Я все шелка свои продам, Отвергну кресло короля, Предам весь круг придворных дам И откажусь от корабля. Мне не нужны топазов горсть, Десяток слуг и тронный зал. Я не держу обиду, злость, Коль ты не веришь всем словам. Мне б только тёплый плед и ночь, Чтоб звёзд бессчётный легион. Прошу, уйдём навеки прочь, Пока мой слог не запрещён. Не мил мне день, не вкусен сок, Когда я лик не вижу твой. Я без тебя так одинок, Что не могу найти покой.
Кажется, Каспиан лишился сил и чувств. Ему показалось, что он читал это целую вечность и смотрел на себя со стороны, не понимая слов, но точно зная, как это надо было читать. — Это стихотворение одного тельмаринского поэта, — принцу немного сложно дались эти слова, и он уткнулся взглядом в землю, очертания которой, кажется, начал различать. — Его потом казнили за эти слова, потому что он посмел написать такое от лица короля, а короли не отказываются от своих престолов. — Каспиан, — как сквозь толщу воды позвала Сьюзан. — На самом деле я пока сам не знаю, хочу быть королём или нет, — он себе горько усмехнулся. — Я просто хочу справедливости, Сьюзан. — Что? Господи, я не Сьюзан! Фу! — раздражение отразилось о все стены, и юношу будто окатили из бочки. Говоривший прочистил горло несколько раз, и Каспиан услышал нотки ломающегося голоса, который можно было спутать с девичьим. — Склеп, в котором спит моя сестра, находится в другой стороне, а сейчас, — молодого принца потянули за ткань рубашки на предплечьях, — окажи любезность, — его вытащили в коридор, сильно оттолкнув, — я хочу спать. Никак не успевший оправдаться Каспиан только и уловил ярость в блестящих вишнёво-ореховых глазах, скрывшихся в темноте пещеры. — Извращенец, — послышалось из тени. Он простоял бы так дольше, если бы не почувствовал затылком удивлённые взгляды проснувшихся нарнийцев. Его чёрные глаза зацепились за карие глаза Люси, и он, почувствовавший себя ужасно оскорблённым, пробурчал всем «Не на что смотреть» и широким шагом удалился прочь. Эдмунд, лежавший на импровизированной кровати из травы, сначала очень долго злился на ситуацию, а потом очень долго злился на глупого красивого принца, который от своей уверенности и прекрасности не смог сразу как-то выдать себя и свои намерения. С другой стороны, Эд не мог перестать думать о строчках, которые ему (ну, не совсем ему) прочитали. Они были очень грустными для признания в чувствах, хоть Каспиан и не был королём. Певенси не смел перебить принца, потому что ему было интересно, чем это закончится, и, тем более, парламентские дебаты учили не перебивать говорящего. Признаться, неожиданность и лёгкий шок от происходящего тоже заставили Эдмунда набрать в рот воды. Ему даже стало легче, когда он понял, что этот монолог предназначался не ему, иначе бы он потом не знал, что с этим делать. В ту ночь Эдмунд Певенси задумался над тем, какое бы в нём проснулось чувство, если бы он узнал, что признался в любви по ошибке не тому человеку.Часть 1
6 марта 2020 г. в 10:52
Ночь перед встречей с Миразом была подозрительно тихая и напряжённая. Деревья перестали шептать даже от щекотки ветра, а птицы давно легли спать, на минорной ноте закончив свой закатный концерт. Каспиан пожелал фавнам спокойной ночи после долгого диалога, успокоил Боровика и лёг спать в пещерный склеп, сухо обменявшись с Питером парой фраз ради приличия.
Каспиан не мог уснуть, перевозбуждённый неспокойными разговорами и ожиданием завтрашней встречи. Он не ворочался, лежал на спине, пытаясь разглядеть небесный свод через каменные плиты склепа, и думал совершенно не о том, о чём ему хотелось бы. Лето успокаивало своей прохладой, отражающейся от соляных стен, но у Десятого потели ладони и рубашка липла к влажной спине, предпростудно охлаждая тело. Он не нервничал так даже на первом балу, где надо было обязательно пригласить какую-нибудь юную леди на танец, движения которого он боялся забыть, и всё это, чтобы потешить Мираза и успокоить Прунапризмию с ближайшим кругом придворных.
А всё эта Сьюзан Великодушная. Конечно, на войне нет времени на любовь. Мираз не зря держал Каспиана близко и понимал, какой у племянника может быть потенциал: расчётливый и смотрящий вперёд молодой принц прекрасно знал, что, если даже он не выиграет войну и не отвоюет ни трон, ни государство, ему даже в таком случае нужна будет спутница. Выбор пал на Сьюзан, наверное, потому, что и выбирать особо было не из кого, но Десятый также брал во внимание лёгкий флирт и частые застенчивые взгляды: наверное, всё к этому и шло. Тельмаринец не собирался признаваться в любви и предлагать руку и сердце Королеве Древности, но романтический жест надо было сделать, чтобы потом с кровавой розой в груди или в животе не выстанывать высокопарные фразы и не переплетать пальцы слишком поздно.
Молодой принц незаметно и практически бесшумно выбрался из пещеры и направился в комнаты, где располагались женщины. Он не был уверен, спали королевы отдельно от нарниек, или все предпочитали ночевать в одном помещении, но точно был уверен, что младший из братьев располагался по соседству вместе с гномами. (Питер и сам бы ночевал возле своих сестёр, охраняя их сон, но он предусмотрительно остался с Каспианом в одной комнате, чтобы следить за тельмаринцем. Хитро, Верховный Король, хитро.)
Каспиан топтался на месте, всё повторяя слова стихотворения, которое тайком вычитал в тельмаринской библиотеке и переписал наспех, пока его наставник искал астрономический атлас. Оно было не большим, но очень проникновенным, и так запало в душу, что юноша выучил его в тот же день.
В коридоре послышались шаги, и Каспиан поспешил спрятаться в тени открытого склепа. Он проводил взглядом Люси, поспешившую зайти в пещеру, и растерялся, не зная, как теперь выманить Сьюзан на разговор.
— Каспиан? — послышался шёпот совсем близко.
Юноша медленно повернул голову во тьму пещеры, в которой прятался, и понял, что находился не один. Понял, что прятался в комнате, где спала Сьюзан! Он точно всё перепутал.
— Извини, если разбудил тебя, я пришёл кое-что сказать, — сказал Десятый и зарделся.
Ему ответила тишина.
— Здесь больше никого нет? — тельмаринец насторожился.
— Нет, — тихо шепнули в ответ.
Принц сделал шаг в глубь пещеры, но не отрывался от стен, будто боялся, что земля под ним может провалиться, если он приблизится к источнику голоса.
— Я не хочу, чтобы это звучало глупо, но надеюсь, что это прозвучит односмысленно.
Он одёрнул рубашку, которая ему уже изрядно надоела ещё с побега из замка, и прокашлялся, выпрямившись: