, зажечь огонек не выходит.       Погрузившись в книги, они могут молчать часами, пока глаза заключенного из камеры напротив не устают от плохого освещения. Тогда он обычно устраивается рядом с решеткой и тихо сопит, проваливаясь в беспокойный сон. Он не любит темноту, но в камере некуда сбегать от ее неизвестности. Сны и книги – почти единственное, что может спасти от собственных мыслей. Когда читать становится совершенно невыносимо, кто-то из них неизменно начинает диалог. – Меня всегда интересовало, как такой книжный червь умудрился попасть в это затхлое подземелье? – пытаясь разбавить обстановку неуместным юмором и насмешливой интонацией, из темноты своей камеры спрашивает его сосед. – Я занимался поиском древних артефактов, – отвечает ему заключенный, загибая уголок страницы книги, что он читал до этого, и закрывает ее. – И однажды ко мне попала одна весьма опасная вещь, хотя я понял это слишком поздно. Мои действия отразились на… многом. Поэтому я здесь. – Попасть сюда по незнанию, забавно, – усмехается невидимый ему человек из камеры напротив, будто смакует последнее слово. – Что ж, мне было все равно, – говорит заключенный, откладывая книгу и оборачиваясь. Но неровный свет факела едва достает до металлических прутьев, сквозь них он видит только неясный силуэт и рваные полы плаща, попадающие под пляшущие на стенах лучи. – Сложная работа требует большой ответственности, – выносит вердикт сосед и располагается прямо у прутьев. Через некоторое время его шумное дыхание разносится по гулкому коридору. Заключенный берет в руки книгу и бесцельно листает ее в поисках своей закладки. Глаза бессмысленно пробегают по уже прочитанным строкам, и он не знает, что хочет найти там – смысл этих слов или возможное продолжение разговора.       Их молчание тянется долго, хоть камеры и находятся близко, это отнюдь не сближает заключенных в них, наоборот, заставляет держаться при своих мыслях. Они прячутся в книгах, уходя от реальности, но иногда книги перестают быть такими притягательными. Смысл написанного ускользает, а строки начинают наплывать друг на друга. В такие моменты хочется закрыть глаза и абстрагироваться еще сильнее, но сон не приходит, и тогда заключенный неизменно начинает разговор, будто продолжая какое-то обсуждение. – Скажи, почему ты оказался здесь? – спрашивает он, опираясь спиной на прутья и чуть оборачиваясь. Он прекрасно помнит каждое слово, сказанное невидимым человеком: ежедневно слыша лишь тишину, он надолго оставляет в памяти любой звук. Его собеседник молчит, а после из камеры напротив раздается шуршание, тот садится лицом к нему, чтобы вести диалог. – Гвардия, в которой мне довелось служить, не отличалась хорошей организацией, – тихо начинает говорить он. В такие моменты в свете факела блестят его глаза, хотя понять их цвет все равно остается невозможным. – Нас считали не более чем пушечным мясом. Я хотел изменить это. – Поднял среди сослуживцев бунт? – уточняет заключенный, оборачиваясь и ловя его прямой взгляд. Любовь к книгам о войне и смерти внезапно приобретает смысл, и он уже не может винить своего соседа в почти юношеской избирательности в чтении. – Я знал, на что шел, – прямо и лаконично отвечает ему собеседник. Эта манера речи напоминает заключенному о чем-то неуловимо далеком из своего прошлого. – Оно того стоило. – Ты смог что-то изменить? – зачем-то уточняет он, не особо надеясь на ответ. Человек из соседней камеры уже поднимается, чтобы взять свою книгу и вернуться к решетке, чтобы продолжить читать. На полпути он замирает. – Нет, – внезапно смеется он, и в его голосе слышится сожаление. – Но идея была хороша…       В этих словах заключенный слышит отчаяние. Сражаться за идею и проиграть – такова судьба всех идеалистов, делящих мир на «черное» и «белое». В его жизни были сотни тех, кто согласился бы отдать свою жизнь за предположение, разжигающее веру в призрачный успех. Он даже вершил их судьбы: давал надежду, помогал осуществлять задуманное, рушил конечные цели. Но сейчас у него есть только книги, где он – всего лишь пассивный наблюдатель, которому отведена роль дожидаться финала. – Почему именно книги? – после долгого молчания, кажется, двух ужинов, тень из камеры напротив протягивает руки сквозь решетку. Его натянутая землистая кожа, вся испещренная старыми шрамами, показывается в желтоватом свете факела. – Я сдался без боя, и меня судили, – отвечает ему заключенный, привычным движением заминая угол страницы. – Я согласился принять любой приговор, если мне будут приносить книги. Хотя приговор еще не вынесен, они исполняют это условие. Но, как видишь, в этих книгах нет ни одной о магии. – Цензура делает свое дело, – сухие ладони расходятся в стороны, будто предлагая смириться с этим. – Удивительно, что они решили это так скоро. – Почему ты удивлен? Разве наемников судят иначе? – спрашивает заключенный, оборачиваясь к решетке и сжимая пальцами холодные прутья. На его лице явно читается интерес, поза показывает открытость для диалога, и человек раздумывает, что в этом так его привлекло. – Из-за моих действий погибли люди, – наконец отвечает он, после того, как понимает, что его ответ будет выслушан. Для него это, кажется, похоже на исповедь, он невидим для своего собеседника, и это помогает ему раскрыть свои мысли. – Друзья, товарищи, все они сошлись в этой распре, и я ими пожертвовал. Мне уготована смертная казнь, и я сижу здесь много дольше твоего, дожидаясь, когда ее приведут в исполнение.       Собеседник замолкает, но по гулкому коридору еще долго отдает эхо его последних слов. Заключенный внимательно наблюдает за его тенью, отдаляющейся от решетки в дальний угол камеры, чтобы там побыть в одиночестве, в полнейшей темноте, поглощенным в неизвестное. Но так ли эта пугающая своей непроглядностью тьма страшит, по сравнению с близкой и далекой одновременно смертью, не зная о том, когда ее меч обрушится на твою голову. – Что же в таком случае уготовано мне? – шепчет заключенный, лбом упираясь в холодную решетку. Ему кажется, что это все – сон, кошмар, такой же, как описывают в книгах, что он читает, пытаясь забыться. Заложенная грязным обрывком ткани одна из них прилетает назад через отверстие прямо над полом и утыкается в его колени.       Некоторые книги несут лишь разочарование от их прочтения. Драмы, любовные романы, полные переживаний персонажей, в роли которых он вживается, читая их. Додумывая сюжетные повороты, искажая истории своим восприятием. Тем, что, как он думает, было бы логичнее. Исторические книги он воспринимает, как должное – историю не изменить, ее написали действия таких же, как он. Возможно, когда-нибудь и о нем будут писать в книгах. Возможно, он будет забыт, оставлен где-то позади, выброшенный из времени. Знающий о мире лишь из книг, что иногда приносит охрана, заранее прочитав и не найдя в них ничего, что могло бы всколыхнуть его разум.       Перебирая новую стопку, заключенный выбирает то, что его интересовало бы больше, чем остальное. Одну из книг он молча отправляет через отверстие в решетке. С другой стороны почти сразу раздается смешок и шелест, видимо, первая страница оказалась для его соседа весьма занимательной. – Какая интересная хроника, – наконец заговаривает он, отвлекая внимание заключенного от новых книг. – Ее написал один военный из Рино… Ты когда-нибудь был в Рино? – Да, мы жили там с моей дочерью, – отзывается тот, устало опираясь на решетку. Стопки книг высятся до середины стены, разобранные по жанрам и времени написания. Ему кажется, что без магии он ослабел, возможно, привык слишком сильно на нее полагаться. – Красивый город, – задумчиво говорит невидимый собеседник, продолжая листать страницы. Заключенному кажется, что на сегодня их диалог окончен, но внезапно тот останавливается и хватается за решетку, он слышит, как по металлическим прутьям стучат костяшки пальцев. – Постой, у тебя есть дочь? – Да, сейчас она обучается в Храме Воды, что на реке Фум-Сатер, – заключенный не оборачивается, перекладывая новые книги с места на место. Воспоминания о счастливом времени кажутся такими далекими, что он морщится, пытаясь вызвать хотя бы одно из них, но перед глазами встают лишь строки черных букв на белом фоне. Пытаясь найти в памяти лицо дочери, он натыкается на непреодолимую стену чего-то мутного, того, что, наверное, хотел забыть. – А я даже не знаю, есть ли у меня наследники, – раздается смех из-за решетки напротив. Конечно, наследовать у него нечего, но шутка удивительно разбавляет нахлынувшую на заключенного темноту. Перед его внутренним взором появляется что-то «живое», пестрящее яркими красками. Кажется, он уже и забыл, как выглядят цвета, в его окружении остались лишь угольно-черный и желтовато-белый. Это неожиданно успокаивает его, он даже находит в себе силы поддеть соседа. – Слишком бурная молодость? – насмешливо говорит он, наклоняя голову к плечу и ожидая ответа. Внутренне он радуется, что ничего не забыл, хотя и пытался. – Действительно, – тень за соседней решеткой со вздохом опирается спиной на прутья, собираясь уйти в новую книгу. – Но нам ли, наемникам, об этом думать. – Осознание приходит с опытом, – кивает заключенный, сжимая в руках какой-то том и подтягивая колени к груди. Воспоминания – все, что осталось ему от прошлой жизни, той, что он пытался сохранить, вернуть то, что, как он считал, должно было быть. Но даже когда его единственное желание было наконец исполнено, этот путь не привел его к тому, к чему он стремился. Он потерял больше, чем приобрел.       Сейчас он может лишь бессмысленно наблюдать за тем, как проходит время. Листать сотни художественных текстов, иногда даже теряя смысл собственной жизни. В конечном итоге он остается лишь собственным пассивным наблюдателем, совсем теряя яркие краски, оставаясь в плену черно-белых страниц. Теперь, отвлекшись от книг, он подолгу сидит и смотрит на теряющиеся в темноте высокие стены. Иногда ему становится жаль себя – кем он стал теперь, простым заключенным, навечно запертым в плену собственных иллюзий о том, что он добился того, чего хотел. Из-за решетки напротив за ним наблюдает внимательный взгляд. – Ты что-то увлеченно читал накануне, – суховатый голос вырывает его из неизвестности, возвращает в реальность, когда заключенный находит себя держащимся за толстые прутья. – Не поделишься? – Да, я просто перечитывал, – он ловким движением подталкивает книгу по каменным плитам, и та покорно скользит по ним, пока не исчезает в темноте соседней камеры. – Любишь же ты возвращаться к прошлому, – словно укоряя, говорит сосед и снова затихает, листая страницы. Кажется, эта фраза запоминается эхом и еще долго звучит сначала под каменными сводами, а потом и у него в ушах.       Заключенный зачем-то раз за разом прокручивает ее у себя в голове, ему перестает казаться, что роль исполнена. Он не может и дальше оставаться пассивным наблюдателем. Он перечитывает книги, выискивает в них крупицы информации. Тактика, стратегия, политика, все, что не даст ему полностью уйти в иллюзию постоянства, и в то же время он понимает, ему все еще не вынесен приговор.       Он упорно читает все свободное время, иногда молча меняясь книгами с другим заключенным, до тех пор, пока к ним не спускается глава стражи. Военная форма сидит на нем идеально, он гремит ключами, возясь с замком, врезанным в прутья решетки камеры напротив. Молчаливо, как и всегда, тень из соседней камеры покидает подземелье, но заключенный, уйдя в книги, не обращает на это внимания. В конце концов, его тоже иногда уводят на допросы.       На них он отвечает на вопросы, которые не запоминает. Ему нет нужды скрывать то, что было, сделанного не воротишь, уж он-то это знает не понаслышке. Многое из того, что сотворил, ему бы хотелось вернуть, не пускать все на самотек во имя единственной цели, которую сделал смыслом, чтобы жить дальше. Понять, как разобраться с тем, над чем так легко потерял контроль. Но сейчас ему остается лишь думать, мыслить, анализировать. Пытаться понять, а можно ли было иначе, каким бы стало его настоящее, если бы он задумался раньше.       Стук по прутьям решетки заставляет его подскочить и приготовить в голове заклинание, хотя давно уже он не использовал магию – стены темницы безжалостно подавляют ее. Напротив его камеры с натянутой усмешкой на землисто-сером исхудалом лице стоит кто-то неуловимо знакомый. Кажется, он уже видел его, но память подводит, несколько мгновений уходит на то, чтобы все же узнать соседа из камеры напротив, и медленно встать, стряхивая с рук каменную крошку. – У меня для тебя кое-что есть, – насмешливым тоном говорит мужчина, невозмутимо глядя по сторонам, и быстрым движением кидает сквозь прутья решетки что-то небольшое, вытащенное из-за пазухи. Что-то меняется вокруг заключенного, воздух, кажется, становится легче, когда книга оказывается в его руках. – Кажется, ты искал ее все это время, – продолжает человек, опираясь на стену рядом с прутьями. Прямо под факелом, его осунувшееся лицо и потрепанная одежда внезапно светлеют и заменяют собой его тень во всех воспоминаниях, что он появлялся за решеткой на той стороне узкого коридора. – Книга о магии? – заключенный с удивлением перелистывает несколько страниц, узнавая древние символы, витиеватые рисунки и формулы. – Постой, откуда ты узнал об этом? – Ты частенько давал мне книги после прочтения, – тон мужчины все такой же насмешливый, совершенно неуместный в этом пустынном месте. – Неужели ты думаешь, что я не замечал твоих закладок и заметок? Надеюсь, это сойдет за прощальный подарок. – Твой приговор был вынесен? – заключенный смотрит с сожалением, с неизбежным принятием, прижимая книгу к груди, и тот избегает этого взгляда. – Да. Подожди, и ты получишь свой, – бывший узник протягивает руку, но у прутьев останавливается, сквозь барьер могут проходить только неживые объекты. – А теперь прощай.       Он отворачивается и уходит. С запозданием заключенный хватается за решетку и прижимается к ней, чтобы увидеть, как несколько охранников, ожидавших в конце коридора, вешают на виновного цепи. – Постой, ты так и не назвал мне своего имени, – вдогонку кричит он, заставляя бывшего соседа обернуться. – Сейчас оно уже не имеет значения, – меланхолично улыбается тот и исчезает вместе со своими конвоирами.       Книга в руках заключенного отдает теплом, резонируя с его собственной силой. Он вспоминает все то, что произошло, но видит это уже в других красках. Воспоминания – часть личности, их не стереть так просто, именно они однажды помогли одной девушке справиться с древним злом, так почему бы и ему не принять их, как часть уже пройденного пути. То, что он делал, казалось правильным, тогда он и не думал, что может быть как-то иначе. Пытаться отбросить это – ошибка, еще большая, чем те, что он совершил раньше.       Когда со ступеней раздаются шаги, новые, незнакомые ему, он медитирует в дальнем углу камеры, сидя на деревянной койке. Он уже решил собственные вопросы, что следовало обдумать, чтобы более не открывать осточертевших бессмысленных книг о победителях и идеалистах. И все равно ему кажется, что эти шаги внезапно разбудили его от необычайно долгого сна. – Дильх из Манрока, я слышала о вас, – учтиво говорит девушка, слегка склоняя перед ним голову. Заключенный кивает в ответ, внимательно наблюдая за тем, как глава стражи в той же идеально выглаженной форме и с проседью в волосах гремит огромной связкой ключей, открывая замок его камеры. – Вы – мой приговор? – интересуется он, поднимая глаза на девушку. Во всех ее движениях он видит опытного наемника, которому, кажется, нужна не менее опытная команда. – Я выкупила вас из-под стражи, – она отворачивается и уходит, первой поднимается по лестнице в конце коридора. Заключенный выходит в узкий проход, бросив последний взгляд на стопки книг до самого потолка, которыми заставлена часть камеры.       Они молча поднимаются из подземелья, он следует за ней, поглядывая по сторонам. Кажется, многое изменилось, когда он последний раз выходил на допрос, его взгляд падает на пыльное зеркало. Морщин на лице заметно прибавилось, он усмехается самому себе сквозь редкую щетину. Волосы тоже кажутся еще светлее, чем были, из отливающих серебром стали совершенно белыми, седыми. – На темницу было наложено заклятие, запечатывающее магию, – говорит девушка, останавливаясь рядом и не сводя с него прямого взгляда. – Магия больше не могла поддерживать вашу вечную молодость. – Полагаю, оно к лучшему, – отвечает он, отворачиваясь от зеркала и выходя следом за ней. Оставляя ошибки в книгах, оставляя воспоминания на полях желтовато-белых страниц. Принимая прошлое и никогда его не забывая.