Любовь с цветочным привкусом на губах

      Одинокую сырую тишину тесной комнатки чёрной башни пронзает тягучий, мокрый и отталкивающий кашель из смеси нарциссизма своего и чужого. Лукас болезненно лыбится, разглядывая размазанную по ладони багровую жидкость с примесью чего-то непонятного, похожего на красивое лавандовое поле в тени закатного красного неба. Драгоценное время, что он пытался уделить своей единственной и случайной, как сама причина, Атанасии, теперь не было такой уж и драгоценностью, скорее, отсрочкой неизбежного конца. Проклятие пожирало его всего без остатка, все его жалкие пожитки: ману, время, терпение, чувства и былое могущество. Всё шло на прикорм противным корням.       — Опять эта мерзкая лаванда.             Преданность       Он определённо не знал, что значит быть преданным, но не мог сказать, что и не был. Просто по умолчанию был готов встать на определённую сторону, если это определённое смотрело на него своими осколками безоблачного неба. И это при том, что он предпочитал быть третьим. Тем, кто в любой момент просто уничтожит две противоборствующих стороны. Преданность в понимании мага была чем-то вроде кандалов, прикрепляющих тебя к определённому предмету, но при этом эти кандалы бесполезны, потому что ключ от них у тебя всегда есть и ты, в принципе, не закрываешь замок, но ты всё равно, как идиот, притворяешься, что тебя поймали.       Лукас смахивает с ладони тяжёлые, пропитанные им лепестки. Они плюхаются на каменный пол, утопая в багровых каплях. Маг безжалостно топчет их ботинком. Он ненавидит эту болезнь. Ненавидит свою Любовь. У него с ней личные счёты, ведь она смеётся над ним, расценив его, могущественного мага, какой-то уродливой грядкой. В то время, как принцесса, которая наслаждаясь своими восемнадцатью годами, в тайне от отца пьёт чай с Альфиусом младшим, позволяя смелым речам Снежка касаться её невинного слуха, а потом смущённо хихикать с пошлых фраз. Ревность снедает его не хуже проклятия.       Тело мага, шатаясь, доходит до скрипучей жесткой кровати, падает на неё спиной и хрипло дышит. В глазах всё расплывается, как будто он находится под водой, он не может сосредоточиться даже на паучке в углу. Кислорода катастрофически не хватает, да и места в лёгких для него уже давно нет. Цветы просятся наружу, обвивая своими лозами рёбра, словно это забор. Врезаясь острыми шипами в сердце, буквально пытаясь показать всю свою красоту. Они распустились, они хотят внимания. Они хотят, чтобы их видели, чтобы их любили. Цветы такие же эгоисты, как и люди, они стоили друг друга.       — Я тоже хочу, чтобы меня любили, — хмыкает колдун. Осечка. Вновь органы пронзает острая боль. Цветы не щадят его. Лукас в очередном приступе переворачивается на бок, скорчившись царапает пальцами рубашку, заставляя ткань приятно потрескивать, а другой старается прикрыть рот. Горло кровит не хуже лёгких, каждый вдох на вес золота, да и тот отдаётся обжигающе острой болью.       Кроткие васильки, малютки незабудки и даже красные розы с камелиями разодранными, уродливыми бутонами выходят из него, заставляя мечтать о глотке холодной воды, но всё, что достаётся Лукасу — мерзкий металлический привкус в перемешку с горьким цветочным.             Истинная любовь, желание, страсть.       Он правда её любит. Он уже это выяснил. Как писали в романах, так полюбившихся Атанасии, он испытывал именно это чувство. Со временем он понял, что ужасный собственник. Однако, что он может? Лишь мечтать о жарких касаниях к её стану. Мечтать о порочном сладострастии, утопая в фантазиях, когда на это есть силы и настроение. Нет, он не чувствовал стыда. Он уже был достаточно зрелым для этого чувства, однако при этом ему хотелось стереть самодовольную похабную улыбку младшего Снежка, хотя тот был лишь мальчишкой, не стоящим и мимолётного взгляда алых глаз.       — Ты пламя в моём сердце, — вспоминает Лукас значение красной камелии. Как ни странно, язык цветов Лукас немного знал. Почитывал от скуки лет двести назад книжонку, — не думал, что пригодится, хах.       Юноша приподнимает руку почище и щёлкает окровавленными пальцами. В руке появляется платок.       Он не щадит лепестки, со злостью вытирая их в белоснежную ткань вместе с его собственной кровью.       Цветы жрут его. Питаются чувствами, всплесками эндорфина в его крови. Безнадёжной любовью. Маг прекрасно знает, что в итоге его ждёт. У проклятых ханахаки выбор невелик: либо ты признаёшься и в случае отказа умираешь от удушья, либо доводишь себя до предельной точки. Юноша выбирал второе. Ему ещё хотелось побыть с ней, он был ей нужен... Нет, кого он пытается обмануть? Она была нужна ему.       Лукас много раз себя спрашивал, готов ли он умереть за неё. Каждый раз ответы были разные. Когда она его бесила своими глупостями, он, конечно же, был не готов, но когда она сидела, читая древнюю, как он сам, книжку вслух. Когда напевала песенку себе под нос, поедая шоколад. Когда просила его погулять с ней по городу. Когда огорчалась из-за чего-то и грустила у окна, подогнув колени. Когда больше не хотела есть, ссорясь с отцом. Когда не выходила из своих покоев и часами над чем-то плакала. В такие моменты он думал, что определённо умрёт за неё.       Он отвлекается. Прикрывает глаза, всколыхнув воздух лёгким движением пушистых чёрных ресниц, продолжая лежать на боку, срывает пуговицы на удушающем испачканном вороте рубашки. Пытается не думать, пытается не вспоминать этот голубой омут, солнечных зайчиков в её волосах. В ушах стоит звон, поэтому брюнет не слышит появление нежданного гостя.       — Лукас?.. — нет, только не она.       Щелчок, и измученное тело колдуна пропадает под покрывалом магии. Заклинание невидимости нежно прячет его от чужих любопытных глаз. Только вот Атанасию не обмануть, она знает его повадки лучше, чем кто-либо другой. Она сама без всякой помощи находила его в своей личной библиотеке, в своей комнате, на кухне поздно ночью. Она умела заглядывать за тонкую материю его волшебства, проникая туда лучами золота, прогоняя одиночество.       — Опять прячешься от меня? Я тебя нашла, — угрюмо, но с ноткой девичьего задорства говорит она, тыкая в воздух пальцем, но он чувствует её прикосновение. Её голос — музыка для его ушей. Невинная ложь раскрывается и Лукас появляется перед ней, прикрываясь холодным одеялом. Последнее, что он может сделать — прятаться под одеялом, как маленький ребёнок и уповать на то, что его никто не найдёт.       Юноша игнорирует тупую боль где-то в лопатках. Только эти сорняки успокоились, стоило появиться ей и всё испортить.       — Я сплю... — Лукас лгун. Продолжает скрываться в своём маленьком, тёмном и таком детском мире, — проваливай, глупая. Я тебя не приглашал, — хрипит он. Он не хочет ей грубить, однако острые слова иглами впиваются ей в сердце, заставляя миловидное личико примерить маску гнева.       — Ты идиот? Я переживала за тебя, а ты снова так со мной разговариваешь! Лентяй. Ну и лежи тут, как бревно, — Атанасия пинает ножку кровати, на что металл недовольно скрипит. Уже почти уходит, остаётся только щёлкнуть пальцами, вот только новый приступ колдуна заставляет её замешкаться. Она увидела им недозволенное: грязный кровавый платок, слегка выступившие слёзы на рубиновых глазах и гримасу боли. Моментально забывая секундную обиду, она тянется к юноше, нежно обхватывая крепкие трясущиеся плечи, — Лукас, что с тобой? Ты болен?! «Что за глупый вопрос?»       Он поднимает на неё усталые алые глаза, окровавленные губы растягиваются в жалкой улыбочке. Вкус крови стал уже какой-то привычный для него, и он не задумывается о том, что пугает принцессу. Он сдаётся ей. Она победила.       — Это неважно, — устало протягивает он, пытаясь скрыть лепестки фиалки в новых кровяных сгустках. Пусть только не видит цветов, — мне уже не помочь.       Она смотрит на него с ужасом. Слова эхом отражаются о стенки черепной коробки. Что значит "не помочь"? Он умрёт? Принцесса не хочет его терять. Нет, только не Лукас. Да он подлец, да он её раздражает, но он единственный, кому она доверится без всяких сомнений, единственный, кому без страха обнажит свою душу. Он её друг. Атанасия убирает с чужого лба чёрные, слипшиеся от пота волосы и нежно касается его. Её ладонь обжигает жаром.       — Ты весь горишь! Ты совсем придурок?! — она хмурит тонкие бровки. Её пушистые ресницы, словно лучики солнца, ослепляют его, — ты строил всего из себя крутого и занятого, и что при этом ты делал? Скрывал от меня, что болеешь?       — Не кричи... Я же сказал, лекарства нет, — снова ложь. Не такая уж и не невинная. Лекарство-то есть, оно прямо перед ним, но для этого нужно, чтобы она его любила, а она его не любит. Ему не может так повезти. Он так думает, ведь это он свёл её с Иджекиилом много лет назад. Это он виноват, и он принимает наказание за свою опрометчивость. Влюбится... Откуда он знал, что полюбит её?!       Атанасия находит воду, достаёт новые платки, накладывает холодный компресс и поправляет соломенную подушку. Она не сдаётся. Если он умрёт, она не сможет без него.       — Тебе надо сбить температуру, — принцесса краснеет, опуская глаза на его рубашку, — я... Мне нужно её снять...       Ну уж нет.       — Ты помогать собралась или домогаться? — маг криво ухмыляется. Даже сейчас она забавляет его. Цветы разрастаются, и Лукас слышит хруст собственных рёбер. «Вот бы ты исчезла, тогда я смог бы немного унять рост цветов.»       — Идиот, если я не собью температуру, ты закипишь! Ох, я просто не буду тебя слушать, у тебя явно горячка! — она бубнит что-то неразборчивое, подцепляет пуговицы ноготками и расстёгивает безо всякого стеснения, — помирать он собрался, крыша поехала, да?       Её касания заставляют его тело покрываться мурашками вдоль позвоночника. Женские пальчики то и дело касаются оголённых участков его кожи. Если бы он её не знал, он бы подумал, что она специально его дразнит. Лукас хрипит то ли от возбуждения, то ли от крови в горле. Он уже и сам не знает.       — Это у тебя крыша поехала... Ты не помогаешь... — юноша перехватывает тонкие руки, нежно, но решительно сжимая любимые запястья, — хочешь помочь? Тогда уйди...       Принцесса открывает рот, чтобы возразить, однако слова не выходят за пределы её мыслей. Атти смотрит в его рубиновые глаза и тонет в них. Эти глаза... Рубины, да? Когда она успела так полюбить этот упёртый взгляд? Атанасия сглатывает ком, подкативший к горлу, отрицательно мотая головой. Она не дура и прекрасно понимает: он что-то упрямо скрывает, как всегда, вот только что?       Момент прерывает резкий приступ. Лукас отворачивается, отпуская одно запястье и крепче сжимая другое. Наследница императора морщится, но не подаёт виду. Не хочет его пугать, не хочет, чтобы он отпускал её. Тем временем брюнет пытается размешать ярко выделяющиеся на красном белые лепестки подснежника.             Пытается похоронить надежду на взаимность под багровым закатом, текущем в его венах.       Только вот проницательный взгляд голубых топазов быстрее. Она замечает лепестки. Ну почему именно сейчас такие белые и заметные?       — Так ты влюблён... — сразу и безошибочно. Принцесса прочитала сотню книжек. Хоть и редкое, однако смертельное, проклятие когда-то возбудило в ней особый интерес. Тогда ханахаки показалась ей такой какой-то романтичной и грустной. Кто же знал, что ей придётся однажды с ней столкнуться. Весь её мир рухнул в одно мгновение. Он влюблён, но в кого? Как вообще такой человек, как Лукас, может кого-то любить?       Колдун не отводит взгляд, пытаясь понять, о чём она думает. Презирает его? Нет, глупость не достойная неё. Она ни к кому не питала отвращения. Никогда. Она, как звёздочка, блистает для всех, обжигая своими холодными, но невинными шутками. Он читает жалость в её глазах и ему становится тошно от самого себя. Её отказ означал для него мгновенную смерть. Госпожа Судьба в предвкушении потирала ладони, Лукасу казалось, он не любим даже Смертью. Иначе бы она не стала позволять другим понятиям так измываться над ним.       — Кто тебя проклял, Лукас? В кого ты влюблён? Давай разыщем её и...       — Я влюблён... — он медлит, указывая на принцессу пальцем, — в тебя, — колдун бросается в пучину. Да, так будет правильно. Падает в тягучую неизвестность, обволакивающую его липкими чёрными тенями. Он всё решил. Ему хочется освободиться от этого сада в своей груди, пусть это означало смерть. Пусть это означало, что он больше не сможет наслаждаться солнцем в её волосах. Гнетущая пауза повисает в воздухе. Принцесса не шевелится, обрабатывая полученную информацию.       То, что до этого она попросту не замечала вдруг открывается перед ней, как ящичек пандоры, выпуская на волю все те непонятные чувства. Так он всё это время страдал по её вине? Этот несносный проклятый колдун, который с такой нежностью о ней всегда заботился. Всегда молчаливый, волк-одиночка, как прозвали его за глаза девушки из высшего общества. Даже одна мысль о его смерти приводила Атти в ледяной ужас. Она... Любила его? Да, она определённо его любила.       — Ну что ты за болван?.. — Атанасия звонко смеётся, заставляя сердце, подвешенное на одних только корнях разноцветных цветов упасть куда-то вниз, — чего ты вообще хотел добиться этими страданиями? — наследная принцесса касается свободной рукой его лица, проводит по острой скуле и почти режется о неё. Вытирает кровавую дорожку с уголка мужских губ подушечкой большого пальца. Смотрит с такой глупой лаской, будто они поменялись душами, и теперь это она всегда посмеивалась над ним, выставляя его дураком, — прости, что заставила так долго ждать.       Рубиновые глаза широко и наивно раскрываются. Он хочет что-то сказать, но не может. Слова беззвучно слетают с губ. Неужели он умирает? Он больше не может дышать, он забыл, как это делается. Теперь она кажется ему не Атанасией, а Ангелом Смерти, чьё мягкое касание заберёт его чёрную прогнившую душу в ад.       Принцесса приближается к нему и касается тёплыми мягкими губами его щеки. Глоток воздуха. Он ещё не умер.       — Глупая, что ты... — хрипит он и не может поверить своему счастью. Его прерывает поцелуй. Кроткий, неуклюжий, с привкусом шоколадных конфет и цветочного чая.       Он вновь может дышать. Цветы отступают, позволяя колдуну впервые за многие месяцы наконец-то сделать глубокий вдох. Атанасия отстраняется, давая ему время, однако Лукас не хочет больше ждать. Он потерпит нехватку кислорода ещё немного, ему нравится целовать её. Колдуну срывает крышу, и он притягивает хрупкую фигурку принцессы к себе. Блуждает руками по её платью, пытаясь запомнить каждый изгиб, стягивая кружевной рукав с круглого, загорелого на солнце плечика, касаясь его искусанными губами, моментально оставляя на нежной коже красные пятнышки. Сколько он мечтал об этом моменте, сколько раз проклинал сам себя за слабость.       Атанасия нежно толкает его в грудь. Ей не хочется, но он всё ещё горит. Лукас хмурится, похожий на маленького мальчика, у которого отбирают предмет обожания.       — У тебя ещё жар, обычно это проклятие не проходит без последствий. Ляг, — приказывает она, толкая его на подушку. Заботливая и нежная. Атанасия снимает с него мокрую рубашку, только вот одежды в его жилище нет. На кой она, когда её можно в любой момент наколдовать? Температура спадает стремительно быстро. Принцесса наложила на него простенькое заклинание, чтобы ему было прохладнее.       Лукас наслаждается. Наслаждается заботой золотого солнца, прохладного ветерка, заставляющего глаза слезится.       — Глупая принцесса, я тебя люблю, — шепчет колдун в полудрёме, заснувши у неё на плече. Она улыбается; гладит его по смоляным волосам, покручивая прядки на тоненьких пальчиках. Впервые он засыпает так крепко и сладко. Впервые ему так спокойно.