Расскажи мне, женщина...

      — Если прыгнешь, то от тебя даже пятна не останется. Девушка от испуга чуть не подпрыгнула. От короткого полёта вниз головой её спасла сильная рука, которая схватила её хрупкое тельце и прижала к крепкой мужской груди. Её сердце билось как бешеное. Его молчало. Если оно и было. Инстинктивно, она прижалась к горячему поджарому телу. Он всегда был горячим, сколько она его знала. Хоть они и касались друг друга всего несколько раз.       — Там песок, дура, — тихо сказал он. Спокойно, без этих его агрессивных интонаций, с которыми, казалось, он родился. Это её несколько удивило.       — От удара ты бы всё равно свернула свою шею и переломала каждую кость. Но крови бы почти не было. Даже смертью не назвать.       — Зачем ты меня остановил? Она вцепилась в край его куртки и сжала в кулачке.       — А не должен был? Его ладонь плавно и ненавязчиво скользнула по её спине и остановилась на пояснице. Она не подала виду, что это движение пустило волну мурашек. Ей захотелось облизать сухие губы, но она сдержалась — слишком пристально он на неё смотрел.       — Разве тебе не всё равно? Она упрямая.       — Мы так и будем играть в эту тупую игру в двадцать вопросов? Как и он.       — Тебе разве не будет лучше, если бы я исчезла? Словно и не было меня никогда здесь.       — Хватит всякую чушь пороть, — рыкнул он, наконец вернув в их разговор прежние, привычные до щекотки в носу, звериные нотки. Не подавая виду, как ей хотелось ещё немного побыть с кем-то живым, пусть и частично, девушка сделала шаг назад. Его рука не остановила её и повисла вдоль туловища. В этом тёмном царстве живых мертвецов, где никогда не было и не будет солнца, она выглядела так чужеродно. Это читалось в глазах каждого, кого она успела повстречать. Даже он смотрел поначалу на неё, как на лишний предмет. Лань среди львов. Нет… Бабочка, окружённая полчищем пауков. На неё все смотрели как на добычу. Даже «владыка» не скрывал того, что для него её жизнь не стоит ничего… Для всех она была готовым завтраком. Кроме него. Он смотрел на неё с ленивым, праздным и ни к чему не ведущим интересом. Украдкой, когда рядом никого не было, когда он думал, что она не замечает его взляда — с любопытством ребёнка, повстречавшего нечто ранее невиданное, непонятное.       — Ты такая неправильная, Принцесса, — вздохнул он.       — Кто сказал, что я должна быть «правильной»? — вздёрнула свой маленький, аккуратный носик девушка. — У каждого свои понятия о правильном и неправильном.       — Разве сейчас ты не должна страдать от мысли, что твоих друзей убивает твой враг, и с этим положением вещей ты ничего не можешь поделать?       — Я пыталась «что-то» сделать. Но ты мне помешал.       — Ты не была похожа в этот момент на того, кто решился бы на такое. По-настоящему.       — Что ты имеешь в виду? Она посмотрела в его глаза. Они, как летнее солнечное небо, были насыщенными и притягательными. Словно арктический лёд, взгляд его был спокоен, а глаза немного мерцали, напоминая девушке, что перед ней не человек. Он её разглядывал, так, что казалось, видит её мысли. Будто загнанный в угол, затравленный, но до последнего цеплявшийся за жизнь зверёк, она выглядела вымученной, но всё ещё готовой бороться. Даже с ним. Даже за право уйти из жизни так, как ей самой того хотелось. И это не могло не вызывать в нём немного уважения к ней и её наивной уверенности, что в этом измерении она — полноправная хозяйка своей судьбы.       — Ты не видишь выхода, потому что ждешь очевидного. Но знаешь, разумом понимаешь — есть ещё варианты.       — Да, я могла бы разбить зеркало в ванной и изрезать себе вены.       — Я не о том. И, ты боишься боли.       — Когда он вернётся… Если он вернётся, с кровью самых дорогих мне людей на своих руках, мне будет всё равно. Больно, не больно — какая разница? Она повернулась к нему спиной и стала смотреть в окно чьей-то чужой комнаты, с которого она смогла снести решётки. Да, она в тот момент была в отчаянии. Взгляд вниз немного привёл её в чувство, вернул позабытый, примитивный, но такой нужный страх. А его тепло и слова, то, что он её остановил, окончательно разубедило её в том, что стоит повторить. Но она ему не скажет. Слишком стыдно признавать, что её так легко можно разубедить в чём-то, столь серьёзном и болезненном, как ни посмотри, как самоубийство. Гордое и глупое.       — Время здесь течёт не так, как в твоём мире. Короткая фраза родила в ней надежду. Больше страха, разногласий в мыслях. Боже, да как он может, как он вообще смеет так её нервировать? Так просто выводить из равновесия, которое она в себе взращивала, тренировала и оттачивала каждый день, сталкиваясь с трудностями?! Она даже перед этим безэмоциональным стражем стояла на коленях, но с высоко поднятой головой. А сейчас ей хотелось то сжаться, от прилива саможалости, то вспыхнуть от бессильного гнева.       — И что? Хочешь сказать, что мне нужно сидеть, сложа руки, и ждать своей судьбы? — она резко повернулась к нему лицом. Её щёки зарделись, его же лицо хранило сосредоточенное спокойствие. Брови немного сдвинуты, но не от раздражения или волнения — он всегда такой. Вечно немного хмурый, прямо как он…       — Кто сказал, что нужно? Ты можешь здесь делать вообще что угодно, но убиться я тебе не дам, вот и всё.       — Меня тогда он убьёт.       — Если он захочет это сделать, я тебе быстрее шею сверну. Или, если хочешь, вырву сердце. Красочнее будет. Она опешила от такого предложения.       — Тогда он тебя убьёт следом.       — А мне-то что? — мужчина пожал плечами. — Если он решил уже это сделать, он сделает. Как ни противно признавать, но он сильнее меня. По крайней мере тебя никто мучить не будет.       — Пытки — не его пристрастие.       — Откуда такая уверенность? — он слегка кивнул на свою левую руку. Точнее на то, что от неё осталось. Она хотела ответить, что знает лучше, но остановила себя. Он был прав — она ничего не знает о враге. Только то, что он сам соизволил ей показать и рассказать. А что творилось в его чёрной, прогнившей насквозь душе, знал только он сам.       — Он может тебя отдать на эксперименты нашему психопату.       — Которому из оставшихся девяти? — она выгнула бровь. Он уставился на неё, будто не поверил своим ушам, но через секунду засмеялся. Его глубокий, хрипловатый смех заставил её поёжиться. Но не от страха или отвращения. Хотя отвращение она всё-таки почувствовала. К себе. Как она могла?..       — Это что сейчас было? Принцесса, оказывается, умеет зубоскалить, ну ничего себе! Я думал, ты безобидный комнатный цветок, а оказывается, клыки у тебя всё же есть. Он оскалил свои зубы с заострёнными, как у животного, резцами, в подобии человеческой улыбки. Искорки веселья в его глазах пробудили чувства в девушке, которые она стыдливо прятала в самых укромных уголках своего сердца и не хотела признавать, что они у неё возникли к этому мужчине. Нельзя, нельзя, нельзя! Только не к нему! Она засмотрелась на ямочки на его щеках, которые слегка угадывались, когда он скалился. Неожиданно, он схватил её за руку и пошёл прочь. Ей только и оставалось, что торопливо семенить за ним. Вырваться из его захвата не казалось выполнимой задачей.       — Куда мы идём? Он молчал. Они шли, казалось, час. Хотя, наверняка минут десять. Из-за того, что все коридоры были пустынными, одинаковыми, складывалось ощущение, что они шли по кругу, но это было не так. Наконец, они пришли. Куда-то. Мужчина ногой толкнул дверь. К удивлению девушки, она отъехала в сторону. Такого она тут не видела. Впрочем, не так часто она покидала свою комнату, чтобы судить о разнообразии личных покоев обитателей этой мёртвой цитадели.       — Зачем мы сюда пришли? Он отпустил её руку. Но тут же легко подтолкнул в потёмки помещения. Почти сразу он закрыл за собой дверь. Её глаза долго не могли привыкнуть к темноте. Но мужчина, судя по всему, ориентировался в комнате, словно видел прекрасно и без освещения. Единственным источником хоть какого-то света было узковатое окно под самым потолком. Когда девушка через минуту лучше стала видеть, она поняла, что потолок в этой комнате очень высокий. Очень! В её «светлице» потолки были, навскидку, метра три с половиной-четыре, точно не больше, а окно было на высоте метров двух. Здесь же потолок был как минимум метров пять высотой и вытянутое окно было на самой вершине. Мужчина слегка согнул колени и здоровой рукой обхватил девушку под ягодицы. Ей только и оставалось, что вцепиться испуганной зайкой в его куртку. Он подпрыгнул с места. Ещё одно маленькое напоминание о том, что он — не человек. Подоконник оказался широким и глубоким, с высокими сводами. На нём были разбросаны большие подушки. Девушка поймала себя на мысли, что не хочет, чтобы он её отпускал, но, кажется, тому было всё равно на её столь близкое присутствие. Хотя, невозможно было не отметить, как осторожно он её опустил на ноги.       — С этой стороны цитадели не видно полумесяца. Он отошёл от девушки, разбросал подушки по обеим сторонам подоконника и улёгся на гору в одном углу. На молчаливый вопрос девушки он жестом разрешил ей сесть на подушки напротив. Маленький укол разочарования. Огромная волна вины.       — Не знала, что в Уэко есть звёзды.       — Их видно только отсюда. Слепой сказал, что это всё равно не те звёзды, как в твоём мире.       — А что это тогда?       — А сама как считаешь?       — Не знаю. Но предположила бы, что… Это, как и в Мире Живых, сгустки энергии. Только у нас — это плотные облака газа, где так много энергии, что они светятся, а здесь… Реяцу?       — Чёрт знает его. Женщина, расскажи что-нибудь?       — Что? О чём? Мужчина не ответил, только плечами пожал.       — Твои волосы напоминают летнее небо. Глаза — лёд или море. Или цветы. А ещё они мерцают. Это необычно. Красиво.       — «Необычно», значит… На этом разговор прервался. Довольно долго они сидели в тишине. Только ветер вдалеке иногда подвывал, да гнал столбы песка то туда, то сюда. Она не видела этого здесь, но видела в другом окне, с освещённой полумесяцем стороны дворца. Наблюдать за тусклым мерцанием «звёзд» Уэко было интересно поначалу, но быстро наскучило. Украдкой, девушка стала посматривать на мужчину напротив. Казалось, он уснул. Грудь мерно поднималась и опускалась. Глаза были закрыты. Он не двигался, слегка откинув голову на подушки. Рукав куртки, слева, подмялся за спину и даже в полутьме было предельно ясно, что одна рука отсутствует. Девушка почувствовала желание коснуться его… Там. Какой-то нездоровый интерес к тому, как ощущалось его тело на разрубленном месте, смутил её, испугал. Она ещё посидела, как ей думалось, минут десять. Мучительно долгие десять минут. Тихонько, она встала, на цыпочках подошла к мужчине и опустилась на корточки. Не думая, она задержала дыхание. Прежде чем она рукой скользнула под куртку, ей нестерпимо остро захотелось просто его потрогать. Кожу. Ощутить на секунду, как бьётся в груди волевое сердце, потом не обнаружить биения, вспомнить, что у него нет сердца… Разочароваться, успокоиться и продолжить своё маленькое исследование. Она не успела добраться до края, где заканчивалась плоть. Здоровой рукой мужчина прижал девушку к себе. От испуга она ахнула и инстинктивно упёрлась ладонью в его грудь, пытаясь отстраниться и сбежать. Только бежать было некуда — с одной стороны чёрная пропасть, с другой край подоконника и короткий полёт на каменный пол комнаты. Она готова была поклясться своей собственной рукой, что почувствовала удар сердца в его груди. Но когда повтора не случилось, она осознала, что её собственное сердце забилось, словно она эстафету пробежала. Её собственное биение сердца еле заметным эхом отдавалось в его груди. Никто из них ничего не говорил. Даже когда его невероятные, мерцающие всеми оттенками полярных льдов глаза приблизились к её, осенним, тоже необычным. Только необычным для этого мира. И для него. Ведь в царстве мёртвых не было осени, листвы, цветов… Он сам бывал в мире живых так мало, что никогда не попадал в этот увядающий период времени года. Но он знал, как выглядит осень, потому что знал, какого цвета её глаза. Она показала ему цвет осени. Вкус солнца. Теплоту заботы. Биение жизни. Счастье свободы. Которой у него тоже не было, как и у неё. Она хотела вернуть ему руку. Она лишь сделала вид, что у неё ничего не вышло, чтобы её не использовали для чего большего, ужасного, против своих друзей. Но, казалось, его совсем не тяготило то, что он не мог её трогать обеими руками. Уверенно, гордо, немного самодовольно, он ей дарил новые ощущения так, как мог, тем, что имел. Её сначала поразило то, с каким равнодушием он когда-то воспринял приговор «владыки», когда она «не смогла» вернуть ему отрубленную конечность: «Ты для меня бесполезен, в таком случае». Сейчас она поняла почему. Но пока она, обессиленная, не упала на его обнажённую, влажную от пота грудь, мысли о возвращении его руки даже не посещали её. Он был слишком хорош даже без одной руки. И всё же, так всё оставить она не могла. Не теперь.       — Я отрицаю.

***

Они брели втроём по пустыне. Сколько прошло времени с того дня — она не считала. Только знала три неопровержимых факта: она умерла, война окончилась, за ней так никто не пришёл. Душа её после смерти тела необъяснимым образом ассимилировалась, подстроилась под реалии мира мёртвых. Возможно, тот странный учёный и смог бы рассказать, в чём секрет сего.       — Эй, осенняя девочка.       — Что, знойный арктический мальчик?       — Расскажи мне, зачем ты вернула руку, тогда? Она подошла к нему с одной стороны и взяла его левую ладонь в свою. Его правая рука была занята. Ею он держал нечто ценное.       — Для этого.